Оглавление Copyrights
* * *
* * *
Глава 1: Клира.
Глава 2: 'Всё в порядке…'
Глава 3: Свидание.
Глава 4: Грот.
Глава 5: Пассер.
Глава 6: Фантастика…
Глава 7: Система.
Глава 8: 'Знаменитость'.
Глава 9: 'Постичь истину…'
Глава 10: 'словари и море'.
Глава 11: Уроки Челланской этики… Урок первый: Мораль?
Урок второй: принципы целесообразности.
Урок третий: мужчина и женщина.
Урок четвёртый: Семья. Глава 12: Карина.
Глава 13: Приглашение.
Глава 14: День рождения Вероники.
Глава 15: Чадо.
Глава 16: Командор.
Глава 17: Земные портреты…
Глава 18: Расставание.
Глава 19: 'NO FATE…'.
Инопланетянка (или: 'No Fate').
(Из цикла 'школа').
©Anrie Bertien, 1995-1998, 2000. All rights reserved.
По всем вопросам соблюдения авторских прав обращайтесь, pls, по e-mail: Anrie.Bertien@paris.com, Anrie.Bertien@london.com либо используйте факс/тел/автоответчик (для коротких сообщений): +44(870)122-7154.
Примечания:
1. Данный текст соответствует редакции от 23/11/2000.
2. Все описанные в тексте события являются авторским вымыслом. Всякое возможное сходство с реальными лицами и/или событиями является случайным и непреднамеренным, и никакой ответственности за возможные подобные явления автор на себя не принимает.
3. Автор не принимает на себя каких бы то ни было обязательств по совместимости формата текста с чем бы то ни было, но предпочитает лично готовить текст для любого 'публичного' использования в любом необходимом формате.
4. Вы можете свободно копировать данный текст и использовать его произвольным образом, если это так или иначе не связано с извлечением прибыли. Если же Вы намерены получить какую-либо — прямую или косвенную — прибыль, то Вам необходимо предварительно согласовать этот вопрос с автором.
5. Категорически запрещается вносить какие-либо изменения в текст или распространять его фрагменты (а не текст целиком). В случае цитирования данного текста прямая или косвенная, но — однозначная ссылка на Copyright обязательна. При этом цитируемый фрагмент не должен нести иной смысловой нагрузки, чем в контексте произведения.
6. В случае обнаружения в тексте каких-либо ошибок или неточностей Вы можете сообщить об этом автору, при этом скопировав в своём письме фрагмент (абзац) целиком. Это же касается случаев, когда Вы решитесь предложить автору новую (более удачную) редакцию какого-либо фрагмента.:)
7. Автор будет признателен за любые (в том числе критические) отклики и замечания; за предложения о публикации, издательстве и проч..
8. Автор искренне надеется, что не будет получать пустых и бессодержательных писем — вне зависимости от того, выражают они восторг или негодование (или вообще ничего не выражают). Хотелось бы, чтобы получаемые письма содержали какую-либо полезную для автора (или произведения) информацию. Особую признательность автор заранее выражает всем, кто обнаружит в тексте какую-либо некорректность, неточность, нестыковку, etc. — и найдёт способ известить об этом автора.
9. Автор благодарен:
— Всевышнему — за бесконечное долготерпение.
— Источнику вдохновений, так и не использованному, увы, в полной мере (Nathalie@ukraine.com).
— Всем, кто нашёл в себе мужество дочитать до конца — за терпение.
— Тем, кто не нашёл в себе такого мужества — за проявленный интерес.
И, наконец — низкий поклон всем тем, чьи дела, поступки, мысли и чувства, творения и судьбы, жизнь или смерть послужили исходным материалом для этой книги. Sincerely yours, Anrie Bertien. 'Человек есть сущность уровня Творца вселенной'…
/Из разговора, подслушанного в трамвае./
— …Разум двенадцатого уровня — штука почти безукоризненная… — Размышлял Ум Саах. — Но… к сожалению — именно 'почти'… — Вот и сейчас он слушал беседу, которая навевала ему грустные мысли… Хотя он, как обычно, заранее знал, чем это закончится…
…Ли и Гай переглянулись и Ли нерешительно произнесла:
— Может, всё же попробуем? — Гай озабоченно молчал.
— Построим активную копию мира Зе, там и проверим… — Не слишком уверенно закончила Ли.
— А как с энергетикой? — Вскинул брови Дир. — Столько из пальца не высосешь…
— Да есть тут одна идея… — Глубокомысленно протянула Ли.
— Расскажи,— попросила Ка.
— Не знаю… Но, по-моему — система слишком громоздка. — Пожала плечами Ли. — Я бы даже сказала — чрезмерно громоздка. Уровень избыточности превышает все разумные рамки. Подумать только — двенадцать степеней защиты только на нижнем уровне отбора… Колоссальная энергия тратится впустую, просто ради 'лишь бы чего не вышло'!
— Перестраховывается старик… — Вздохнул Дир.
— Ну да — он перестраховывается, а у нас проблемы с энергетикой! — С досадой молвила Ка.
— Не знаю… Я бы, пожалуй, пару уровней снял. — Пожал плечами Гай. Этого бы хватило, чтобы решить все наши энергетические проблемы.
— На пару циклов вперёд! — Добавили в один голос брат Бо и брат Би.
— А если сюда просочатся несовершенные? — С тревогой спросила Ли. — Ведь с нашего уровня уже можно разрушить всё, что создано всеми нами — да и нашими предшественниками — до сих пор…
— А ты видела их на ближайших пяти уровнях? — Вскинул брови Гай.
— Я — нет. Но Ум Саах считает…
— Ну, так сходите к нему! — Не оборачиваясь, бросила через плечо Ка. И только Ан молчал, как будто всё происходящее было ему безразлично. На самом деле он думал. Думал о том, что сказал ему недавно А Ха:
— В мире Зе есть проблемы…
— Какие?
— Очередной, если можно так выразиться, массовый психоз…
— Что же на этот раз?
— У людей массово пропадает желание думать. Вместо него чрезмерно обостряется желание получать готовые результаты, не прилагая к этому никаких усилий. Желание быть в толпе, ведомой кумиром и поклоняться ему. И — низвергнуть его, растоптать, разочаровавшись — чтобы найти нового кумира… Желание быть правым, но не желание познавать, искать истину… Увлечение всем этим уже становится опасным для всего мира…
— Может, им нужно просто подробно и обстоятельно всё объяснить? — Нерешительно спросил Ан.
— Нет. — Улыбнулся А Ха. — Ты же знаешь двуногих… Разум, знания которого ограничены, всегда недоверчив… — Если
только ты не хочешь стать одним из кумиров… — Усмехнулся он. — Поэтому, даже зная истину, ты не можешь им 'просто сказать' — они тебе не поверят. Засвистят. Заплюют. Затюкают. Забросают камнями. Надо просто подать им необходимые знания в таком виде, чтобы они легко заглотили их все — кроме тех выводов, которые они должны сделать сами. А себе,— А Ха иронично улыбнулся,— они почему-то верят.
— Понимаю… — Сокрушённо вздохнул Ан. — Знакомая, увы, картина…
— Словом, такие проблемы. И ты мог бы, в принципе, их решить. Но ты — личность чересчур противоречивая… И потому слишком неустойчив… С одной стороны — недооцениваешь свои возможности и последствия своего бездействия, с другой — переоцениваешь свою роль. Точнее, её значение… Кроме того — ты чересчур нерешителен… Если тебе всё рассказать — ты испугаешься ответственности и можешь наделать глупостей… Я уже молчу о таком пороке, как лень…
— Тогда — почему именно я? — Не понял Ан. — Может, проще послать кого-нибудь другого? — А Ха покачал головой:
— Другого свободного разума, пригодного для этой роли, пока нет.
— Столь сложна роль? — Иронично вскинул брови Ан.
— Нет. Столь многозначна. Ты же знаешь, что Саах никогда не делает ничего, что могло бы иметь только один смысл, одну цель… — Ан согласно кивнул головой. — Я так думаю… что дело, в общем, в тебе… Ты стал слишком пассивен. Ты слишком любишь комфорт и уют. Ты ленив. Ты не хочешь бороться со злом — надеясь, что оно минует тебя… — А Ха немного помолчал. — Мне кажется,— заключил он,— что, поставив на одну чашу весов твои пороки, а на другую — судьбу мира Зе, старик хочет заставить тебя сделать выбор. Просто правильный выбор…
— А если я сделаю неправильный выбор? Стоит ли ещё больше усугублять ситуацию в мире Зе — может, проще просто мне объяснить, что там нужно сделать?
— Ты же прекрасно знаешь, что Мир не может рухнуть от твоих ошибок… — С улыбкой развёл руками А Ха. — Так что правильность выбора нужна больше тебе, чем ему…
— Понятно… — Обречённо опустил голову Ан.
— Так что — тебе предстоит воплощение. Если хочешь — я скажу Сааху, чтобы он оставил тебе там твою И — тогда тебе будет легче. Подумай. Когда решишься — скажи.
…Ан не хотел этого воплощения. И по тем причинам, о которых говорил А Ха, и — потому, что всякий разум интуитивно побаивается этого. Даже понимая, что без этого он, в конце концов, начнёт деградировать — не хотел… Но — он знал, он слишком хорошо знал, что рядовой разум не может — не имеет ни возможности, ни права — противиться воплощению. Рано или поздно оно всё равно состоится. И потому ничто другое не могло сейчас занимать его мысли…
* * *
— А вы… уверены, что даже… при существующей системе отбора на ваш уровень не могут просочиться несовершенные? — Медленно, даже почти как-то неуверенно, с некоторой грустью произнёс Ум Саах.
— А что — были прецеденты? — Удивлённо спросил Дир.
— М-да… — Ум Саах тяжело вздохнул. Гости переглянулись: Саах обычно так вздыхал, когда видел у собеседника слишком слабое, поверхностное понимание сути вещей. Старика это разочаровывало и он искренне сникал, но — понимая, что объяснениями такие проблемы решить невозможно, никогда и ничего не объяснял. У пришедших предательски 'засосало под ложечкой': когда к Сааху приходили с сырыми, непродуманными идеями, это, с одной стороны, расстраивало старика, которого все они очень любили, а с другой — это никогда не 'сходило с рук' пришедшим: Ум Саах всегда умудрялся сделать так, чтобы последующий ход событий показал пришедшим уровень их заблуждения. А увидеть и самому прочувствовать последствия своих заблуждений — занятие, согласитесь, не из самых приятных…
Саах молчал. Молчали и гости. Наконец старик, как бы между прочим, спросил:
— Кстати… Вы как-то говорили, что Вас слишком мало… и просили о пополнении… Ну, против Гая и Ка… я
ничего не имею… собственно, они и так уже с вами работают… Думаю, что переход на двенадцатый уровень для них — просто формальность… А вот… интересно, насколько вы уверены в непогрешимости Са Ху и стойкости Бе?
— То есть? — Гости с изумлением переглянулись.
— Са Ху ведь проявил себя в мире Рон? — Неуверенно промолвила Ка.
— Проявил… — Вздохнул Ум Саах. — В коротком визите — когда наверняка знал, что на него смотрим мы все… А как он поведёт себя в воплощении — когда будет уверен, что деяния его останутся неизвестными для всех нас? Когда он будет предоставлен сам себе и не будет даже догадываться о нашем существовании? Ну, а Бе… — Старик усмехнулся,— ему ведь никто ещё не пел Песню Славы…
— Творец… — Ли выступила вперед, голос её дрожал. Ум Саах поднял веки и выжидающе смотрел на неё: к нему не принято было так обращаться по пустякам. Ли смутилась. — Скажи, Отец… — Потупив взор, произнесла она,— у тебя действительно есть основания сомневаться в надёжности Са Ху? Или ты просто…
— Если бы у меня были основания… — тихо произнёс Саах,— Са Ху уже не было бы не только на одиннадцатом, но и на восьмом уровне… Но, с другой стороны — я надеюсь, ты не думаешь, что я назвал это имя случайно? — Старик испытующе взглянул на Ли. Та была вынуждена вновь потупить взор: Саах действительно никогда ничего не делал и не говорил 'просто так'.
— Но, Отец… — Вступилась за подругу Ка,— мы ведь не можем подозревать каждого…
— И не можем наверняка знать, какие действия предпримет свободный разум в той или иной ситуации… — Пожал плечами Дир.
— Разумеется… — Совсем тяжело вздохнул Творец и отвёл взор. — Тем не менее, совсем несложно узнать, на что будут направлены его действия, когда он получит свободу. Полную свободу — как от каких-либо обязательств перед нами, так и от самих знаний о нас… — Закончил он. Гости были подавлены. Теперь им было неудобно, что они оторвали Сааха от раздумий, заставив заниматься тем, что было слишком очевидным и простым для него и оказалось столь непродуманным и не до конца осознанным ими самими.
— Так что подозревать каждого совсем не нужно — всё это очень легко проверяется… — Продолжал тихо и почти безразлично говорить старик. — Просто я хотел надеяться, что разум высших уровней уже не нуждается в воплощениях… На самом же деле это, увы, не так… Жаль… Но — что делать… — Глаза его оживились, он встал и посмотрел вдаль:
— Я отправлю Вас в мир Зе. Ка и Гай попадут туда сразу — два подходящих места там есть… — Саах на секунду задумался, затем продолжил:
— Чуть раньше я отправлю туда Са Ху и Бе. Чтобы вы могли воочию лицезреть все их действия — в полном, так сказать, расцвете… Я, к сожалению, знаю, каковы они будут, но… Вам нужно жить своим умом. Брат Би… Попадёт туда не сразу… Он будет воплощен в мире Че, после чего, перебравшись в мир Зе, встретит там… — Саах улыбнулся,— женщину… Я пока не буду говорить, кто она… И полюбит её… И останется в мире Зе… Ли и Дир встретятся в мире Че и полюбят друг друга. Но чувства их будут сложными и запутанными… и связанными с чувствами брата Бо… Собственно, брат Бо нужен там для того, чтобы наполнить чувства Ли… И — родить ребенка, который понадобится чуть позже… У Ли будет двое детей — от Бо и от Дира, хотя она будет не прочь иметь больше… Но больше там сейчас не нужно… Ли и Дир переберутся в мир Зе… Ненадолго… Года на полтора… Как раз в то время, когда можно будет увидеть Са Ху и Бе в полном величии их несовершенства… В мире Зе они встретятся с Гаем и Ка… И им будет трудно расставаться… Но расставание будет неизбежным. Ты же, молчаливый Ан… воплотишься в мире Зе и сыграешь там роль, о которой пока не знаешь. Ты не сможешь её сыграть правильно, если будешь заранее знать всю меру ответственности — ты слишком слаб для этого… Поэтому я пока промолчу… Я надеюсь, что ты достаточно умён, чтобы сделать всё правильно. А Ха считает, что тебе будет нужна твоя И… Она будет воплощена. Но
будет ли она с тобой… Я подумаю. Возможно, это целесообразно. Хотя… До сих пор такого никогда не делалось… Собственно, если её заменит На — от этого будет больше пользы. Для вас обоих. Тем не менее — я оставлю тебе выбор. Если у тебя не хватит силы духа… если ты попросту испугаешься — ты пройдёшь мимо И… и тогда твой путь пересечётся с На. А И… она как-нибудь устроит свою судьбу… Может быть… — Саах ненадолго затих. — Но ты так и не сумеешь её забыть и будешь всю жизнь маяться вопросом, правильно ли ты тогда поступил… — Старик ненадолго замолк.
— Всем вам предстоит трудная жизнь, полная переживаний и глубоких размышлений… — Чуть погодя, снова продолжил он. — Лишений у вас не будет — они вам не нужны. Вам нужен повод для раздумий — и вы его получите. Сполна… Почти все вы будете иметь достаточно власти над средой, чтобы не иметь связанных с этим неудобств. Заодно увидите, как вы этой властью воспользуетесь. Что же касается Ана, Гая и Ка, то в мире Зе я такой власти дать им не могу. Скажем так: они будут достаточно независимы от среды, чтобы иметь возможность выполнить свою миссию. Этого будет достаточно. Эта жизнь будет для вас длиной в ночь. А завтра мы встретимся. Тогда и поговорим. И об энергетике, и о двенадцати уровнях защиты… — 'Собственно,— улыбнулся про себя старик,— на самом-то деле их шестнадцать… но это всё у них пока впереди…' Вслух же он продолжил:
— Тогда же поговорим и о Са Ху. Про Бе я вообще молчу — та роль, которая уготовлена ему… роль марионетки… заставит вас содрогнуться… — Старик поднял руку в знак прощания, и, не оборачиваясь, удалился.
— Пойдем,— сказал А Ха. — Я проведу вас…
— Но зачем это всё? — Удивилась Ли. Разве нельзя придумать что-нибудь попроще воплощений?
— Ты хочешь оспаривать решения Творца? — Улыбнулся А Ха. — Или кто-нибудь из вас может припомнить ситуацию, в которой он оказывался бы неправ? Ну, а воплощения… пока являются единственным безукоризненным способом как проверить, на что способны одни, так и показать это другим… Не говоря уже о том, что нет пока лучшего способа обеспечить понимание разумом сути вещей…
— Ну, потом всё видишь по-другому… — Пожал плечами Гай. — Только подумать страшно: ведь это — целая жизнь… Времени жалко… Мог бы просто объяснить…
— А он вместо этого покажет. И вы сами увидите и поймёте. И — всего лишь за одну ночь… — Снова улыбнулся А Ха.
— Ты представляешь, как это тяжело — всю жизнь маяться, зная, что у тебя здесь непочатый край работы? — С тоской в голосе сказала Ка.
— Ты не будешь об этом знать. — Улыбнулся А Ха. — А завтра займёшься своей работой. Пойдём…
— Ты хочешь сказать…
— Конечно. Я отключу вашу память перед воплощением.
— То есть — мы будем воплощены, как обычные разумы нижних уровней? — В один голос с изумлением воскликнули Ка и Гай. 'Мда… А старик видит уж куда дальше меня… Я только сейчас понял, почему этих двоих он отправил сразу в мир Зе…'- C сожалением подумал А Ха. Вслух же он сухо сказал:
— С полной памятью могут воплощаться только разумы, особо сильные духом, для выполнения строго отведённой им роли и добровольно решившиеся на это.
— Мы добровольно… — Начал было Гай, но А Ха перебил его:
— Вы просто не представляете себе трудностей такого воплощения… — уже почти официально сказал он. — Обычно так воплощается только Ум Саах, да и то — в виде копии, а не основы… А потом осторожно вбирает в себя то, что сумеет постичь копия… Ну, да ладно… Мы уже пришли. Ложитесь, дети мои… — Улыбнулся А Ха,— и да будет приятен ваш сон…
…Ан поискал глазами И — её нигде не было. Сердце заныло…
— Она будет воплощена тоже в мире Зе, только позже… На один год виртуального времени… Ваши судьбы очень близко пересекутся — остальное зависит от вас. От обоих… — По-отечески улыбнувшись, шепнул ему А Ха. Ан поблагодарил его взглядом.
…Гай хотел сказать 'не хочу!', но…
чей-то спокойный и, в то же время, не допускающий возражений голос откуда-то со стороны напомнил:
— Разум твоего уровня не в силах и не вправе противиться воплощению… — Это было последнее, что он услышал перед тем, как провалиться в небытие… Потом — темнота, боль, свет… где-то далеко… И — боль, досада, обида и горечь, переполнившие его… Only for you, Nathalie…
'Пролог' или просто… буквально несколько слов о том, как я узнал об этой истории.
…Было прекрасное субботнее утро. Я собирался с девочками на пляж, причём — как минимум — на целый день, а если повезёт — то и на два… У нас это неплохо получалось в последнее время — собираемся где-то этак в 5-10 пар, находим уединённое местечко и — культурно отдыхаем. Честно говоря, когда проводишь целый день в компании 'прекрасных дам' — начинаешь чувствовать себя 'почти падишахом' (а я бы не сказал, что это так уж неприятно…). Ну, а наши 'девочки', находясь целый день в обществе десятка не обделяющих их вниманием 'мальчиков', тоже, видимо, немало тешат своё женское самолюбие… Может, я и не прав в трактовке этих событий, но отличное настроение и прекрасные отношения во всех парах, установившиеся с начала этого лета, заставляют нас в конце каждой трудовой недели собираться той же компанией, чтобы получить 'запас эмоций' на следующую… Понятно, что мысли мои были заняты только предстоящим днём; 'подруга дней моих' уже упорхнула, чтобы не опоздать 'к началу' и улечься загорать до прихода первого мужчины; мне же предстояло разместить в рюкзаке разумную часть огромной горы в большинстве своём совершенно ненужных вещей, любовно отобранных Nathalie для нашего 'романтического путешествия'…
Если бы кто-то сказал мне сейчас, что на пляж я не пойду — причём, в общем-то, по своей воле, и — ни сегодня, ни завтра; что девочки на меня серьёзно обидятся, а моя милая Nathalie 'вообще перестанет со мной разговаривать' и продержится целых два дня — но всё это не будет меня сколько-нибудь серьёзно занимать — я бы посмотрел на этого 'прорицателя', как на умалишённого, а через минуту уже забыл бы о его существовании… Но — судьбе было угодно распорядиться именно так…
Когда рюкзак был примерно наполовину заполнен, а остальные вещи были заботливо водворены мной, как мне казалось, на места, обычно ими в квартире занимаемые, раздался звонок в дверь. Нельзя сказать, чтобы я придал этому какое-либо серьёзное значение — может, 'подруга дней моих' почему-то вернулась; а может — соседка снова решила оставить у нас ключи… Нет — я, в общем-то, понимаю, что оставлять у соседей единственный в семье комплект ключей — может быть, и проще, чем изготовить каждому из членов семьи свой, собственный; но я совершенно не понимаю, почему для этой их простоты кто-то из нас должен постоянно сидеть дома; а посему я собирался просто повесить эти ключи 'на гвоздик' в прихожей и совершенно спокойно исчезнуть на день (или на два — это уж как получится)… Каково же было моё изумление, когда, открыв дверь, я увидел Гарика Ованесяна — очень неглупого, достаточно прямого и приятного парня, моего давнего хорошего знакомого; человека, для которого прийти в гости без предварительной договорённости было совершенно немыслимо, даже если речь шла о родителях или ближайших друзьях… Сам факт его появления предполагал, следовательно, известную неординарность ситуации, а безутешно-потерянное выражение его лица заранее подтверждало мои самые худшие опасения… Картину дополнял пакет с кассетами, общими тетрадями и ещё какой-то чепухой, который навёл меня на мысль, что Гарик сбежал из дому, прихватив с собой всё самое ценное — или же ему помогли покинуть обычно оккупируемую им территорию, скажем… резко изменившиеся взгляды любимой женщины.
Понятно, что любая неординарность происшедшего, толкнувшего Гарика на такой немыслимый, с его точки зрения, поступок, вовсе не извиняла его 'некорректности' в его собственных глазах, а посему он с минуту стоял в дверях, пытаясь как-то
лихорадочно оправдать своё поведение — если не в моих глазах, то, хотя бы, в своих собственных; но, поскольку никаких членораздельных звуков он выдавить из себя не мог, а потуги его выражались в основном сменой красных и белых пятен на лице да чередованием выражения скорби, потерянности и виноватости — я счёл целесообразным просто 'вдвинуть' его в дверной проём, отобрать пакет — что было весьма сложно, поскольку он вцепился в него мёртвой хваткой, протолкнуть его в комнату и усадить на диван. Некоторая бесцеремонность обращения и чашка горячего чая несколько вернули его к жизни: он уже не смотрел на себя, как на 'наглого и беспардонного нарушителя правил приличия', а где-то минут через пять к нему вернулась даже способность говорить…
* * *
…То, что поведал Гарик, наводило меня на самые грустные мысли: либо следовало предположить, что он просто свихнулся, либо — запросто можно было свихнуться самому. Ну, что я мог подумать, если он заявил:
— Сегодня я потерял одну весьма уважаемую и любимую мной женщину. Навсегда…
— Карину? — Участливо предположил я, ибо не мог представить себе иной любимой Гариком женщины, кроме его законной супруги.
— Нет. Лин.
…Признаться, это меня весьма озадачило: допустить, что Гарик имел любовницу — само по себе безрассудство; а, учитывая его врождённую честность и открытость — абсолютно невероятным следует считать, что он вообще способен что-либо скрывать, особенно — от жены… Оправившись от 'первой ошарашенности', я нашёл уместным поинтересоваться:
— Кто она? — Рассчитывая услышать хоть что-то, способное внести какую-либо ясность в происходящее. Ответ Гарика окончательно убедил меня в том, что один из нас определённо свихнулся:
— Инопланетянка… — одними губами прошептал он.
…Не знаю, насколько читателя может интересовать дальнейшее развитие событий, равно как и объяснение того, в каких муках являлась на свет эта книга и какие — реальные или выдуманные — события в ней описаны: всякий, кого интересует только сюжет, может пропустить эти строки; я же считаю необходимым всё же рассказать — буквально в двух словах — тем, кому это интересно — о том, что заставило меня — человека, не сочинившего в своей жизни ни одного опуса — скрипеть перьями и мозгами несколько лет и в результате представить на ваш суд творение, которое мне, по сути, не принадлежит: практически всё, что вы здесь прочтёте, есть изложение магнитофонных и 'ручных' записей, сделанных Гариком в разное время и в разных местах примерно в течение года.
…На всякий случай перед тем, как вызвать 'скорую' к больному с предположительным диагнозом 'шизофрения', я решил выудить из Гарика всю информацию, какую только удастся: отчасти — просто из любопытства, отчасти — для того, чтобы всё-таки определиться, кто из нас больше претендует на роль пациента известной в городе больницы за высоким каменным забором… То, что я в этот день услышал, действительно походило на бред сумасшедшего — однако бред этот в моей голове постепенно складывался во вполне связный рассказ… Думаю, что не стоит его здесь приводить — по сути дела, это был бы просто краткий пересказ самой книги; замечу лишь, что не верил ни одному слову честнейшего из своих знакомых ни в тот день, когда он уговаривал меня перечитать его дневники и прослушать записи, умоляя начать работу над книгой; ни — когда, уже начав работу, 'перелопатил весь полученный материал'; пожалуй, не могу поверить до конца и сейчас. Впрочем, если быть до конца логичным, то придётся признать, что у меня нет другого выхода, кроме как всё же поверить — ибо, во-первых, ни разу в жизни ни мне, ни кому-либо из известных мне людей не приходилось уличать Гарика во лжи, а во-вторых — извините, зачем ему всё это надо? От своей доли гонорара он заранее отказался, заявив, что для него несоизмеримо важнее, чтобы с этой историей ознакомилось как можно больше людей; меня же слёзно умолял заняться этой работой, заявляя, что 'выход в свет этой книги' считает теперь
делом всей своей жизни… На мои робкие попытки отбрыкаться от его проблем, аргументируя это тем, что я ведь в жизни ещё вообще никогда ничего не писал, он заявил, что мне, дескать, недаром выдали в школе похвальный лист по языку и литературе — он-де читал мои сочинения и восхищался ими… Я пытался убедить его, что 'читабельная' книга — это не школьное сочинение, и нет никакой гарантии, что результат моих ночных бдений вообще сможет кого-либо заинтересовать… Он не слышал моих возражений, повторяя, как в бреду:
— Кроме тебя, Анри, никто этого не сделает… Ты один способен понять всё это и показать людям…
— Послушай, Гарик, а ты не пробовал подсунуть это кому-нибудь из маститых писателей, имеющих имя — чтобы их книги покупали, опыт — чтобы эти книги возможно было прочесть, время — чтобы всё это,— я показал на его пакет,— изучить и связи — чтобы суметь это издать?
— Послушай, Анри,— вдруг парировал он, и мне показалось, что в его словах впервые за сегодняшний день появился здравый смысл,— теперь ты знаешь всё… так скажи: есть ли в мире такой человек, который, приди я сейчас к нему с подобным рассказом, сочтёт меня нормальным?
— Не думаю,— вынужден был согласиться я.
— Так ты что — хочешь упрятать меня в психушку? — Подвёл черту Гарик, и, поскольку на этот его последний аргумент мне уже нечем было возразить, я вынужден был согласиться. Признаться, в тот момент я не думал, что действительно буду этим заниматься — мне просто хотелось как-то закончить затянувшийся почти до вечера разговор. Я уже представлял, как буду выкручиваться, глядя в честные глаза Гарика, да придумывать причины, снова 'помешавшие' мне заняться книгой… Собственно, окончательно сломала моё сопротивление Nathalie: после того, как истекло два дня и она перестала дуться, решив, что я уже достаточно наказан, ей пришла в голову мысль поинтересоваться: что же, собственно, заставило Гарика 'нарушить правила хорошего тона', а меня — оставить без внимания (подумать только — на целый день!) стайку хорошеньких девушек, среди которых она сама занимала отнюдь не последнее место… Примерно через неделю, которую она провела то в наушниках, то — листая страницы Гариковых рукописей, она вдруг подошла ко мне вплотную и, глядя прямо в глаза — в упор — твёрдо произнесла:
— Эврика!
— Что — 'Эврика'? — Поинтересовался я; на что она, не отводя глаз и не меняя уверенно-торжественного выражения лица, заявила:
— Я поняла, почему пришёл Гарик.
— И?
— И почему ты с ним просидел целый день.
— Ну и?
— Ты должен это сделать, Анри…
…И я сдался! Прости меня, читатель, что выношу на суд твой своё несовершенное творенье — к этому меня вынудили стенания старого друга и глаза любимой женщины… Оставь меня в покое, маститый критик — ибо я открыто признаю, что не умею писать и не знаю 'законов жанра'; но ведь я и не собираюсь впредь отбирать хлеб у твоих постоянных клиентов, которые обеспечивают тебя работой… Не суди меня строго, издатель, что я не могу даже толком определить жанр этого произведения, ибо — как я могу сделать то, что, быть может, затрудняешься сделать ты сам? И да простит меня всевышний, если я сделал что не так — ибо знает он, что я того не хотел… Я просто написал изложение, как делал это в четвёртом классе средней школы; только 'первоисточником' послужили не строки, написанные классиком, а разрознённые записки и записи, произведённые на свет Божий моим другом Гариком, которые я больше года пытался собрать и систематизировать, а потом соединить в едином повествовании — стараясь, с одной стороны, не исказить смысл услышанного и прочитанного, а с другой — привести его к виду, в котором хотя бы сам мог бы без особого напряжения всё это прочесть… Некоторые эпизоды были описаны ясно и подробно — их изложение не составляло труда; иные же были описаны так, что приходилось часами копаться с Гариком в остатках его воспоминаний, чтобы добиться сколько-нибудь последовательного изложения событий… Немало было и вещей, которые он рассказывал
просто по памяти, а я, записав его отрывистое бормотание на магнитофон, пытался бессонными ночами приводить услышанное в удобоваримый вид… Чтобы не утруждать читателя бесконечными 'Гарик сказал…' или 'Гарик подумал, что…', я счёл возможным изложить всё 'от первого лица' — так, как были написаны эти дневники и заметки; так что — теперь, устроившись поудобнее вечерком у камина, Вы можете представить, что слышите эту историю от самого Гарика, заглянувшего к Вам 'на огонёк'…
Собственно, я сказал всё, что хотел, и готов приступить к изложению 'невероятной истории, случившейся с моим другом Гариком'. Итак, теперь — прямо со следующей страницы — начинается Глава 1, в которой и повествуется о том, как всё это началось… Однажды, ясным январским утром, я в приподнятом настроении двигался по скрипучему снегу в лаборатории Алекса — судя по его утреннему звонку, он, наконец, напоролся на то, что мы упорно искали ещё с прошлой весны. Тема там была такая… экзотическая: чтобы что-то найти, надо было просто тупо всё перепробовать… Ну, мы и поделили эту дурную работу на двоих, чтобы ускорить процесс. В этой ситуации найдёт тот, кому просто повезёт. А если перепробуем всё и не найдём — тогда каждый начнёт перепроверять действия другого. Может, такой способ и не слишком тешит самолюбие участников, но зато дурной работы поубавилось вдвое. И вот — сегодня Алекс звонит мне домой и заговорщицким шёпотом предлагает зайти. Похоже, что он 'взял лису за хвост', а вот 'вытащить из норы' не получается. 'Ничего,— думал я,— вдвоём как-нибудь вытянем…'. Всё-таки почти год впустую — слишком сложно: уже и энтузиазм начал иссякать… А без этого самого энтузиазма в нашем деле… Да что там — в любом, почитай, деле… М-да…
Алекса на месте не оказалось. Девочки сказали, что будет часа через два. Поскольку ничего вразумительного они мне сообщить не могли, мне ничего не оставалось, как ждать. Сидеть на месте не хотелось. Прислушиваться к разговорам о том, кто кому чего не так сказал или где какое нижнее бельё продают — скучно… Я вышел на улицу. Градусов десять. Снег искрится на солнце. Ветра нет. Скованная льдом и присыпанная свежим снегом река блестит, как наряд Снегурочки. Я невольно удивился сравнению: почему именно 'наряд Снегурочки'? А Бог его знает… Надо где-то протянуть эти два часа. На морозе? Я поёжился… Кстати подвернулся кинотеатр. Я посмотрел на часы: только что начался сеанс. В полупустом зале вполне можно было подремать и подумать о своём. Так мне казалось…
— …Здесь погребён Фаэтон — колесницы отцовской возница. Пусть он её не сдержал, но, дерзнув на великое, пал!.. — Услышал я, входя в зал. 'Идёт журнал',— соображаю. Странно — практически никогда не смотрю журналов, а тут… С первых слов мне стало как-то не по себе… Дремота прошла.
— …Много веков с надеждой и страхом обращал человек свой взор к небу: дождь и солнце, пронизывающий холод и ласковое тепло, голод или урожай — всё зависит от неба, и нет предела его могуществу… А по ночам из чёрной бездны сверкающими глазами-звёздами смотрело небо на человека. И казалось человеку, что где-то именно там, в глубинах неба, как раз и хранятся 'главные тайны'… — 'страшным голосом' вещал диктор. — Великие тайны хранит Вселенная… Как стало известно ещё в семнадцатом веке, любая планетная система существует по законам, не нами придуманным. — Уже более спокойным голосом продолжал он. — И один из этих законов гласит, что не может планета находиться на произвольно выдуманной орбите — расстояние от неё до её звезды четко регламентировано… Никто, пожалуй, пока толком не знает, почему именно это так, но все девять известных нам планет этому закону строго подчиняются. Есть тут, правда, одна проблема… Дело в том, что Закон этот гласит, что должна быть в нашем планетном семействе ещё одна планета — где-то между Марсом и Юпитером. Как раз в том месте, где сейчас находится пояс астероидов… Конечно, можно предположить, что эти астероиды и есть осколки 'недостающей' планеты. Но… если планета
действительно существовала, то какая же сила её уничтожила? И — была ли на этой планете жизнь, был ли разум? Кто знает… Астрономы назвали между собой планету-загадку Фаэтоном: так звали сына обычной Земной женщины и Гелиоса — бога Солнца. Миф о Фаэтоне, который был хорошо известен ещё древним египтянам и античным грекам, повествует, похоже, о страшной космической катастрофе…
Я встрепенулся: тема обещала быть не слишком скучной. В голове уже вертелись разные 'космические сюжеты', варианты развития событий. Наконец, встряхнув головой, как бы пытаясь избавиться от наваждений, я 'превратился во внимание'.
— Лишь раз был нарушен заведённый в мире порядок и не выезжал бог Солнца Гелиос, чтобы светить людям. — Продолжал тем временем вещать диктор. — А случилось это так… Сказали однажды Фаэтону злые люди, что не сын он Гелиосу. Бросился оскорблённый Фаэтон к богу Солнца и взмолился:
— О свет всего мира, всемогущий Гелиос! Уничтожь моё сомнение, дай доказательство того, что ты — мой отец!
— Проси у меня, что хочешь, о сын мой Фаэтон. Клянусь, я исполню твою просьбу! — Отвечал бессмертный Гелиос.
— Дай мне хоть раз проехать по небу в твоей солнечной колеснице и самому светить людям.
— Безумный! — Воскликнул Гелиос. — Тебя же ждёт неминуемая гибель!
— Но отец… Ты дал мне клятву!
…И не посмел лучезарный Гелиос нарушить клятву бессмертных. Скрепя сердце повелел он открыть врата Солнца, и выехал Фаэтон на огненной колеснице…
— Сын мой! Помни последние наставления! — Напутствовал Фаэтона Гелиос. — Не гони коней, не съезжай с дороги. Ты сам увидишь её — она идёт через всё небо…
…Но не слушал его Фаэтон. Бешено колотилось его ликующее сердце, стремясь вырваться из груди на свободу…
…Огнедышащие кони подхватили золотую колесницу. Вот уже мчится она по небу. Ликует Фаэтон. Но нет в колеснице великого бога Гелиоса. Непривычно легка колесница. Волнуются огненные кони. Не чуют они твёрдой руки — бросаются из стороны в сторону, как будто и не правит ими никто. И не заметил Фаэтон, как свернули кони с наезженой колеи. Взглянул Фаэтон с вершины неба на Землю — и ужас сковал его: под ним — бездонная пропасть… Посмотрел он вверх — а там, среди звёзд, раскинулся чудовищный Скорпион с ядовитым жалом… Несут Фаэтона кони прямо к Скорпиону. С трудом натянул Фаэтон непослушные вожжи и отвернул колесницу от смертельной опасности. А навстречу — уже новая угроза: огромный Бык, сверкающий звёздами, нацелил свои рога на колесницу. В ужасе взвились на дыбы кони и помчались вверх, к самым звёздам… Выпустил в страхе Фаэтон вожжи. Раскалилось от близкого жара небо, пылают и падают звёзды… А обезумевшие кони уже несутся вниз, к Земле. Тщётно пытается Фаэтон поймать потерянные вожжи. В страхе юноша: ведь он не бог, он смертен и давно жалеет, что упросил отца дать ему Солнечную Колесницу. Мчится навстречу Земля. Тают от жара облака. Вспыхивают горы, покрытые лесом. Нестерпимым становится жар. Пламя от низко летящей колесницы охватывает всю Землю. Кипят моря и реки. Вздымаются клокочущие волны и затопляют горящую Землю. Гибнут богатые города и целые народы. Неумолимо приближается к Земле пылающая колесница. Вспыхивают кудри на голове Фаэтона… И вскричала тогда великая Гея-Земля:
— О, величайший из богов, Зевс-громовержец! Не дай мне погибнуть, спаси от огня!
Услышал Великий Зевс мольбу Геи-Земли и метнул свою молнию в колесницу. Разбежались кони… Разбросаны среди звёзд осколки колесницы. А горящий Фаэтон пронёсся по небу подобно падающей звезде…
Так заканчивается этот удивительный миф. Сегодняшний день позволяет по-новому взглянуть на эту историю, задуматься над возможной связью событий земных и космических. Миф о Фаэтоне — что это? Память о космической катастрофе? Связана ли эта катастрофа с предполагаемой гибелью планеты? Кто знает, удастся ли людям узнать об этом хоть что-нибудь… Но, если Фаэтон существовал — на нём могла быть высокоразвитая цивилизация! Возможно, жители
Фаэтона могли летать на другие планеты. Могли они прилетать и на нашу древнюю Землю. Тогда становятся понятными и остатки огромных 'аэродромов' в Южной Америке, и изображения людей в скафандрах на древних скалах, и пирамиды, будто взывающие к небу с мольбой о помощи, и многие сооружения древних цивилизаций, об истинном назначении которых мы начинаем догадываться только сегодня — и многое, многое другое…
Пошли титры. А я задумался. Согласитесь, было о чём: совершенно невероятная история, но — в то же время — в ней совершенно не видно противоречий… Всё, что я знал раньше, очень легко вписывалось в сюжет, дополняя его… Я вышел на набережную. Фильм меня как-то не интересовал, а дремать расхотелось. Задумчивым этаким, затуманенным взором огляделся я вокруг… Улыбнулся: парочка лошадей — по крайней мере, так мне тогда издали показалась — затеяла игры прямо на улице… Кобыла, похоже, ещё не уверена была, что ей это надо — встревоженная такая, неуверенная… Пытается не то убежать, не то — завлечь… Сама, похоже, ещё не определившись, решится она окончательно или нет… Он же — массивный, красивый, сильный жеребец — уже начал сходить с ума… 'Как бы не пришиб кого'- подумал я. Вспомнилось, как могут вести себя жеребцы во время гона… Попадись сейчас ему кто-то на пути — сомнёт и не заметит…
— Иво! Иво! — Раздался какой-то сиплый не то хрип, не то крик: мужичонка, по виду — точно научный работник какого-то зоопарка, задыхаясь и прихрамывая, пытался бежать, сорванным голосом подзывая жеребца… На того, естественно, эти призывы не произвели ни малейшего впечатления: он стоял, расставив пошире передние ноги, пригнув и наклонив немного вбок голову, тяжело дышал… всей позой своей, обращённой к избраннице, как бы спрашивая: 'Ну, как — долго мы ещё будем играть в эти игры?'. Той отступать было уже некуда: сзади — заборчик на высоком берегу замёрзшей реки, с одной стороны — здание лодочной станции, с другой — ограждение моста… Самец стал медленно подходить, время от времени взрывая тяжёлыми копытами снег и грозно всхрапывая… Спешить ему было уже некуда: он, похоже, прекрасно понимал, что загнал свою непокорную подругу, что называется, 'в угол'… 'Красивая парочка',— подумал я. Обе особи были похожи на тяжеловесов — мощные, красивые… но — не грузные: в каждом, кроме силы, просматривалась красота и даже какое-то изящество, что ли… Шерсть была чуток подлиннее, чем у лошадей, а на морде почему-то удлинялась ещё более, напоминая такую изящную, короткую бородку, двумя кистями — правой и левой — свисавшую вниз. 'Почти совсем, как у хозяина'- ухмыльнулся я. Хозяин напомнил мне почему-то шотландца — не знаю, почему именно шотландца — он был в чёрных брезентовых брюках и в охотничьих сапогах… Бородка, наверное, как у шотландского шкипера… И стрижка такая же — очень похож… А сапоги — как ботфорты кота из мультфильма 'Кот в сапогах'… Борода его была в инее, изо рта валил пар, шапку он где-то потерял — но ему явно было не до того: сбежавшая парочка, по-видимому, была вершиной его научной деятельности, и сейчас бедняга боялся их потерять…
— Иво! Иво! — Снова раздался совершенно осипший умоляющий голос. Иво продолжал надвигаться на подругу — неуклонно и неотвратимо, как девятый вал… Та дрожала мелкой дрожью, прижавшись к парапету набережной… Снова шаг, ещё один… 'Подруга' заметалась по берегу, ища выхода, которого не было… По-видимому, спаривание этой парочки совсем не входило в планы 'шотландца': то ли кобылка молода, то ли какие иные причины заставляли его вмешиваться в этот процесс, но, увидев положение, в которое попала его любимица, он собрал в груди остатки воздуха и просипел:
— Клира! Ап! — Или не 'Ап' — может, там было какое-то иное короткое и похожее слово — я толком не понял, но кобылица — та поняла его прекрасно, мгновенно собралась, и — как сорвавшаяся пружина, молнией взлетела через оградку… Лёд затрещал под тяжестью массивного тела, опустившегося с двухметровой высоты — кобылица, не останавливаясь, отбежала дальше — почти на середину реки и помчалась вдоль русла. Жеребец сначала
опешил от неожиданности — по-видимому, ему совсем не приходил в голову такой способ бегства, затем обиженно заржал и помчался вдоль берега. Ржание его было, по-видимому, воспринято, как призывное — кобылица остановилась. Тяжело дыша и дрожа всем телом, бедняга тревожно оглядывалась по сторонам, ища не то преследователя, не то — спасителя… Может, и сама не знала, кого бы ей хотелось больше… 'Шотландец' устало опустился возле парапета, держась рукой за сердце и тяжело дыша. 'Интересно, кто больше устал — он или они?',— подумал я. Кобылица остановилась совсем недалеко от моста. Берег здесь поднимался где-то до трёх, а сам мост — до четырёх метров надо льдом. Добежав до своей избранницы, Иво остановился. Он тяжело и грозно дышал, борода была совершенно мокрой и вся морда — в клочьях пены. 'Долго же ты, дружище, бегал…'- подумал я. Слегка отдышавшись, Иво начал соображать, как бы ему спуститься на лёд. Нетерпение его росло: он даже попробовал передними ногами встать на парапет, готовясь к прыжку…
— Иво! — Снова выдохнул 'шотландец', встал и поковылял за ним, продолжая держаться за сердце. По-видимому — сообразил, что, если Иво, весивший, похоже, раза в полтора-два больше своей подруги, сиганёт вниз здесь — с трёх-четырёхметровой высоты — то треском льда дело не закончится… Иво не прыгнул. Нельзя сказать, чтобы он как-то отреагировал на призывы 'шотландца' — скорее, просто инстинкт самосохранения заставил его задуматься. Жеребец начал прохаживаться вдоль берега, по-прежнему периодически всхрапывая и поглядывая на подругу. Сначала он верно прикинул, что спуститься на лёд проще там, где прыгнула она — ниже всё-таки. Но — там был 'шотландец', встреча с которым, по-видимому, никак не входила в планы Иво. И, кроме того — возвращаясь туда, он удалялся от подруги, что ему тоже не очень-то нравилось… Не говоря уже о том, что своим возвращением он как бы признавал перед всеми присутствующими свою опрометчивость во время своей последней погони вдоль берега… А это для всякого жеребца — тяжкая задача… В результате он, не сделав и десяти шагов, оглянулся на подругу, требовательно заржал (от чего она задрожала ещё сильнее) и повернул обратно к мосту. Мне стало не по себе: согласитесь, страшновато оказаться на пути такого самца, когда он одержим идеей добраться, наконец, до столь уже близкой и столь очаровательной самочки… Иво остановился буквально в двух шагах от меня. Замерев, я рассматривал его. Страх проходил, и мне понемногу становилось его жаль: ведь столько усилий — и даром… Жеребец хрипел, закатывая глаза, задние ноги его дрожали. Я подумал даже, что он не решился прыгнуть, может, просто из-за смертельной усталости…
— Иво! — Вдруг тихонько как-то — не призывно, а просто и приветливо, позвал я. Почему — сам не знаю… Может, просто жаль стало 'шотландца'… Иво повернул голову. Мне показалось… Не знаю, может ли такое быть, но мне показалось, что глаза его искали сочувствия… Или даже — молили о сочувствии.
— Иво… — позвал я снова и протянул руку. Страшно было, не скрою — я прекрасно понимал, что любое, совершенно не относящееся к делу событие может 'вдруг', совершенно неожиданно и непредсказуемо изменить поведение 'неудавшегося любовника'. Понимал, что агрессию жеребца удержать невероятно трудно даже очень опытному ковбою — обо мне же, совершенно заурядном городском жителе, даже говорить смешно… Понимал это, по-видимому, и 'профессор': попытавшись выдавить из себя сиплый крик типа 'что Вы делаете!' и потерпев неудачу, он махнул рукой и буквально 'пополз' к нам. Жеребец тем временем настороженно приближался… Его мокрая морда коснулась моей руки. Я, как мог, осторожно, провёл пальцами по его физиономии, лихорадочно соображая, нет ли у этих тварей чего-то подобного 'центру подчинения', имеющемуся у волчьих, и, если есть — имею ли я право к нему прикоснуться: если 'да' — можно сказать, дело в шляпе… А вот если 'нет'… тут мне не позавидуешь: весь свой гнев на сегодняшние неудачи он тут же выместит на мне… Я с содроганием поглядывал на массивные копыта, каждое из которых 'в одно касание'
могло запросто снести половину моей головы… Иво, подрагивая, приближался. Я заглянул в его глаза: 'Несчастное животное…',— мелькнула мысль.
— Бедняга,— произнёс я вслух. Иво насторожился: незнакомый голос, незнакомое слово… Я продолжал гладить рукой его мокрую морду, и вдруг, совершенно для себя неожиданно, прижался к ней щекой… 'Бедняга,— думал я. — Как я тебя понимаю…'.
…'Профессор', шатаясь, подошёл к нему сзади, с удивлением поглядывая на нашу идиллию: жеребец присмирел, всхрапывал всё реже, взгромоздил голову мне на плечо и искал сочувствия… Похоже было, что эпопея с погоней длилась уже настолько долго, что он просто не мог стоять на ногах…
— Что ж — не всем везёт,— успокаивая его, иронизировал я,— но ты не волнуйся: может, другой раз более сговорчивая попадётся… Или бежать ей будет некуда… — Я нёс любую околесицу, лишь бы спокойным голосом 'убаюкать' эту громаду, одно движение которой может превратить человека в груду мяса и костей… Иво дрожал и — не поверите — но, если это можно применить к лошади — плакал… Я сказал 'к лошади'? Нет, ребята, это была не лошадь. Это была совсем не лошадь. Я даже до сих пор и понятия-то не имею, что это такое было… Понимаете, когда я осмелился подобраться повыше, чтобы 'почесать его за ухом', я обнаружил промеж ушей… очаровательные рожки. Маленькие такие, как у шестимесячного бычка… и — склонённые назад, как у косули. Вообще, рожки были… ну, прямо как у косули, только — очень короткие… И коренастые такие… А так — форма, положение — ну, совсем косуличьи… 'Ничего себе — косулёнок!'- подумал я. 'Экий трактор!'… А 'трактор', успокаиваясь и буквально рыдая, тёрся мордой о моё плечо, как преданная собака… 'Довольно неожиданное поведение для копытных,— подумал я. — Может, и правда — нашёл нужное сочувствие…'.
'Профессор' наконец подобрался сзади и попробовал схватить своё чадо за холку. Эта попытка едва не стоила мне увечья — Иво рванулся, с негодованием собираясь затоптать 'нападавшего', а заодно, быть может, и меня — но, увидев 'шотландца', передумал и сделал последнюю нерешительную попытку убежать. Тот начал было хватать его за хвост, но, вовремя сообразив, чем это может кончиться, передумал. Иво стоял, тревожно оглядываясь и всхрапывая — похоже, из последних сил. Тут 'шотландец' изловчился и, с воистину 'непрофессорским' проворством, ухватил жеребца за холку и вспрыгнул ему на спину. Тот хотел было, похоже, встать на дыбы — но задние ноги задрожали, как-то странно — слева направо, и он счёл благоразумным смириться. 'Профессор', держась руками за рожки и наклонившись к уху, стал что-то убеждённо ему нашёптывать. Иво, казалось, согласно кивал. Наконец, медленно и неохотно перебирая ногами, он побрёл вперёд. 'Домой',— подумал я.
…Минут через десять 'профессор' вернулся — уже заметно более приободрённый, и занялся Клирой. На противоположном берегу совсем недалеко была каменная лестница — лодочный спуск, так что спуститься на лёд не составило особого труда. Клира с радостью подбежала к 'шотландцу' и ткнулась ему мордой в плечо — казалось, просто рада была, что всё это, наконец, хоть как-то закончилось. Накинув уздечку — на сей раз он был уже 'во всеоружии' — 'профессор' повёл кобылку домой. Проходя по мосту, он остановился возле меня, посмотрел заинтересовано в глаза, потом подошёл и обнял. Отстранился,— снова взглянул, кивнул — дескать, спасибо, дружище… Потом вздохнул, взял свою красавицу под уздцы и пошёл дальше. Сходя с моста, оглянулся, поднял руку, и, устало махнув, пошёл восвояси. Я стоял, весь мокрый — но было мне… как-то приятно и тепло, что ли… Жаль было, что вряд ли я увижу ещё Иво… Жаль, что так и не рассмотрел как следует Клиру — её очаровательные рожки были чуть тоньше и длиннее — вот и всё, что я успел заметить… Жаль было, что даже не спросил у 'профессора', что это за чудеса такие, которым я и названия-то не знал… И ещё — я не знал, да и не мог знать тогда, каким удивительным событиям в моей жизни предшествовал этот случай… …С тех
пор прошло года полтора, наверно — точно не помню. Стоял я как-то вечерком у каменного парапета в одном приморском городке. Парапет отделял крутой, обрывистый спуск к морю от небольшого и почти цивилизованного скверика, уставленного столиками и зонтами с типично курортной надписью 'Кафе «Магнолия»'… Стоял я этак и думал, что хорошо бы сейчас вот так — просто, не разбирая дороги, спуститься по этому склону — бегом, с максимально возможной скоростью, да, не останавливаясь, с разбега — в воду… Мечтал, то есть. Понятно, что по такому склону вниз не то что сбежать — спуститься осторожненько — и то не у всякого духу-то хватит: неровен час, осыпь какая али камушок не под ту ногу подвернётся… Но вот помечтать, когда делать больше нечего — это у нашего брата неплохо выходит… Обломовщина, как национальная черта, бессмертна…
Стою я этак, скучаю… Потихоньку вечереет… Народа в скверике становится всё меньше… И вдруг… Нет, поймите меня правильно — я совсем не бабник… Ну — не без того, конечно, чтоб восхититься, ежели девушка красивая мимо пройдёт: не умер ведь ещё… Но — чтоб заигрывать или, тем паче, волочиться за ней — для меня это как-то не характерно… Может — потому, что жена такая попалась, что грех жаловаться, а 'от добра — добра не ищут'; может — потому, что не хочется мне её чем-то обижать, а ей ведь вряд ли понравится, ежели у благоверного окажется ветер в голове… А может — это просто натуре моей не свойственно — кто знает; да только до сих пор со мной такого не бывало, чтоб, едва увидев существо противоположного пола, я испытывал нечто подобное…
Сверху, от поворота серпантина, спускалась девушка… Да нет, 'спускалась' — это не совсем так… она — летела, она… плыла, она… парила — или как вам будет угодно, всё равно словами это явление не описать… Как-то этак — знаете, когда 'идёт, земли едва касаясь' — без какого-то видимого напряжения; не то — летит, не то — плывёт над самой землёй, как-то неповторимо легко… Может, так бывает, когда влюбляешься — но я был почему-то уверен, что не влюблён… И, тем не менее, совершенно потерял способность что-либо видеть, кроме неё, 'бегущей по волнам'… На ней было… я не знаю, что это было: платье — не платье, туника — не туника, хитон — не хитон, но что-то в этом роде… Не слишком непрозрачное, но и не совсем призрачное — как раз достаточно, чтобы понять, что на ней больше ничего нет… Коротенькое такое — едва ниже бёдер… А ноги — нет, это что-то умопомрачительное — такое словами передать просто невозможно… Это надо было только видеть… Господи, да Терпсихора — просто девчонка в сравнении с ней… Но — в совершенно неописуемое состояние привели меня её глаза… глубокие такие — не бездонные, как говорят, нет — просто есть какое-то непередаваемое ощущение чистоты, глубины и красоты… и красоты души, которую будто бы в этих самых глазах обнажённой видишь…
Девушка прошла мимо. Ещё какое-то время я стоял в том же оцепенении, потом ко мне постепенно вернулась способность соображать. Понятно, первым моим сознательным действием было — догадаться несложно — повернуть голову в ту сторону, куда она ушла. Её уже не было видно. Странно, но я даже не расстроился: она, как… память, как… ангел, как… какой-то светлый и неповторимый образ — продолжала жить во мне, забыв постучаться, чтобы войти и не сочтя нужным спросить разрешения остаться… Какая-то особая, доброжелательная и совершенно обворожительная улыбка, свойственная из всех встречавшихся мне доселе людей только ей одной, казалось, излучала абсолютную любовь ко всему, что её окружает… Я не могу этого передать — просто ничего подобного я никогда в жизни не видел, и — даже не слышал, что такое бывает… Это было, как сон — но это было на самом деле… В какой-то миг мне стало совершенно безразлично всё, что происходило вокруг — существовала только одна она и этот её 'полёт'…
…'Всё хорошее когда-нибудь кончается' — постепенно я тоже начал приходить в себя. Народу в скверике почти совсем не осталось — 'кафе «Магнолия»' потихоньку собирало свои зонтики и столики, компания подвыпивших местных 'крутых', демонстрируя, казалось,
самой природе свою неукротимую наглость, медленно и с соответствующими воплями удалялась; солнце уже коснулось горизонта… И вдруг я снова увидел её: как-то просто и легко перепрыгивая с камня на камень, она спускалась к морю — ну, не совсем там и не совсем так, как я только что мечтал — но, извините, там тоже голову свернуть было несложно… Первым моим порывом было — крикнуть, предостеречь, но — язык прилип к горлу, дыхание перехватило… Потом подумал, что криком здесь не поможешь — только отвлечёт, если услышит… Пока я этак предавался размышлениям — девчонка, совершенно не испытывая каких-либо затруднений, добралась до воды; на ходу оглянулась и, по-видимому, никого кругом не увидев, сбросила — не останавливаясь, буквально одним движением — своё 'платье-хитон', как я его уже окрестил, и, оставшись совершенно нагой, 'вошла' в воду… Вошла как-то тихо, без брызг, вроде как 'ласточкой', но — аккуратнее, что ли… Вынырнула метрах в пятидесяти от берега и поплыла… как-то — по-рыбьи будто бы — совершенно незнакомо, почти не показываясь из воды, но быстро и красиво… Как это всё смотрелось сверху — можете себе представить…
Не слишком хорошо соображая, что делаю, я решил было спуститься всё же вниз: примерно на полпути к воде была небольшая площадка — оттуда она секунд десять полюбовалась морем, когда спускалась; туда я теперь и направил было свои стопы… Что-то меня остановило… да, 'крутые'… по-видимому, они не успели далеко уйти и оценили зрелище по-своему… Теперь они уже совсем не казались пьяными и появились на этой самой площадке, оживлённо обсуждая, с чего бы им начать. Мне стало не по себе: с такой компанией справиться в одиночку — нечего было и думать; помощи ждать, собственно, неоткуда, а стражи порядка — они ведь никогда не бывают там, где надо и тогда, когда надо нам, глупым, которые почему-то думают, что они должны нас защищать…
Девушка повернула к берегу и осмотрелась. Увидела меня. Улыбнулась. Чушь, конечно — с такого расстояния не то, что улыбку — и лица-то толком не разглядишь, но — я почему-то был абсолютно уверен, что она улыбнулась… и помахала рукой. Я начал было 'отмахивать' вправо — дескать, плыви правее, так оно спокойнее будет… Она нырнула — не заметила… С минуту её не было видно — только неясные очертания тела в глубине. Потом появилась, немного 'постояла в воде', отдышалась. Я отчаянно 'отмахивал вправо' — она заметила, но не поняла: снова помахала рукой и медленно — вертикально, с поднятой рукой — 'затонула'. Когда над водой осталась только кисть — помахала так игриво, 'влево — вправо', потом погрузилась ещё чуть-чуть, оставив только кончики пальцев, и как-то завибрировала ими, подняв фонтан брызг… Она как будто играла — понимая, что не может не нравиться и испытывая явное удовольствие от того, что доставляет удовольствие зрителям… Но я-то прекрасно понимал, что не все зрители удовлетворятся зрелищем — собравшаяся на площадке компания явно рассчитывала на развлечение 'в своём духе'… Она их пока не видела. Погрузившись на глубину и снова превратившись в 'неясные очертания', она, казалось, побрела к берегу…
Вынырнув там же, где она вошла в воду, девчонка снова отдохнула, восстанавливая дыхание, затем — непонятно как-то, каким-то непостижимым прыжком 'вышла' из воды и выбралась на прибрежные камни. 'Крутые' этого не заметили — их разделяли камни, и они продолжали высматривать её вдали, оживлённо обсуждая, куда бы она могла деться. Она их тоже не видела — из-за тех же камней. Я же сверху прекрасно наблюдал 'обе позиции', лихорадочно соображая, что бы мне предпринять.
…Девушка пыталась подсохнуть в последних лучах заходящего солнца, размахивая мокрыми волосами и 'раструшивая' их руками. Ничего умного мне в голову почему-то упорно не приходило, поэтому всякий раз, когда она бросала взгляд в мою сторону, я пытался снова 'дать отмашку' вправо. В конце концов она заинтересовалась и начала с тревогой посматривать… в правую сторону! Я проклял всё на свете. Когда же она, бросив ещё пару тревожных взглядов направо, накинула свой хитон и начала подниматься, я от отчаяния
взвыл… Крутые удивлённо глянули вверх — не все, конечно… Я отшатнулся, скрывшись за парапетом. Судя по возгласам, они её уже заметили. О том, чтобы ввязаться, нечего было и думать: её бы это всё равно не спасло… Я перебрался левее — там, как раз над площадкой, кончался парапет. Камней там было немало, причём — вполне приличных размеров, и мне пришло в голову собрать их на самом краю побольше, чтобы устроить при случае вполне приличный обвал: таким образом я имел шанс дать ей возможность спастись… Крутые затихли: они ждали. Я, пыхтя от натуги и обливаясь потом, таскал камни, складывая на самом краю обрыва одну 'баррикаду' за другой. 'Время собирать камни' — крутилось в голове…
* * *
…Пальцы были в крови, руки дрожали, скомканная рубашка валялась на траве, горы камней уверенно росли… Внизу раздался имитирующий удивление возглас и какая-то пошлая фраза — не помню точно — что-то вроде 'смотрите-ка, ребята, какая птичка к нам залетела!'… Я выглянул из-за своей баррикады — девушка стояла на краю площадки; по-видимому, только что поднявшись и удивлённо разглядывая присутствующих там представителей 'местной фауны'. Те медленно, как бы нехотя, 'входили в резвёж':
— Девочке было скучно…
— А тут мы — такие красивые…
— И сразу — так много!
— И искать не надо…
Она подняла глаза вверх — я опять 'дал отмашку' — в том духе, что, мол, беги назад, пока не поздно; и — правее, правее… Там была скала, которую по суше обойти нереально — она проплывёт, а придурки обычно плавать толком не умеют… это — шанс. К тому же — как только она уйдёт — я готов был обрушить всё собранное на головы преследователей, и им стало бы несколько 'не до того'… Девчонка медленно повернулась назад, внимательно оглядела и спуск, и скалу — похоже, теперь она поняла наконец, что я имел в виду. За её спиной продолжала 'разогреваться' местная 'элита':
— Как, Вы уже уходите?
— И куда это Вы — в море?
— А как же мы?
Она повернулась, внимательно оглядев их всех, подняла глаза на меня — я держал в руках вполне приличных размеров глыбу, прикидывая, стоит ли её уложить на верх баррикады или запустить вниз, устроив первый 'обвал'… Заметив это, девчонка, как мне показалось, слегка удивилась, потом понимающе улыбнулась, но твёрдо отрицательно покачала головой: не надо, мол… Я опустил камень — она удовлетворённо чуть заметно кивнула. 'Братва' истолковала её улыбку по-своему:
— Девушка передумала!
— Мы ей всё же понравились!
— Ну конечно — такие орлы!
— Она ведь специально купалась голой — чтобы нас собралось тут побольше!
— И мы пришли!..
— Позвольте пройти… — раздался её тихий и мелодичный голос. Она сказала это совсем негромко, к тому же — далеко внизу, но впечатление было такое, что — совсем рядом, буквально — на ухо… И акцент какой-то — незнакомый, но такой приятный… 'Ребятки' слегка ошалели — тембр голоса пробрал даже их… Ненадолго, правда: как только она сделала шаг — они уже вполне оправились и продолжили уже вполне конкретно и агрессивно:
— Куколка хочет, чтобы мы её пропустили…
— Нет проблем — мы готовы…
— И не по одному разу…
…До девчонки, по-видимому, с трудом доходил смысл сказанного — она явно понимала не всё, а что понимала — то понимала совершенно буквально… Она ещё раз взглянула на меня — я опять взялся было за 'камушек', но она снова — уже одними глазами — попросила 'не надо…' и опять-таки удовлетворённо едва заметно кивнула, когда я с сожалением опустил руки. Самый наглый решился наконец прикоснуться к её волосам — в ответ только изумлённый взгляд. Он уже наматывает волосы на руку… Она, по-видимому, понимает, что прозевала — тревожно оглядывается по сторонам. Но — снова короткий взгляд 'не надо' в мою сторону. Я плохо соображаю, но подчиняюсь.
Вдруг — как-то непонятно, без какой-либо видимой причины 'удалец' согнулся в три погибели и застонал. Девчонке удалось сразу же
освободить волосы — они его больше почему-то не интересовали…
— Она дерётся?! — Какой-то испуганно-неуверенный возглас из толпы.
— Не может быть! — Поддержали другие.
— Она просто не поняла, с кем имеет дело…
— А ведь нас надо любить, детка…
…Какое-то едва уловимое движение — и ещё один ближайший 'родственник' стонет, согнувшись. Ещё одно — и следующий упал без звука. В толпе заволновались:
— Крутая тёлка…
— Классно дерётся…
— Давай, Серёга — твой черёд…
— Обломай красотку…
…'Серёга', покачиваясь для солидности, вышел из толпы, поиграл мускулами… Прыжок — и он пронёсся в том месте, где только что была голова девушки. Её там не оказалось… 'Серёга' улетел дальше по склону… Больше я его не видел.
— Нифигасебе… — раздалось в толпе.
— Братки, закончим её!
— Пусть знает наших!
— Почто Серёженьку обидела!
…'Цыгане' двинулись толпой, оттесняя девчонку к краю обрыва. Она улыбалась — по-видимому, почувствовала, что у ребят 'не тот уровень'. Я начинал понимать, почему она просила не вмешиваться… Молниеносный бросок, ещё один, ещё — 'корсары' падают, как подкошенные. Очнулся самый первый — похоже, главный. Ринулся на неё — она, как всегда, 'ушла' — чуток в сторону, мелькнули ноги — нападавший растянулся неподалёку… Приземлилась неудачно — оступилась на камнях, упала. Мгновенно перевернулась на спину. Её окружили. Лёжа на спине, девчонка мелькала голыми ногами, 'выключая' всех, кто пытался к ней приблизиться. Наконец кто-то из 'корсар' завизжал:
— Братки, наших бьют! Давай тяжёлую артиллерию!
…Я не стал ждать, что это будет — оружие или обломки труб — пнул ногой ближайшую 'баррикаду'. Обвал получился на свободной части площадки. 'Братки' обернулись — девчонка быстро вскочила и 'потушила' ещё двоих. Вдруг толпа расступилась и из неё с диким криком вырвался ещё один 'удалец'. Девчонка улыбнулась: цирк явно начинал ей нравиться. За первым — второй, третий… Она слегка растерялась — видно было, что уследить за тремя сразу ей непросто. Первый взлетел — и пролетел сквозь пустоту, как и 'Серёженька'. Второй метнулся туда, где она очутилась — 'почти попал'. Третий — в тот же момент — в ноги… Девчонка увернулась, зацепившись буквально чуть-чуть, как-то неуклюже развернулась, зашаталась и, не удержав равновесия, упала. Толпа с гиканьем бросилась на неё… Я в отчаянии обрушил ещё одну баррикаду, схватил какую-то железяку и с шумом ринулся вниз. Скатившись кое-как почти до площадки и потеряв по дороге своё единственное оружие, я слегка растерялся: меня поразила… тишина: вдруг как-то так неожиданно всё стихло… Смотрю — и глазам своим не верю: девчонка сидит и спокойно, деловито так, разминает ушибленную ногу; а 'орлы' — как-то неестественно переглядываются, явно пытаясь сообразить, кто они вообще, зачем они здесь и как сюда попали… Некоторые заметили девчонку и с интересом её разглядывали, но — как-то так, будто видели её впервые… Она встала, немного попереминалась с пятки на носок — как бы проверяя, можно ли доверять своим ногам; вздохнула, огляделась, и — спокойно так — стала уходить… Я недоумевал — поставьте себя на моё место… Поравнявшись со мной, девушка посмотрела на меня пристально, как бы изучая, потом улыбнулась и — с тем же, уже знакомым мне акцентом произнесла:
— И всё же… не надо было вмешиваться…
— Вы хоть представляете, что с они могли с Вами сделать? — Не выдержал я.
— Думаю, что почти ничего,— пожав плечами, спокойно ответила она.
— Вы их не знаете… Если бы им удалось с Вами справиться — здесь было бы гнуснейшее насилие… Наверное, самое гнусное и жестокое, какое только можно представить…
— Почему?
— Как Вам сказать… Люди бывают разные. Одни — сажают цветы. Другие этими цветами любуются. Третьи — срывают. Сорвав цветок, один поставит его в воду, другой — бросит на дорогу. А иной — и растопчет. Разные люди, разные взгляды, разный уровень интеллекта… Публику с таким,— я
кивнул на 'орлов',— интеллектом… обычно называют 'отбросами'… или 'отщепенцами'… Хотя — им, по-моему, на это наплевать.
— Как-как? — Не поняла она. 'Иностранка, что ли?'- подумал я.
— Ну, скажем так: на них это не действует… По крайней мере, в положительном смысле. Чьё-либо мнение их, похоже, не может интересовать в принципе. По крайней мере, они сделают всё, чтобы это доказать. Собственно, они представляют собой озлобленную и эгоистичную толпу, готовую ради своеобразного 'самоутверждения' оскорбить, унизить, уничтожить… любого, кто не сможет ответить им тем же… То, что для этого они могут накинуться вдесятером на одного, их отнюдь не смущает…
— Они… могут так напасть на кого угодно?
— Практически — да… Просто ходят толпой и 'прикалываются'…
— Как-как? — Снова переспросила незнакомка.
— 'Прикалываются'… в их понимании — может быть, по-своему… веселятся, что ли… И — ищут, к кому бы прицепиться, чтоб покуражиться… Вы им 'удачно' подвернулись — о том, чтобы застать в воде голую девчонку, они, наверное, даже не мечтали… А тут — такое зрелище… По идее, они должны были спрятать одежду и поджидать Вас из воды… Просто… им лень было, по-видимому, спускаться по камням к морю…
— А зачем… прятать одежду?
— А чтоб покуражиться… Чтоб девчонка вышла, обнаружила, что одежды нет… испугалась… Тут должны появиться они… подойти, окружить… 'поприкалываться'… — объяснял я, толком не понимая, почему, собственно, я должен объяснять ей настолько элементарные вещи. 'Дикая какая-то… Даже для иностранки…'- пронеслось в голове. 'Интересно, где это такая наивность могла вырасти… Впрочем — какая, к чёрту, наивность — 'братки'-то до сих пор, видимо, так и не поняли, что с ними приключилось…
— А… 'поприкалываться' — это — как? — Глядя на меня совершенно ошарашивающими своей недоумевающей наивностью глазами, несмело поинтересовалась девчонка.
— Да вот так, как они начинали с Вами 'знакомиться' на площадке… — Вздохнул я. Её 'наивность' — настоящая или наигранная — начинала понемногу раздражать.
— Зачем? — Глаза у девчонки стали совершенно круглыми и огромными, как блюдца.
— Чтоб попугать, показать 'силу', 'власть'… которой они в жизни, слава Богу, не имеют… Чтоб девчонка попросила, поревела — тоже удовольствие… — Нехотя просвещал я. 'Господи, она что — совсем с Луны свалилась?'
— В чём? — Спутница глядела на меня совершенно озадаченными, широко открытыми глазами, даже не пытаясь не пытаясь скрыть своё недоумение…
— В унижении ближнего… — Вздохнул я и отвернулся.
— А потом? Когда-то же надо и отдать… — Она рассматривала меня изучающе, будто пытаясь понять. Меня — или, может — их через меня — не знаю…
— Что отдать? — Уже с явным раздражением в голосе простонал я.
— Одежду… — Почему-то пожав плечами, нерешительно произнесла она, как бы удивляясь моей непонятливости.
— А зачем? — В свою очередь продемонстрировал снисходительное удивление её непонятливостью я. — Сначала они бы куражились, пытаясь окружить жертву, гоняя её внутри круга от одного к другому — пытаясь, по-видимому, таким образом возбудиться… Ну, а когда бы им это удалось — каждый бы захотел 'получить своё'… Остальные бы держали… И — били бы, чтобы не сопротивлялась…
— Зачем? — Девчонка, видимо, совершенно перестала что-то понимать.
— Трудно сказать,— пожал плечами я. — Наверное, они подсознательно понимают, что ни одна нормальная женщина не захочет вступить с ними в близкий контакт… За это они её заранее ненавидят… И, когда застают в подобной ситуации — голой, беззащитной — не могут сдерживать свою ненависть… Подсознательно оправдывая себя тем, что 'разделась — значит, сама хотела', они стремятся утвердиться, одновременно унизив её и удовлетворив своё вожделение… обычно — смешивая этот процесс с издевательствами… Как бы — мстя за то, что она считает их отбросами… даже если она этого никогда не говорила и не
пыталась этого показать… Собственно, когда Вы прошли мимо кафе — они уже были 'немного навзводе'… Увидев Вас, они ещё 'подзавелись': ведь совершенно очевидно, что по доброй воле затащить такую девушку к себе в постель для них нереально. А ничего другого, кроме постели… да ещё, может быть — рабского преклонения — им от женского пола и не нужно… Потом, когда они двинулись дальше… Они потеряли Вас из виду и забыли бы, если бы не увидели вновь… То, что они увидели, и переполнило их 'чашу терпения'…
— А что они увидели?
— Девушку, которая купается голой…
— А что в этом такого? Разве это не красиво?
— Видите ли… У нас это как-то не принято… — Глядя ей в глаза, с нажимом произнёс я. И, почему-то опустив глаза, вдруг нерешительно добавил:- Неэтично, что ли…
— Неэтично? — Глаза девчушки совсем округлились от изумления. — Странная этика… Купаться голой — неэтично? Бред… Что же мне — в одежде купаться, что ли? Это же просто неудобно… А издеваться и насиловать — выходит, этично, так?
— Нет, почему же — это считается преступлением… Потом их могут поймать, судить… Если найдут нужное количество свидетелей, которые не побоятся сказать правду — могут и посадить в тюрьму… лет на 7-15 — 'кому как повезёт'…
— А если… свидетелей не будет?
— Сложно… Могут и освободить… 'За недоказуемостью'…
— И они… так и будут разгуливать на свободе, продолжая… творить, что хотят… лишь бы невозможно было ничего доказать?
— Ну, не всегда… Часто бывает так, что родственники потерпевшей… начинают их истреблять… по одному… — Улыбнулся я.
— То есть — тоже нарушают закон?
— Конечно… но из этого нет другого выхода…
— Почему же — выход есть… — девушка вдруг осеклась, задумалась… — Только… его нужно хотеть найти… и искать… — Печально закончила она. Я пожал плечами — спорить совершенно не хотелось. Мы помолчали.
— Одного я не могу понять,— продолжила она с недоумением в голосе,— как группа самцов может не любоваться самкой своего же вида в таком… — девушка растерялась, не сумев подобрать нужное слово,— в таком… сюжете… Это же — деградация вида… А вид, допускающий насилие над самкой, вообще деградирует настолько, что должен быть со временем уничтожен в процессе естественного отбора… Тем более, когда речь идёт о виде, способном оценивать красоту… Скажите,— вдруг как-то озадаченно обратилась она ко мне,— неужели это, по-вашему, было не красиво?
— Что Вы… Это было просто изумительно… прекрасно… незабываемо… об этом любой нормальный мужчина, пожалуй, мечтает чуть ли не всю свою жизнь…
— А они… они что — не понимают красоту? Неужели их уровень интеллекта настолько низок, что они не могут этим восхищаться? — Я смерил девчонку долгим взглядом. 'Слушай, а может — она просто сумасшедшая?'- Высказал догадку внутренний голос. — 'Какая там иностранка — просто из психушки сбежала… Хм… А акцент? Приятный такой… Кто же она такая?'.
— Ну, не совсем так… — Задумчиво разглядывая её совершенно очаровательную в своём неподдельном изумлении мордашку, произнёс я. — Низок, конечно… но — не настолько. И, если бы всё это наблюдал кто-то один из них — скорее всего, он бы следил за этим с замиранием сердца… до конца… и никому бы никогда об этом не рассказал… но при этом — больше всего он бы боялся, чтобы никто из дружков его за этим занятием не застал… Когда же их много — они, осознавая свою неполноценность, пытаются бравировать друг перед другом, чтобы показать то, чего нет… да и быть не может… У них это называют 'показать крутизну'… И в процессе этого они могут зайти очень далеко: унизить, оскорбить того, кто не может им ответить тем же… Когда особенно 'расходятся' — и убить… часто — проявляя при этом самый изощрённый садизм… Не знаю, кем они себе при этом кажутся, но на самом деле причина такого поведения — именно в осознании ими собственной неполноценности… Когда такого недуга нет — незачем ведь так усердно демонстрировать это окружающим… А так — чтоб
никто 'ничего такого' не подумал, чтоб окружающие чего не заметили, не дай Бог… Вот и пытаются любой ценой показать, что 'я — не такой, какой есть на самом деле'…
— А на самом деле?
— На самом деле — трусость, мелочность, отсутствие самоуважения и боязнь того, что его не ценят и не уважают… точнее — 'не боятся' другие… В народе всё это объединяют под понятием 'мелкость' — человека с такими характеристиками часто называют 'мелкая душонка'… Их жизненные принципы обычно описывают так: 'боится — значит, уважает…'.
— То есть… он не просто пытается лгать, скрывая свою сущность, но и… готов уничтожить всякого, кто… хотя бы догадается, что он представляет собой на самом деле?
— Примерно… — Кивнул я. 'Собственно, что она ко мне с этими расспросами пристала? Впечатление такое, что она ни разу в жизни не только шпаны не видела, но даже не слышала, что такое бывает… Это в какой же теплице должно было этакое чудо вырасти?..'- Изумлялся внутренний голос. — А не уничтожает часто только потому, что не имеет достаточной силы… или — возможности сделать это безнаказанно… — Закончил я вслух.
— А почему общество от них не избавится?
— А как? Пока они не нарушают Закон — это вообще практически невозможно… А нарушив — они сделают всё, чтобы это скрыть… Бывает, их удаётся изолировать на какое-то время… а порой — и нет… Всё зависит от обстоятельств. В данной ситуации, окажись на Вашем месте обычная девчонка — ей грозили бы серьёзные неприятности… Не думаю, что она бы осталась живой…
— А вы?
— А что я? Пойдёмте… — Мы стали потихоньку подниматься,— Я ведь не чемпион мира по каратэ… Что я мог сделать? Их ведь было человек десять, не меньше… И — Вы ведь видели, что они… как бы это сказать… 'не мальчики'…
— А службы безопасности?
— Помилуйте… Если Вы — о стражах порядка, то они обычно приходят, когда пришло время 'собирать трупы'… Они предпочитают не вмешиваться… Да и где они? Вы их видели? За последний час в этом районе не было ни одного…
— Так что бы Вы делали?
— Не знаю… — Мы подошли к оставшимся 'баррикадам'.
— А это ещё что? Здесь этого раньше не было… — Я виновато потупился, не зная, что сказать. Девушка посмотрела вниз, на копошащихся 'братков', пытающихся 'собрать ранетых'. Обратив внимание на след от обвала, улыбнулась:
— Понятно…
— Всё же… Я Вас прошу: не рискуйте так больше… Понимаете, Вы… Вы — слишком прекрасны… чтобы так рисковать… — нерешительно пытался убедить её я.
— Что Вы… — заметив моё смущение, девушка рассмеялась,— перестаньте… Вы их переоцениваете… Ну, может быть, и опасно, конечно… Но… не настолько, чтобы так волноваться…
— Почему Вы так уверены? — Неожиданно обнаружив какую-то… почти 'металлическую' уверенность в её голосе, изумился я. В ответ она только усмехнулась, окинув снисходительным взглядом 'орлов' — как бы приглашая полюбоваться 'картиной'.
— Ну, пусть сейчас Вам это удалось… Хотя я и не понимаю, как именно… Но как можно быть уверенным, что в другой раз они не наверстают упущенное? Ведь Вы же всё-таки пропустили удар?
— Да, к сожалению… — Развела руками девчонка. — Я просто прозевала… Что ж — будет наука… Но… видите ли… — она явно с трудом подбирала слова,— дело в том… что за мной стоит… если можно так сказать… сила, чуть более могущественная, чем стайка аборигенов… — Заметив моё недоумение, она улыбнулась:
— Пока не могу всё сказать… Просто… знайте, что это — разумная и добрая сила, по своей природе… стоящая на несколько ступенек выше… вот и всё… — Моя физиономия, наверное, имела какой-то оттенок священного ужаса — судя по тому, что она, взглянув на меня напоследок, рассмеялась и сказала:
— Да не волнуйтесь Вы так… Всё в порядке… Всё в полном,— она задумалась,— порядке… Кстати,— вдруг неожиданно оживилась она,— Вы не хотите встретиться завтра? В то же время…
— Только не здесь! — Чуть не выкрикнул я. — Они
этого не забудут и не простят!
— Не волнуйтесь… — Улыбнулась моя очаровательная собеседница и с грустью добавила:
— Они об этом уже забыли. И, я думаю, больше не вспомнят. Ни сегодня, ни завтра — никогда… — Она задумчиво взглянула на покинутую площадку:
— А сейчас им труднее всего понять, как они там очутились… Ну, так как — встречаемся или нет? — Неожиданно встрепенулась она, как бы предоставляя мне этим вопросом последний шанс.
— Дд-да… То есть… Да, конечно! — С какой-то непостижимо глупой радостью разом выдохнул я. Она понимающе, но — снова как-то грустно — улыбнулась…
— Прощайте…
— Почему? — Вырвалось у меня с такой болью и тоской, что она остановилась и спросила встревоженно:
— Я что-то не так сказала?
— Мы ведь собирались встретиться завтра? — С тающей надеждой в голосе спросил я.
— Да, конечно…
— Тогда — почему 'прощайте'?
— Так мы же прощаемся…
— Но ведь не навсегда?
— Конечно… до завтра… — Мы переглянулись и, по-видимому, оба одновременно поняв, что недоразумение связано просто с 'маленькой неточностью', облегчённо вздохнули…
— Тогда — до свидания… — Улыбнувшись, шёпотом сказал я.
— До завтра,— поняв и принимая игру, шепнула она.
— Не прощаемся? — Уточнил я.
— Не прощаемся… — Пытаясь, видимо, осознать разницу, как эхо, прошептала она… И мы расстались. Она как-то тихо и незаметно, сжав на мгновение мои пальцы, вдруг исчезла в уже сгустившейся мгле южной ночи… Я остался один… Внизу чертыхались, выбираясь понемногу из каменных завалов, 'братки', пытаясь попутно выяснить при помощи 'такой-то матери', какой 'чёрт их туда занёс' и пытаясь припомнить, 'какому идиоту пришла в голову идея сюда забраться'… 'Кафе «Магнолия»', спровадив поздних посетителей, затаскивало последний столик; внизу безучастно шумело море… 'Иностранка? — Недоумевал я. — Хм… Интересно, откуда она? Я и места такого придумать не могу, где могли бы сочетаться такая… Наивность? — Я озадаченно задумался. — Да нет, скорее — просто неосведомлённость… И — такая сила… Интересно — в чём её сила? Может — просто гипноз? — Я поёжился. 'Ладно, поживём — увидим…'- Резюмировал внутренний голос. Оглядев очищенную мной от камней площадку, я почему-то удовлетворённо улыбнулся, заметил скомканную рубашку, поднял и… пошёл спать. …Девушка пришла вовремя: едва солнце коснулось горизонта — она, как и вчера, 'слетела' с витка серпантина — ну, может быть, чуть быстрее, чем вчера — и 'приземлилась' рядом, как-то лихо развернувшись в последний момент так, что платьице разлетелось чуть ли ни выше пояса, продемонстрировав окружающим совершенно очаровательные миниатюрные шортики…
— Я не опоздала? — Проворковала она и как-то просто, по-доброму, светло, откровенно и обезоруживающе улыбнулась.
— Нн..ет… — Еле смог выдавить я.
— Куда пойдём?
— Нн..е знаю…
— Значит… — она задумалась, будто бы к чему-то прислушиваясь,— значит, встряхнула она головой,— пойдём 'куда глаза глядят'… — Она бросила на меня короткий изучающий взгляд, будто проверяя мою реакцию на сказанное. Я улыбнулся. Облегчённо вздохнув, улыбнулась и она. 'Иностранка… — думал я,— точно — иностранка… с трудом слова подбирает… смотрит за реакцией: не сказала ли что не так… и этот акцент… совершенно непонятный — я даже не могу предположить, откуда она…'
— А 'глаза у нас глядят'… — девушка оглянулась,— скажем… вон туда,— она показала рукой на скалу, возвышавшуюся, как маяк, в полукилометре от нас и отвесной стеной уходящую глубоко в море: местные смельчаки порой устраивают состязания по прыжкам с неё 'на глубину', но до дна пока никто не достал: метров сорок — не меньше…
— Что ж — пойдём… — Пробормотал я. Признаться, мне было совершенно безразлично, куда идти — лишь бы быть рядом с ней, слышать её
голос, видеть её волосы… и улыбку — я никогда ещё не видел, чтобы так улыбались: как-то совершенно просто и естественно, но — в глубине этой улыбки совсем несложно было утонуть… навсегда…
— Может, познакомимся? — С трудом выговорив последнее слово, вопросительно глянула на меня спутница.
— Да… надо бы… — Не в силах вести себя хоть сколько-нибудь естественно и непринуждённо, едва смог выдавить я.
— Меня зовут… — девушка задумалась. Несколько секунд она сосредоточенно думала, судя по выражению лица — будто бы спорила с кем-то… Я даже подумал, что она просто не решается назвать своё настоящее имя…
— Л..лин… — Наконец выговорила она,— Д..да… именно — Лин. Кажется, для вашего языка это будет а…де…ква…т…но… — Последнее слово она выговорила с невероятным трудом.
— Но это — не полное имя…
— А полностью… — девушка задумалась,— полностью… будет… 'Линда'… Да, где-то так…
— Что-то я не пойму: Вам что, не приходилось ещё знакомиться?
— Здесь — нет…
— А как Ваше настоящее имя?
— То есть?
— Как оно звучит на Вашем родном языке?
— Видите ли… — девушка задумалась,— для Вас это будет совершенно… скажем так: ничего не значащий набор звуков… Аб…ра…ка…даб…ра какая-то… Поэтому мы всегда пытаемся переводить имена на язык общения… или — на близкий ему язык… хоть это чаще всего совсем не просто… Я бы сама вряд ли сумела подобрать что-нибудь а…де…кват…ное… — видно было, что девушка с трудом подбирает слова. Да и употребляет их как-то неуверенно, будто не зная ещё толком, как ими пользоваться… А иные и просто едва выговаривает, как будто делает это впервые в жизни. И, в то же время — почти всегда она говорила вполне правильно и словарный запас был не так уж мал — понимала она всё прекрасно. Похоже было на то, что слова она знает едва ли не все, хоть и говорит на этом языке совсем недавно… Я не выдержал:
— Вы иностранка? — Собеседница моя усмехнулась, потом ненадолго задумалась, будто мысленно с кем-то советуясь…
— Хуже… — Девушка как-то рассеянно улыбнулась. — Инопланетянка… — Слегка наклонив голову набок и не совсем уверенно взглянув на меня, наконец произнесла она.
— Разыгрываешь? — Глаза мои расширились раза в два…
— Ничуть… — девушка пожала плечами,— да и незачем… Просто недавно система дала разрешение на контакт с Вами, сочтя Вас… как бы это сказать… 'безопасным контактёром'…
— То есть?
— То есть… — девушка снова задумалась,— то есть — система не усматривает опасности в том, что Вы лично будете знать о нас и о нашей миссии…
— Хм… а с чего это она взяла?
— Как это — 'с чего взяла'? — Не поняла Лин.
— Ну… чтобы принять решение… да ещё — такого уровня… надо ведь… 'много думать', и… много обо мне знать, верно?
— Поняла, кажется… Можете быть спокойны: за Вами наблюдали больше года ещё до меня… Ну, а когда мне предложили выбрать 'потенциальных контактёров' — я выбрала Вас… и ещё двоих — в разных точках планеты… Затем — примерно месяц наблюдала за всеми, и вот — вчера решилась… Система подтвердила — как у вас говорят, 'дала добро'…
— То есть… Вы хотите сказать, что… наша встреча… не была случайной?..
— Да, Гарри…
— Простите, но откуда… а — ну, да…
— Что — 'ну, да'?
— Да нет, ничего… Я просто хотел спросить, откуда Вы знаете моё имя… Потом понял, что это смешно — конечно, знаете, раз два года следили…
Она поёжилась:
— Не надо… не надо так… 'следили' — нехорошее слово… оттенок какой-то неприятный…
— Да, как и сам процесс…
— Не скажите… Вас ведь никто не преследовал… Да и полученная информация совсем не предназначается для кого-либо, кто Вас знает… или может представлять для Вас опасность… Да и наблюдение не было постоянным… Просто Вас… как бы это сказать… Вас подключили к нашей системе безопасности… она за Вами действительно следила — денно и нощно…
— Что за система?
— Ну, скажем так… 'железяка' — у вас так иногда говорят… Куча компьютеров, обрабатывающих центров и прочего нагромождения наукоёмкого хлама, связанная воедино… Система следила за уровнем адреналина у Вас в крови… Как только его уровень возрастал — система подключала наблюдателей — живых людей, которые и оценивали очередную Вашу 'критическую ситуацию'… Точнее — Ваше поведение в ней. В процессе наблюдения масса экспертов выдавала оценки о 'логичности и разумности' или об 'алогичности и неразумности' Вашего поведения… В течение года эти оценки накапливались, потом система усреднила оценку и к моему… — Девушка запнулась,— прибытию… выдала коэффициент 0,7.
— Не много…
— Почему же… Для 'живого человека' — не так уж мало… Личный контакт считается целесообразным, если коэффициент разумности превышает 0,5… Теоретически он может быть равен 1 — если ни один наблюдатель ни разу не признал Ваш поступок алогичным… Но такого не бывает: сами наблюдатели имеют коэффициенты 0,8 — 0,9… А больше 0,96 я ещё ни разу не и видела — даже для людей, руководящих процессами планетарного масштаба…
— Утешила…
— Кстати, Гарри… я давно пытаюсь понять… почему у Вас обращаются друг к другу то в единственном, то — во множественном числе? Тут даже система какая-то не просматривается…
— Почему же — система есть… Если хотят подчеркнуть уважение — обращаются во множественном числе… А если хотят… ну, не унизить… может, просто показать не слишком уважительное отношение — переходят к единственному…
— Интересно… Значит, когда Вы сказали сегодня 'утешила'… и, чуть раньше — 'разыгрываешь' — Вы хотели показать 'не слишком уважительное отношение'?
— Нет-нет, что Вы… — я даже испугался,— это, как бы сказать… Понимаете, когда люди достаточно близки друг другу… по взглядам, по кругу интересов… они часто тоже 'переходят на ты'… Для более простых отношений, что ли… Это никак не говорит об отсутствии уважения, просто является… демонстрацией простоты отношений, что ли… Этаких 'панибратских' отношений… когда 'всё можно'… Перед этим ещё иногда целуются… предварительно выпив 'на брудершафт'…
— Целуются? А это как?
— Ну… касаются губами друг друга…
— Зачем?!
— Не знаю… Так сложилось… — Девчонка пожала плечами:
— А 'на брудершафт' — это как?
— Ну, так считается… когда выпили немного вина и поцеловались, решив перейти 'на 'ты'' — говорят, что 'выпили 'на брудершафт''… и что теперь они 'совсем свои' и теперь им 'всё можно' — даже небрежно обращаться друг к другу на 'ты'…
— То есть… Вы решили, что Вам со мной… 'всё можно'?
— Нет, что Вы… Просто… вырвалось как-то… Знаете, это бывает… С друзьями все как-то привыкли на 'ты' — вот и бывает, что, когда говоришь с понравившимся тебе человеком, как-то невольно иногда переходишь 'на ты'…
— То есть — в единственном числе?
— Да…
— Странный язык… И неуважение, и 'особое расположение' — выражаются тем же способом…
— Да, действительно… я как-то раньше об этом даже не задумывался…
— Ладно, допустим… — Лин снова задумалась,— допустим, что Вы мне тоже нравитесь… Я считаю Вас интересным для меня человеком… может, даже другом… Мне нравится бывать в Вашем обществе… Значит, я могу тоже быть с Вами 'на ты'?
— Ну, не всегда… — смутился я,— чтобы всё было корректно, надо… ну, чтобы обе стороны испытывали то же…
— 'Обе стороны' — это как?
— Ну — и Вы, и я…
— А Вы не испытываете?
— Что Вы… — я залился краской до корней волос,— я просто… просто даже не знаю, смею ли я об этом мечтать…
— 'Не смею… мечтать…',— медленно повторила явно озадаченная Лин. — Это… что-то, связанное с рабством?
— Нет… Впрочем — да, если хотите… Наверное, когда мужчина вот так шалеет от понравившейся ему женщины — он вполне готов стать её рабом… — Лин улыбнулась:
— В этом нет необходимости, поверьте…
—
Простите… Я, может быть, несу какую-то чушь… — Смущённо пробормотал я. Она остановилась, обернулась, приблизилась… Ближе, ещё ближе… Наконец обожгла моё лицо своими волосами… Едва ощутимо коснулась виском виска…
— Вот и всё… — Шепнула мне в самое ухо…
— Что — 'всё'? — Не понял я.
— Теперь мы стали ближе… — Едва слышно прошептала она.
— То есть? — Линда рассмеялась:
— Это — наш ритуал. Примерно то же, что ваш 'брудершафт'… Если люди… разного пола… скажем так, 'обнаруживают единство взглядов'… или сближаются настолько, что расставаться им совсем не хочется — они выражают это таким вот образом…
— Каким?
— Ну… становятся настолько близко, что любое, самое маленькое перемещение уже заставит их соприкоснуться… А потом…
— Целуются?
— Целуются? Нет, не целуются… — Девушка улыбнулась,— никогда не пробовала… интересно, как это…
— Да вот так! — Сказал я, набрался смелости и… поцеловал её. Она отшатнулась:
— Зачем? — Аккуратно вытерла губы кистью руки… Пожала плечами:
— Это же негигиенично… Мы наблюдали у Вас такой процесс, но… не смогли до конца разобраться, что он означает… Значит,— она задумчиво посмотрела на меня,— он означает сближение?
— Или выражение желания сблизиться ещё больше — смотря по обстоятельствам…
— По каким обстоятельствам?
— Ну… 'По исполнению', что ли… Если, например, люди просто… скажем так, нежно коснулись друг друга губами… значит, они хотят выразить… восхищение друг другом… уважение… любовь, может быть… Если же один касается губами щеки другого — значит, он сам это выражает, но оставляет другому право не отвечать взаимностью… Дескать, я тебя всё равно обожаю — даже если ты не ответишь мне тем же… А вот если они жадно впиваются друг в друга ртами, при этом каждый стремится проникнуть языком глубоко в другого — значит, их совсем одолела страсть и они… хотят заметно большего… и — в данный момент, может быть, окончательно 'решаются' на дальнейшее сближение… — Линда задумалась.
— Значит,— после некоторой неловкой паузы произнесла она,— мы теперь исполнили оба ритуала: сначала — наш, а потом — и ваш. Правда, мы не пили вина… но… мне почему-то кажется, что это — не столь существенно, правда?
— Да… То есть — я тоже так думаю.
— Только… — продолжала задумчиво Лин,— мне показалось, что Вы вели себя… более смело, чем я давала Вам повод… Судя по всему, Вы… выразили свою… своё расположение ко мне, не оставив мне выбора…
— Не совсем так… — совсем смутился я,— просто… бывает так, что человек забывается, выдавая желаемое за действительное…
— То есть — Вы не хотели этого показать?
— Я… я не хотел Вас обидеть…
— Слава Богу… Я, кажется, начинаю понимать… Неоднозначность поведения, да?
— Да… некоторая неоднозначность, пожалуй…
— Тогда понятно… Меня предупреждали, что Землянам свойственна неоднозначность заметно больше, чем нам…
— То есть?
— Ну, у нас эти ритуалы более строго регламентируются… Если, например, просто стать рядом… очень близко… и едва ощутимо коснуться виском — это выражает… восхищение, уважение… может, и любовь — но чисто 'платоническую', без претензий на дальнейшее сближение… Если же при этом… скажем так: шаловливо… коснуться щекой — это намёк типа 'а не стоит ли нам стать ещё более близкими людьми?'… А если обоим пришла в голову мысль прижаться щекой или виском, скажем так, поплотнее… это означает примерно то же, что ваш 'нежный поцелуй'… Признаться, я совсем не пыталась вложить в свой поступок такого смысла… Так что Вы здесь… как это правильно сказать… 'превысили полномочия', что ли…
— Прошу прощения… Простите, ради Бога… я совсем не хотел Вас обидеть…
— Что Вы… Я не обижаюсь, нет — разве может женщина обижаться на то, что она желанна… Просто… ну, да ладно… М-да… ну, а если они после этого 'нежного поцелуя' по-вашему… рискнут обняться… после чего — на миг
откинуться, чтобы видеть глаза друг друга, и — снова в 'жаркие объятия', при этом самозабвенно и нежно 'притираясь висками' — это уже говорит о том же, что и ваш 'глубокий поцелуй': это — прелюдия к дальнейшему сближению… Но сам поцелуй — не знаю…
— Вам не понравилось?
— Не знаю… Ощущение опасности было… А Вам?
— Не знаю…
— Хотите повторить?
— Что?
— Наш 'брудершафт'?
— А, Вы об этом… — я не знал, что сказать… Линда не стала дожидаться моей реакции — подошла снова вплотную, коснулась виском… Я трепетал: незабываемые ощущения — попробуйте сами! Она улыбнулась:
— Ну вот — теперь мы достаточно близки, чтобы быть друзьями…
— Почему?
— Потому, что оба испытываем примерно то же самое… Обоим ведь не хочется 'прервать процесс', верно? — Я улыбнулся:
— Да… конечно… — Мне стало неловко за 'превышение полномочий'. Она это почувствовала, провела руками по голове… обняла двумя руками за шею, но телом не прикоснулась — только наклонила голову вперёд, и мы соприкоснулись лбами… Слегка покачав головой, улыбнулась…
— А это что значит? — Шёпотом полюбопытствовал я.
— Это значит… — Лин улыбалась,— это означает, Гарри… примерно следующее: 'Как знать — может, у нас с тобой… когда-нибудь… что-нибудь… и получится…'.
— Правда?
— То есть? — Лин удивилась. — Что Вы имеете в виду?
— Ну, не знаю… Просто не могу поверить в такое чудо… Потому и переспросил, правда ли это… — Лин покачала головой:
— У нас не принято лгать… Если я что-то говорю — значит, так думаю… Давай договоримся, что… Вы не будете больше так переспрашивать… — она передёрнула плечами, будто что-то стряхивая,— а то осадок неприятный какой-то… будто тебя подозревают во лжи…
— Хорошо… — виновато прошептал я. — И ещё… — я помолчал, собираясь с духом,— ещё… давай перейдём 'на ты'…
— Правда? — По-земному недоверчиво переспросила она, явно пытаясь дать мне почувствовать, что она ощутила минуту назад.
— Правда… — улыбнулся я. — Особенно, если учесть, что 'ритуалы сближения' мы уже выполнили… — Лин улыбнулась — грустно, но хорошо как-то… Было уже совсем темно — солнце давно село, последний фонарь мы только что прошли, впереди была тропинка, ведущая к скале…
— Прыгнем? — Лин кивнула на скалу.
— Ночью? — Не на шутку перепугался я.
— Ну да… Возьмёмся за руки, разбежимся — и прыгнем!
— И разобьёмся, и нас найдут только утром…
— Не волнуйся… Мы прыгнем не с самой вершины, а где-то метров с пяти… Глубина здесь большая — дна не достать… А чтобы не 'притереться' под водой к скале — надо прыгнуть как можно дальше от неё, вот и всё… Ты нырять-то умеешь?
— Да вроде не жалуюсь…
— Сколько можешь быть под водой?
— Ну, минуту… может быть…
— Полминуты достаточно… Ты прыгал когда-нибудь в воду с высоты?
— Ну… метров с двух, наверное… — Лин улыбнулась:
— Понятно… Тогда сделаем так: разбегаемся, чтобы войти в воду подальше от скалы и входим в воду ногами, поставив их вместе и чуть вперёд 'по направлению приводнения'… Руки перед входом в воду поднимаем вверх… и — 'прижимаем к ушам'…
— Кисти?
— Нет, что ты… — Лин рассмеялась. — Руки вытягиваешь вверх и прижимаешь, что придётся!.. Мы должны представлять собой нечто такое, что не имеет выступающих частей и войдёт в воду без сопротивления… Потом, в воде — можешь поджать ноги и развести руки — чтобы уменьшить скорость… Ноги не раздвигай… Правда, будет полный нос воды — но ничего… Всё равно — впечатления незабываемые…
— Может, не надо?
— Боишься? — Шаловливо усмехнулась Лин, быстро заправляя платьице в шортики.
— Да нет, просто… Не слишком ли опасно?
— Не думаю… Ну, так как? — В ответ я, улыбнувшись, сжал её руку, и мы побежали к скале… …Да, действительно — полный нос воды… Да и рот — тоже… Чертыхаясь про себя и отфыркиваясь, я оглядывался вокруг, ища Лин. Её нигде не было. Помня её вчерашнее 'путешествие по дну', я особо не паниковал — рановато ещё… Но время шло — девчонка не появлялась. Я разволновался не на шутку — дело принимало совсем дурной оборот… Собирался уже попробовать звать — может, где-то вынырнула, да я не вижу — как вдруг что-то, как клещами, схватило меня за ногу и потянуло вниз… Трудно описать, какая куча мыслей пронеслась у меня в голове, но доминировала одна: какое-то морское чудище — будь то осьминог или вообще невесть что — уже расправилось с девчонкой и теперь добралось до меня… 'Щупальце' сжималось всё сильнее, глубина росла… Я умудрился влезть в карман, достать ключи, и, зажав самый большой в руке, намеревался было нанести сокрушительный удар по обхватившему щиколотку кольцу, как вдруг оно неожиданно исчезло, а я со всей дури атаковал собственную ногу… По-видимому, вскрикнул от боли — основательно глотнул воды… Началась паника, пытаюсь выгрести наверх — и чувствую, что не успеваю… Какое-то движение воды рядом… Сверху подсвечивает луна… Контуры… Линда! Как я сразу не догадался! Конечно — девчачьи глупые шутки… А мне теперь пузыри пускать… Стыдно стало — до ужаса: осьминог, чудовище… Откуда такое в Чёрном море? Да ещё — возле самого берега… Гребу изо всех сил… ужасно хочется вдохнуть… Резко выдыхаю — но это уже почти ничего не даёт: чувствую, что задыхаюсь… Луны не стало видно — темень, как в погребе… Туча, наверное… Нашла время… Линда тянет меня за шиворот — но не вверх, а чуть вбок… Зачем? Скала… Да, это скала… но — почему со стороны моря, а не от берега? Ничего не понимаю… Наверное, окончательно потерял ориентировку… Вынырнули… Слава Богу… Вдохнул, закашлялся, выдохнул… Линда продолжает тянуть меня прочь от скалы — в море, что ли? Луны нет… Под ногами — пропасть… Вдруг — ещё скала… Что за чушь? Где мы? Куда попали?
— Вылезай… Быстрее… — Линда тоже задыхалась — у неё не было времени восстановить дыхание, как вчера… Перебираю руками вдоль скалы — с трудом удаётся найти выступ. Единственный, что ли? Попробовал подтянуться… Куда там: руки дрожат, в глазах — какие-то жёлтые круги… Лин попробовала 'выйти' из воды тем же способом, что и вчера — не вышло, сорвалась… Взялась руками поверх моих, подтянулась и буквально вывалилась на берег. Что за берег? Откуда? Здесь ведь скала отвесно уходила в море! …Цепкие пальцы девчонки ложатся на кисти моих рук… шёпот: 'сейчас!'… Тянет вверх… Нахожу ногой ещё уступ — теперь легче… Переваливаюсь через камни, валюсь на берег, как мешок с песком… Встать и нагнуться нет сил, поэтому подтягиваю ноги, поднимаю зад, голова лежит на земле — кашляем, потихоньку 'сливаем воду'… Злость, досада, обида — всё уже прошло — просто какое-то безразличие… Вылез — и ладно…
— Я неудачно пошутила? — Виноватый голос Лин. 'Предусмотрительно отошла'- мысль в голове…
— Да нет, ничего… Можно повторить… — Слова выговариваю с трудом, 'вместе с водой'.
— Прости… Я не думала, что ты можешь так отреагировать…
— Да ладно…
— У вас здесь… разве… бывает что-то такое… опасное, с чем ты мог бы меня спутать?
— Вообще-то — нет… Но об этом я… подумал, только когда уже всплывал…
— А вообще?
— Бывает…
— Осьминоги, например?
— А… почему именно осьминоги?
— Ты так подумал… — Я опешил настолько, что даже попытался встать на ноги:
— Тебе известно, что я думаю?
— Не совсем… Просто ты сильно испугался — и именно этого… Система безопасности ситуацию отследила — я ведь говорила, что она за тобой наблюдает… Она мне и передала нечто вроде: 'Вас принимают за агрессора — осьминога или… какое-то чудище…'. Я тогда не среагировала — и напрасно… надо было сразу отпустить, конечно… Но — знаешь… 'расшалилась', что ли… Прости, пожалуйста… — Линда глотала слёзы,— я сообразила, что сделала глупость, только когда система дала сигнал тревоги…
Знаешь, сообщение типа 'вас собираются атаковать, как источник опасности'…
— Не знаю… — вяло и безразлично ответил я: вряд ли кто расположен беседовать, предварительно нахлебавшись морской воды.
— Прости, пожалуйста… — голос её срывался… Я встал, подошёл, пошатываясь, к девчонке, захватил левой рукой её голову, прижал к своей, погладил по волосам…
— Пожалуйста… — прошептала она. Я прикоснулся виском к её виску, прижал её голову к своей…
— А это что значит? — Изумилась она.
— Это значит… Как бы тебе сказать… Примерно 'не бери дурного в голову — всё будет хорошо'…
— Дурного в голову… — как эхо, прошептала она. — А это… а, поняла… Ты знаешь… Этот ритуал — он, похоже, интернационален… Или — как это… — она улыбнулась,— трансгалактичен?
— То есть?
— У нас он означал бы примерно то же самое…
* * *
…Мы сидели на берегу обнявшись и молчали. Становилось прохладно. Движения воздуха не чувствовалось, но воздух был какой-то сырой и… не слишком свежий, что ли… Становилось прохладно. Скорее всего — просто потому, что мы были в мокрой одежде, которую не додумались снять и высушить. Теперь она уже подсыхала на нас — но пережитое волнение и некоторое переохлаждение вызывали озноб. Стуча зубами, Лин выговорила:
— Подожди… Сейчас согреемся…
— Чем? — Не понял я. Вдруг раздался щелчок и над головой зажёгся какой-то непонятный источник такого… мягкого, почти 'ласкового', света…
— Что это?
— Свет…
— Я понимаю… А что светит-то? — Лин смутилась:
— Ну, как бы тебе объяснить… У вас такого нет пока… Считай, что это просто 'источник света'… — Тьма отодвинулась, и стало возможным различить очертания окружавшей нас действительности. Мрачной действительности… Куда ни глянь — всюду скалы… И слева, и справа, и… сверху?!
— Чёрт возьми! Это ещё что такое?
— Где?
— Где мы?
— В гроте,— улыбнулась Лин. 'Ага, теперь я, кажется, начинаю понимать… Значит, та скала была… совсем не та скала, что я подумал… просто внутренняя стена грота… в который мы попали под водой…
— А зачем?
— Тебе не нравится?
— Что?
— Здесь… — я огляделся. Скалы, скалы, скалы… Какая-то дверь…
— Лифт, что ли? — Линда смутилась: похоже, я проявил неумеренное любопытство.
— Нет. Пассер…
— А это ещё что за штука?
— Как тебе объяснить… Понимаешь… Ты, наверное, догадываешься, что известные вам способы перемещения в пространстве… да и все способы, связанные со скоростью… мягко говоря, не очень экономичны…
— Разумеется… Работа равна…
— Именно… Нужна определённая работа, затрачиваемая на перемещение. Но существуют и другие способы. Видишь ли… дело в том, что… пространство… на самом деле… дискретно… Ты ведь понимаешь разницу межу аналоговым… то есть — непрерывным, и — дискретным процессом?
— Да, в общем… Но, насколько мне известно — в природе нет ничего дискретного…
— Да,— улыбнулась Лин. — За исключением её самой… То есть — того пространства, в котором она существует…
— Чушь какая-то…
— Никакая это не чушь. У нас это знает каждый подросток…
— Ну, куда уж нам…
— Не юродствуй: на Земле это тоже известно…
—???
— Недавно мне попалась одна работа — кстати, твоего земляка — так она так и называется: 'О дискретности пространства'…
— Не может быть!
— Может… Видишь, как вы информированы о том, что происходит совсем рядом… Ну, ладно — скажи, ты с квантовой природой света знаком?
— Да… Учили…
— А с волновой?
— Да…
— И как это, по-твоему, увязывается? Как вообще такое может быть — чтобы излучение, прекрасно описываемое волновыми уравнениями, на самом деле представляло собой дискретный процесс?
— Да никак!
— Н-да… На самом же
деле всё очень просто: квантовая природа света как раз и обусловлена дискретностью пространства… И размер 'точки пространства' как раз вполне понятным образом связан с 'размером кванта'… И вообще — все процессы в этом пространстве, в том числе — и световая волна, моделируются… каким-то процессом, внешним по отношению к этому пространству…
— Внешним?! То есть?
— То есть — находящимся вне его… собственно, и видимое нами 'движение'… на самом деле есть не что иное, как исчезновение квантов объекта, 'движение' которого мы наблюдаем, в одних точках пространства и возникновение их в других — соседних…
— Допустим…
— Допускать нечего — это так и есть… Так вот, если в природе возможно такое перемещение — в соседние точки, то, наверное, может быть доступно и перемещение в произвольные точки…
— Ну, наши фантасты об этом уже давно 'поют'…
— Не только фантасты… Один… ну, просто очень неглупый человек на вашей планете уже сумел описать однажды эти законы… Даже написал статью… Слава Богу, вовремя одумался и забрал текст — уже свёрстанный — из редакции…
— Почему 'вовремя одумался'?
— Подумай сам… Представь на минутку, что на Земле свободно доступна возможность произвольного перемещения… Где прежде всего это начнёт использоваться?
— Ну, не знаю…
— Чего уж тут знать… Прежде всего эти устройства, если они будут созданы, попадут в распоряжение лиц… как это у вас говорят… 'власть имущих'… Но, поскольку те не в состоянии будут ни сохранить их в тайне, ни обеспечить их труднодоступность… Если можно так, конечно, сказать… То эти устройства в итоге попадут и к тем, кого не устраивает ни само общество, ни его законы, ни тот факт, что 'каждый съеденный кусок хлеба должен быть заработан'… Короче говоря — к претендующим на власть ради своего безделья… Ну, а дальше… просто начнётся настоящая война — неслыханная доселе по сложности и мощности оружия, самое простое применение которого — забросить противника в космос… или — в центр планеты… А можно и посложнее — по квантам разметать… Как тебе такой прогноз? Похоже на правду?
— Да…
— Поэтому ваша цивилизация и является недостаточно развитой для данной информации…
— О Пассерах?
— О том, как это сделать. А о пассерах… Ну, нежелательно — может быть… Но — не страшно… по крайней мере, пока это у вас невозможно реализовать… Вот он, видимо, представив возможные последствия, и отказался от огласки своего открытия… которому посвятил, быть может, всю жизнь… Сумел превозмочь тщеславие ради разумности — черта, не очень распространённая среди людей…
— И у вас?
— 'У нас'? — Лин задумалась. — В какой-то мере — и у нас тоже. Хотя — то, о чём я только что говорила, у нас вряд ли кому-либо и в голову-то придёт… 'Воспитанием надо заниматься, батенька'… — Линда с явным удовольствием процитировала, похоже, недавно услышанную на Земле фразу. — Развитие цивилизации — это вам не случайный процесс… он очень сильно зависит от того, кто им управляет… А кто у вас правит?.. То вы и получаете… Именно это самое собой и представляете… Такова и цивилизация… 'Каждый народ имеет то правительство, которое он заслуживает' — не наша, ваша мудрость: на Земле услышала… Её бы всем вам в уши…
…Стало заметно теплее. Откуда-то явно поступал тёплый воздух. Я повертел головой, ища источник. Линда улыбнулась и кивнула на щели в скале:
— Обычная тепловентилляция…
— Лин, скажи… А из этого пассера… куда можно попасть?
— Куда угодно… В любой другой такой же — на станцию, в другие подобные 'гроты'… Лишь бы размер камеры совпадал — мы можем только обмениваться частями пространства — заменяемые части должны иметь один и тот же размер… Вообще-то, строго говоря — количество и состав элементарных частиц тоже должны бы совпадать… но это можно скомпенсировать энергией… А вот размеры, или 'количества квантов пространства' — должны быть строго идентичны… — Линда поднялась, потянулась; вздохнув, поглядела на казавшуюся совершено
чёрной воду…
— Есть хочешь? — Повернулась ко мне.
— Можно, наверное… — пожал плечами я. Признаться, за последние полчаса у меня как-то не появлялось мыслей о еде — не до того было, но теперь, когда всё будто бы улеглось, такое предложение было, пожалуй, не лишним…
— Я сейчас… подожди минутку… — Девушка подошла к двери пассера и подняла руку — дверь открылась.
— Может, вдвоём?.. — Нерешительно предположил было я. Линда улыбнулась, покачала головой:
— Нельзя… Пока нельзя. Система не разрешает…
— Как это 'система не разрешает'? — Опешил я,— У вас — что, железяка за вас решения принимает?!
— Да нет,— девчонка от души рассмеялась,— это просто так говорят… Внешне это действительно так выглядит — я получаю запрет или разрешение именно от 'железяки'… На самом же деле я получу это разрешение только тогда, когда большая часть опрошенных 'железякой' живых экспертов 'даст добро'… Так у вас говорят?
— Что? А… Ну, да — 'добро'… И, что — ты не можешь нарушить запрет?
— Почему же — могу. — Пожала она плечами. — Только потом, на совете экспертов… то есть — на полном сборище всех экспертов, которых она опрашивала… мне придётся объяснять, зачем я это сделала… А они уже будут решать — снижать мой квалификационный уровень или повышать — в зависимости от того, имела ли я достаточно объективные основания нарушать запрет…
— И… часто такое бывает?
— Какое?
— Ну, что… приходится нарушать?
— У меня пока — ни разу. — Линда задумалась,— а Джерри однажды пришлось… но там всё было совершенно очевидно — совет экспертов даже претензий предъявлять не стал — ему и объясняться-то не нужно было… Ну, ладно,— улыбнулась Лин,— я сейчас…
…Не прошло и минуты, как радушная хозяйка вернулась, поставив на землю поднос со всяческой снедью. Маленько подкрепившись, я как-то подобрел, настроение поднялось — благодушный такой стал, знаете ли…
— Да, кстати… а кто это — Джерри? — Нашёл время поинтересоваться я.
— Джерри? — Лин внимательно посмотрела на меня, как бы прицениваясь — стоит ли мне это говорить,— Джерри… это — мой самый… лучший, самый… дорогой и близкий друг…
— Понятно… — буркнул я. Хотя, если честно — мне почти ничего не стало понятно, но — надо же было что-то сказать… Признаться, с одной стороны я испытал некоторый… дискомфорт, что ли — как-то не по себе бывает, когда узнаёшь, что… скажем так: у человека, который тебе вдруг безумно понравился, уже, оказывается, есть… близкий друг… Ощущение такое, что 'место занято'… Ну, а с другой стороны — будто почувствовал какое-то облегчение — как-никак, вряд ли девчонка станет на меня серьёзно планы строить… Ведь, как бы ни сложились наши отношения — я ни на минуту не мог представить себе разрыв с Кариной: хоть и не слишком много мы прожили, но как-то… знаете, если была любовь и не было поводов к разочарованиям — наверное, элементарная порядочность просто не даст разорвать отношения, что бы ни случилось… А тут, собственно, ничего и не случилось… Приятельские отношения — и всё… Надо будет познакомить её с Кариной — так, по крайней мере, честнее…
— Ну, ладно,— Лин поднялась. — Ты — как?
— Вполне…
— Не переел?
— То есть? — Не понял я. Лин улыбнулась:
— Нырять сможешь? — Признаться, эта идея мне не очень понравилась…
— А что — по-другому никак нельзя? — Робко поинтересовался я. Лин покачала головой:
— Это было бы слишком просто… Тогда здесь уже давно проказничали бы местные мальчишки…
— Да, конечно… А они не знают о гроте?
— Нет, разумеется… Да его здесь и не было: была полая скала, вот и всё… Когда мы это обнаружили, возникла идея сделать подводный вход. Ну, а поскольку никто из местных ничего не слышал о сундучке…
— Каком сундучке?
— Матросском сундучке… со всякой всячиной… который находился на дне, возле самой скалы… Мы и решили, что не только до дна, но
и метров за десять до него никто не нырял: не то бы увидели, поползли бы слухи… Тогда мы вырезали проход — получился отличный грот с подводным входом — как раз то, что и нужно для неплохо замаскированного пассера…
— А сундучок?
— Забрали на станцию,— Лин улыбнулась,— как трофей. Пусть наши умники изучают… археологическое прошлое планеты…
— И что там было?
— Всякая утварь… Да мешочек с мелкими монетами — вот и всё 'богатство'.
— Да, не густо…
— Да уж — не пиратский клад… — Улыбнулась Лин. — Ну, ладно,— она, собрав остатки нашей трапезы на поднос, отнесла его в пассер и, не заходя сама, куда-то отправила…
— Куда ты его?
— На станцию. Там заберут… Ну, так что — ныряем?
— Попробую…
— Не волнуйся,— Лин снова заправляла свою 'распашонку' в шортики,— я подстрахую, если что…
— Путём имитации осьминога?
— Зачем ты… — Лин явно обиделась,— Ну, неудачная 'шутка' — не спорю, так что ж теперь — всю жизнь напоминать? Прав был командор, когда говорил, что 'женщина — существо безответственное'… Но мужчина — существо злопамятное! — Лин насупилась. Я подошёл, взял её голову в руки, повернул к себе. Она покорно и укоризненно смотрела на меня — дескать, что будет дальше? А дальше… Я её поцеловал — так нежно, как только умел… На этот раз она приняла это совершенно спокойно — даже ответила… Потом прижалась ко мне, спрятав голову у меня на груди — как бы свернувшись калачиком… 'Наверное, всё же… женщины — везде женщины…'- подумал я.
…Последующая подводная одиссея обошлась без приключений. Вынырнули мы у той самой скалы, с которой прыгали. Небо над головой… Луна… берег… Кругом — ни души. Чуть повыше начиналась полоса кустарника — полуиссохшего, полуистлевшего от волн прибоя и южного солнца… Натаскать его было вовсе несложно — уже через пару минут был разложен костёр, и… только тут я сообразил, что у двух совершенно промокших людей вряд ли найдётся, чем его разжечь. Лин загадочно улыбнулась, подошла к куче хвороста, присела, посмотрела на часы — или не часы — что-то этакое на ремешке… Продула старательно — видимо, чтобы убрать с поверхности остатки воды… согнула руку в кисти и что-то нажала… из 'часов' вырвался тоненький луч — буквально на секунду, но этого было достаточно, чтобы сухой хворост затлел. Мы принялись его раздувать. Глядя на то, как профессионально делает это Лин, я невольно подумал: 'хм, похоже, что и на других планетах костры тоже жгут…'. Через минуту костёр горел вовсю, мы подбрасывали потихоньку хворост, которого здесь было более, чем достаточно. Стало тепло… и хорошо… Линда устроилась спиной ко мне, я не смог удержаться и обнял её за плечи. Она повернулась, взглянула на меня как-то тепло, с благодарностью… 'Значит, и такое право у меня есть…'- удовлетворённо подумал я…
— А как ты изучала наш язык? — Чтобы не молчать, спросил я.
— Ну, это не так уж сложно… Сначала мне объяснили общие правила языка — на это пришлось потратить несколько вечеров. Словарь же загружается за ночь… Акцент, конечно, неизбежен — но это поправимо… Я думаю, что, когда мы с тобой пообщаемся какое-то время, моя речь почти перестанет отличаться от твоей…
— Может, не стоит ориентироваться по одному человеку?
— Разумеется; я предполагаю общаться, как минимум, с пятью. Кроме того, система обобщает знания стилистики и словарь языка по всем 'разведчикам'…
— И много их?
— С твоим языком работают трое…
— А с другими?
— Пока неясно… Два человека уже работают с английским… Ещё будет немецкий… испанский, по-видимому… больше пока не знаю.
— А сколько языков ты знаешь?
— Ну, уверенно — два: у меня отец и мать, видишь ли, родом с разных планет… Вот я оба эти языка и знаю… с детства. А вообще — если так, поговорить… примерно, как твой — это ещё с десяток… но их забываешь быстро… Язык не забывается, когда его знаешь с детства или если им постоянно пользуешься… А ты какие языки Землян ещё знаешь? Кроме своего?
— В принципе — довольно свободно — Английский. Вот только словарный запас маловат…
— Ну, словарный запас — дело наживное… Либо просто побольше общайся, либо… — Линда не договорила: тот самый предмет, который только что зажигал наш костёр, вдруг отчаянно, но очень тихо запищал. Она поднесла его к уху, что-то нажала… Улыбнулась, поднесла ко рту, произнесла несколько слов на своём языке. Прислушалась. Тишина. Затем, спустя некоторое время — 'отбой', как я понял, судя по тому, что она, удовлетворённо улыбнувшись, отключила устройство.
— Что это?
— Талкер…
— А по-русски?
— Ну, штучка такая… 'Талкер' называется… переговариваться можно… только недолго: мощность источника энергии маловата… Но зато и вес невелик…
— И костёр зажечь?
— И нахала обжечь…
— И надолго хватает?
— Не очень… Подряд — выстрелов десять, не больше…
— А поговорить? — Линда задумалась:
— Ну, на полчаса где-то…
— Тебя вызывали?
— Да.
— Что-то случилось? — Лин рассмеялась:
— Да нет… просто 'проявляют бдительность': если я 'стреляла' — может, что не так — вдруг помощь нужна… Они подождали ещё чуток — тишина… Вот и поинтересовались, что случилось…
— Они что — о каждом 'выстреле' знают?
— Конечно… и не только… — Лин снова усмехнулась.
— Чего смеёшься?
— Да ничего… Просто представила себе выражение его лица, когда я сказала, что разжигала костёр, чтобы погреться… Бедняга даже не нашёл, что сказать — молча отключился…
— Кто?
— Оператор…
— Ты его знаешь?
— Конечно… Нас сейчас 48 человек — совсем не так много…
— И откуда вы? — Лин озадаченно нахмурилась:
— Как тебе сказать… Вообще говоря, я не вправе разглашать такую информацию… Скажем так: планета называется… — девушка шевелила губами, как бы перебирая варианты,— Челла… Да, похоже… Именно 'Челла'… Для Вашего языка это будет правильно… Сам понимаешь, что ни систему, ни координаты, ни даже массу или период обращения я назвать не могу — в космосе все известные нам планеты совершенно уникальны, поэтому достаточно одной любой характеристики…
— Я понимаю… Скажи, Лин: а 'талкер', 'пассер' — это ведь английские слова… Почему так?
— Видишь ли… Так 'исторически сложилось'… Просто первый 'контактёр' — то есть, 'контактёрка'… ой… — девушка на пару секунд умолкла, как бы к чему-то прислушиваясь,— я снова что-то не так сказала?
— Пожалуй… слово 'контактёр' в женском роде обычно не употребляется…
— Странно… а по 'общим правилам' — будто бы можно…
— Может, и можно — да 'не сложилось'… Так часто бывает… Такие случаи называют 'исключениями'…
— Исключениями?
— Да… Исключениями из правил…
— И много их?
— Хватает…
— Тогда нужно проводить реформу языка: если слишком много исключений — значит, пора менять или правила, или — сложившуюся практику…
— Ну, это не так просто…
— Конечно… Но ведь нужно же…
— Как тебе сказать… Видишь ли… У нас этим толком никто не занимается…
— 'Толком' — это как?
— Ну, основательно, что ли… толково… серьёзно…
— У вас что — нет языковедов?
— Есть, почему же… Просто они не имеют реальной власти, чтобы диктовать языковые реформы… а потому — больше констатируют, 'что есть', а не 'что должно бы быть'…
— То есть — язык, по сути, живёт 'сам по себе'?
— Почти… То есть — грамматические правила они всё же определяют, а вот стилистику, правила применения и трактовку тех или иных оборотов… Это, пожалуй, больше 'просто констатируют'… Кстати, а почему ты решила, что что-то не так сказала?
— Система 'шепнула'… Слово, дескать, я такое употребила, которое ей пока ещё на Земле не встречалось…
— Как это — 'шепнула'?
— Как тебе сказать… Те-ле-па-ти-чески — есть у вас такое слово… близкое по смыслу…
— Вы что — все 'в телепатической связи' с Системой?
— Нет, что ты… Это многим просто 'не по карману', как у вас говорят…
— А тебе — по карману?
— Пожалуй, что и я бы… скажем так: свои деньги я бы за это не платила…
— А кто платит?
— Экспедиционные денежки… — улыбнулась Лин. — Видишь ли… Организаторы экспедиции должны, в числе прочего, обеспечивать и безопасность её участников… в том числе — и здесь, на Земле… А для этого нужно контролировать не только перемещения, но и эмоциональное состояние… а при телепатическом контакте с системой это происходит автоматически… Да и с поведением меньше проблем — Система постоянно подсказывает…
— М-да… Ну, ладно… Так, значит, она тебе 'шепнула', а ты решила у меня переспросить, в чём дело?
— Ну, да… У кого же я ещё могу спросить? — Удивилась Лин.
— Понятно… И… что же 'первый контактёр'? — Вспомнил я тему разговора.
— А… Ну, да… — с трудом вернулась к ней и Лин. — Так вот, первый контактёр… она говорила по-английски… Поэтому многие слова — названия того, чего у вас тут нет, 'создавались' в английском… Ой, опять что-то не так?
— Ничего, ничего… Ну, а 'пересоздать' их на языке человека, с которым говоришь? Или — попросту перевести?
— Ну, это… как-то не принято… Языки ведь обычно легко заимствуют слова и понятия друг у друга… Просто наш язык… Скажем так: построен на совершенно иной платформе… Если можно так, конечно, сказать… Что-то Система постоянно 'шумит'… Да… Поэтому, когда мы вводим новое понятие, или пытаемся представить имя человека, или — название чего-либо… здесь, на Земле… или на другой планете… впервые… то мы стараемся сделать адекватный перевод с нашего языка на язык общения… Это непросто: обычно это делает система, при этом анализируя и фонетические особенности, и употребляемость слов, и ассоциативные особенности восприятия речи в обоих языках… Когда же она в итоге выдаст два-три варианта — мы выбираем наиболее благозвучный… по своему усмотрению. Когда же это слово приходится употреблять с людьми той же планеты, но говорящими на ином языке — мы стараемся его уже больше не переводить — тем самым поддерживая единый набор таких слов в пределах планеты… Хотя — скажем, в Африке у вас есть языки, на которые проще заново перевести, чем пытаться ввести русское или английское слово…
…Постепенно светлело. Мы уже почти совсем высохли, костёр догорал… Линда задремала. Неожиданно запищал талкер — девушка очнулась, встрепенулась, выбралась из моих объятий… Несколько слов на её языке, по-видимому, вызвали у неё некоторую досаду — она особенно не утруждала себя попытками скрывать эмоции…
— Что там? — Спросил я.
— Так, ничего… ничего особенного — просто я не ночевала на станции — народ волнуется… да ещё дежурный, сменяясь, рассказал, что я тут костры разжигаю лазером… У сменщика это вызвало недоумение — слишком много 'экзотики', а это настораживает…
— И что он подумал?
— Ну, скорее всего — подумал, что я нахожусь в обстановке, когда почему-то не могу сказать, что здесь происходит на самом деле… Поэтому и связался ещё раз… Подожди-ка… — девушка замолкла, как бы к чему-то прислушиваясь… улыбнулась, покачала головой… — Да, так и есть,— наконец произнесла она,— переполох на станции…
— Откуда ты знаешь?
— Джерри вышел телепатически, напрямую… минуя даже Систему — такого ещё не бывало…
— Он что — телепат?
— Он — психолог команды… Не имей он телепатических способностей, в такую экспедицию и в таком качестве он бы никогда не попал…
— И что же он 'сказал'?
— Поинтересовался, всё ли у меня в порядке и — действительно ли я использовала лазер только для того, чтобы зажечь костёр… И — нет ли у меня сейчас каких-нибудь проблем…
— Ну, и?
— Я подтвердила… И сказала, что проблем нет — пусть 'спят спокойно'…
— А он?
— Скажем так: пожал плечами… Ну, по крайней мере, теперь хоть
успокоятся. Может быть… — мы поднялись. Лин потянулась, посмотрела на солнечный диск, показавшийся над линией горизонта… — Пойдём?
— Куда?
— Куда-нибудь…
— Пойдём… — и мы побрели вдоль берега.
— Послушай, Гарри… — вдруг нерешительно произнесла моя спутница,— скажи… я… могу рассчитывать на твою помощь?
— Конечно! Распоряжайся, как собой… — что ещё мог ответить я?
— Тогда… как ты думаешь — можно ли… поставить пассер… Ну, скажем — у тебя дома?
— Зачем? — Опешил я.
— Ну, во-первых — выходить каждый раз из воды — согласись, не совсем удобно…
— А… ну да, конечно… Конечно, можно — о чём речь…
— А во-вторых… Ты ведь скоро уедешь… Так как же мы будем с тобой общаться? Не искать же мне подводный грот в твоём городе…
— Ну да, конечно… Тем более, что там попрохладнее… Да и зима на носу…
— 'На носу'? — Озадаченно переспросила Лин,— а это ещё как?
— Ну, это… значит, скоро будет — так скоро, что уже буквально 'на носу'…
— Понятно… — девушка задумалась. — Скажи, Гарри… А мы можем рассчитывать, что об этом никто не узнает… Ну, скажем, хотя бы до конца экспедиции?
— От меня — разумеется. Но у меня есть жена… — Лин кивнула головой: знаю, мол. — Хотя… это можно сделать в лаборатории — она туда не заходит…
— Вот и прекрасно… Со временем, конечно, ей придётся это сказать… но пока — немного повременим, ладно?
— Ладно,— охотно согласился я, так как совершенно не представлял, как всю эту петрушку можно изложить Карине…
— Ну, что ж — будем считать, что мы предварительно договорились… — задумчиво глядя в море, проговорила девушка. — Уже рассвело… пора прощаться? Или ты можешь сутками не спать? — Улыбнулась она.
— Я? Да нет, вроде… — по правде говоря, меня давно уже клонило в сон — но как же признаться ТАКОЙ девушке, что есть что-то, что ты предпочёл бы сейчас общению с ней? Даже если это 'что-то' — мягкая подушка…
— Ну, вот и хорошо,— она с трудом подавила зевок,— а то я уже, признаться, почти готова уснуть прямо вон там — на гранитном парапете… — я улыбнулся в ответ, подошёл, обнял — чуть-чуть, едва касаясь, мою очаровательную спутницу и мы расстались. Она пошла к воде, в полосе прибоя остановилась, обернулась, и — помахала мне рукой… Я ответил тем же. Девчонка нырнула — как-то интересно; войдя в воду, как в открытую дверь — тихо, аккуратно, без шума, без брызг — и исчезла в волнах… …Я уехал домой в конце августа. За прошедшие две недели девушка больше ни разу не появилась. Не появилась она и за два последующих месяца. Постепенно из памяти начинали исчезать приятные воспоминания… Сначала я беспокоился: не случилось ли чего. Потом вся эта история начала вызывать раздражение: тоже мне, дескать, нашли подопытного кролика, посадили в клетку и ждут, когда он понадобится, чтобы проглотить! Потом мне стало всё равно и я начал об этом забывать…
…Проснувшись однажды солнечным морозным утром, я встал и, потягиваясь да щурясь, стал рассматривать искрящийся снег за окном. На скамейке сидела девчушка — в коротенькой шубке с капюшоном, тоненьких облегающих гамашах и маленьких сапожках. Увидев меня, она встала и откинула капюшон. 'Линда…'- опешил я. Девчонка стояла и улыбалась, как бы говоря: 'Ну, вот видишь — мы снова встретились! И снова всё хорошо… и дальше тоже будет совсем неплохо…'.
Уже через пару минут я, натянув наспех кое-какую одежонку и совершенно забыв об оскроблённом трёхмесячным ожиданием самолюбии, вылетел на улицу и, подхватив её на руки, закружил прямо под окнами собственного дома.
— Тише ты… люди смотрят… — с Земной осторожностью пыталась угомонить меня Лин. Спустя пару минут я уже помогал ей раздеться в прихожей. Под шубкой оказалось практически такое же платье-хитон, которое я не мог забыть с лета… И оно, и гамаши были настолько тонкими, что девчонка
выглядела… скажем так: не слишком одетой. 'Интересно, они у себя всегда так ходят?'- Мелькнула у меня завистливая мысль: я представил себе, как выглядят улицы городов, заполненные девушками в подобных одеяниях… Лин улыбалась. 'Может, они всегда такие улыбчивые?',— думал я.
— Ты рад? — Наконец спросила она.
— Очень… — почему-то шёпотом ответил я. — Но… скажи: почему ты так долго не показывалась?
— А как ты думаешь?
— Не знаю,— я искренне пожал плечами.
— Карина…
— Что 'Карина'? — Спросил было я и только тут до меня дошло: действительно, всё это время со мной была Карина… И только вчера она уехала на пару недель… У неё на работе собиралась группа лыжников в горы — она не смогла устоять… Не так, чтобы она была заядлой лыжницей — она у меня… 'дiвчина тендiтна' — можно так сказать… но глазеть на это дело любит, и, если видит, что склон не слишком сложный и уже 'накатанный' — совсем не прочь воспользоваться… Рисковать, правда, не любит — ну и слава Богу, ибо, по-моему, риск — дело не женское…
Линда улыбалась: видно было, что её забавляет моя растерянность.
— Ну, что делать будем? — Наконец спросила она.
— Чай пить,— пробормотал я, взгромоздив на плиту чайник. Лин с интересом наблюдала за процессом: видно было, что многое в доме ей в диковинку; но вопросов не задавала…
— Ты свободен сейчас?
— Да… — я кивнул на календарь,— воскресенье…
Лин улыбнулась:
— Меня долго забавляла привычка землян отдыхать в определённые дни…
— А сейчас?
— Сейчас? Привыкла…
— А у вас?
— У нас? Работают, пока работается… Знаешь, когда получается что-то — совсем не хочется останавливаться… Ну, а когда заканчивают — тогда и отдыхают. Недельку-другую… А здесь уже и мы по-вашему привыкать стали: на станции иногда тоже 'общие выходные' устраивают…
— Чай будешь?
— Что?
— Я спрашиваю: чай пить будешь?
— Налей, попробую… — я налил. Лин пробовала долго, в несколько попыток… В конце концов сказала:
— Ты знаешь… Не понимаю я что-то этого напитка… А сока у тебя нет?
— Есть, наверное… — я полез в холодильник, но ничего путного не нашёл. 'Вот привередливая гостья…'- шептал мне 'внутренний голос'. Наконец взгляд мой упал на спасительную банку варенья — и проблема была решена. Лин внимательно наблюдала за моими манипуляциями, когда я пытался растворить в стакане воды ложку до невозможности загустевшего клубничного варенья, осторожно взяла стакан…
— Хм… Неплохо,— удовлетворённо проворковала она. Я не смог удержаться от искушения и преподнёс ей ложечку варенья 'на пробу'. Настороженно глядя на меня, она попробовала. 'Как дикарка'- улыбался мой внутренний голос…
— Ну, очень неплохо,— удовлетворённо констатировала гостья. Затем, неприязненным жестом указав на стакан с чаем, добавила:
— А вот как вы это зелье пьёте — извини, не понимаю…
Я начал что-то говорить про тонизирующие напитки, но она в ответ только пожимала плечами, с интересом рассматривая квартиру и явно думая о чём-то ином. Наконец она спросила:
— А там что?
— Там? — Я перехватил её взгляд,— лаборатория… Мне просто удобнее работать в то время, когда работается… — Лин понимающе улыбнулась,— вот мне и организовали квартиру побольше и помогли оснастить лабораторию дома — так от меня больше пользы, чем при восьмичасовом рабочем дне…
— Я вообще не понимаю, как можно работать головой в кем-то определённое время,— пожала плечами Лин. — Похоже, что организацией умственного труда у вас занимаются люди, не имеющие никакого представления о процессе мышления…
— Ну, почему же… — попытался обороняться я,— мне ведь сделали лабораторию…
— Ну, допустим, это… — Лин задумалась, будто что-то мучительно припоминая,— скорее не правило, а исключение… — бросив на меня лукавый взгляд, закончила она.
— Согласен…
Пойдём?
— Куда?
— В лабораторию?
— Пойдём. — Мы поднялись и отправились в 'святилище', как называла мои апартаменты жена. Лин внимательно оглядывала стены, заглядывала в ниши и кладовки, пытаясь понять конструкцию помещения… Наконец она сказала:
— А эту кладовочку можно освободить?
— Да, конечно! Здесь ничего такого особенного нет… Да и хлама немного — за полчаса перетаскаем.
Лин вынула какое-то подобие рулетки — нечто, размером со спичечный коробок… Прижав коробок к одной стенке кладовки, она нажала кнопочку — мелькнул луч, на табло засветились какие-то знаки. Взглянув на них, девушка удовлетворённо хмыкнула. Тем же способом были измерены высота и глубина кладовки. Лин не скрывала своего удовлетворения:
— Просто изумительно! — Восхищалась она, оглядывая кладовку и понемногу передавая мне её содержимое. — Даже вход не будет видно — просто дверь в кладовку, и всё… Если что — её можно запереть…
— Зачем?
— От любопытных глаз…
— Так ведь здесь никого не бывает…
— И Карина?
— Даже она… Я терпеть не могу, если нарушается 'творческий беспорядок' — потом часами не могу ничего найти… Поэтому и убираю тут сам.
— А ей не любопытно?
— Что именно?
— Чем ты тут занимаешься?
— Не знаю… Может быть… Но, в любом случае — не настолько, чтобы она стала меня здесь тревожить или чтобы пыталась проникнуть сюда в моё отсутствие…
— Уверен?
— Абсолютно… По крайней мере, мы живём с ней уже пять лет, а такого не было ни разу…
— Пять лет? — Лин замерла с пачкой книг в руках. — И у вас до сих пор нет детей?
— Ну, понимаешь… Сначала мы просто жили, как друзья — мы неплохо знали друг друга, уже целовались не раз, но — всё как-то не могли решиться зарегистрировать брак…
— А 'зарегистрировать брак' — это как?
— Ну, это… Заявить о том, что мы создаём семью…
— А без регистрации нельзя, что ли?
— Можно… Но обычно все регистрируют…
— Так… А потом?
— Потом — привыкли… Мы знаем друг друга с 12 лет, с 17 начали встречаться… Подозревали, что это — Любовь, но — всё сомневались, стоит ли… Потом стали жить вместе — где-то год… Потом расписались…
— Что сделали?
— Расписались… Зарегистрировали брак. То есть — заявили о том, что мы теперь — одна семья… В это время нам было по 19 лет… Вот и считай: в 18 мы стали жить вместе, сейчас нам по 23…
— А детишек не хочется?
— Понимаешь… Я так разумею, что в этом или в следующем году нам уже просто 'очень пора' — подзадержались уже… Сначала я умудрился институт закончить за три года, поступил в аспирантуру… Теперь вот влез в эти исследования… Всё как-то некогда было… А сейчас Карина институт закончила, я почти закончил свой самый сложный этап — самое время, пожалуй…
— Не опоздайте, ребятки — действительно, подзадержались… — задумчиво проговорила Лин. — Кстати, когда можно 'занять кладовочку'?
— Да хоть сейчас…
— Серьёзно?
— Вполне!
— Ну, как знаешь… — Линда, пожав плечами, повернулась к опустевшей кладовке, смерила её оценивающим взглядом, затем вздохнула, как бы навеки с нею прощаясь, ещё раз прикинула своей 'рулеткой' некоторые размеры, затем положила этот свой 'спичечный коробок' в углу за дверью и отошла в сторону. Нажав вызов на талкере, примерно с минуту она переговаривалась с кем-то, несколько раз возвращаясь в кладовку и подвигая коробочку, затем прикрыла дверь, уселась рядом со мной и стала ждать. Где-то через минуту запищал талкер. Перекинувшись парой слов со своим собеседником, Лин подошла к кладовке, вздохнула и, я бы сказал — 'как бы перекрестясь' — открыла дверь. За дверью оказался знакомый мне по гроту вход в пассер, смахивающий на дверь лифта. Створки бесшумно распахнулись и мы заглянули внутрь. Обычная кабинка… Я даже, признаться, испытал лёгкое разочарование… Справа была небольшая панель управления,
что-то вроде 'кнопок этажей', только кнопок было побольше… Стены — гладкие такие, тёплые… Почему 'тёплые'? Понятия не имею. Просто так показалось… Цвет у них какой-то мягкий и тёплый, если можно так выразиться… В уголке стояла пузатая бутылка. Лин улыбнулась:
— Джерри… — и, в ответ на мой недоумевающий взгляд, пояснила:
— Это из того сундучка… Матросского. Там было несколько таких бутылей… Мы сначала не поняли, что это такое… Анализы делали, пытались химический состав определить. Оказалось, что процентов 85 — вода, процентов 12 — этиловый спирт… остальные три процента — длиннейший список различных растительных компонент, который аналитики уже замучились пополнять…
— Вино, короче говоря… Хорошее старое вино. — Лин улыбнулась:
— Именно… Но для начала нужно было ещё знать, что такое вино… И зачем оно существует…
— Как — 'зачем'? — Удивился я. — Чтобы пить!
— Потом нужно было убедиться, что оно не испортилось… Возраст сундучка, по самым скромным оценкам, превышает триста лет…
— Хорошее вино не портится. И не стареет… — торжественно произнёс я.
— А кто мог утверждать, что это — именно хорошее вино? — Продолжала улыбаться Лин, видимо, вспоминая, сколько недоумения вызвали эти бутыли в команде. — Потом уже, когда всё как-то определилось, командор, как и полагается истинному капитану, снял пробу… Понравилось! Затем приложились все… Весёлый был денёк…
— Как — все? Все сорок восемь человек? К одной бутылке?
— Ну, не к одной… Мы тогда уничтожили целых три экземпляра…
— Интересно, как вы их делили — по капле?
— Ну, как тебе сказать… Каждому досталось грамм по 30 — чтобы попробовать и оставить какие-то впечатления, вполне достаточно…
— Это называется 'провели дегустацию'… — Лин улыбнулась:
— Именно…
— А нам пожертвовали целую бутыль… С чего бы это?
— А меня все любят! — Беззаботно рассмеялась Линда, кокетливо сотворив руками причёску типа 'я у мамы дурочка'. — А если серьёзно… Это — первый пассер, поставленный по моей ориентировке… Первый в моей жизни, понимаешь? Конечно, ребята не могли пройти мимо такого события, а, зная, что напарник мне нравится…
— Напарник — это кто?
— Ты, конечно… — Я смутился:
— Правда? — Лин нахмурилась:
— Я же просила… Если я говорю, значит — правда…
— Спасибо… — я не знал, что говорить — слова застревали и путались в горле… — Только… — я пожал плечами,— мне бы показалась чересчур неестественной такая откровенность…
— Какая?
— Ну, что я тебе понравился и ты… сама и… так просто… мне об этом сказала — это ещё ничего… Хоть и непривычно, но — несложно понять… А вот… то, что об этом знает вся команда… — Лин тряхнула головой, будто бы стряхивая наваждение:
— Не поняла… А что же тут такого? Что же — я должна скрывать от ближайшего окружения свои симпатии и антипатии? Чтобы люди не имели понятия, как я к ним… и к другим — отношусь? Это, по-твоему, лучше?
— Да нет… А Джерри? Ты ведь говорила, что он… твой самый близкий, самый лучший друг…
— Ну, да… Он и узнал первый,— пожала плечами Лин. — Кому же, как не ему, я могу рассказать самое сокровенное… Когда оно ещё толком не определилось и от собеседника ждёшь не только и не столько простого понимания, сколько… может быть, помощи… в том, в чём и сам ещё толком разобраться не можешь…
— Ты знаешь… Говоришь ты всё вроде и правильно… Только, уж извини… Не знаю, как взглядам… но привычкам нашим Земным да стереотипам это всё уж больно противоречит…
— А от стереотипов полезно время от времени избавляться… — с улыбкой глядя прямо мне в глаза, проворковала Лин. Бутылка тем временем уже очутилась у неё в руке, дверь так же бесшумно закрылась и мы направились на кухню. Искать штопор.
* * *
…Бутылку мы тогда так и не прикончили… Я достал
высокие стаканы, плеснул в них густой — до непрозрачности — жидкости и мы начали пробовать… Божественный напиток… Где-то после полстакана Лин почувствовала неладное — заволновалась… Я смекнул, что девчонке, видимо, ещё просто не знакомо состояние опьянения; но решил 'тактично' промолчать. Видя моё спокойствие, она тоже пыталась 'держаться молодцом', но — видимо, отсутствие привычки употребления 'дьявольских смесей' сказалось — даже не допив стакана, она уже буквально не могла стоять на ногах. В глазах — ужас, недоумение:
— Слушай, а мы не отравились?
— Не волнуйся,— пытаюсь успокоить я,— всё так и должно быть…
— Но я ведь пробовала уже это — и такого не было… Может, это просто отравленная бутылка? — Бормотала, пытаясь подняться с кресла, челланка.
— Да нет… Просто дозы не те… — улыбался я, пытаясь не дать ей встать.
— То есть? — Заплетающимся языком пыталась она 'искать истину'.
— Ну, ты ведь помнишь, что ваши ребята обнаружили здесь этиловый спирт? — Сжалился наконец я.
— Дда… — мучительно что-то припоминая, выговорила Лин.
— А как он действует на организм?
— Ну… расширение кровеносных сосудов… расстройство координации… в принципе, возможна асфикция… — пыталась что-то вспомнить девчонка.
— Короче — алкогольное опьянение. — Констатировал я.
— То есть… ты хочешь сказать… — Лин сделала последнюю попытку подняться с кресла, но, видимо, сочтя её бесполезной, махнула рукой и продолжила с интонацией не слишком трезвого 'мыслителя':- Ты хочешь сказать, что я… просто пьяная? — Наконец выговорила она.
— Именно… — улыбнулся я.
— Пподожжди… — с настойчивостью истинного 'искателя истины' Лин пыталась всё же 'разобраться в ситуации':
— Но… ппоччему же ты стоишь… а я не могу встать? Я ведь выпила не больше тебя?
— А ты раньше когда-нибудь пробовала это зелье?
— Дда… Ннедавно…
— Ну, это в мизерных количествах… А в соизмеримых?
— В соизме… а, поняла… Нет, не приходилось…
— Так чего же ты хочешь? — Улыбался я. — Привычка нужна…
— Пприввыччка.. к чему? — Не унималась Лин.
— К пьянству… — совсем 'расходился' я: мне было откровенно интересно наблюдать эту милую, пьяную, но пытающуюся 'докопаться до истины' физиономию…
— К пьянству… — совсем озадачилась Лин. — А ззаччем?
— А чтоб не пьянеть… — расхохотался я и Лин наконец перестала воспринимать происходящее серьёзно.
— Шшуттишшь… — Прошипела, улыбаясь, она, игриво погрозила пальцем и… неожиданно 'отключилась'. Недопитый стакан выскользнул из безвольно опустившейся руки и упал на пол. Признаться, я изрядно струхнул: я представления не имел, что делать в таких случаях… Но Аллах сжалился надо мной: не успел я поставить свой стакан и подойти к девчонке, как она зашевелилась, и, пытаясь поудобнее умоститься в кресле — видимо, непрочь была малость поспать — пробормотала:
— Где-то что-то упало… Джерри… Я пьяная… хм… это же надо… спать… — отлегло: это проще… Я взял девчонку на руки, перенёс на тахту, укрыл пледом. Она мурлыкала с совершенно блаженной физиономией и куталась в плед. Мне больше ничего не оставалось делать, как, вытерев пятно на полу, спрятать подальше бутылку и лечь спать — в той же комнате, на диване: оставлять её в таком состоянии одну я почему-то не решался.
Спал я не слишком спокойно: Лин, похоже, всё время снилось что-нибудь экзотическое… Хвала Аллаху, что не слишком страшное: до воплей ужаса дело не дошло. Просто несколько раз я просыпался от её вскриков или бормотания — вот и всё.
Утром на неё было жалко смотреть: я никогда не думал, что каких-то 150 грамм могут такое сделать с человеком…
— Пьянство — зло! — После получасового разбирательства торжественно произнёс я, заставил её съесть таблетку аспирина и запить горячей водой с вареньем. Надо сказать — с тех пор мы общались
не один день, но она ни разу не посягнула даже на полстакана: пригубит, распробует — и всё.
— Я,— с улыбкой напоминает,— теперь только 'дегустирую'…
…Днём она ещё немного поспала на диване и только вечером, когда уже совсем стемнело, решилась вернуться на станцию:
— Лучше я им всё это расскажу в совершенно трезвом виде — скажем, завтра утром,— улыбнулась она.
… На следующий день её не было. Я как-то не заметил этого — было, чем заняться… И только через день спохватился: куда это она пропала? Может, всё же что-то не так? Я даже начал бояться, как бы привычный нашим лужёным желудкам аспирин не вызвал у неё каких-либо серьёзных последствий… Несколько раз пытался подходить к пассеру, но — что я мог с ним сделать? Примерно то же, что и шимпанзе с микроскопом… Он при моём приближении даже не соизволил открыться… И вот, когда я уже буквально не находил себе места, створки двери пассера неожиданно распахнулись и из них, как ни в чём не бывало, выпорхнула совершенно свежая и вполне весёлая Линда.
— Привет! — Проворковала она, проведя ладошкой по моей небритой щеке. — Волнуешься?
— А как ты думаешь?
— Я не думаю, я знаю… — улыбнулась она,— только вот волнуешься ты совершенно напрасно, о чём я и пришла тебя известить…
— А чуть раньше нельзя было?
— Не-а… — усевшись на подоконник и беззаботно болтая ногами, сказала Лин. — Раньше я пассеры ставила…
— Такие же?
— Точно…
— И где же?
— А у всех остальных…
— И как?
— Во! — Лин задорно подняла вверх большой палец правой руки, с некоторой настороженностью наблюдая за моей реакцией.
— На Земле нахваталась?
— А где ж ещё…
— И как — везде пьянствовала? — Полюбопытствовал я.
— Спасибо, дружище… научил… мне одного раза по уши хватит… — с довольной физиономией, кивая головой, констатировала челланка.
— Ой, Лин… Что за стиль… Где это ты наобщалась?
— Да на Земле ж, батенька, на Земле,— явно кому-то подражая, пропела девчонка и, соскочив с подоконника, вдруг повисла у меня на шее.
— Ой, Гарри… Я такая счастливая… — уткнувшись мне в плечо, мечтательно прошептала она.
— А что? — Заговорщицки шепнул я в ответ.
— Понимаешь,— Лин немного успокоилась, откинула волосы, подошла к креслу и, как бы припомнив что-то, улыбнувшись, уселась в него,— три пассера за три дня — и все — 'без сучка, без задоринки'…
— Тоже на Земле услышала?
— Ага! — Лин расплылась в добродушной улыбке. — Представляешь: три первых в жизни пассера — и все 'чисто'! Командор даже посветлел как-то: говорил, что у новичков обычно такого не бывает… Я ведь хотела и тот, в скале, ставить — но мне тогда не дали: послали более опытных… А у тебя — я уже 'отвоевала'… Благо, Джерри помог — 'под свою ответственность'… Ну, мне тогда на радостях и второй разрешили ставить, а когда и там так же 'чисто' получилось — и третий…
— А в чём проблемы бывают? — Больше из вежливости поинтересовался я.
— Ой, там такая куча… — махнула рукой Лин. — В основном — несимметричность нагрузки или затрагивание несущих конструкций здания… А вообще — дистанционное вмонтирование оборудования — это полугодовой курс в подготовке космонавта… За пять минут не перескажешь…
— Ну, и как?
— Как видишь… — Лин немного 'сбавила пыл', заметив, что не это меня сейчас больше всего интересует:
— Ты не волнуйся только, когда меня долго нет, ладно?
— Попробую…
— Понимаешь, я не всегда могу делать, что хочу… Есть программа исследований, в ней есть обязательные компоненты… А у тебя я больше отдыхаю… душой… — Лин задумалась,— Понимаешь… Дело в том, что ты — далеко не самый худший 'представитель', с которым мне приходится работать… С тобой гораздо легче. Потому и оставляю напоследок…
— Лестно, конечно… — иронически заметил я,— но я почему-то
думал больше о том, не создал ли я проблем твоему желудку тем аспирином… — Лин улыбнулась:
— Не волнуйся… Мы — представители одного вида… Так что настолько серьёзной разницы быть не должно… А ацетилсалициловая кислота… по-моему, практически на всех животных действует практически одинаково…
— Хм… — невольно изумился я,— а откуда ты знаешь, что я тебе подсунул?
— А я стащила вторую таблетку — не заметил? — Виновато улыбнулась девчонка,— Видишь ли… Сейла, наш врач… категорически требует, чтобы всё, что нам приходится принимать внутрь, и ей давали 'на пробу'… Ну, я и прихватила 'образец'…
— И как?
— Ну, эта кислота довольно широкоизвестна,— пожала плечами Лин. У нас её, правда, в чистом виде не принимают — предпочитают беречь желудок… Но — как мне с улыбкой сказали, 'от одного раза не умирают'. Думаю, что и второй я тоже как-нибудь выдержу,— иронично закончила она. — Где тут наша бутылочка? — Я достал бутыль и стаканы, хотел уже привычным жестом расплескать оставшиеся триста грамм — но Лин решительно взяла бутылку:
— Нет уж, сударь… Позвольте, я сама… — с саркастической улыбкой заявила она и… буквально накапала в каждый стакан… ну, грамм по двадцать, наверное…
— С меня хватит… — улыбнулась Лин, подняв свой 'бокал' и любуясь им на свет. — Отметим? — Спросила она, предусмотрительно устраиваясь в кресле.
— Отметим… — понимающе улыбнулся я и поднял свой. — Кстати, извини за бестактность, но… я всё хочу тебя спросить,— едва пригубив, сказал я,— а сколько тебе… лет?
— Сколько лет? — Задумалась Линда. — Ну, это как считать… Если просто по протяжённости времени — это будет неверно: у нас средняя продолжительность жизни другая… И год у нас — не 365 дней… И в сутках — не 24 часа… Смекаешь?
— Да я-то смекаю… Но — всё же?
— В системе принят способ более-менее адекватного перевода возраста в иные исчисления… — задумчиво произнесла Лин. — Там учитывается средняя продолжительность жизни жителей планеты, период обращения вокруг звезды и вокруг своей оси, 'контрольные точки' — возраст 'общественной самостоятельности', возраст 'физической половозрелости'… Что-то не так сказала? — Заволновалась она.
— 'Половозрелость' — несколько натянуто… Но — не волнуйся: пока всё понятно…
— Ну, так по этому исчислению… мне будет где-то 21… — задумчиво произнесла челланка. — И мне давно уже хочется ребёнка… — Глядя куда-то вдаль, вдруг тихо произнесла она.
— Так в чём же дело? — Так же тихо спросил я.
— Экспедиция… — пожала плечами Лин. Джерри я оставить не могла, а здесь — не самое лучшее время, согласись… — Линда задумалась,— но, признаться, есть у меня шальная мысль…
— Какая?
— А забеременеть… месяца за три до возвращения… — улыбнулась она. — Тогда на Челле будет ещё одна достопримечательность: Человек, зачатый на Земле…
— Любишь достопримечательности? — Лин пожала плечами:
— Не так, чтоб очень… Но, если сотворение её ничего не стоит — не откажусь. — С улыбкой закончила она.
— Кстати, Лин… — разглядывая дно опустевшего стакана, поинтересовался я,— а если тебя опять не будет… достаточно долго… Могу я воспользоваться пассером, чтобы попасть к вам? — Лин покачала головой:
— Нет. Нет, Гарри… Это исключено. Система не разрешает… Даже в сопровождении кого-то из нас… Понимаешь… это от меня совсем не зависит… — виновато глядя на меня, закончила она.
— Интересно получается… В моей квартире стоит штуковина… которой я пользоваться не могу… не имею права… Обидно, а?
— Обидно… Но ты ведь согласился нам помогать… Если передумал — скажи: переиграем… — пожав плечами, погрустневшая челланка поставила пустой стакан и подошла к окну.
— Извини… Я не хотел тебя обидеть… Просто — действительно обидно… Каким-то неполноценным себя ощущаешь… Понимаешь?
—
Понимаю… — кивнула, обернувшись, Лин. — Но — есть вещи, которые от меня совсем не зависят. И — от Джерри, и — от командора… Эти решения вообще никто сам принять не может — не имеет права… Разве что — в чрезвычайных обстоятельствах… Но — тогда придётся объясняться на совете экспертов… Система едина для всех…
— Жаль…
— Мне тоже… — неловкое молчание затянулось. Сгущались сумерки. Мне впервые показалось, что между нами появилась какая-то трещина… По-видимому, нечто подобное чувствовала и она.
— Ладно… мне пора… — наконец грустно произнесла Лин.
— Иди… — не менее грустно произнёс я, безучастно глядя в окно. Лин подошла ко мне, положила руки мне на плечи, и, заглянув в глаза, тихо попросила:
— Только не надо, ладно?
— Ладно… — согласился я и нерешительно погладил её по голове. Мы немного постояли, уткнувшись лбами. 'Как два барана'- улыбнулся я.
— Я пошла… — сказала Лин, и, порывисто обняв меня на прощанье, исчезла за дверью пассера. Я грустно глядел ей вслед…
* * * Неожиданно Лин появилась на следующий день утром.
— При-вет! — В такт слогам покачивая головой из стороны в сторону, прощебетала она.
— Привет! — Со слабо скрываемым удивлением ответил я.
— Не ждал? — Склонив голову набок, почти горизонтально, спросила она.
— Хм… А был повод? — С заметной долей иронии парировал я.
— Ну… Мы вчера как-то так расстались… — утратив толику прежней весёлости, нерешительно произнесла челланка.
— А как надо? — Продолжал почему-то заводиться я.
— Как-нибудь… не так. И не так, как сейчас. — Твёрдо сказала она, посмотрев мне прямо в глаза. Я смутился: действительно, какого лешего отвязываться на девчушку, как будто она в чём-то передо мной виновата…
— Бог с ним… Давай не будем… — Махнув рукой, подытожил я и мы направились на кухню. Стакан смородинового сока вызвал у неё некоторое изумление: видно было, что она такого ещё не пробовала. Постепенно мы разговорились. Шумел на огне чайник, шкварчала яичница, на диванчике сидела, поджав ноги, миловиднейшая девчушка со стаканом сока в руке… Почему-то вдруг стало так тепло и уютно, как будто именно к этой обстановке я вернулся откуда-то издалека, пробыв невесть где, вдали от дома, большую часть своей жизни…
— Кстати… а как тебе наша Земля? — Пытаясь проглотить кусок яичницы с ветчиной, интеллигентно поинтересовался я.
— Да как тебе сказать… — Линда задумалась, сосредоточенно рассматривая стакан на свет. — Как у вас говорят — 'дрова'…
— Как — 'дрова'? — Поперхнулся куском яичницы я.
— Да так… — Обречённо произнесла челланка. — Понимаешь… В качестве одного из результатов нашей деятельности здесь мы должны предоставить информацию о том, с кем — с каким органом власти или управления вашей планеты — можно было бы установить отношения…
— Ну и? — Проглотив наконец ненавистный кусок, поинтересовался я.
— Видишь ли… — Лин продолжала рассматривать солнце сквозь стакан,— дело в том, что… У вас просто нет такого органа…
— Хм… то есть?
— То есть — у вас нет ни одной правящей структуры, обладающей реальной властью, позволяющей принимать решения, обязательные для всей планеты. Понимаешь,— она поставила стакан на стол, потянулась в своём полупрозрачном, как обычно, наряде на фоне окна,— обычно мы предпочитаем контактировать просто с правительством планеты. Если такового нет — можно попробовать с правительством самого сильного государства, договорённость с которым фактически равносильна договорённости с правительством планеты, так как поведение этого государства определит поведение остальных. На Земле же… нам не удалось обнаружить ни одного органа… или структуры власти… решения которого или которой фактически признавались бы всеми.
— Ну
и что?
— Ну, в общем-то, это не самое страшное… Можно было бы попробовать 'говорить со всеми'… Проблема в том, что все имеющиеся у вас наиболее весомые политические силы… всегда конфликтуют между собой… То есть — если ты сумеешь договориться с одним — то наверняка не сумеешь с другим, если он об этом узнает…
— То есть?
— Ну, например… С кем, как тебе кажется, наши посланцы могли бы вступить в переговоры?
— Не знаю… Я бы попробовал с ООН, наверное…
— Не вариант: просто поднимется масса возни, все государства будут пытаться вести свои закулисные переговоры, пытаясь выгадать для себя максимум чего-то того, о чем они ещё толком ничего не знают… И всё это — на фоне невероятной шумихи в прессе… Вряд ли они придут к единому решению… Ну, а если им это даже удастся — всё равно это решение не будет иметь абсолютно никакой силы, пока не будут приятны соответствующие решения правительствами стран-участников… А те, в свою очередь, не примут их до тех пор, пока не увидят своего преимущественного положения. А поскольку преимущественное положение не может быть достигнуто для всех — это затянется навсегда… Не вариант.
— А если установить контакт с правительствами наиболее 'весомых' стран, как ты говорила?
— Думали и об этом. Претендентов было два: США и СССР. Две сверхдержавы, имеющие выход в ближний космос и некоторый вес в мире. Первая группа считала нормальным установление контактов с правительствами этих стран быстро и параллельно, чтобы другая сторона не успела вмешаться. Но — это тоже не выйдет.
— Почему?
— В США никогда не было сильной центральной власти. Весь центр представляет собой, по сути, ширму, которая прикрывает решения крупных финансовых кругов. Кроме того, уровень умственного развития должностного лица обычно, за редкими исключениями, обратно пропорционален занимаемой должности. А реально страной правит капитал.
— А это плохо?
— Как тебе сказать… Если сравнивать с человеческим организмом, то финансы в обществе играют примерно ту же роль, что и кровь в организме… Но ведь вряд ли кто-нибудь осмелится утверждать, что производство и воспроизводство крови является основной функцией организма, целью его существования?
— Хм… Ещё бы!
— Ну, а в том, что всё должно делаться ради денег, в Штатах уверено большинство… По крайней мере, из весомых фигур… И, пока они не изменят своей точки зрения — нация обречена. Как и обречён организм, живущий ради воспроизводства крови.
— М-да…
— И самое обидное в этом — то, что они, в большинстве своём, считают себя счастливыми, и мысли о смысле жизни посещают их всё реже… Они в большинстве своём просто уверены, что смысл жизни и есть в материальном благополучии… А последние лет пятнадцать развиваются в основном за счёт эмигрантов…
— То есть?
— То есть — их система образования и воспитания не позволяет выращивать поколения полноценных людей, интересы которых были бы хоть чуть-чуть выше финансовых… В результате — подавляющее большинство наиболее квалифицированных специалистов уже не являются коренными американцами… И эта тенденция всё время усугубляется… Эта нация обречена. Если не изменит своего отношения к воспитанию, своих взглядов на эти вещи. На такие простые, совсем элементарные вещи — даже непонятно, как люди могут этого не понимать…
— А СССР?
— Так ведь его уже нет… В принципе, здесь была едва ли не лучшая на Земле система общественного образования, позволяющая формировать хоть сколько-нибудь широкий кругозор… Сейчас она успешно и очень быстро разваливается… Страна лихорадочно делится на мелкие удельные княжества, каждое из которых уже не может практически ничего…
— Ну, Россия — не такое уж 'мелкое княжество'…
— И с кем там иметь дело? С Борисом? Он, как это для России вообще характерно, ничего не решает… В принципе, у вас все правительства — в той или иной степени марионеточные, то есть — центральная фигура представляет собой клоуна на ниточках, которого кто-то водит
по сцене… Обычно несложно увидеть, кто 'кукловод'… Но — не в России… Там совершенно ничего непонятно и всё непредсказуемо… Воистину: 'Умом Россию не понять'… Ни в одном правительстве мы не встречали такого уровня непредсказуемости… Такое впечатление, что кукловоды постоянно дерутся между собой, выдёргивая ниточки друг у друга… На сцене — кавардак, кукла не успела открыть рот, как меняется сценарий… который подсовывает один кукловод и которого не признаёт другой… А кукла послушно повторяет все замысловатейшие коленца и па, являющиеся следствием этой закулисной драки… Не завидую…
— Кому?
— Никому: ни кукле, ни — кукловодам, ни — зрителям… — Лин замолчала, с тоской во взоре уставившись в окно. Снегирь на ветке наклонил голову набок и заинтересованно посмотрел на неё. Челланка грустно улыбнулась. Снегирь 'переложил голову на другое плечо'.
— Кстати,— повернулась ко мне Лин,— меня просто поражает характерная особенность принятия землянами каких-либо решений: такое впечатление, что они вообще не склонны их обдумывать — на результат может влиять всё, что угодно, но — только не здравый смысл.
— Знакомо,— улыбнулся я. — Может, когда-нибудь и у нас научатся думать прежде, чем делать…
— Чему учиться-то? — Удивилась Лин. — В России давно известна пословица: 'семь раз отмерь, один — отрежь'. А у американских индейцев испокон веков было в ходу мнение, что, прежде чем принять решение, следует подождать три дня. Так что — незачем 'изобретать велосипед', как у вас принято говорить… Ну, а я бы сказала — более-менее важные решения обдумывать надо действительно дня три… после того, как получишь все необходимые сведения. А то у вас какое-то мимолётное событие в одночасье вдруг меняет весь результат долгого обдумывания на совершенно обратный. Особенно это глупо выглядит при решении политических вопросов, от которых зависят судьбы народов и государств… И вообще,— ухмыльнулась Лин,— меня лично просто изумляет, как можно вообще жить на планете, которой фактически правит ложь… Я промучилась несколько месяцев, пока поняла, что здесь ничего нельзя понимать буквально… Вы непомерно усложняете общение этой ложью, вы тратите большую часть своего времени на то, чтобы лгать или разбираться в чужой лжи. Пока вы с этим не разберётесь и не нормализуете ваше общение — ни о приличных темпах развития цивилизации, ни о контактах не может быть и речи… — Я удручённо молчал.
— Я уже молчу о том, что мне совершенно не нравится ни ваша структура управления, ни ваше земельное деление…
— Чем?
— Да нелогичностью… На Челле на каждого жителя приходится примерно 2 гектара нормальной, то есть вполне пригодной для жизни суши. Из этого, грубо говоря, следует, что каждый житель может иметь до полугектара земель, с которых не платит никакие налоги. Ещё полгектара — умеренные налоги, которые по карману любому челланину со средними доходами. Конечно, в зависимости от населённости конкретной местности размер необлагаемой площади и суммы ставок налогов меняются, но основной принцип соблюдается всегда…
— Какой?
— Любой человек, не желающий жить в данном обществе, имеет право на выделение своей части суши с тем, чтобы вести на ней натуральное хозяйство.
— И у вас такие есть?
— Вряд ли… — пожала плечами Лин. — Возможность-то есть, но, если кто-то захочет ею воспользоваться — наверняка быстро передумает: отключиться от систем энергетики и связи человек, выросший в цивилизации, я думаю, не сможет никогда. А за это надо платить. Значит, он вынужден быть и участником финансовой системы. Короче, жить, как ему вздумается, он сможет — лишь бы другим не мешал… А вот в товарообмене ему участвовать всё же придётся — куда он денется… Да и не может человек, выросший в обществе, где большая часть его знаний получена из системы, вдруг в один день отказаться от общения с ней…
— У вас что — все умеют обращаться с системой?
— Обязаны.. У вас ведь все умеют разговаривать, пользоваться деньгами, телефоном,
телевизором, читать газеты и писать письма?
— Думаю, что да… Хотя — кто его знает…
— Ну, а у нас все жители к моменту достижения совершеннолетия уже умеют легко обращаться с системой, владея способами общения с ней примерно так же, как и разговорной речью… Вся законодательная база, все знания, накопленные на планете — давно уже собраны в системе… Собственно, обучение в школе представляет собой следующие этапы: элементарная грамотность, затем — умение общаться с системой, и, последний этап — свободная ориентация в системе, в списках её разделов знаний и т. п..
— А если кто-то не знает, не умеет, не хочет?
— Я таких не видела…
— А всё же?
— Ну, представь себе… глухонемого, который не различает букв и денежных знаков… Какова будет его жизнь на Земле — такова и участь неуча не Челле… Повторяю — я таких пока не видела. Думаю, что, если к совершеннолетию человек умудрится не научиться таким вещам — он просто не получит идентификационной карточки, следовательно, не сможет проводить никаких финансовых операций и тогда вынужден будет просто помереть с голоду. Если кто-то из тех, кто рядом, не подкормит…
— Не жестоко?
— Вот чудак-человек… — Линда улыбнулась, ввернув, по-видимому, недавно услышанное выражение. — Я ж тебе толкую,— 'и даже стиль чей-то содрала',— подумал я,— что неумение общаться с системой на Челле равносильно безграмотности и неумению общаться с деньгами на Земле. У вас он что — процветать будет?
— Ну, может, в дом инвалидов попадёт…
— Это — если действительно не может. У нас тоже, разумеется, такое учитывается. Если он умственно неполноценен — его стерилизуют и помещают в заведение, где его будут кормить и пытаться вернуть к нормальной жизни.
— А стерилизовать зачем?
— А чтоб не размножался… — широко улыбнулась Лин, как бы удивившись моей непонятливости.
— А если это произойдёт по ошибке?
— Что именно?
— Стерилизация?
— Не бывает… — недоумённо пожала плечами Лин.
— А если кто-то кого-то специально хочет, по злобе своей, 'сгноить' в психушке — неужто не найдёт способа всё это устроить?
— Невероятно. Эксперты, определяющие несостоятельность, выбираются системой случайно по всей планете. Перед экспертизой человек полгода живёт у них, каждый месяц меняя место жительства и, соответственно, эксперта. По результатам — и решение. Я не могу себе представить хитреца, который сумел бы такое организовать…
— Хм… А если он всё же нашёлся — значит, дела бедняги совсем плохи?
— Почему же… Каждые полгода — новый осмотр, хотя и короткий; и — каждый раз — новые эксперты. Вряд ли кто-то сможет 'купить', как у вас любят выражаться, всех психиатров планеты… Если он попал туда по ошибке — он скоро выйдет…
— Кастрированным?
— Стерилизованным… — поморщилась Лин. — Видишь ли, у нас не отдавливают половые органы камнями, как поступали с евнухами ваших восточных гаремов… У нас даже не удаляют их, как это у вас часто делается сейчас. У нас просто… в разрыв канала, по которому поступают, соответственно, сперматозоиды или яйцеклетки, вживляют 'выключатель'…
— Чего-чего?
— Выключатель? Это такое… на вид — просто небольшое утолщение, внутри которого есть управляемое устройство, способное открыть или запереть канал…
— Кем управляемое?
— Маленьким таким приспособлением, которое можно купить в любой лавке… Просто недееспособному каналы 'запирают' с кодом, который ему неизвестен. Если его признают дееспособным — тогда код ему сообщат. Если сумеет воспользоваться — значит, и вправду дееспособен! — Рассмеялась Лин.
— Хм… Интересно… А нормальным людям такое можно устроить?
— А это и делается… повсеместно… — Пожала плечами Лин. — У меня тоже такое есть. Самое надёжное противозачаточное средство. К моменту достижения половозрелого возраста это делают почти всем… кроме тех, кто почему-то не хочет… Но это редкость —
нет смысла отказываться. Это слишком удобно… Ну, для нормального функционирования организма протоки всё же надо периодически открывать — большинство это делает в период месячных, когда всё равно это ни к чему не приведёт… Берёшь ключ — всё равно, чей… Набираешь код, подносишь ключ к животу и нажимаешь 'закрыть' или 'открыть'. На индикаторе остаётся состояние, в котором остались замки, или — 'сбой системы' — если что-то не так…
— Бывает?
— Сбой? — Лин улыбнулась:- Бывает. Если пытаешься переключать, держа ключ просто в руках, а не возле живота…
— А мужчины?
— Что?
— Им тоже протоки периодически открывать надо?
— Не помешает, естественно…
— И когда они это делают?
— А когда та женщина, с которой они… этим самым делом занимаются… забеременеть не может — каждый месяц с недельку такого времени есть… Вот они дня на четыре и открывают…
— А почему только на четыре?
— А живучие они — сперматозоиды… — Лин озорно рассмеялась,— того и гляди, созорничают! А живут-то они дня три примерно… Вот их за три дня до срока и запирают… Ну, ладно — что-то мы уклонились от темы… Мы говорили о том, что человек может не захотеть жить в обществе, в котором вырос. Если не может — за ним присмотрят, а вот если не хочет…
— Тогда — что?
— Тогда он имеет право организовать своё поселение — если найдёт единомышленников, или вообще — поселиться сам. На 'свой гектар грунта' каждый вправе рассчитывать. А если их соберётся много — так и выделят им соответствующую площадь… Дело это непростое, конечно — договариваться, согласовывать надо — но сделать это можно. Я наблюдала несколько таких процессов — молодёжь отселялась колониями, собирая единомышленников со всех концов планеты… Большинство таких колоний в конце концов распадается — и это естественно…
— Почему?
— Да потому, что большинство таких 'отшельников' чаще всего не представляют себе всей сложности общественных отношений, считая систему слишком громоздкой или чересчур зарегламентированной… Думают, что сумеют создать общество с более простыми отношениями… Для того и предназначена такая 'отдушина', чтобы все могли на своей шкуре всё проверить… Ну, а когда они начинают жить в своей колонии, постоянно сталкиваясь с несовершенством управления, подавляющее большинство начинает понимать, что система разумнее, и возвращаются назад.
— А бывает так, что колония, наоборот, процветает?
— Конечно. Хотя и редко. Наш космоцентр, например, вырос на базе такой колонии, созданной подростками, бредившими космосом… Но они, кстати, не отрицали содействия с системой — они просто не хотели, чтобы им мешали поступать так, как им взбредёт в голову… Да и с финансированием было туговато… Собирали 'с миру по нитке' — со всей планеты сочувствующие понемногу присылали… И вот — за полвека они отгрохали центр, равного которому нет в нашей звёздной системе… Практически на чистом энтузиазме… До сих пор туда может попасть только тот, кого приведёт кто-то из 'своих', и — если 'пришелец' понравится 'аборигенам'. Свои законы, свои нормы поведения… Разумные, в принципе, но — раньше на Челле не было такой зоны, где подобные правила были бы нормой.
— И любая компания может создать свою 'зону'?
— Конечно… Если площадь зоны не превышает норм.
— По гектару на нос?
— Примерно… Обычно, если какой-нибудь гражданин Челлы хочет что-то изменить в общественных отношениях — ему не нужно делать революции, как это модно на Земле,— обезоруживающе улыбнулась Лин. — Он просто найдёт зону, законы которой максимально соответствуют его взглядам, и будет там жить. Если же он пожелает более точного соответствия законов зоны его взглядам — система поможет ему найти единомышленников и они все вместе организуют новую колонию — со своими методами управления, своим законодательством, своим аппаратом власти… Площадь этой колонии будет не больше, чем 'гектар на нос',— Лин улыбнулась, повторив только что услышанное от меня выражение,— но этого
более, чем достаточно: обычно берут гораздо меньше. Кстати, так в своё время образовалась и элитная зона…
— Зачем?
— Тем, кто её основывал, нужна была тишина. Это были, в большинстве своём, научные работники, писатели, художники, поэты… Они сговорились и сделали заявку на создание зоны, где любое производство шума человеком было бы недопустимым — сейчас даже за громкий разговор на улице тебя могут лишить права посещения этой зоны. Число желающих молниеносно выросло до пяти процентов населения планеты. Сейчас эта зона — самая фрагментированная: островки её расположены пятнами по территориям первой и второй зон…
— У вас что — вся планета на зоны поделена? — На лице Лин мелькнуло недоумение, секундное замешательство. Наконец — видимо, разобравшись — она удовлетворённо кивнула:
— Да, поделена. Я понимаю, почему слово 'зона' режет тебе слух — если хочешь, можешь называть это… Скажем, 'территории с эквивалентным законодательством'… Просто 'зона' — короче, да и по словообразованию — точнее. Правда, по словоупотреблению — натянуто выходит, смысл несколько искажается… — она тряхнула головой:- что-то система здорово 'расшумелась' — может, я совсем непонятно говорю?
— Да нет, ничего… Просто — слова начинаешь синтезировать… — улыбнулся я.
— Но — хоть правильно?
— По крайней мере — понятно.
— Ну и слава Богу… — Лин уже явно нахваталась где-то наших выражений-паразитов.
— Хорошо,— не сдавался я, пытаясь найти всё же ошибки в Челланском 'устройстве' — уж больно жёстко она прошлась по нашему… — А если, допустим, человек всё же захочет 'сделать революцию'?
— Если у него 'проблемы с головой',— Лин улыбалась, явно довольная, что начинает использовать местные жаргонизмы,— тогда ему дорога в 'дом, где за ним присмотрят'… А если случилось чудо и наша система воспитания его прозевала — ему светит принудительная изоляция…
— То есть — тюрьма?
— То есть — гектар грунта, чтоб было, с чего кормиться, да лопату в руки — чтоб было, чем кормиться. Крышу над головой — чтоб не замёрз. И — охрана, чтоб не сбежал. Если разговоришь нашего молчуна — Джерри, он тебе больше расскажет: он там бывал…
— Сидел? — Лин расплылась в улыбке:
— Бывал… В качестве эксперта…
— Мда… А ты организуешь мне эту встречу?
— Да… постараюсь… как-нибудь…
…Пауза затянулась. Разговор как-то не очень клеился…
— Слушай… Ты частенько ссылаешься на систему… Без которой, похоже, жизнь на Челле замрёт… — Лин улыбнулась:
— Ну, не совсем так… Хотя — я, конечно, не представляю, насколько всё усложнится…
— Но она ведь не существовала изначально — её ведь когда-то сделали…
— Разумеется…
— Расскажи, как. — Ну, система создавалась просто… — улыбнулась Лин. — Для начала нужно было создать обычную информационную систему, но — единую для всего общества. Это была программа планетарного масштаба, разработанная во времена великого Алла небольшой группой крепких ребят и реализованная массой коллективов, подчинявшихся общим, установленным теми ребятами, правилам. Способы принятия и установки таких правил были, в общем, достаточно демократичны, но после принятия того или иного правила его следовало соблюдать неукоснительно — в противном случае нарушитель мог навсегда утратить свой статус разработчика системы… Когда была создана единая информационная сеть, позволяющая людям в разных концах планеты мгновенно связываться как по 'звуковому', так и по видео, и по информационному каналу… тогда различные информационные центры стали расти, 'как грибы'… — Лин улыбнулась, вставив недавно услышанное выражение. — Собственно, нечто подобное сейчас на Земле и происходит… Но — вы зачем-то создаете себе массу проблем… Делаете массу совершенно непонятных мне глупостей…
— Например?
— Ну, например… Сеть начали строить на медленных, телефонных каналах
связи, с большим количеством промежуточных узлов… Хотя уже с самого начала было очевидно, что нормально это всё работать не может: передача сообщения через десяток-другой узлов на медленных каналах — чистейшая мастурбация… Кроме того — большинство узлов — частные, при этом какие-либо эффективные способы заставить их выполнять общие соглашения и стандарты отсутствуют… То есть — большинство, слава Богу, их соблюдают — но, если кто-нибудь на это… как там у вас говорят… 'начхать хотел' — борьба с ним происходит обычно долгая и нудная… Как можно работать практически без стандартов? Или — с невероятным количеством противоречащих друг другу стандартов? Не понимаю…
— А у вас? Небось, всё зарегламентировано и расписано? — С улыбкой поинтересовался я.
— Нет, почему же… Далеко не всё… Всё заранее не распишешь… Просто без стандартизации заниматься сколько-нибудь серьёзными вещами нельзя.
— Ну, подготовка и приём стандартов — дело затяжное… Да и те, кто их принимает, обычно не слишком заинтересованы в том, чтобы всё было просто и разумно… Так что это всё не так просто…
— Чего уж проще? У нас любой может предложить стандарт и открыто его обсуждать, пока по нему не будет принято решение наиболее квалифицированными специалистами… Если стандарт принят — за его невыполнение виновный теряет свой уровень доступа автоматически, без широкого рассмотрения — простым действием специалиста, осуществляющего инспекцию данной области деятельности…
— А если стандарт преднамеренно не принят — из личных амбиций, например?
— А это никому не выгодно. Всем нужно, чтобы система работала нормально, с наименьшими 'трениями' между участниками. Если стандарт позволяет улучшить ситуацию или решить какие-то проблемы — его примут, если содержит ошибку — кто-то подправит, а если вообще непонятно, зачем он нужен — его просто не заметят.
— А если кто-то захочет протащить стандарт, выгодный для него или для какой-то группы лиц, но не выгодный для остальных?
— А остальные — что, этого не заметят? — На лице челланки застыло изумление. — Хорошо, давай 'По-земному'… Есть у вас такая сеть — Internet называется. Далеко не самое умное решение, но — у вас пока единственное из распространенных по всей планете и реально работающее. Представь, что есть некоторая конференция с именем 'standarts', на которую подписаны все. Я хочу установить новый стандарт или просто норму поведения в какой-то области информационного общения. Для этого мне достаточно просто подготовить описание этого стандарта и послать его в данную конференцию. Описание получат все, кого это вообще интересует. Обсуждение начнётся тут же. Уже через несколько дней, как только шквал обсуждения затихнет, стандарт будет принят либо отвергнут — в зависимости от результата обсуждения. При этом, естественно, всплывёт и то, кому стандарт выгоден, и — то, кому он… — Лин задумалась,— 'как кость а горле' — так у вас, кажется, говорят?
— Так, так… А кто будет принимать решение?
— Экспертная группа.
— А кто туда входит?
— Те, кому все доверяют.
— Так не бывает.
— У нас бывает. У вас — ограничимся 'доверием большинства'. — Последние слова Лин сопроводила язвительной ухмылкой.
— Хм… А если кто-то боится выступать 'против' или 'за' — опасаясь мести, например?
— Чушь. Впрочем, при вашей системе защиты… при продажности служб безопасности… Ну, в общем, у нас это тоже на самом деле предусмотрено: все сообщения при обсуждениях — анонимны. За исключением случаев, когда автор преднамеренно указывает свой идентификатор — если, например, хочет использовать свой авторитет для повышения 'весомости' высказывания. Обычно это, кстати, не принято…
— Ха! Так туда же сразу хлынет поток 'мусора' — вплоть до площадной брани: ведь сообщения-то анонимные, а хамы всегда найдутся…
— Понятно… — Лин вздохнула,— Тяжко с вами, ребятки… У нас я такого случая не припомню… А вот что будет в такой ситуации… — Она на несколько секунд
задумалась, потом спокойно так проконстатировала: В такой ситуации у нас будет зафиксировано нарушение правил работы с системой, следствием которого будет лишение права доступа к обсуждениям. То есть — пожизненное лишение права участия в данной 'конференции'. Решение принимается… по Вашему — 'модератором', у нас это называется 'инспектор'… а утверждается простым голосованием в течение недели. Инспектор предлагает 'отлучить' автора такого-то сообщения, а остальные отвечают 'да' или 'нет' — но уже прямо системе. Она и отключит источник-нарушитель, если в течение недели будет больше 'да', чем 'нет'. При этом ни инспектор, ни голосовавшие не знают настоящего имени отключаемого — они просто ссылаются на тот псевдоним, под которым он нахулиганил. Если большинство проголосует — система его отключит. И он нее сможет впредь выступать в обсуждениях ни под этим псевдонимом, ни под каким-либо иным, ни под своим настоящим именем. Восстановить это впоследствии очень сложно — ему прийдется выступать в средствах массовой информации с заявлениями о раскаянии, а это стоит немалых денег… Потом прийдётся делать повторный запрос 'всем' от инспектора — если тот не возражает, конечно… И — снова голосование, причём — за счёт виновника… Эта процедура, я думаю, не по карману никому из известных мне людей. — Лин улыбнулась: Видишь, как всё просто…
— Особенно, если инспектор имеет основания кого-то лично ненавидеть…
Лин изумилась:
— Зачем? — Потом, малость поразмыслив, продолжила: Туда не выбирают тех, кто умеет просто так кого-то ненавидеть… Ну, а кроме того — не забывай, что автор сообщения никому неизвестен — известно только то, что именно он сделал… Поэтому и решение принимается, 'не глядя на лица'… И — не инспектором…
— Ну, чтобы система могла впоследствии отключить виновника, она сама-то должна помнить, от кого было сообщение… а если где-то в системе хранится такая информация…
— То её можно использовать не по назначению? — Догадалась Лин. — Не получится: доступ сложноват. Слишком много ступеней защиты. Говоря по-вашему, нужно 'купить' человек семь, каждый из которых попал на свое место путём голосования, при котором ему никто не высказал недоверия. Сложно…
— Так ведь и попасть туда сложно: трудно ведь не иметь врагов… Не выйдет ли, что туда просочился такой умелец, что умеет вертеть окружением, как хочет?
— Понимаю… — вздохнула девчушка, видимо, окончательно утомившись 'ушлостью' землян,— да только при высказывании недоверия нужно аргументировать, указывать причины… И всё это потом проверяется… Понимаешь… При существовании такой системы… никто не может в общественной жизни буквально шагу ступить бесконтрольно… Хочешь заниматься общественной деятельностью — будешь жить на виду. И самые жаркие дебаты у нас,— Лин улыбнулась,— как раз о том, что следует считать общественным, а что — личным… Личное-то контролировать никто не вправе… Кроме служб безопасности, да и то — санкционированно…
— Ну, так они между собой договорятся… — махнул рукой я.
— Слушай, давай прекратим эту тему… Не договорятся. Не было пока такого за последние несколько веков. Я помню четыре попытки — и все были пресечены уже на первом или втором уровне защиты, а их всего семь, и — чем выше уровень, тем изощреннее защита. Я ведь тебе 'на пальцах' всё рассказала, а там всё гораздо сложнее… Существует масса проблем при увязке прав личности и прав общества — как личность должна иметь возможность не быть гонимой, так и общество должно иметь возможность избавиться от личности, создающей всем проблемы. У вас это — в зародыше, на уровне примитивов. У нас, хвала Всевышнему, малость получше. — Лин виновато улыбнулась: Вот я, в частности, и выискиваю здесь варианты подобных проколов, до которых никто не додумается у нас — в силу своего воспитания; но — защита от которых должна быть предусмотрена в системе… На всякий случай…
— На какой?
— А если кто-то от вас проберётся на Челлу? — Лин рассмеялась. — А вообще — 'бережёного Бог
бережёт' — так у вас говорят?
— Так… Ну, ладно — не будем, так не будем… Но ведь система связи — это ещё не всё?
— Разумеется. Следующим этапом стала единая система лицевых счетов всех граждан планеты.
— Ну, у нас есть умельцы, предлагающие это сделать на основе Internet…
— Невозможно. Точнее — нельзя. Сделать-то можно, но ведь и сломать — совсем несложно. Собственно — я думаю, что ты сам за пару минут предложишь более одного варианта, как именно это можно сделать… — Лин развела руками: так что — сам понимаешь…
— У вас сделали… — безразличным тоном, пожав плечами, проконстатировал я.
— Повторюсь: наша система связи контролируется структурой, имеющей власть планетарного масштаба и мозги соответствующего уровня. Система связи была изначально защищена лучше, чем предыдущие разрознённые системы даже самих служб безопасности… Ими же, кстати, и тестировалась, ими же и контролировалась, в тесном сотрудничестве с ними и проектировалась… Таким образом, любой абонент системы — вне зависимости от его уровня — имеет практически абсолютную гарантию секретности его информации в системе. Доступ к чужой информации — штука настолько серьёзная, что для разрешения оного нужно совместное решение нескольких различных структур… Чтобы его получить — нужны очень веские основания… К тому же — система всегда сообщает владельцу информации о таких доступах, хоть и не всегда — сразу.
— Например?
— Например, если речь идёт о подозрении на участие в организации государственного переворота — подозреваемый узнает о доступе к его данным только после завершения расследования — когда либо с него снимут подозрения, либо — передадут дело в суд. Сразу после получения повестки он получит доступ ко всей 'истории' — кто, когда и что у него 'читал'. Конечно, некоторое ущемление прав личности имеется — но, согласись, безопасность планеты того стоит.
— А бывало?
— Что именно?
— Доступ по подозрению в перевороте?
— Да не в перевороте… — Лин улыбнулась: по подозрению в участии в организации переворота… Я помню три случая. Все три оказались необоснованными.
— А как подозреваемые?
— Два — ничего: просто 'пожали плечами'. А третий — поседел. И сердечко пошаливать начало… Успокоился только тогда, когда ребята приехали к нему со всеми документами и показали, из-за чего всё началось… Потом долго удивлялся и разводил руками — дескать, 'надо же'…
— А из-за чего?
— Женщина. Бывшая жена. Мстительная и глупая. Своеобразно проинтерпретировала несколько его писем и отдала 'в службу'. Ребята переполошились, получили разрешение на доступ, полгода просидели — и ничего. Решили послушать саму 'подружку' — а она торжествует, аж светится…
— Не понял — что значит 'подружку послушать'?
— А парапсихологически. К Джерри, кстати, обратились — представились, сказали, что есть объект, психологическое состояние которого их интересует… Он её 'послушал' и говорит: 'наиболее весомая составляющая — торжество по какому-то личному поводу'. Они тогда переглянулись — догадались, в чём дело; ну, всё ему и выложили. У него глаза от изумления 'на лоб вылезли' — так кажется? Ну, он с таким недоверием ещё к этому отнёсся — может, чего ребята напутали… А как послушал её поподробнее — так всё и выплыло.
— А почему обратились именно к нему?
— Они обратились к системе. Она сформировала список всех лиц, имеющих паранормальные способности, затем оставила в этом списке тех, кто никогда с этой дамой не бывал одновременно в одних и тех же населённых пунктах и не имел никаких отношений… Из этого списка система обычно предлагает на выбор трёх наиболее квалифицированных. Ребята 'ткнули пальцем' наугад — попали на Джерри. Вот и всё. Дальше им предстояла обычная следственная работа — надо было доказывать её вину и приносить извинения 'бывшему мужу'.
— А что тут доказывать? — Пожал плечами я. Лин удивлённо вскинула брови:
— Ты что — предлагаешь основывать
обвинение на показаниях парапсихологов? Хм… На Земле так можно всю цивилизацию истребить… У нас как-то такая возможность обсуждалась — но заглохло что-то, решили пока оставить всё, как есть… Сейчас я уже отослала материалы — с категорическим 'против', с описанием ваших общественных отношений и, соответственно, вариантов фальсификации оценок парапсихологов. Думаю, даже при наших общественных отношениях в ближайшие пару столетий парапсихологические исследования не смогут быть поводом для юридических обвинений. Следователь может их использовать в своей практике — но суд признает только очевидные факты, видимые обычными людьми или приборами с общеизвестным принципом действия, научить пользоваться которыми можно любого грамотного человека… Остальное — 'от лукавого'… — улыбнулась челланка.
— Ох… Ну, ладно… Сделали лицевые счета в системе, а потом?
— Потом — все банковские операции. Теперь все виды сделок можно было делать непосредственно в системе. Каждый имел два счёта — 'производственный' и 'личный'. С 'производственным' он работал при выполнении всех производственных операций — например, при любой передаче материальных ценностей на производстве, при получении дохода от своей деятельности и так далее… А на личный — сбрасывал то, что собирался потратить 'на себя', 'на семью' — 'на жизнь', как у вас говорят… На любом заводе любая переданная с рук на руки железяка тут же 'меняла своего хозяина' и в системе, что сопровождалось перечислением её текущей цены со счета нового владельца на счёт старого… Постепенно понятие 'предприятие' утратило прежний смысл. Ни один работник не был привязан к какому-либо конкретному производственному процессу, как это происходит сейчас у вас — вы просто пытаетесь этим снизить сложность управления, но зато снижаете и его эффективность… А с введением таких счетов многие начали работать в трёх-четырёх разных производственных процессах, причём — часто в разных ролях и на разных 'предприятиях'… Потом понятие 'предприятие' постепенно почти совсем 'рассосалось' и практически вышло из употребления… Сейчас есть масса лиц, готовых выполнять ту или иную работу — это называется 'рабочая сила'. Есть масса лиц, занимающаяся организацией производственных процессов — это наиболее способные из бывших 'управленцев' — иные просто разорились… Есть масса лиц, занимающихся финансированием производств с целью получения прибыли — это наиболее умные из бывших банкиров — иные тоже разорились… В последнее время большинство людей имеет доходы от многих, причём — совершенно различных видов деятельности.
— То есть?
— То есть — сейчас ни у кого уже не вызывает удивления, когда один и тот же человек работает по найму — в животноводческом комплексе соседа, ветеринаром, например; при этом он же организовал собственное производство — вторичных продуктов животноводства, например; да к тому же финансирует, скажем, строительство дорог в своём районе…
— И часто такое бывает?
— Это уже стало нормальной практикой. Вот мой отец — хирург, известный не только на всей планете, но и за её пределами — не гнушается разводить цветы и продавать рассаду, с одной стороны, и — финансирует полностью детский дом для детей погибших семей космонавтов — с другой стороны. Понимаешь, у нас как-то давно уже пропало то дурацкое 'успокоение от больших денег', которое так распространено на Земле… Он, при его квалификации, за одну операцию получает от медицинского управления столько денег, сколько не получит от продажи цветочной рассады за всю жизнь. Но — все в нашем посёлке знают, что самые лучшие и самые экзотические цветы — у Эдинсонов… Вот и выходит, что он у меня — и лекарь, и ботаник, и финансист… Один — в трёх лицах… — Лин широко улыбнулась. — И большинство ведёт себя примерно так же. По крайней мере, если вдруг 'рухнет' один источник дохода — не будет паники: останутся другие… Поэтому все и стараются иметь несколько разнотипных видов деятельности… По крайней мере, чтобы не разориться 'вдруг'… Ну, а система не возражает — она просто учитывает финансы, вот и всё…
—
Мда…
— Кстати,— встрепенулась Лин,— подобную систему уже вполне можно было бы создать у вас… и я не совсем понимаю, почем вы медлите… Технических проблем, по крайней мере, не видно… Помнишь, сколько времени вы с Алексом угрохали на отработку проблем, возникающих при скоростной обработке больших объёмов информации? Результаты, кстати, были приемлемы даже по нашим меркам…
— Помнить-то помню… Только — кому это теперь нужно? Перестройка развалила крупное производство, низведя управление им до 'колхозного' уровня… И теперь говорить об этом с кем бы то ни было — просто смешно…
— Не так всё просто… Я думаю, что твои работы могли быть попросту преждевременны… — Задумчиво произнесла Лин. — Скажи… тебе не приходило в голову, что в природе просто существует такая подсистема, которая 'притормаживает' развитие знаний общества в опасных направлениях?
— Хм… интересная мысль… Что ж — может быть. Допустим.
— Ну — допускать тут нечего, оно на самом деле так и есть… — Ухмыльнулась челланка.
— Не спорю,— отмахнулся я. — Но только — что может быть опасного в этих технологиях? Что они могут принести, кроме пользы? В виде скорости, надёжности и экономии ресурсов? К тому же — они все работают на уже имеющемся оборудовании, ничего 'сказочного' или 'завтрашнего' или баснословно дорогого для них не нужно…
— Да нет, технический уровень тут, видимо, не при чём… — немного помолчав, задумчиво продолжила Лин,— Проблема в другом… Преждевременны они могли быть не потому, что вы недостаточно развиты технически или экономически… Преждевременны они могли быть потому, что вы ещё не доросли до того, чтобы вам это было можно…
— То есть? — Выпучил глаза я.
— Дело, видишь ли, может быть, например, в том,— медленно, продолжая обдумывать, продолжала челланка,— что ваше общество чересчур склонно к тоталитаризму… А разработанные вами технологии позволяли бы государству иметь безупречный инструмент поддержки тотализации… И поэтому здесь мог сработать тот же закон защиты, что и в случае с общей теорией поля… Механизм проявления был иной, но суть — в том же: природа опять явно тормозит развитие человеческих знаний в той области, где они могут направить развитие цивилизации не туда, куда следует… Кто знает — может, и такая вот глобальная система у вас не создаётся только потому, что это пока не нужно…
— Не нужно? Кому?
— Природе… — пожала плечами Лин.
— Не понял?
— Видишь ли… Природа на самом деле несколько более разумна, чем у вас принято считать… — с лукавой усмешкой продолжала моя собеседница. Поэтому она порой и вмешивается в развитие цивилизаций… Ваши знания об этом пока в зачаточном состоянии, на уровне отдельных догадок о самом факте существования 'подобных феноменов'… Так что — не удивляйся… Когда-нибудь, может — уже в самом недалёком будущем, вы тоже создадите подобную систему… У нас это позволило сократить расходы на учёт и управление до 1-2% дохода… В вашей стране на этом теряется более половины дохода, в более умных странах — в лучшем случае четверть… Это — баснословно много. Не говоря уже о том, что все структуры, которые должны 'наводить порядок', борются не с причиной, а с её следствиями… Если вообще борются, а не имитируют этот процесс с целью получения незаработанных денег… У нас это тоже было. И это было одним из основных аргументов в пользу построения такой системы…
— А потом?
— А потом… Система сама позаботилась о том, чтобы те, кто никому не нужен, автоматически остались без денег: им просто никто не платил. А вымогать они уже не могли: проект учитывал эту возможность, и службы безопасности очень 'плотно' этим занимались, оттесняя 'опасный контингент' в 'дальние зоны'…
— Что за зоны?
— Расскажу чуть позже. Просто с какого-то момента наши светлые головы в верхах поняли, что нормально функционирующее общество не может жить без строгого контроля — в том числе и финансового, но этот контроль людей утомляет. Для того и создавалась
система, чтобы освободить людей от скучных и неприятных функция контроля. Потом — разрослась. Сегодня это — всеобъемлющая система передачи и сервисной обработки информации. Кстати, это дало возможность выровнять уровень знаний членов общества — каждый может развиваться в меру своих возможностей: доступ практически ко всем знаниям неограничен. Есть, конечно, информация, к которой можно получить доступ, только сдав экзамены на какой-то оговорённый перечень областей знаний… Понятно, что ученику первого класса средней школы, прилетевшему с Земли,— Лин широко улыбнулась,— никто сразу не даст доступ к информации о ядерной энергетике, о местонахождении мест хранения ядерного топлива и так далее… Но — любой челланин в ранге эксперта по ядерной энергетике или преподавателя по данной тематике в любом учебном заведении имеет доступ к этой информации. И сам же следит за её санкционированным распространением — среди своих студентов, например… Кстати, выравнивание уровня знаний общества очень много дало — представь, что в обществе нет ни одного человека, оспаривающего твоё право не быть им униженным, например… Это немало… Если у вас есть люди, письма которых невозможно читать из-за невероятного количества грамматических и стилистических ошибок — у нас, хвала всевышнему, трудно найти человека, неспособного самостоятельно отремонтировать практически любое бытовое оборудование. Теорию, по крайней мере, все знают уже к совершеннолетию, а если практических навыков окажется недостаточно — можно легко связаться с консультантом — производителем… Вызов же кого-либо 'на дом' или доставка оборудования куда-то 'для ремонта' — явление чрезвычайно редкое… Кстати, во многом благодаря именно выравниванию знаний общества мы и сумели выбраться в дальний космос… Сегодня система уже трансгалактична: она охватывает не только несколько планет близлежащих звёзд, но и обслуживает такие экспедиции 'на край света', как наша…
— Интересно… И до сих пор никто не сумел её 'завалить'?
— Не сумел. — Расплылась в улыбке Лин. — Хотя и пробовали, конечно…
— Ну, и?
— Понимаешь… Нормальный человек, воспитанный в приличном обществе… Не может 'сильно захотеть' сломать такую систему… Он просто… придёт в ужас от того, чем это кончится для всех тех, кому она нужна… В этом и состоит первый уровень защиты…
— В чём?
— В воспитании членов общества — с пелёнок. Если человек с детства привык творить, испытывая при этом удовлетворение, временами переходящее в наслаждение — он уже практически неспособен ломать… Тем более — продукт своего труда… А поскольку система построена так, что в её развитии участвуют в той или иной мере практически все — захотеть её сломать может, разве что, только маньяк…
— Бывает?
— А как же! Психиатрия — штука тонкая… Как бы ни было развито общество, недовольные всегда останутся… И одним из путей проявления этого недовольства бывают попытки взлома системы.
— Успешные?
— Пока — нет. Уровней-то — семь, один другого изощрённее… А о том, сколько их и каковы они — мало кто знает… Есть, правда, люди, которым доставляет удовольствие доказать несовершенство системы — тоже своего рода шизофрения… Так им ребята из службы развития системы платят за каждый обнаруженный 'прокол', причём — немалые деньги… Эти 'взломщики' часто имеют доходы, соизмеримые с доходами разработчиков…
— А как это выглядит юридически?
— Взломщик получает разрешение на попытку взлома, в котором ему, кстати, не вправе отказать. Работать он должен только в помещениях служб безопасности — чтобы его действия не мог отследить тот, кому действительно нужно взломать систему для каких-то меркантильных целей… Если попытка удачная — он показывает, что можно сделать в системе подобным образом и — получает кучу денег, если неудачная — сначала просто 'остаётся с носом', а потом, после нескольких неудачных попыток, ещё и будет вынужден платить за аренду помещения и оборудования, принадлежащего службам безопасности.
— Это много?
— Не очень. Но —
неприятно, согласись…
— И насколько успешной может быть такая деятельность?
— Ломают обычно какой-то один или два уровня, рекорд — три: больше пока не ломал никто.
— Три первые?
— Не обязательно: если ему доверяют, как личности — могут дать три последних, или — вразброс, на его выбор.
— Хм… Неглупо… А как с сообщением системе заведомо ложной информации?
— Ответственность за достоверность всегда несёт поставщик информации. Это — общее правило… Так, если я сообщаю системе, что контейнер с собранными на Земле образцами доставлен, а я его даже не отправляла — это очень серьезное нарушение, уровень — 'дезинформация системы'. После второй-третьей такой 'штуки' я в космоцентр больше не попаду. Никогда.
— Почему 'никогда'? А если это была ошибка? Надо ведь разобраться?
— Ошибка может быть, если я отправила его в третье отделение, а сообщила, что 'в пятое'. Это — уровень 'халатность'. На второй-третий раз я потеряю уровень 'самостоятельного разведчика', а потом могу и потерять работу вообще. А разбираться… Вот первые два-три раза и разбираются… И, если окружающим непонятно, как можно было такое сделать — значит, ищи других, которым это будет понятно. Там и работай. Но — на тебе уже навсегда остаётся пятно 'халатник' или 'дезинформатор': какой уровень доверия к тебе после этого — нетрудно представить…
— Мда… — я задумался. Девчонка говорила просто, легко, без напряжения — как говорят об обыденных и хорошо знакомых вещах. В то же время было видно, что она говорит очень мало, описывая, похоже, только видимую часть огромного айсберга, именуемого 'система'. Для неё всё это было легко и привычно, для меня — ново и… в общем, не сложно, конечно, но… как-то… не знаю… Сначала я воспринимал это всё с немалой долей недоверия, потом, видя её спокойные и уверенные ответы, вынужден был принять всё услышанное за факт… Факт поразительный… И в то же время — вынужден был признать, что наше общество имеет более, чем достаточно сил и знаний для создания такой системы… А мешают только чисто политические да, извините, жлобские интересы тех, от кого зависит принятие 'исторических' решений… Обидно было, досадно… Да ладно…
— Кстати,— сказал я,— ты обещала рассказать что-то о зонах…
— Когда?
— Ты сказала, что службы безопасности оттесняли 'опасный контингент' в 'дальние зоны'…
— Понятно… — Лин встала, сладко потянулась. — Это — что-то типа ваших 'государств'. Просто государства обычно ограничены одной территорией, а зона — это совокупность многих территорий, имеющих общее законодательство. Нулевая зона, или 'элитная' — имеет самые строгие законы, 'дальние' зоны — то есть зоны с большими номерами — меньше регламентируют поведение граждан. Кроме того, есть ещё варианты: a, b, c — и так далее — они определяют территории с законодательными вариациями в пределах зоны. Поскольку эти вариации вряд ли представляют интерес для жителей других зон, о них вспоминают редко. Человек начинает жить в той зоне, в которой он родился, и имеет возможность свободно посещать две соседние — с большим и с меньшим номером. При условии, что не будет нарушать их законов.
— А если нарушит?
— 'Вылетит', как у вас говорят.
— Куда 'вылетит'?
— Из этой зоны — в ту, законодательство которой допускает его поступок.
— Надолго?
— Как решит суд. Бывает, что и навсегда.
— И ты, разумеется, законопослушная гражданка? — Попытался сострить я.
— Ну, не совсем… — Неожиданно прыснула Лин. — Я тоже однажды 'вылетела'… На пять лет…
— Не понял?!
— Что же тут непонятного… Просто в нашей зоне не принято бить по физиономии… Я же однажды не удержалась…
— Расскажи! — …Понимаешь, моя мать… Скажем так: будучи по натуре человеком добрым, нежным и ласковым, она вовсе не считала необходимым как-то скрывать эти свои качества… Может, отчасти и потому, что
такое её поведение очень нравилось отцу… Не всеми это, правда, воспринималось однозначно — не всегда ведь сразу поймёшь, что это: то ли — природная ласковость, то ли — желание сблизиться… В любовники, правда, к ней никто, насколько мне известно, так и не попал — что-нибудь соизмеримое с моим отцом встречается далеко не каждый день… а если и встретится — так ведь это, согласись, ещё само по себе не повод для сближения… Ну, а что касается её манеры поведения — так все окружающие об этом знали и весьма охотно поддерживали эту 'манеру' — понятно, что любой нормальный мужчина просто 'тает' от одной улыбки такой женщины…
— Какой?
— Посмотри на меня… затем попробуй себе представить более зрелую и более красивую женщину, уровень образования которой… по вашим меркам — где-то около 'доктора наук'… Затем представь, что она… как-то этак… почти нежно… беседует с тобой о чём-то… причём — с 'улыбкой Джоконды' на устах… Ручаюсь, что в конце вечера она может делать с тобой всё, что угодно… По крайней мере, если это не будет противоречить твоим взглядам… Хотя — вряд ли это может входить в её планы — просто она очень добрый и ласковый человек… Со всеми — кроме тех, кто ей неприятен…
— Представить сложно, но — охотно верю… По крайней мере, если уже в первый день нашего с тобой знакомства я себя практически не контролировал… представляю, что было бы, если бы ты тогда дала повод надеяться на большее…
— Ну, а её поведение нередко воспринимается именно так, как будто она 'даёт повод'… за исключением случаев, когда собеседник ей неприятен, конечно — тогда она ведёт себя 'посуше'… Бывают иногда и проблемы — например, когда в круг её общения попадает 'новенький'… у которого вдруг голова закружится настолько, что его может посетить мысль сблизиться с 'этой феей' ну 'прямо сейчас'… или — 'по крайней мере, не позднее сегодняшнего вечера'… Всем присутствующим 'старым знакомым' такие эпизоды обычно нравятся…
— Ну, а что потом?
— Обычно — ничего. Со временем — либо сами разберутся, либо — просветит кто-нибудь… А в том случае, о котором я пытаюсь рассказать… Это было на дне её рождения… Они сидели у окна, на диванчике… Потом мать с извиняющейся улыбкой, задумчиво этак произнесла: 'Простите, молодой человек… Но, согласитесь, что Ваши пожелания… или мечты… Для первого дня знакомства — мягко говоря, нонсенс…'- Мать ещё разок, как бы извиняясь, улыбнулась, слегка сжав на прощанье его пальцы; затем поднялась и подошла к своим друзьям. Все окружающие едва сдерживались, чтобы не 'прыснуть' со смеху… А он был взбешён… В мыслях у него всё давно уже 'состоялось'… Собственно, такой эпизод можно считать хорошей проверкой порядочности мужчины: если он действительно 'джентльмен' — он всегда оставляет за женщиной право не только 'решиться', но и 'передумать'… Здесь же — ещё даже не было повода сказать, что она 'решилась', а он уже всё за неё 'решил'… В какой-то степени его, конечно, жаль… Но мне почему-то всегда казалось, что мужчина должен вызывать к себе не жалость — а, по меньшей мере, уважение… На него же действительно было жалко смотреть… Подруги матери даже, помнится, шепнули ей что-то о том, что 'для данного конкретного юноши это было слишком жёстко…'… Мать, похоже, колебалась, не стоит ли ей сгладить ситуацию, например — пригласив его потанцевать, но… он принял решение уйти. Что ж — его право. Понятно, что кто-то из хозяев должен был сопровождать его хотя бы до выхода из дома… Матери это было делать просто смешно; отцу — двусмысленно как-то: таким образом он должен был показать, что обратил внимание на происшедшее, а это было бы глупо… В результате провожать его пришлось мне.
С одной стороны, меня душил смех, а с другой — я интуитивно не могла ему простить такого 'простого' обращения с моей матерью: она никогда никому не давала явного повода рассчитывать на какое-то 'особое' внимание с её стороны, всегда тонко чувствовала 'границу дозволенного', как у вас говорят… и очень аккуратно, корректно и даже… 'безобидно' как-то… 'успокаивала' излишне 'размечтавшихся' поклонников… То, как она
ему ответила сегодня, могло означать, по-видимому, что он решился на чуть ли не на 'прямое предложение'… что ей, разумеется, совсем не понравилось. Я, естественно, не смогла удержаться — 15 лет всё-таки… и что-то съязвила насчёт того, что не всем, дескать, везёт в любви… Бестактно, конечно… Но он это, по-моему, заслужил. Я до сих пор так считаю… В ответ он выдал нечто о 'женском коварстве', о непредсказуемости, о 'проституции чувств' — и ещё какой-то бред о возмущавших его явлениях, ввернув где-то и нашу семью… Я просто опешила от такой наглости… и влепила ему пощёчину. Никогда в жизни этого не делала — ни до, ни после… А тут как-то само собой получилось — очень точно, звонко, полновесно… Отпечаток получился алый такой, качественный…
— А он?
— Да что он — он постоял секунду, ошарашенный… Потом взвизгнул как-то неестественно, и, как ошпаренный, выскочил на улицу.
— И всё?
— Нет, почему же… Выскочив, он вызвал службу безопасности и сообщил о моём 'хулиганском поступке'…
— Не понял?
— Что же тут непонятного… Если у мужчины может повернуться язык оскорбить отказавшую ему женщину — стоит ли удивляться тому, что он может сделать заявление о 'хулиганском поступке' пятнадцатилетней девчонки…
— И чем кончилось?
— Ну, чем… Как в нашей (элитной), так и в первой зонах рукоприкладство запрещено категорически… Ближайшая зона, законодательство которой признавало право женщины наградить мужчину пощёчиной, была вторая… Следовательно, я должна была перебираться именно туда…
— А разве ты была совершеннолетней?
— У нас в законодательстве нет такого понятия… Просто, если 'отселяемый' не в состоянии ещё себя обеспечивать — семья 'имеет право следовать с ним'…
— Ничего себе…
— Зато нет возможности оставить преступление без наказания, спрятавшись за 'несовершеннолетие' преступника…
— Или 'преступницы'?
— Или 'преступницы'…
— Ты что, себя действительно таковой считаешь?
— А ты — нет?
— Но ведь это надо было сделать!
— Поэтому я и сделала.
— И считаешь себя преступницей?
— Подожди, дорогой… Ты, кажется, пытаешься произвести 'подмену понятий'… Мне эти ваши 'Земные приёмы' что-то не нравятся… Скажи: что такое, по-твоему, 'преступник'?
— Человек, преступивший Закон.
— Так я ведь именно это и сделала. В Законе сказано, что нельзя дать человеку по физиономии — а я это сделала, и очень удачно.
— Интересно… а что ты должна была бы сделать… если бы действовала 'в соответствии с Законом'?
— Я должна была выставить ему в системе обвинение в непорядочности.
— То есть?
— …Если кто-то недоволен чьим-то поведением, то он вправе выставить тому обвинение.
— Каким образом?
— Просто войти в систему, указать идентификатор того, кто ему не понравился, повесить ему на 'доску объявлений' текст обвинения. Этот текст будет доступен всем, кто будет общаться с этим человеком в системе. Если я 'крепко обижена', то могу сделать его 'бессрочным'.
— То есть?
— Пожизненным. Правда, это немало стоит…
— Сколько?
— Месяц дохода того, кто обвиняет. При этом доход система исчисляет сама, по результатам последнего года.
— А если это дороговато?
— Не вешай 'пожизненного' обвинения. Наиболее часто встречаются 'годовые'. Система их автоматически 'снимает' по прошествии года…
— И сколько они стоят?
— Доход одной недели. Исчисляется так же.
— И — что, всякий раз, когда кто-то хочет пообщаться с 'обвиняемым', этот кто-то должен читать все вывешенные бедняге обвинения?
— Читать не должен, но текст он увидит. При этом первым он увидит самое 'свежее' обвинение, а последним — самое 'древнее'…
— Но ведь так можно просто не дать человеку работать!
— Можно. Если сам будешь работать только ради этого. Не забывай, что это стоит денег. Да и расценки могут меняться — в
зависимости от интенсивности подачи обвинений. Если эта практика станет 'повальной' — расценки мгновенно взлетят так, что ситуация 'утихомирится сама собой'… Кстати, за подачу обвинения, не соответствующего действительности, можно 'вылететь' в такую зону, где даже доступ в систему ограничен…
— А кто это решает?
— Суд, на основании решения арбитража 'о несостоятельности обвинения'. Если кто-то сочтёт выдвинутое ему обвинение несостоятельным — он вправе обратиться в арбитраж. Если в результате разбирательства будет доказана безосновательность обвинения — оно будет снято, на его месте будет просто сообщение о том, что имеется обвинение, хранящееся в системе под номером таким-то, снятое решением арбитража от такого-то числа. При этом все услуги арбитража оплачивает, естественно, сторона, признанная неправой.
— А 'купить' арбитраж?
— Ну, Земляне… Скажем так: сложно. Подавая иск, никогда не знаешь, кто конкретно будет заниматься этим делом. Система выбирает арбитров самостоятельно, чисто случайным образом… Чаще всего в группе из пяти-семи человек слышали что-то друг о друге не более трети участников…
— А почему — арбитраж, а не суд?
— Так ведь речь идёт не о преступлении, а о споре… о несходстве взглядов… Судить здесь не о чем… А арбитры могут снять обвинение только на основании того, что 'приведённые в нём факты не соответствуют действительности'… Или — не снять… в противном случае.
— А если на основании этого обвинения человек потерял рынок?
— Если обвинение состоятельно — это его проблемы… Для того такая возможность и предоставлена… А если несостоятельно — после решения арбитража он может подать в суд иск о возмещении убытков…
— Бывает?
— Редко…
— Почему?
— Во всей системе, за два года моей работы в группе статистики, было только два обращения в арбитраж…
— И?
— Оба отклонены. Причём, поскольку в функции нашей группы как раз это и входит, мы проводили негласную проверку обоих случаев. Там действительно всё правильно… В первом случае человек обиделся, наговорил дерзостей, а оскорблённый собеседник весь текст привёл дословно в обвинении… Джерри ночью 'почитал' обвинённого — всё дословно… именно так и было…
— 'Почитать' — морально?
— В данном случае — безусловно… Управление статистики в системе должно 'вычислять' все 'проколы' любых органов системы управления… В том числе — и арбитражей, естественно… Не с целью наказания или преследования, правда — иначе работающие у нас люди получили бы слишком большую власть… А это опасно…
— Тогда — зачем?
— С целью дальнейшего совершенствования системы. Мы передаём все сведения ребятам из управления системотехники, а те потом 'рихтуют' логику системы так, чтобы в дальнейшем такого не происходило… Именно — в дальнейшем…
— Каким образом?
— О… Это — 'сложный процесс придумывания новых заморочек', как они сами объясняют… Ну, а официальный термин — 'программирование законодательства'… Там прожжённые юристы и асы системотехники придумывают 'разные заморочки', чтобы максимально усложнить жизнь тому, кто создаёт проблемы для других, и, в то же время — чтобы все остальные в своей жизни с такими 'заморочками' не сталкивались… Тоже интересная работа… Наш командор, кстати, входит в группу экспертов этого управления…
— То есть?
— То есть его в любую минуту могут привлечь к принятию какого-нибудь решения в этой области…
— Но ведь он сейчас здесь?
— Так что же? Связь-то работает…
— Н-да… Хорошо, а второй случай?
— Ты о чём?
— О том, что 'было два случая обращения в арбитраж'…
— А… Второй — это моя 'пощёчина'…
— Не понял?
— Понимаешь, когда он обратился в службу безопасности… мне предложили 'без суда', на основании 'однозначно явного для всех присутствующих нарушения Закона', самостоятельно покинуть пределы зоны. Отец был жутко возмущён 'этим слизняком', как он выразился… Но — Закон — не
дышло, не вывернешь, чтоб по-твоему вышло… Хоть он — и человек с мировым именем, хоть и знают его практически во всех медицинских заведениях планеты… В конце концов всё 'утряслось': оказалось, что в той зоне, куда мне предстояло переселяться, работает его хорошая знакомая, коллега по каким-то просто фантастическим исследованиям… Очень мудрая женщина… Мать она, правда, видела всего пару раз; но, когда ей объяснили проблему, реакция была однозначной: 'Ради Бога — пусть девочка поживёт у меня, а там — что-нибудь придумаем…'. Таким образом моя семья не была вынуждена переезжать, а я в свои 15 получила возможность 'посмотреть мир'…
— Ну и как?
— Интересно было… Правда, люди во второй зоне — практически те же. Может, даже более 'настоящие'. Не 'лакированные'. Собственно, там я и Джерри встретила… так что — в жизни, наверное, нет ничего случайного…
— А сейчас?
— Что 'сейчас'?
— Сейчас ты — в какой зоне?
— В любой…
— Не понял?
— Работая в главном управлении статистики, я просто вынуждена бывать практически во всех зонах…
— А живёшь где?
— На Земле,— улыбнулась она.
— А серьёзно?
— Ну, через два года моего 'изгнания' та женщина подала за меня запрос на переход в первую зону… Дескать, разделяю я её законы — чего уж там… Заявление, понятно, было удовлетворено — все, кто был причастен к принятию решения, знали о причинах изгнания — так что другого решения и быть-то не могло… Ну, а поскольку она работала в первой зоне, а жила — во второй, то она просто изменила мой официальный адрес на свой рабочий — вот и всё. Теперь 'впереди' осталась только 'высшая' или 'элитная' зона — моя 'исходная'. Ну, а поскольку все 'простые смертные' могут беспрепятственно бывать в 'соседних' зонах (если не нарушают их Законов, разумеется), то с этого дня я получила возможность запросто путешествовать от её дома до дома своих родителей без сопровождения…
— Не понял… А раньше?
— Раньше я могла сама добраться только до её работы, то есть — в соседнюю, первую зону… Чтобы попасть к родителям, мне нужно было связаться с ними, чтобы они забрали меня с собой — в любой зоне, кроме 'своей' и 'соседней' простой смертный не может находиться без сопровождения 'пригласившей стороны'…
— Так это, в принципе, нельзя назвать 'изгнанием' в чистом виде?
— Где-то так… Действительно, любой человек может быть приглашён в любую другую зону — кем-то из тех, кто там живёт постоянно… Просто — во-первых, как я уже говорила, он не может там находиться один, без пригласившего — его могут запросто остановить на улице и тогда уже лишить права вообще бывать в этой зоне; а во-вторых — за все нарушения закона как он сам, так и пригласивший его несут равную ответственность…
— То есть — за грехи приглашённого сам пригласивший может 'вылететь' из своей зоны?
— Разумеется…
— И куда?
— Туда, где такие действия считаются допустимыми.
— А если таких зон нет?
— Ну, это — вряд ли… Разве что — убийство… или ещё что-нибудь 'тяжёлое'… типа 'насилия над личностью'… Тогда — 'тюрьма'…
— То есть — гектар грунта и лопату в руки?
— Да.
— И часто так бывает?
— В тех зонах, где я росла — не помню ни разу. Вообще же 'пополнение тюрем' составляет примерно человек пятьдесят — сто в год…
— По всей планете?
— Да, конечно… Содержать такие заведения для какой-либо одной зоны было бы глупо — 'приток' слишком неравномерный… Я бы даже сказала: 'статистически непредсказуемый'.
— Н-да… Но мы снова 'уклонились от темы': так что там с арбитражем?
— Ну, сначала 'слизняк' был полностью удовлетворён моим изгнанием. Затем, увидев меня одну на улице в 'элитной' зоне, снова, похоже, воспылал жаждой мести и вызвал службу безопасности. Ребята подошли, представились, извинились, попросили идентификационную карточку…
— А это ещё что?
— Типа вашего паспорта… При её наличии можно получить любую
информацию о человеке…
— Хм… Интересно, чем он аргументировал свое повышенное к тебе внимание?
— Заявлением о несоответствии моего уровня и зоны пребывания… И предположением об использовании чужой идентификационной карточки, поскольку мне пришлось пожертвовать для идентификации ДНК аж один волос…
— Зачем?
— Чтобы устранить подозрения в том, что я — это не я…
— Это долго?
— Нет, у них компактные карманные анализаторы, за пару секунд они выдают соответствие 'волоска' и 'карточки'… Или — несоответствие…
— Ну, и как?
— А никак. Он просто побелел, когда ребята спросили, зачем он ввёл их в заблуждение… Трусоватый тип… В принципе, ему это грозило просто 'оплатой их услуг' — это примерно недельный заработок… Ну, и 'плюс единица' к его 'счётчику недостоверности'…
— Что это?
— Одна из характеристик личности в системе. Отражает количество ситуаций, в которых данный человек оказывался вот так вот 'явно не прав'… Обычно на неё не обращают внимания, но при обвинениях в суде значение этого счётчика может быть использована обвинением, как отягчающее обстоятельство…
— Может, ему что-то подобное и предстояло?
— Ну, не только одна '+1', но и с десяток оных особой погоды в суде не сделают… Десятка два-три — это уже ощутимо: такое количество 'проколов' бывает не часто…
— Так чего же он?
— Не знаю… Я в своей жизни таких типов больше не встречала… По крайней мере — на Челле… Не только в элитной зоне, но и в зонах 8-9 уровней… Собственно, 'мальчики из безопасности' тоже оказались весьма озадачены… Настолько, что пригласили меня к себе 'на чашечку кофе', как у вас говорят. Ну, там они и выпытали у меня всё, что хотели об этом узнать… Извинились, но — тут же абсолютно всё в системе проверили. На прощанье каждый с извинениями пытался 'целовать ручку' (это — 'по-вашему', у нас в таких ситуациях принято 'нежно обнять' — буквально не прикасаясь, то есть — более осторожно, чем во время танца, да 'прикоснуться виском к виску') и оставить 'на память' свой идентификатор… То бишь — попросту познакомиться. Пригласили бывать на их 'базе отдыха' — когда пожелаю… По-моему, они были просто в восторге от этой истории. В конце концов их 'бригадир' — седоватый уже мужчина, где-то в возрасте моего отца,— посоветовал мне 'повесить обвинение' — надо же его как-то 'достать' законным путём… Объяснил, как это делается и — предложил профинансировать. Ребятам предложение понравилось — по крайней мере, сказали, что 'поддержат, если что'… в финансовом смысле…
— Поддержали?
— Отец не захотел. Сказал, что за такие вещи каждый должен платить сам.
— Но ты ведь тогда ещё не имела дохода?
— При исчислении дохода члена семьи неважно, кто сколько принёс — доход исчисляется, как средний 'доход на человека' в семье… Можешь себе представить доходы моего отца и, соответственно, сколько мы за это заплатили… Естественно, что отец пожелал 'пожизненно'… А текст мы составляли целый вечер, всей компанией…
— Какой компанией?
— Собрались почти все, кто был на том дне рождения… В тот день этому 'событию' не придали значения — всё было почти естественно… Ну, а потом, когда меня депортировали,— все, кто знал об этой истории, просто порвали с этим типом отношения — вот и всё. Последняя же его выходка на улице настолько всех возмутила, что 'народ возжелал мщения…'. Текст тщательно 'вылизывали' — чтобы к нему невозможно было придраться в случае обращения в арбитраж… И слава Богу. Потому что в арбитраж он обратился.
— И?
— И в системе, кроме текста моего обвинения, содержащего, в частности, фразу, за которую буквально все прочитавшие её мужчины были готовы носить меня на руках, появилось коротенькое сообщение типа 'протест по данному обвинению был отклонён арбитражем'. А далее, в нарушение всех правил о 'конфиденциальности арбитража' — список всех арбитров поимённо. Такого выражения презрения к 'истцу' история планеты ещё не знала… Так что я — 'своего рода
знаменитость' на Челле…
— Н-да… А что за фраза? Которая так мужчинам нравилась?
— Что-то вроде того, что 'я считаю свои действия адекватными ситуации, совершёнными сознательно и не сожалею ни о поступке, ни о последовавшей депортации'… По-моему, их эта фраза просто свела с ума: часто, когда я появлялась в мужском обществе, мне приходилось слышать приглушённый смех да комментарий вполголоса об 'адекватном воздействии на физиономию потерпевшего' и ловить на себе восхищённые, поддерживающие да ободряющие взгляды — как старцев, так и юношей.
— А он?
— Он после этого просто перестал существовать, как член общества… С ним никто не хотел иметь никаких дел; естественно, что он не смог обеспечить финансово своё проживание не только в элитной, но и в любой сколько-нибудь приличной зоне…
— И чем же это ему светит?
— Уже 'высветило'…
— Что именно?
— 'Гектар грунта и лопату в руки'…
— За этот поступок? Не круто ли?
— Мне тоже казалось, что это слишком… Нормальным было бы его существование где-то на уровне последних зон…
— Так что же?
— Ребята из службы безопасности 'постарались'… После его обращения в арбитраж — не выдержали: сделали 'приписку к обвинению' (причём — тоже, как и юристы, с перечислением своих имён), которая оповещала о том случае на улице и о выдвинутом им против меня обвинении о якобы фиктивной идентификационной карточке (то есть, что я — это не я). Такое обвинение, вообще говоря, является одним из самых серьёзных… Если бы оно подтвердилось, я запросто могла бы оказаться на его месте… Ну, а так — 'приписка', сделанная ребятами, окончательно 'дорисовала' портрет. Поскольку ни о чём подобном никто никогда не слышал — понятно, что его стали избегать даже на нижних уровнях…
— Не жалко?
— Не знаю… В принципе, я была бы удовлетворена, если бы всё закончилось той пощёчиной… Всё остальное он создал себе сам — я там уже никакой особой роли не играла…
— Всё же и на Челле бывают такие 'сокровища'…
— Ну, во-первых, почему — во множественном числе? Этот случай был настолько уникален, что сделал имя Лин Эдинсон известным всей планете… А во-вторых — система всё-таки 'сработала', хотя 'шестерёнки провернулись' и с трудом… Благодаря чему, кстати, я имею Джерри — с ним-то я столкнулась во второй зоне…
— А изгнание? Тебя это не угнетало?
— Как тебе сказать… В общем-то — неприятно, конечно… Кому же понравится, если в родительский дом ты можешь попасть только 'за ручку с папой или мамой'… Но, с другой стороны,— пятнадцатилетней девчонке, по-моему, полезно вот так вот 'вырваться из дому'… Кстати, расстояние моего 'удаления' измерялось где-то… — Лин задумалась,— тридцатью километрами… Так что об 'угнетении' говорить не приходится… Кстати, недавно я узнала, что эта история имела ещё одно продолжение…
— Какое?
— В законодательные органы элитной зоны был внесён проект поправки, которая особо оговаривает 'право женщины ответить на нанесённое ей оскорбление пощёчиной'. Действуй эта поправка тогда — и меня бы не могли депортировать: факт оскорбления и доказывать-то особо не нужно было: куча свидетелей… Смешно, конечно… Посмотрим, чем это кончится.
— Думаешь, примут?
— Понятия не имею. Всё может быть… Но мне теперь, признаться, всё равно: пока я работаю в статуправлении, меня и депортировать-то смешно: вне зависимости от зоны проживания я могу находится в любой из зон 'по долгу службы'. Хотя… 'числясь' даже в первой зоне, я уже могла бывать с элитной по вторую и без 'статпривелегий'… — А остальные ваши где живут?
— Кто? 'Ребята из команды'?
— Ребята из команды…
— Кто — где… Джерри — недавно перебрался в первую, командор — в элитной…
— Почему в элитной? Престижа ради?
— Нет. Просто там спокойнее… даже на улицах шуметь нельзя… Поэтому все, кто работает в основном головой, предпочитают
эту зону… Тишина и безопасность — основная причина её привлекательности… Собственно, больше там ничего интересного и нет — даже 'развлекательные объекты' все находятся за её пределами…
— А остальные где обитают?
— В основном — во второй и в третьей. Это — самые 'нормальные', здоровые, естественные зоны… по-моему. Максимально 'природные'. Более высокие — чересчур зарегламентированы. Более низкие — чересчур непредсказуемы, там неуютно… В самых низких может допускаться, например, удобрения искусственного происхождения… А до пятой зоны это запрещено… В девятой разрешён даже слив неочищенных стоков… Правда, только в закрытые водоёмы, из которых всё это не может попасть в океан… А от седьмой и дальше возможно 'выяснение отношений' в публичном бою 'согласованным сторонами оружием'… Правда, в седьмой и в восьмой, если один из участников сделает другого инвалидом, то будет его пожизненно содержать… Поэтому в качестве 'оружия' обычно выбирают плети: безопасно… Реже — жерди… Смотреть на это бывает просто смешно… А бывает — грустно… Представь, как два почтенных 'отца семейства' привселюдно занимаются взаимной поркой… Глупость редкая… Но — позволяет избежать больших проблем, выливая накипевшее зло частями… понемногу 'стравливая пар из котла'…
— Часто такое происходит?
— Я видела дважды… Всего по планете — раза четыре, ну — может, пять в год… Как правило, стараются сделать видеозапись таких эпизодов и оставить в системе — чтобы у других 'петухов' было меньше желания 'петушиться'…
— Мда…
— Кстати, психоисторики утверждают, что, ежели таких 'петухов' не делать посмешищем, они могут стать опасными… У них со временем полностью атрофируется ощущение реальности, развивается мания величия и жажда власти… И получается тиран… Который, если сумеет дорваться до власти — натворит такого, что будут помнить много поколений… Войны и разруха — детский лепет в сравнении с теми опустошениями, которые они сумеют произвести в душах людей…
— Что-то типа Гитлера и Муссолини?
— Примерно… Хотя — легко проклинать Гитлера, Муссолини и им подобных, не замечая при этом, что жажда владычества и стремление к власти существуют в той или иной мере в сердце каждого из вас… Отсюда — не только войны, но и все классовые противоречия. Источник их — не вне, а внутри вас… И, пока источник не очистится — на Земле останутся смятение и ненависть… Война внутри вас — вот война, которая должна вас беспокоить, а не та, что вне вас — та есть следствие, но не причина… Вы и мир — отнюдь не две разные реальности. Вы и есть мир — не идеальный, а действительный… И, поскольку мир — это вы сами, следовательно, преобразуя себя, вы преобразуете и общество…
— Я что-то не совсем понимаю, что ты пропагандируешь…
— Я не пропагандирую… Пропаганда лжива. Пропагандируют идею, а не истину. Я просто пытаюсь указать на истину — там, где для меня она очевидна. А когда вам указывают на истину — это уже ваше дело, познавать её или нет…
— Слушай, а… попроще нельзя?
— Можно, конечно. Если не хочешь на самом деле понять… Я… порой поражаюсь, как удивительно бессильны бывают слова, упрощающие вещи… Бич вашего общества — непонимание. И — нежелание понимать. Как много люди бы сделали, если бы понимали! Как легко они могли бы изменить этот мир… — Лин с тоской смотрела куда-то за окно. С улицы доносился весёлый шум детворы, катающейся на санках с горки. Но Лин, по-видимому, не разделяла их веселья.
— Послушай… Но всё же — что-то есть у нас хорошее? — Со слабой надеждой спросил я. Челланка улыбнулась:
— Дети у вас хорошие…
— А всё остальное… — Лин снова улыбнулась:
— С остальным — сложнее…
— Ну, ты критично настроена… — Лин неожиданно совсем развеселилась:
— Видишь ли… чем более критично собеседники настроены, тем больше у них шансов лучше понять друг друга… — Совершенно обезоруживающая благожелательная улыбка челланки окончательно спутала мои мысли.
— Ну, так просвети — уничтожь моё
невежество… — Почему-то предпринял попытку залезть в бутылку я. — Стань учителем, научи. Расскажи… Может, книжки какие дашь почитать…
— Невежественный человек,— покачала головой Лин,— это не тот, кто не учился, а тот, кто сам себя не знает. Сколь угодно образованный человек глуп, если в надежде получить понимание полагается на книги, знания, авторитет. Понимание приходит через самопознание, что есть осознание всего психологического процесса. Таким образом, образование в подлинном смысле есть понимание самого себя, поскольку в каждом из нас собрана вся полнота существования…
— Всё же — может, проще идти за кем-то, чем блуждать в потёмках самому…,— Пожал плечами я, уже толком не понимая, о чём она говорит.
— В тот самый момент, когда ты отправляешься 'за кем-то' — ты теряешь путь к Истине… — невозмутимо пожала плечами Лин. — Человек должен сам всё понять. Может, ему иногда что-то и подскажут — малую толику… Но объяснить всё — невозможно. Это можно только понять. Понять самому. Но для этого нужно много времени и усилий.
— Так расскажи… Может, поняв, я сумею помочь другим…
— Безумный… Да как же ты можешь помочь, если сам нуждаешься в помощи… — вздохнула Лин, посмотрев на меня, как на обречённого.
— Слушай, не добивай… — взмолился я. — Не лишай меня вдохновения на пару недель вперёд — я ведь так просто работать не смогу…
— А ты работаешь только тогда, когда есть вдохновение? — Совсем обречённо, разочарованно произнесла челланка.
— А разве это неверно — искать вдохновения?
— Господи, и этот туда же… — Совсем 'по-нашенски' вздохнула Лин. — Да вы тут, на Земле, вообще задумывались когда-либо, почему вы нуждаетесь во вдохновении? Не потому ли, что Вы пусты, неуверенны и одиноки? Не потому ли, что вам просто хочется заполнить это одиночество, эту ноющую пустоту — и вы, собственно, просто ищете пути её заполнения? И эти попытки тщательного сокрытия одиночества вы называете поисками вдохновения? Но тогда вдохновение становится просто кратковременной стимуляцией, за которой неизбежно наступает скука и невосприимчивость… Разве это не так?
— Ну, не знаю…
— Чего именно ты не знаешь? Что вслед за тем, что вы именуете здесь вдохновением, неизбежно наступает депрессия и пустота?
— Да нет… Это я слишком хорошо знаю… Просто…
— Что 'просто'?
— Просто я не понимаю, зачем ты меня сейчас мучаешь тем, до чего мы здесь, может, просто не доросли… Мы не можем освободиться от оков стереотипов, в которых нас воспитывали… Для этого нужны большие знания, чем те, которыми мы располагаем…
— Ничего подобного. Я утверждаю, что Освобождение можно обрести на любой ступени эволюции, если человек имеет понимание; и незачем поклоняться самим этим этапам, как это делаете вы — это же просто несерьёзно… Разум, знания общества, окружающая действительность — это всё не имеет решающего значения: если вы отправляетесь на поиски Истины, вы всё равно должны уйти далеко за рамки ограниченного человеческого разума и сердца — и открыть её для себя — ту Истину, которая в вас самих…
— Ну, не знаю… Может, мы слишком скованы… Может, нам просто не хватает свободы…
— Какой свободы? — С плохо скрываемой иронией и досадой спросила Лин.
— Ну… Свободы мышления…
— И что — её вам кто-то должен дать? — Девчонка откровенно изумилась. — Помилуйте… Да кто ж может вот так взять да и дать вам Свободу? Вы сами должны найти её… в себе…
— Ну… я попытаюсь… — Пожалуй, более затем, чтобы закончить неприятный разговор, буркнул я.
— 'Я попытаюсь' — самое ужасное заявление, которое только можно сделать… — Лин со вздохом повернулась и с упрёком посмотрела на меня. Не в силах продолжать дискуссию, я махнул рукой: дескать, Аллах с ним…
— А жаль… — Пожав плечами, проконстатировала Лин. Мы замолчали.
— Кстати, упомянутые тобой Гитлер и Муссолини — не самые одиозные фигуры… И, может быть,
даже не самые опасные… — Вдруг задумчиво произнесла челланка. Я удивлённо вскинул брови. — Видишь ли… Если сравнивать Гитлера со Сталиным — трудно сказать, кто страшнее — тот, кто из-за своей мании величия истребляет в основном соседей, или — тот, кто из-за своей мании преследования истребляет в основном своё ближайшее окружение…
— Ну, об этом ходит много слухов… — Пожал плечами я.
— Слухов много, да знаете вы мало… — Возразила Лин. Ну, да ладно — в конце концов, это всё уже в прошлом… А у вас на Земле и сегодня есть такой подарок, что…
— Какой? — Не дав ей договорить, вскинул брови я.
— Да этот… Саддам… Хусейн… Маленькая страна, небольшие, в общем, возможности — а туда же метит…
— Куда?
— Да миром править… — Вздохнула челланка. — Слава Богу, что хоть силёнок не слишком много… Но он это постарается исправить… Вообще же — создаётся впечатление, что он собирается начать третью мировую войну. И — далеко не факт, что этого удастся избежать — ведь после 'бури в пустыне' он остался жить — хотя штатам ведь ничего не стоило его 'прибрать', а ведь не 'прибрали'… Интересно, кому это было выгодно? Ну, а теперь — как бы жалеть не пришлось: я держу пари, что он вынашивает идею ядерного или бактериологического удара по штатам… По крайней мере — для него это естественно.
— Может, просто пошантажирует — чтобы чего-то добиться?
— Не может. Он просто… слишком одержим идеей власти, чтобы быть способным остановиться на достигнутом. Такие обычно идут до конца…
— До чьего конца?
— До собственного. — Улыбнулась Лин. — Если только до их собственного конца они не успеют устроить 'конец света'… Или — если обстоятельства не сделают их политическим ничтожеством… Кстати — изучением этого феномена и занимается сейчас Джерри… Понимаешь, на Челле такое просто появиться не может — поэтому, если оно вдруг вопреки всему появится — с ним будет невозможно бороться: никто к этому не готов. Сейчас Джерри уже почти закончил работу, описывающую этот, столь экзотический, случай шизофрении…
— Он что — с ним встречался?
— Он его наблюдал. Это было непросто, конечно… Но — именно такие работы и делают, в конце концов, основное имя экспедиции… Как правило, об основной цели мало кто потом вспоминает — кроме организаторов, получивших нужный им результат… А вот подобная 'экзотика' становится достоянием большого числа интересующихся — по обилию и уровню подобных 'дополнительных' работ и судят о команде, её возможностях и уровне…
— Да, кстати…
— Что?
— Я давно хотел тебя спросить… Если не секрет, конечно…
— Спроси… Если не секрет — отвечу. — Улыбнулась девчонка.
— Так вот, если не секрет… скажи: а какова, собственно, цель вашей экспедиции?
— Ну… их, как всегда, несколько… Во-первых, это — получение информации об иных цивилизациях с целью обучения…
— Обучения кого?
— Нас…
— Извини, не понял… Чему наша цивилизация может научить вашу?
— Понимаешь… люди, как известно, существа обучаемые… Как, впрочем, и все высшие животные… Естественно, они способны учиться, не только основываясь на своём личном опыте, но и изучая опыт других…
— Причём умные люди предпочитают учиться на чужих ошибках?
— Именно… По крайней мере, чем выше уровень цивилизации — тем меньше там делают глупостей, но и заинтересованность в изучении 'чужих глупостей' заметно выше…
— Почему?
— А чтобы не расслабляться… — улыбнулась Лин. Понимаешь, мы живём… как бы это сказать… в слишком тепличных условиях, что ли… И, чтобы выжить в случае какого-либо катаклизма, мы должны изучать опыт более низкоорганизованных цивилизаций. В противном случае наступает деградация. Кстати, одна из разновидностей такой деградации уже просматривается на Земле: когда большая часть общества кормится за счёт меньшей — достаточно простого землетрясения, чтобы наступил голод… Производительность-то труда довольно
быстро и заметно упадёт, а огромная часть населения не имеет ни малейшего понятия, 'на каких деревьях булки растут'… — Я улыбнулся, а Лин насторожилась:
— Ведь так у Вас говорят? Я правильно поняла?
— Ну… где-то так…
— Природа же устроена так, что в процессе развития любой цивилизации периодически наступают катаклизмы, которые разрушают почти всё, оставив людям только знания… тех, кто остался в живых.
— Почему 'любой'?
— Не знаю. Но — это происходит везде, где мы имеем возможность за этим наблюдать. С завидно постоянной периодичностью… Так вот… если сумеет такая цивилизация быстро возродится — будет новая ступень. Не сумеет — каждый будет вынужден работать для хлеба насущного и отбиваться от тех, кто не умеет или не хочет работать… В итоге — всё вернется в 'средние века'… Вот и выходит, что более высокоорганизованная цивилизация должна 'не забывать' свой прошлый опыт. Чтобы выжить. А когда свой подзабыт — приходится изучать чужой…
— Ну, наши Европейцы, хотя и были более цивилизованными, но это совсем не мешало им громить Америку, нисколько не интересуясь существовавшей там культурой…
— Может, ты хотел сказать 'считали себя', а не 'были'?.. На самом деле их уровень был значительно ниже…
— То есть?
— Уровень цивилизации определяется средним уровнем знаний составляющих её людей… И по этому критерию Европейцы заметно уступали многим культурам американского континента… Единственное, пожалуй, в чём они имели заметное превосходство — так это в кровожадности и в качестве боевого оружия… Что же касается многих предметов и сооружений, обнаруженных в Америке, то 'светлейшие умы' Европы спорят об их предназначении и по сей день… Если же говорить именно о среднем уровне знаний, то в Европе вообще и в Англии в частности он никогда и не был особенно высок… Была прослойка снобов (так у вас, кажется, называют подобную публику?), которая считала себя высшим классом… Справедливости ради надо сказать, что среди них иногда и встречались относительно достойные личности… Хотя и не часто… Ещё была довольно сильная группа инженеров… Для Англии, пожалуй, и всё… Остальные сферы деятельности были представлены либо отдельными личностями (хотя и достаточно ценными для истории), либо — небольшими группами или школами… Если же говорить о 'среднем контингенте', то его уровень примерно соответствовал хорошему матросу или животноводу… или, в крайнем случае — несколько его превышал. Народы, существовавшие в Америке, были практически уничтожены Европейцами, и лишь только после этого в головах некоторых личностей из среды этих кровожадных варваров возникла мысль о том, что, может, уничтоженную культуру стоило бы и изучить… Но — ни одного крупномасштабного предприятия в этом направлении… Все ваши знания об утраченных американских культурах добыты либо единоличными исследователями-добровольцами, либо небольшими экспедициями… Это — не информация, это — жалкие остатки знаний, за которые когда-то было заплачено веками труда…
— Ты ругаешь Англию… а на континенте?
— Там ситуация никогда существенно не отличалась… Просто наиболее снобистыми завоевателями были англичане. В какой-то мере с ними пытались спорить французы… Испанцы же больше кичились грубой силой, мания величия на тему их 'цивилизованности' была выражена заметно слабее…
— Но сейчас в Европе относительно неплохо, верно?
— Да, скажем так: именно 'относительно'… это примерно соответствует нижнему пределу цивилизованности, который считается у нас допустимым для установления контактов или изучения… Собственно — поэтому мы и здесь…
— А более 'дремучие' цивилизации Вы не изучаете?
— Мы — нет. Для них есть отдельное подразделение. Туда входят, в основном, старики, которым и жить-то осталось, поди, не более десяти лет, и прожить их они хотели бы с пользой для общества… а не занимаясь проблемами удовлетворения потребностей своего желудка… Считается, что их психика, во-первых, достаточно подготовлена к подобным контактам и опасности 'распространения
этой заразы' у нас быть не должно. Ну, а во-вторых — если кто-то из них и окажется неустойчив в своих взглядах — так ведь ему не очень много осталось времени, да и энергия уже не та, чтобы серьёзно что-то изменить в обществе… Основная задача этих экспедиций — достаточно подробное и качественное описание обнаруженной цивилизации, которое потом будет доступно лишь специалистам… да писателям — фантастам или сказочникам… 'Простой смертный' может её получить, только если займётся какой-нибудь серьёзной научной работой… с разрешения своего руководителя…
— А почему так серьёзно?
— Потому, что сохранение стабильности в обществе и уровня понимания необходимости этой стабильности каждым членом этого общества — одна из самых серьёзных задач… в борьбе этого общества за выживание…
— Но ведь эта информация всё равно просочится — через тех же фантастов или сказочников?
— Ну, это совсем другое дело! Когда это подаётся в виде сказки — любой нормальный сказочник будет подавать это так, чтобы у читающего возникало желание 'не допустить' подобного, а не так, чтобы возникло желание 'попробовать'… А фантастика — те же 'сказки для взрослых'…
— А — 'ненормальный сказочник'?
— Практически невероятно. Доступ к таким архивам получают те, кто борется с явлением, а не те, кто поддерживает его…
— Критерий?
— Предшествующая деятельность…
— То есть, если я не написал несколько 'антинасильственных' вещей, то доступ к архивам 'о насилии' будет для меня закрыт?
— Примерно… только в виде 'нескольких антинасильственных вещей' не следует понимать агитационные или пропагандистские работы, как это частенько бывает у вас… Это должны быть полноценные произведения, ценные в общехудожественном смысле, в которых очень тоненькой ниточкой проходит этакий — намёк, что ли? — на практическую целесообразность и моральную ценность добра, как способа существования и принципа построения взаимоотношений между людьми… Такие произведения — особенно, если основаны на реальных фактах — очень помогают жить… Помогают сохранить уверенность в торжестве добродетели, когда сама жизнь подталкивает к сомнению…
— А бывает?
— Конечно… Просто потом бывает очень обидно, когда 'чёрная полоса' проходит, всё становится на свои места и тебя просто гложет стыд за те сомнения; за, может быть, невольную помощь силам зла…
— Ты говоришь 'основаны на реальных фактах'… Это часто бывает?
— Почти всегда. Зачем высасывать сюжет из пальца, если есть готовый, который нужно просто корректно подать… Обычно так и пишут: 'по материалам такой-то экспедиции'…
— А что ты имела в виду, когда говорила 'о силах зла'?
— Ну… и в природе, и в обществе… полно разных сил… и процесс развития является следствием процесса их взаимодействия… или — борьбы… Человеку свойственно из всего сонмища этих сил причислять себя именно к силам добра… Причём — нередко даже тогда, когда он — сознательно или 'по глупости' — действует против них…
— То есть, противоборство сил добра и зла — и в природе, и в обществе…
— …происходит постоянно и результат во многом зависит от позиции каждого из нас…
— А что это за силы? Откуда они взялись? Чем подпитываются?
— Ну, создание этих сил — прерогатива Творца… А подпитываются они в основном энергией таких, как мы с вами… Потому и исход в известной степени зависит от нас…
— …трудно спорить…
— А нужно?
— Пожалуй, нет… Слушай, помнишь, мы начинали 'о целях экспедиции'… Ты тогда сказала 'Во-первых, это — получение информации об иных цивилизациях с целью обучения…'? А — во-вторых?
— Во-вторых — поиск следов одной працивилизации… обитавшей в вашей Солнечной системе на планете, которая существовала когда-то… где-то между Марсом и Юпитером… Мы её называем… 'Фиеста' — так, кажется, это должно звучать на вашем языке… Историей Фиесты занимается несколько экспедиций — в тех местах, куда после катастрофы могли бежать её жители. Мы — одна из них. Есть основания
полагать, что наша цивилизация — родом оттуда… Так же, впрочем, как и часть вашей…
— То есть?!
— Всё очень просто: коренные жители Земли по её климатическим условиям не могут иметь белую кожу… Они её и не имеют — ни негры, ни — монголы, ни — эвенки или чукчи, ни — коренные американцы… От экватора до ледовых широт… В то же время — на всех тех же широтах живут бледнолицые, пришедшие из района… где-то — от Средиземного моря до центральной России… Живут они и на Севере, и в Египте, и в Австралии… Это — пришельцы. Они не являются продуктом Земной эволюции… Мы подозреваем, что это — беглецы с Фиесты… Там, похоже, возникла достаточно сложная ситуация… в виде противостояния различных сил в обществе… Закончилась она, по-видимому, серьёзным вооружённым конфликтом, результатом которого стало разрушение планеты… При этом на Землю попали не только 'нормальные', но и 'агрессоры' — властолюбивые, самовлюблённые люди, которые, если им не помешать, и здесь всё приведут к такому же концу…
— Может, их проще просто… устранить?
— Не выйдет… Во-первых, это просто аморально…
— Что именно?
— Наказывать за ещё не совершённые преступления… А во-вторых — всё здесь так перемешалось… Весь генофонд… На Фиесте за этим худо-бедно следили… А здесь — совсем забыли… То есть — те 'нормальные', которые бежали сюда, забыли… или не сумели… обеспечить генетическую чистоту… Сейчас примерно половина планеты склонна к агрессии… Хотя бы в виде ответа на провокацию… А где-то процентов 10 — активные… Которые ищут применения своей агрессии целенаправленно… И именно они чаще всего имеют реальную власть… То есть — власть у вас имеют люди, неадекватно оценивающие свои действия… Помнишь коллаж 'играют мальчики а войну'?
— Глазунов?
— Да… Он там всё прекрасно показал. Действительно, в управлении вашими государствами слишком много лиц, для которых этот процесс — просто игра. Они не видят стоящих за этой игрой людских судеб. Тем более — судеб народов и цивилизаций. Или — не хотят видеть… А может, им это просто недоступно… История Фиесты повторяется… Отличия слишком ничтожны, чтобы ситуация могла исправиться сама собой. Как будто природа просто даёт людям ещё один шанс… Что ж — видимо, Творцу было угодно, чтобы всё это сложилось именно так… но тогда ему наверняка не помешает, чтобы большинство 'двуногих', живущих на осколках исчезнувшей цивилизации, об этом узнало… Собственно, мы планируем распространить максимум того, что известно нам об этой истории — не только у нас, но и у вас…
— Каким образом?
— Пока не знаю… Скорее всего, речь пойдёт о создании какого-либо художественного произведения… с соответствующим сюжетом… Две попытки в текущем столетии уже были предприняты — ваши люди выполнили свою роль неплохо, но… эти попытки почему-то не вызвали заметного общественного резонанса… Экспедиция Вейнера потеряла на этой неудаче около десяти процентов своего дохода…
— То есть?
— Ну, понимаешь… За всякое действие участника экспедиции в интересах организаторов этой экспедиции надлежит платить, согласен?
— В общем, да… Хотя я, признаться, не понимаю, какой смысл кому-то на Челле платить за стабильность на Земле…
— Не прикидывайся… Ты на самом деле — далеко не такой циник, каким хочешь показаться…
— Я понимаю, но…
— Так вот, на Челле есть… скажем так: источники финансирования, которым далеко не безразлична ситуация где бы то ни было, хотя бы и за пределами нашей Галактики… И люди, контролирующие эти источники, готовы платить практически за любое 'стабилизирующее' ситуацию действие, если видят в этом какой-то смысл… Скажем так: стабилизация ситуации здесь принесла бы ему моральное удовлетворение…
— И за это он готов платить?
— Да. И немалые деньги… Ну, а если действия исполнителя не приносят результатов, нужных организатору — значит, они, по-видимому, были произведены некорректно… или недостаточно квалифицированно… в любом случае — оплата производится по результату; и, если он не достигнут — за
что же платить?
— Жёстко…
— Но справедливо. По крайней мере, это не создаёт предпосылок для такого невообразимого разбазаривания средств, какое мы наблюдаем у вас…
—???
— Ваша цивилизация имеет вполне достаточно средств не только для того, чтобы не голодать, но и для того, чтобы развивать свой культурный и научный потенциал в несколько раз быстрее… Вы же при этом умудряетесь не только практически топтаться на месте в плане развития цивилизации, но и поддерживать неумеренное потребление средств одними жителями планеты, когда другие — мрут от голода… Я понимаю, что, если такое существует, значит, Творцу это нужно; но — зачем? — сложный вопрос… Пожалуй, можно предположить так: 'чтобы научить всё же этих конкретных двуногих хоть немножко шевелить извилинами'…
— Слушай, а что это у тебя — что ни слово, то 'Творец'? Вы что там все — верующие, что ли?
— В каком смысле 'верующие'? У вас это слово употребляется слишком неоднозначно… Каждый человек во что-то верит: Кто-то — в 'светлое завтра', кто-то — в свою непогрешимость или безусловную правоту, кто-то — в 'идею Творца'… Я намеренно называю наиболее распространённые у вас, на Земле, верования, чтобы не слишком усложнять. В этом смысле все — и вы, и мы — верующие, ибо человек без веры жить не может; хотя я и не берусь объяснить, почему. Просто это — известный и наблюдаемый повсеместно факт: во-первых, качественный уровень общества зависит от того, во что верят в этом обществе, а во-вторых — общество, в котором большинство вообще ни во что не верит, весьма бурно и успешно деградирует. Примеров тому немало и в истории вашей планеты, верно?
— Да, пожалуй…
— Что же касается разумности построения Вселенной, то эта идея имеет широкое распространение как у нас, так у многих других цивилизаций, в том числе — и на Земле. Вокруг этой идеи образовано немало различных теорий, верований, религий, мировоззрений и т. п.; какие-то из них просто с большим или меньшим успехом пытаются объяснить смысл бытия либо иные вечные философские вопросы; большинство же вполне откровенно используются теми или иными лицами — или организациями — с целью обогащения…
— Например?
— Практически все ваши религии. Создавались они, возможно, и с благой целью — во многих из них есть попытки что-то объяснить или заставить тёмную массу поступать в соответствии с какими-то элементарными нравственными нормами; но — почти все они нещадно эксплуатируются церковью с целью извлечения финансовых средств из сторонников этих религий… В этом плане мы определяем понятие 'религия', как 'некоторая теория или вероучение, ставящее своей целью, как минимум, объяснить сотворение мира и смысл бытия, определить какие-то незыблемые нравственные нормы общества, в котором она господствует'… Ну, и так далее… Надо сказать, что наиболее распространённые у вас религии и наиболее примитивны — что, кстати, не слишком лестно характеризует ваш общий интеллектуальный уровень… Что же касается понятия 'церковь, как общественная организация' — то это есть организация, использующая ту или иную религию для собственного жизнеобеспечения; здесь действуют обычные коммерческие законы, то есть деньги тратятся на поддержание идеи (на распространение религии в массах) в объёме, соответствующем представлениям верхушки церкви о необходимых темпах роста числа сторонников эксплуатируемой религии среди населения…
— А ты не 'прагматизируешь' ситуацию?
— Нисколько. Статистика, как у вас любят говорить, вещь упрямая: если среди нижних чинов в иерархии церкви, на местах, не дающих сравнительно большого дохода, ещё встречаются истинно верующие в свою идею люди, то — по мере роста 'доходности' мест число таких людей стремительно тает; в верхних же 'эшелонах церковной власти' (кстати — типично ваше, Земное, выражение) таких людей мы просто не обнаружили. Вообще. Следовательно, вполне логично заключить, что целью существования организации является не распространение идеи или обучение, а извлечение дохода, вследствие чего все ключевые посты заняты
типичными коммерсантами; истинные же мыслители никакой реальной власти не имеют и иметь не могут.
— Прямо как в КПСС…
— Естественно. Когда в начале этого столетия ВКПб(КПСС) разгромила христианскую церковь, речь шла просто о замене одной государственной религии на другую, точнее, о переходе реальной власти от одной церкви к другой.
— То есть правящая партия — то же, что и церковь?
— Практически — да. И те, и другие хотят реальной власти над массами, причём — и над телами, и над душами людей (пусть одни — в явной форме, другие — в неявной). И те, и другие хотят власти над соперником и при первой же возможности пытаются добиться подчинения — или разгрома — последнего… И для тех, и для других, конечной целью является обеспечение господствующего над массами положения в обществе и стабильного дохода, причём — как можно более высокого. Так чем же они, по сути, отличаются? В сущности, это — обычные политические организации, со всеми вытекающими отсюда последствиями…
— Ну, ладно. Наших покритиковали. А какая религия господствует у Вас?
— Хм… Дело в том, что у нас нет теорий, однозначно подходящих под определение 'религия'. Если же говорить о взглядах на строение мира, наиболее распространенных в обществе…
— Годится…
— …то у нас принято считать, что наше пространство-время, вернее, сам факт его возникновения и существования, безусловно, имеет разумное начало. Мы не отрицаем существования в высшей степени разумных законов возникновения и развития вселенной, считая эти законы более разумными, чем всё, что в принципе может создать или придумать разум, существующий в этом пространстве. В этом смысле источник законов развития вселенной (или создавший их разум) следует считать первичным по отношению к нашему пространству-времени, ибо он существует вне его и факт его существования не зависит от существования нашего пространства; всякий же разум, существующий внутри этого пространства, следует считать вторичным, ибо его существование в данном пространстве и развитие в полном соответствии с вышеупомянутыми законами возможно только в случае существования такого пространства, где выполнялись бы все эти законы.
— Эко нагромоздила…
— Попробуй, сократи… Далее: нас (и вас), как типичных представителей вторичного разума, прежде всего интересует, конечно, вопрос: а в чём, собственно, цель нашего существования? Для чего всё это нужно? Так вот — мы считаем, что единственной и всеобъемлющей целью нашей жизни является постижение истины. В широком смысле, т. е. — во всей её полноте.
— У нас часто говорят — познание добра и зла…
— Это гораздо уже, упрощеннее… 'истина' — более широкое, более всеобъемлющее понятие…
— И что же есть истина?
— Истина есть совокупность объективно существующих знаний, непостижимых для вторичного разума.
— Постой-ка… но ты же только что сказала, что 'цель существования есть постижение истины'. Теперь же ты утверждаешь, что 'истина непостижима'?
— Именно. Ты знаком с математическим понятием 'предел функции'?
— Разумеется…
— Так вот, истина, по сути дела, есть предел. Предел функции с бесконечным количеством аргументов.
— А что же это за функция?
— А это и есть твои знания, точнее, понимание… или нет, лучше — уровень познания, понимания, интеллекта… уровень твоего совершенства… что-то в этом роде. В вашем языке нет адекватного понятия, я не могу выразиться более точно…
— А аргументы?
— Ну, их слишком много…
— И все же, как в математике — давай определим наиболее весомые?
— Прежде всего, конечно, уровень совершенства личности. Затем — 'обучаемость', работоспособность, способность к восприятию истины… Разные люди обладают ей в разной степени — думаю, это очевидно… Далее — то, что вы называете судьбой… Это тоже очень много значит: в иных условиях человек за день поймёт то, что вне этих условий не постигнет и за год.
— А что существеннее?
— Сам человек,
его качества… его уровень развития, уровень совершенства… Судьба просто может предоставлять большие или меньшие возможности, но постигать человек должен всё сам. Если не может, или, что чаще — не хочет, то никакая судьба его не спасёт…
— И насколько можно приблизиться к этому 'пределу'?
— Сколь угодно близко.
— Но не 'совпасть'?
— Разумеется. Всегда остается какой-то объём знаний, непостижимый на данном этапе развития вторичного разума. Кроме того — представь, какое следует иметь воображение, чтобы постигать истины, описывающие внешние по отношению к нашему пространству знания?
— То есть?
— Ну… представь, что тебе придётся объяснять понятия твоего пространства (с тремя пространственными измерениями) существу, живущему в двух измерениях… Потренируйся на досуге… А после этого представь, что этому существу придётся не выслушивать твои (скорее всего, достаточно туманные) объяснения, а до всего додуматься самому…
— Тяжко… А если упростить, 'опустить' это все до уровня конкретного человека?
— Истину нельзя 'опустить' — напротив, к ней надо подняться… Если, конечно, хочешь действительно что-то понять… Ну, а если говорить о пространствах знаний…
— О чём, о чём?
— Ой, извини, это я заболталась… У вас мы не встречали подобных понятий, так что нет смысла передавать эту информацию: вряд ли она может быть адекватно воспринята…
— Цену набиваешь?
— Как это? …А, сообразила… Тяжело с вашей идиоматикой… Нет, не 'набиваю'. У нас это не принято в принципе. Если бы кто-то был в этом замечен, он слишком быстро оказался бы в изоляции: это приравнивается к передаче заведомо неверной информации, естественное наказание — информационная изоляция.
— То есть?
— Ну, просто… с ним никто не захочет общаться, никто не станет пользоваться его информацией или поставлять ему свою информацию. По сути дела — как член общества он практически перестанет существовать. Заканчивается обычно тем, что он теряет и доходы, после чего будет физически изолирован, как 'самостоятельно недееспособный'.
— Каким образом?
— Ему будет выделен участок грунта, крыша над головой, необходимые материалы и предметы, при помощи которых он мог бы начать вести натуральное хозяйство.
— А потом?
— Потом он должен сам себя обеспечить. Размер и качество участка позволяют не только прокормить себя, но и выменять на плоды своего труда какие-либо необходимые ему продукты цивилизации.
— А если не обеспечит?
— Обеспечит. По крайней мере, ни один еще не предпочёл умереть от голода…
— И как долго может длиться такая изоляция?
— Физическая? Пока он не погасит долг и не накопит на своем счету сумму, равную погашенному долгу.
— А за счет чего он может погасить долг?
— За счет продажи продуктов своего труда.
— Будучи в изоляции?
— Он контактирует с персоналом 'тюрьмы' — так, кажется?
— Не совсем: у нас нет таких 'тюрем'.
— Я знаю. Просто я не знаю, как назвать это место, а у вас место физической изоляции называется тюрьмой. Поскольку у нас нет других способов физической изоляции, будем считать, что 'у нас такие тюрьмы'.
— Ну хорошо, допустим, что этот ваш арестант продаёт что-то через тюремщика, а тот заведомо занижает цену — скажем, потому, что просто на этом наживается; может ли в этом случае заключение стать пожизненным?
— … … … Нy, Земляне… еле разобралась… Во-первых, 'тюремщик' не может 'наживаться' на 'арестанте': это же учитель… он учит оступившегося жить своим трудом… даже не знаю, как объяснять — настолько нелепое предположение… Во-вторых, цену определяет не он, а конечный покупатель продукта — по тем же правилам, что и при обычной сделке в системе. 'Тюремщик' просто вносит предложение в систему за 'арестанта' — тот не имеет самостоятельного к ней доступа… Но системе известно, что это — продажа с поступлением средств на счет арестанта; при этом десятая часть суммы
продажи автоматически поступает на счет 'тюремщика', так что он даже не заинтересован в занижении цены… Он даже покупателя не может выбрать или указать явно — система делает это сама… Кроме того, поскольку речь идет о счёте лица, находящегося в режиме физической изоляции, покупатель будет выбран из равных тот, кто меньше всего до этого момента покупал у данного арестанта, то есть серия продаж будет разбросана 'веером' по максимально возможному количеству заранее неизвестных покупателей — тут даже 'сговор' организовать невозможно…
— Ладно, мы отвлеклись. Вернемся к 'вечному'?
— Не очень-то мы и отвлеклись… всё это слишком тесно связано: мир создан так, что всякое разумное существо имеет возможность и должно уметь о себе позаботиться — как минимум, прокормить. Наша система построена так, чтобы, по мере возможностей, не противоречить законам природы: она просто облегчает взаимоотношения между членами общества, избавляя людей от неприятных и трудоёмких функций учёта и контроля. Если же оказывается, что кто-то, в силу своего несовершенства, не способен жить в обществе, не создавая проблем для окружающих или не паразитируя — мы помещаем его в 'чисто природную' среду — пусть поучится там. Видимо, жизнь в обществе представляет собой для него слишком 'тепличные' условия — что ж, пусть поживёт в естественных… Практика показала, что такие 'естественные' методы более действенны при воспитании личности, чем любые воздействия, применяемые у вас, а при 'излечении' таких пороков, как алчь, лень, эгоизм, 'недалёкость' — просто незаменимы: люди до сих пор не придумали более действенного способа… Природа мудра, и, когда человек пытается найти решение какой-либо проблемы, ему стоит прежде всего поискать подобное решение у неё — так почти всегда удаётся получить гораздо более приличный результат…
— А если не удастся найти?
— Тогда придётся придумать самому… При этом весьма желательно, по крайней мере, не противоречить естественным законам, ибо за такие противоречия впоследствии приходится платить, причем порой — слишком дорого…
…Запищал талкер — и сию увлекательную философическую беседу пришлось прервать: Лин вызывали на станцию… Помахав рукой и улыбнувшись на прощанье, она скрылась за дверью пассера, после чего мы не виделись почти неделю. …Челланка снова появилась неожиданно: выпорхнула из пассера — такая весёлая, красивая, доброжелательная, искренняя… уж не знаю, какая ещё… 'Неземная' — вот, пожалуй, самое подходящее определение.
— Ну как — ты рад?
— Очень!
— Правда?
— У тебя уже появляются Земные привычки?
— Извини… Как это у вас говорят: 'с кем поведёшься…',— тепло улыбнулась она.
— На меня намекаешь?
— Ну, не обязательно… Просто наобщаешься с вашим братом — потом на станции только успеваешь ловить на себе удивлённые взгляды…
— Деградируешь… Лет где-то эдак через пяток — того и гляди, дорастёшь до нашего уровня…
— Ладно, не иронизируй! Пойдем купаться?
— Куда?
— На море.
…Честно говоря, я, грешным делом, подумал, что у девчушки 'голова поехала': дурацкие розыгрыши ей не свойственны, а разумным назвать это предложение никак нельзя было… Тем не менее, имея некоторый опыт общения с ней — решил, было, ничему не удивляться и просто этак, по будничному, спросить:
— Каким способом?
Однако — не удержался и спросил с едкой иронией:
— Интересно, и каким же это способом мы с тобой можем из зимнего города с континентальным климатом 'дойти' до тёплого морского берега; да ещё учитывая, что сегодня же весьма желательно вернуться и обратно?
Она 'не заметила' ни иронии, ни витиеватости фразы; а просто этак ответила:
— Почти пешком.
— Что значит 'почти'? — Продолжал я 'выражать недоверие'.
— Ой, ну какой ты несносный! — Засмеялась она. — Я ведь спросила — 'хочешь' или 'не хочешь', а ты устроил мне целый
допрос: что, да как, да почему…
— Хочу. Но хочу понять, как. — Угрюмо констатировал я. И тут она расхохоталась… Она хохотала взахлёб, а я чувствовал себя полным идиотом: во-первых, сердиться на хохочущую миловидную девчушку просто невозможно, а во-вторых — её поведение злило меня тем больше, чем меньше я понимал. Когда я уже не понимал ничего, она, с трудом сдерживаясь, чтобы не 'прыснуть' очередной раз и смахивая слезинки, выдавила:
— Да не сумасшедшая я, не волнуйся… Просто хотелось немножко тебя озадачить — так, кажется, любят делать Земные женщины?
— Ну, любят… Но это вовсе не значит, что мне это нравится… По крайней мере, ты у меня вызывала симпатию именно отсутствием желания вот так вот 'озадачивать'!
— Теперь ты во мне разочаровался? Бедненький! Ну, я больше не буду… Просто хотелось проверить, насколько точно я смогу 'показать' Земную женщину…
— Можешь гордиться — это у тебя получилось. Ну, ладно, пошутили — и хватит. Я пошёл, пока.
— Куда же ты? А на море?
— Прекрати. Это уже становится просто скучно. И раздражает. Кстати, почему ты сказала 'не сумасшедшая я'? Я ведь обратного не говорил?
…Надо было видеть, как она покраснела:
— Ты понимаешь…
— Понимаю.
— Да нет, ты не понимаешь…
— Чего именно?
— Слушай, ты понимаешь, что мысли человека, в принципе, можно считать без его ведома?
— Да. И ты хочешь сказать, что ты шерудила у меня в голове во время нашего разговора?
— Да нет; слушай же, не ершись! Конечно, никто тебя не 'слушал' — это просто неэтично — 'слушать' человека, не являющегося потенциальным источником опасности… Но здесь, на Земле, обстановка вообще считается для нас 'потенциально опасной', поэтому всех моих собеседников постоянно 'слушает' мимо меня система… Помнишь? Я уже об этом как-то рассказывала… Информация эта постоянно анализируется; и, если в ней будет обнаружено что-либо, сулящее мне (хотя бы предположительно) какие-нибудь неприятности — система должна предупредить меня об этом… Помнишь, как тогда, в море? Когда мы прыгнули со скалы… Ну, а поскольку прослушанная информация к людям не поступает — неэтичным в чистом виде такое 'прослушивание' не является…
— Ты же сказала: 'никто не слушал'…
— Я же сказала 'никто', но не 'ничто'… Не перебивай, прошу тебя! Так вот, расхохоталась я оттого, что система в качестве экстренной информации сообщила мне: 'Осторожно! Собеседник предполагает у Вас умственное расстройство!'…
— А я подумал — потому, что тебе удалось меня провести…
Лицо её сделалось серьёзным, даже почти обиженным, что для неё было совсем не характерно:
— Я думала, ты сумел понять нас несколько лучше… — обречённо сказала она. — Когда я пыталась сыграть Земную женщину, я могла тебя немного озадачить — помучить, потомить в неведении — но не обманывать же… Даже если у Вас это и называется 'розыгрыш'…
— Ты хочешь сказать, что мы, прямо сейчас, отсюда, ножками, не слишком быстро — пойдём на море, искупаемся, позагораем, а к ужину вернёмся назад?
— Почти.
— Ну, ты умеешь озадачивать…
— А ты до сих пор не научился ни слушать, ни задавать вопросы, ни держать свою озадаченность при себе: на тебя было просто жалко смотреть, когда я предложила тебе пройтись искупаться… У нас бы никто на эту 'провокацию' не отреагировал готовностью обидеться — а для вас это, похоже, норма…
— И как бы у вас отреагировали?
— Ну… пожалуй, естественно было бы ожидать какую-то приветливо-заинтересованную реакцию типа: 'я понимаю, что ты сказала не всё; само предложение мне интересно — но я жду пояснений…' Внешне это выглядит примерно так: доброжелательно-удивлённая физиономия и 'ждущий информацию' взгляд. Кажется, так… — она на секунду задумалась,— да, система подтвердила, что на вашем языке точнее не скажешь…
— Ты что, постоянно советуешься с системой?
— Нет, она меня просто 'ведёт'.
— То есть?
— Ну, если я буду постоянно советоваться с системой или разговаривать при помощи системного переводчика — живой разговор не получится. Это можно использовать на переговорах, в которых вынуждены участвовать лица, не знающие языка друг друга, либо при каких-то слишком сложных или чересчур ответственных объяснениях; а вообще-то явное использование системных переводчиков считается не совсем этичным.
— А что более этично?
— Словарь и понятия чужого языка загружаются во временную память мозга, после чего человек пытается разговаривать сам под контролем системы. В этом случае ошибки неизбежны, да и словарь забывается довольно быстро, но, во-первых — системный переводчик 'нашёптывает' о допущенных ошибках, а во-вторых — я всегда могу обратиться к системному словарю и где-то за полсекунды получить из него любую информацию. Таким способом можно за несколько недель вполне пристойно освоить разговорный вариант практически любого языка. Такой вариант общения у нас считается этичным: дескать, собеседник не счёл за труд изучить мой язык, а не пользуется переводчиком. Поэтому везде, где время и прочие обстоятельства позволяют, мы пользуемся таким способом общения…
— А нельзя 'загрузить' словарь и прочие знания в более долговечную память, чтобы они не забывались?
— Ну, во-первых — это было бы неэтично по отношению ко мне: человек вправе сам решать, что ему помнить, а что — нет; поэтому загрузка информации не во временную память запрещена везде в рамках действия нашей системы. А во-вторых — медики пока не гарантируют, что заносят информацию абсолютно корректно; следовательно, могут запортить то, что там было до них (или часть оного), либо занести 'не совсем то' или 'не совсем так'. При работе с временной памятью человек сам в состоянии исправлять такие ошибки, при работе же напрямую с долговременной — это может быть чревато труднопредсказуемыми неприятностями… Короче, заполнение всех видов памяти, кроме временной, исключительно естественным путём — право, гарантированное у нас 'на уровне конституции'.
— Ну ладно… А что значит 'система ведёт'?
— Системный переводчик проверяет качество моего перевода и сообщает обо всём, что ему 'не понравится'. Я имею право с ним поспорить, и, если ты, например, подтвердишь данную информацию о языке, то и 'поучить' его. Разумеется, он не вправе лишать меня самостоятельности или вмешиваться в разговор, он просто 'нашёптывает' — так у нас называют его поведение. Когда всё корректно (с его точки зрения) — он молчит. Кстати, если не возражаешь — мы можем продолжить по дороге.
— Не возражаю… — и мы двинулись к двери пассера, из которого она только что вышла. Вошли… я даже не сообразил, что мы, тем самым, нарушили запрет… а через пару секунд вышли в каком-то доме. В комнате за столом сидела — ну, просто очень симпатичная — девушка. При нашем появлении она удивлённо вскинула брови и, переведя взгляд на своего собеседника, поливавшего цветы на веранде, неуверенно произнесла:
— Джерри, это — к тебе?
Джерри, удивлённо переводя взгляд с Лин на меня и обратно, хмыкнул; затем, поставив лейку, вошёл в комнату, и, пристально глядя Лин прямо в глаза, спросил:
— Катаешь Землян?
— Землянина.
В ответ — удивленный взгляд, будто говорящий: 'я понимаю, что ты не считаешь корректным обобщать, но ведь и этот случай — пусть единичный — объяснить всё же надо, не так ли?' Лин улыбнулась:
— Его каталожный номер — 17.
Последовало минутное замешательство (похоже, Джерри 'советовался' с системой), затем — вздох и — вслух:
— Извини, против него действительно нет возражений. Но согласись: увидеть выходящего из пассера Землянина — это озадачивает… Тем более, что еще вчера был категорический запрет…
— А сегодня — разрешено 17-му, 2-му и 5-му,— отпарировала Лин,— и, заметь: два из них — мои! — Добавила она кокетливо.
— 2-му, говоришь? — Вскинул брови Джерри. — Тогда — позвольте представить: Вероника Снифф — каталожный номер
2! — И он, взяв девушку за кончики пальцев, развернул её к нам. Девушка привычно сделала 'легкий книксен', но вопрошающий взгляд был устремлен на Джерри:
— Что ты хочешь сказать? — Спросила она, и, услышав этот голос, я, кажется, окончательно понял, почему Джерри выбрал именно её.
— Он хочет сказать, что с этого момента ты можешь путешествовать по всем пассерам вашей планеты. Правда, только в его сопровождении,— улыбаясь, изрекла Лин.
— Кстати,— добавил, обращаясь к Веронике, Джерри,— Ну, это, как ты уже знаешь, Лин — самое очаровательное существо в нашей команде… А это — (он кивнул на меня) — номер 17-й… — он на секунду задумался,— знакомься: Гарри Ованесян — тот Землянин, которого это очаровательное существо выбрало, чтобы отдохнуть с ним на берегу моря в свой первый свободный день на вашей планете…
…Заканчивая фразу, он крепко пожал мне руку. При этом на лице его была та особая доброжелательная улыбка, свойственная, похоже, им всем и которой Лин покорила меня в первый день нашего знакомства.
— Может, вам стоит тоже воспользоваться предоставленной возможностью и посетить заснеженный город? — Попытался и я 'вставить умное слово'. Неожиданно Веронике это понравилось:
— Послушай, Джерри, мы ведь ни разу не путешествовали вместе… И потом — принести сюда немного снега — ведь это тоже неплохо, правда?
— Не забудьте только одеться,— продолжал умничать я,— там в прихожей висит кое-какая одежонка, так что замерзать или привлекать к себе слишком много внимания на улице не стоит…
…Короткий понимающе-снисходительный взгляд Джерри несколько остудил мой пыл, а слишком откровенно улыбающееся лицо Лин окончательно отбило желание лезть со своими советами…
— Ладно, до встречи! — Лин помахала ребятам рукой и добавила: Не стесняйся обращаться, если заблудишься в городе!
— На этот раз ты, надеюсь, спать не собираешься — так что постараюсь обратиться раньше, чем заблужусь,— отшутился Джерри и пара скрылась за дверью пассера.
— Джерри знаменит в нашей команде тем, что однажды полтора часа блуждал в городе, который я знала достаточно неплохо… Когда же его спросили, почему он не обратился за помощью ко мне — он заявил, что я в это время спала и он не хотел меня тревожить. Это, в общем-то, никого не удивило бы, если бы все окружающие не знали, что значит для меня Джерри и что я давно дала ему полный доступ ко всей своей информации — причём не только в системе… Иными словами, он мог считать у меня в голове все, что ему заблагорассудится, не утруждая себя тем, чтобы меня разбудить. Когда же ребята спросили: 'Но, Джерри?..' — он ответил: 'Да, я понимаю, но… В данном случае мне оказано большее доверие, чем я способен на себя принять…'. Признаться, после этого случая я почувствовала к нему поистине собачью преданность… Это уже даже не любовь, а какое-то рабское преклонение… Он мне теперь настолько необходим, что я не смогу без него не только год или два — из-за чего я, собственно, и попала в эту экспедицию — но и… пожалуй, даже неделю… — с грустной улыбкой просвещала меня Лин. Тем временем мы уже вышли из дома, перешли дворик и шли вниз по тропинке, бегущей среди мандариновых деревьев. Лин замолчала. Наконец вдали показалось море. Почувствовав некоторую неловкость, я попытался напомнить, о чём мы говорили у меня дома.
— Да, словари… — очнулась Лин,— Надо сказать, что с этим делом у вас 'бардак изрядный' — так, кажется?
— Почему это? — Изумился я.
— Как тебе сказать… Когда мы начинали создавать вашу языковую базу, меня просто поразил тот факт, что у вас, по сути, нет ни одного полностью актуального словаря. Можно взять любой из них — и где-то за полчаса найти с дюжину слов, которые активно употребляются, но в словаре отсутствуют. Собственно, о какой актуальности можно говорить, если словари порой не переиздаются по 10 лет! Не говоря уже о том, что вновь изданный словарь, как правило, тоже не актуален… Или вообще представляет собой просто копию предыдущего,
уже 'древнего' издания…
— И что ты предлагаешь?
— Ничего. Это, в общем-то, ваши проблемы… У нас они как-то не возникают.
— Интересно…
— У нас, как правило, не издают словари. Просто где-то в системе есть глобальный словарь, который ведёт группа серьёзных лингвистов. К любому слову есть 'толкование' — краткое объяснение его значения, 'история образования' или 'происхождение' — описание того, откуда и когда это слово появилось в языке, список ссылок на источники, позволяющие более точно понять слово, если оно является, например, профессиональным термином, ссылки на равнозначные слова в других языках и куча другой информации. Любой абонент может воспользоваться этим словарём в любом качестве — толкового, энциклопедического, орфографического, переводного…
— А как же актуальность?
— Любой абонент, обнаружив, что в словаре нет какого-либо слова, добавляет его в список слов (собственно, в орфографический словарь) и, если может, даёт его толкование, описывает историю происхождения и т. п.. Все добавки, сделанные абонентами, хранятся отдельно и стандартом языка не являются. Система набирает статистику употребляемости этих слов, анализируя все передаваемые текстовые сообщения, а 'группа поддержки' — принимает решения о том, достаточно ли это слово 'устоялось' в языке, чтобы быть включённым в основной словарь. Эта группа может также править определения, изменять орфографию и т. д. Бывает, что слово внёс один абонент, определение давали ещё трое, историю появления только через пару лет определил ещё кто-то… В любом случае общее правило ответственности за достоверность информации действует и здесь: система помнит, кто является источником той или иной информации, кто и когда вносил какие-либо изменения… Разумеется, все эти сведения общедоступны.
— А если абонент даст неверное определение?
— Внеси своё. В любом случае в системе будут присутствовать оба, но первым будет демострироваться определение, выбранное лингвистами 'группы поддержки'. Собственно, разрешение 'конфликтных определений' — одна из их функций.
— И много разных 'источников' обнаружится, если прошвырнуться по словарю?
— Про… чего? А, поняла… Ну, я однажды 'прошвырнулась'… Где-то классе в пятом, если сравнивать с вашей системой образования. Распределение было примерно следующим: процентов 40 определений принадлежит группе, создававшей словарь (т. е. это — определения давностью более века). Еще 30 — непосредственно внесены 'группой поддержки'. Остальные достаточно равномерно распределены по очень большой группе, из которой редко кто имеет более полупроцента. Большинство ограничивается 1-2 словами, причём часто — без определений, которые даются позже другими абонентами или лингвистами. Размер 'неофициальной' части (она содержит слова, ещё не ставшие стандартом) был тогда где-то около 2 процентов.
— А бывает так, что слово никогда не станет стандартом?
— Конечно. Например, жаргонизм какой-то ограниченной группы людей. Даже если они внесут его в словарь, это слово может просидеть в 'нестандартных' пару лет, после чего будет вытеснено в 'редкоупотребляемые', где и будет похоронено навечно.
— Его удалят?
— Нет, обычно этого не происходит. Просто при проверках текстов на 'читабельность' или 'воспринимаемость', при переводах на наш язык и в иных подобных случаях используется только основная часть словаря — без редкоиспользуемых или 'нестандартных' слов. Автор текста может, естественно, оставить нужное ему слово принудительно — если, например, он не может достаточно точно выразить свою мысль, используя только основную часть словаря… или — для колорита… либо для иных, преследуемых им, целей… Просто при проверке система выдаст предупреждение — а уж дело автора, учитывать его или нет.
— А сколько языков… поддерживает система?
— Массу… Только я изучила уже с десяток… методом 'быстрой загрузки'… с последующей языковой практикой…
— А как у вас с нашим словарём?
— Пока — почти 'никак'… Он
формируется в системе только за счёт круга общения нашей команды, используется только нами и доступен нам или специалистам, интересующимся нашей экспедицией. Лингвисты его ещё не ведут, и, если постоянных контактов установлено не будет, то и не будут вести.
— А сколько Земных языков вы сейчас имеете в системе?
— Русский, Чешский, Арабский, Английский, Испанский, Французский, Итальянский… Кажется, всё… Еще несколько накапливаются, но не думаю, что они будут когда-либо представлены полностью. Кстати, ты заметил, что девушка… и Джерри… говорили по-английски?
— Как — по-английски? — Опешил я. Конечно, я имею какое-то представление об этом языке, но, по крайней мере, наверняка не знаю его настолько, чтобы переходить на него в разговоре, даже не заметив этого… Лин улыбнулась:
— Видишь, как неплохо получилось… Ты мне как-то говорил, что знаешь английский 'в общем' довольно сносно, а вот 'словарный запас — маловат', так?
— Было дело…
— Ну, так я знала, куда мы направляемся, и — уж извини — решила преподнести тебе сюрприз: загрузила тебе во временную память весь имеющийся у нас словарь. Как видишь, опыт удался: ты даже не обратил внимания, что это — другой язык… Вообще-то — без твоего ведома мне не стоило этого делать, но ты, помниться, сгоряча просил 'распоряжаться, как собой'… не забыл?
— Помню… И долго это будет продолжаться?
— Что именно?
— Английский словарь в голове…
— Если не будет подкрепления в виде использования этих знаний — процентов 90 новой информации где-то за неделю-другую забудешь, остальные 10% будешь помнить ещё около месяца; та же информация, которая явилась подтверждением того, что ты и так знал, просто упрочит твои знания…
— Оригинально…
— Да нет, это достаточно просто… Я, собственно, ничем не рисковала в твоей голове, когда решилась её загрузить… Разве что — забудешь что-либо не слишком значительное где-то одно- или двухдневной давности…
— А кто определит 'значительность'?
— Ты сам, надо полагать… Я не знаю закона, по которому это происходит — да и никто его, наверное, толком не знает; но на оставление той или иной информации мы влиять не можем — это решение принимает сам мозг, причём — в том блоке информации, который я загружала, он мог некоторые вещи отнести к настолько незначительным, что ты забыл их раньше, чем закончилась загрузка блока. Мы ведь, по сути, не пишем непосредственно в память — мы просто как бы 'диктуем', а выбирает и размещает сам мозг…
…Пока мы мило беседовали о высоких материях, прибой давно уже омывал ноги моей очаровательной спутницы… Босоножки она держала в руке (кстати, я совершенно не заметил, когда она их сняла), а солнце начало целоваться с горизонтом… Заметив это, Лин встрепенулась:
— Да, кстати… мы, кажется, пришли купаться…
Отбежав на недосягаемое для прибоя место, она одним движением сбросила свое платье-хитон и побежала в воду… Я ошалело смотрел ей вслед: девчушка была совершенно голой, бронзовая кожа переливалась в лучах заходящего солнца, а поднимаемые ногами брызги довершали очарование этой картины… Видимо, спиной почувствовав мою озадаченность, она обернулась, будто вспомнив что-то, подошла ко мне и, виновато улыбаясь, произнесла:
— Извини, я забыла о вашей 'этике'… Но мне почему-то кажется, что ты обладаешь достаточным интеллектом, чтобы быстро сориентироваться и принять нашу… Согласись, что она естественнее…
— Да уж… — только и мог пробормотать я, не в силах оторвать от неё взгляд. Надо сказать, что она мне нравилась не только как изумительный человек, но и как женщина, с которой совсем не прочь иметь не только общие взгляды… По крайней мере, логично было бы ожидать, что, увидев её — вот так — совсем рядом — совершенно обнаженной, я должен был бы испытать… ну, скажем так: сильное желание… Теперь же, ошалело уставившись на это немыслимое видение, я откровенно любовался этим изумительным созданием Творца, втайне завидуя его способности изваять такое чудо… А
чудо было воистину прелестно — это настолько невозможно передать словами, что я даже не посмею предпринять такую попытку… Никакого желания почему-то не было — одна ошарашенность. Я просто забыл о своем мужском естестве, о своих инстинктах напрочь и, надо сказать, что до конца вечера эти воспоминания меня как-то не очень тревожили. Я вынужден был согласиться, что их этика действительно 'естественнее' — в том, по крайней мере, смысле, что она гораздо ближе к природе… В ответ она рассмеялась, а я получил паузу для того, чтобы наконец решиться и раздеться самому. Как только мне это удалось, она схватила меня за руки и потащила в воду. Мы купались, плавали, ныряли, дурачились и занимались чем попало; я не раз брал её на руки, не раз, играя, обнимал; но — чудо: я испытывал при этом только восхищение, нежность, какую-то немыслимую радость общения с чуть ли не обожествляемым мной существом… Если бы мне ещё вчера кто-то сказал, что вполне здоровый мужик 'в полном расцвете сил и возможностей' может вот так спокойно играть на берегу моря с совершенно голой очаровательнейшей из женщин — я бы смотрел на рассказчика с плохо скрываемой иронией… Но сегодня…
…Мои мысли прервал хлопок падающего в воду снежка и разлетевшиеся брызги. Пока я поворачивал голову, рядом 'приводнилось' ещё несколько 'снарядов'. Собственно, ещё не успев повернуться, я 'определился', что произошла катастрофа: хозяйка дома вернулась, а с ней и Джерри. Теперь Линде не избежать сцен ревности, а мне придётся выкарабкиваться из того дурацкого положения, в которое я попал: ведь вряд ли Вероника исповедует те же взгляды… Изумлению моему не было границ, когда Линда с непостижимой скоростью проплыла к берегу, промчалась по отмели, подняв кучу брызг, и кинулась к ведерку, которое ребята принесли с собой. В следующую секунду она уже растирала снегом своего избранника, Вероника хохотала, забыв о наших Земных приличиях, а мне только тут пришло в голову, что они успели раздеться, наверно, раньше, чем нас заметили. Более того, чувствовалось, что времяпровождение в таком виде им не менее привычно, чем мне — мои комнатные тапочки. Заметно осмелев, я подошёл к Веронике и попытался разделить её веселье по поводу 'женской мести по-челлански'. Кажется, у меня получилось. При этом тот факт, что рядом появилась ещё одна, уже вполне Земная, хотя тоже прекрасная, обнажённая женщина, совершенно никак не отразился на моём отношении к происходящему. Я по-прежнему чувствовал себя, как на удачной вылазке в хорошей, просто изумительной компании — но не больше. Может, кому-то это покажется смешным, но во всём происходящем, пожалуй, именно это мне больше всего и понравилось. Какое-то непередаваемое словами ощущение свободы, восхищение окружающим миром — даже не знаю, как это передать… Слова слишком бедны и примитивны для описания этих ощущений — это нужно попробовать, чтобы понять…
…Покончив с растиркой (мне кажется, только потому, что снег кончился), Линда с явным сожалением посмотрела на опустошённое ведро. Вероника опустила глаза: видимо, только тут сообразила, что рядом — не только достаточно понятные и предсказуемые челлане, но и совершенно незнакомый ей Землянин, в присутствии которого не совсем понятно, как себя вести и допустимо ли быть в таком виде… Однако смущения её хватило совсем ненадолго: буквально нескольких фраз, которыми мы перебросились, оказалось достаточно, чтобы развеять её настороженность, а когда Джерри, не удосужившись одеться, понёс своё сокровище к дому, она уже выжидательно взглянула на меня, явно ожидая, что я поступлю так же. Разумеется, я не мог обмануть ожиданий её очаровательных глаз и потенциальным зрителям могла представиться такая картина: в сумерках два совершенно голых мужика тащат, пыхтя и отдуваясь (ибо энтузиазма хватает обычно только на первую сотню метров) куда-то в сторону от моря двух совершенно голых дам, достаточно прекрасных, чтобы не испытывать ни малейшего желания оторвать от них взгляд. Впрочем, зрители могли существовать, похоже, только в моём воображении: ни в саду, ни в дворике, ни во всём доме в течение всего
проведённого там времени я не заметил больше ни одного живого существа…
Надо сказать, что мы всё-таки донесли наши ноши в целости и сохранности до дома, после чего обе они предпочли расположиться 'в изнеможении' на ковре в гостинной. В этом 'изнеможении' видимо, женщины всех цивилизаций воистину едины… Честно говоря, я ожидал оргии — это 'изнеможение', казалось, давало все основания предполагать именно такое дальнейшее развитие событий, но — должен разочаровать многих читателей: ничего подобного не случилось. Джерри 'завёл' какой-то 'музыкальный ящик', и, едва заслышав чарующие звуки зазвучавшей мелодии, обе девушки, переглянувшись, начали демонстрировать нам какой-то совершенно непостижимый, но, по-видимому, хорошо известный им обоим, танец. Было заметно, что для Линды он явно привычен — она в нём просто жила, для Вероники же это было, по-видимому, одно из первых исполнений; но, тем не менее, смотрелось всё это просто прекрасно. Потом были другие танцы, уже 'с использованием представителей сильного пола', мы менялись партнёршами нередко по нескольку раз за танец — и это было просто прекрасно… Совершенно незабываемые ощущения! Потом был принесённый откуда-то Вероникой торт, часть которого мы с успехом уничтожили; было шампанское, мандариновый сок ('это — из того сада, через который мы шли'); мы сидели, лежали, болтали, снова танцевали — до глубокой ночи. Заснули, обнявшись, на ковре; проснулись на рассвете, с первыми лучами солнца; вспомнили, что 'пора домой', сходили на берег, устроили шумное купание, собрали забытые вчера вещи, прихватили ведёрко и вернулись в дом. Одеваться не хотелось. В пассере стояли, обнявшись — Линда откровенно повисла на мне, признавшись, что 'ноги не держат'. Вышли в квартире, минут 15 провели в душе и пошли 'досыпать' — снова обнявшись, уже у меня в постели. Проснувшись где-то к обеду, я как-то отстранённо подумал: интересно, что было бы, если бы всё это увидела моя жена? Линда встала, потянулась, как кошка, надела свой 'хитон', тепло улыбнулась на прощанье, и, помахав рукой, исчезла за дверью пассера…
* * *
…Весь день у меня в голове вертелись, опережая одна другую, всякие разные, прекрасные и ужасные, земные и не очень — мысли. Самым главным было, пожалуй, определиться: так что же это было? К чему меня всё это обязывает? Оказалось — ни к чему, как просветила меня Лин, вернувшись вечером. Мы опять просидели допоздна, беседуя о 'странной' Челланской этике, которая не усматривает ровным счётом ничего предосудительного во всём происшедшем прошлым вечером, но осуждающей даже вскользь брошенный злобный взгляд или — тем более! — столь привычное нам 'перемывание костей'… Разница понятий была просто потрясающей — строго логичной, предельно разумной, глубоко продуманной и справедливой этике челлан совершенно невозможно было противопоставить нашу, столь привычную, но — при ближайшем рассмотрении — совершенно необъяснимую Земную светскую этику… Я постараюсь пересказать это всё, насколько сумел запомнить; и да простит меня читатель, если что-то из сказанного будет резать слух — быть может, при более подробном рассмотрении куда больше режут слух именно наши, Земные понятия?.. …Вечерело. По небу низко плыли плотные серые тучи, имитируя ранние сумерки. Из пассера бесшумно выпорхнула Линда, подошла сзади, и, положив руки мне на плечи, принялась рассматривать горизонт.
— Ты — как? — Прервал молчание я.
— Неплохо. Только немного устала. А ты?
— А я — весь в раздумьях…
— О смысле бытия?
— О морали…
— И?
— Я не знаю, как относится к тому, что было вчера вечером.
— А что было вчера вечером?
— И ночью…
— И ночью?
— Была какая-то разгульная пирушка, плавно переходящая в оргию…
— И перешла?
— Да вроде — нет…
— А в чём разгульность?
— Не
знаю… Вообще всё это как-то…
— Тебе понравилось?
— Да. Но я не знаю, как к этому относиться…
— Понятно… Снова Земные светские глупости… Ладно. Давай начнём с терминов. Ты говорил об оргии. Под 'оргией' в вашем языке понимают неумеренное потребление чего-либо, доставляющего удовольствие, причём последнее — нередко не слишком высокой пробы. Так?
— Кажется…
— Это 'имело место быть' или это 'назревало'?
— Будто бы нет…
— Итак, 'оргию' в основном смысле слова исключаем. Далее. У этого слова есть ещё одно значение, трактуемое примерно как 'сексуальное действо с большим числом участников, допускающее половые акты между различными партнёрами'. Это имело место?
— Тоже нет…
— Итак, второе значение тоже не подходит. Следовательно, применение слова 'оргия' следует считать словоблудием. Теперь — о 'пирушке'. За весь вечер мы съели грамм по 200 торта, выпили по бокалу шампанского и где-то по литру мандаринового сока. Собственно, чтобы это 'заработать', Вероникиному земляку со средним достатком понадобиться час-два. Скажем, это — не такой уж большой рацион для полусуточного употребления! Если вспомнить, что слово 'пирушка' ассоциируется в вашем языке с некоторым обжорством, то применение этого слова ничуть не более оправдано, чем слова 'оргия'… Что же касается слова 'разгульная', то покажи, пожалуйста, в чём именно ты видишь разгул? — Линда говорила тихо и настолько медленно, что мало сказать 'тщательно подбирала слова' — похоже, она в это время непрерывно 'работала с системой'. Если я правильно поняла,— продолжала она,— слово 'разгул' было когда-то образовано от гульбищ 'удалых молодцов', в современном понимании — просто хулиганов. Да, разгульным поведением они самоутверждались, демострируя свою силу, 'лихость', непобедимость… Если я правильно поняла значение и этого слова, то вся твоя фраза о 'разгульной пирушке, переходящей в оргию' — просто — уж извини — словесный понос…
— Ну, ты круто чересчур… эко завернула…
— На Земле научилась. С вами, ребята, приходится 'круто заворачивать' — если хочешь, чтобы вы хоть о чём-то задумались… Не обижайся — заставить землян задуматься действительно очень тяжело…
— Ладно, согласен… — пауза затянулась. Заметив, что я снова погрузился 'в глубины собственных мыслей', Линда присела передо мной на корточки и заглянула в глаза:
— Ну?
— Знаешь,— наконец выдавил я из себя,— расскажи-ка мне, как ты сама к этому относишься и как я должен, по-твоему, к этому относиться?
— Я? Да никак! — Она на секунду задумалась. — Ну, например… как к прогулке по парку, как к вечеринке, посещению театра, кино… Как к любому развлечению, поднимающему настроение всем участникам…
— То есть, ты хочешь сказать, что, когда ты вдруг передо мной на берегу разделась — ты просто развлекалась?
— Да нет же… Чушь какая… Я об этом даже не подумала… У нас вообще белье употребляется… скажем так: в гигиенических целях… а не для прикрытия тела… А с эдаким-то чудом я впервые столкнулась на Земле и была жутко удивлена… Это казалось таким смешным… Представь: идёт Гусак по пляжу; чинно эдак; под руку ведёт Гусыню… И — оба зачем-то прикрывают какую-то часть своего жирного тела кусочками материи… Солнышко светит… Жара… Материя, извините, шерстяная… Под ней, извините, не прохладно… Бррр, противно! Жуть какая-то! Да при этом ещё час-другой на солцепёке, а в воду зайти боятся — плавать, оказывается, не умеют, 'а тут — волны…'… — Заметив, что я улыбаюсь, она как-то приободрилась, повеселела, заговорила маленько побыстрее:
— Ты знаешь, я тогда так фыркнула — не смогла удержаться… Командор на меня сначала бросил почти осуждающий взгляд, потом улыбнулся и 'разрядил обстановку': 'Интересно, как бы тебе понравилось на Грэте…'. Я не знала, что это за планета, а спросить постеснялась; но большинство наших ребят были явно в курсе и дружно 'прыснули' — уж кто как умел… Минут пять пересмеивались… Кстати, в системе никакой информации об этой 'Грэте'
нет — видимо, там действительно 'было что посмотреть', если, кроме разведчиков, о ней никто не знает…
— Это что — привилегия разведчиков — лишать людей информации, если 'там есть что посмотреть'?
— Нет, это — общие законы доступа к информации. Если Какая-нибудь цивилизация характеризуется абсурдной, с нашей точки зрения, логикой; либо имеет слишком низкий уровень совершенства или высокий — 'благоглупости' (ценишь — 'Земной' термин!) — информация о ней не становится общедоступной в системе; её могут получить только специалисты-'цивилизологи' (если можно так выразиться)… Они же принимают коллегиальное решение об ограничении доступа. Видимо, на Грэте действительно было немало 'чудес' — если даже я, с категорией 'самостоятельный разведчик', не могу получить эту информацию…
— А что значит 'самостоятельный разведчик'?
— Это значит, что я могу внедряться в другую цивилизацию и действовать там самостоятельно, не испрашивая разрешений и не сверяя каждый свой шаг с системой. За мной следят, могут потребовать разъяснений, могут высказать иную точку зрения, которую я обязана выслушать; но — пока я имею эту категорию, никто не имеет права мне диктовать, как поступить в той или иной ситуации на планете — решение я принимаю сама.
— А не боишься ошибиться?
— Ну, если боишься… так никто ведь не запретит запросить совет системы…
— Этой 'электронной сверх-железяки'?
— Не упрощай. 'Железяка', сударь, как Вы изволили выразиться, только хранит, сортирует и передаёт информацию — ту, которая мне нужна и в таком виде, в котором я захочу. 'Железяка' может поднять тревогу, если — с её точки зрения — что-то не так. Но она не принимает никаких 'судьбоносных' решений. Ежели в таковых будет необходимость — она быстренько выберет из списка экспертов по этим вопросам человек 10-15, разошлёт запросы, сделает статистическую обработку ответов и порекомендует, в итоге, то или иное решение. Собственно, это и есть 'коллегиальное решение'. Тот исполнитель, который должен будет это решение осуществить, получит список ответивших экспертов, их точки зрения и результат; а принять решение или опротестовать — это уже его право. Но опротестованные решения потом пересматриваются советом экспертов и доверие к исполнителям целиком и полностью зависит от числа необоснованных протестов… Собственно, я ведь об этом уже рассказывала…
— Да… Но мы говорили о Гусе.
— Честно говоря, с тех пор я так ни разу ещё и не побывала на Земле на 'общественном пляже' — не могу я на себя такое надеть; да и смех душит, как увижу это лежбище и вспомню Гуся… Обычно купалась в безлюдных местах, пока Джерри не установил у Вероники пассер. Тогда стала купаться там.
— А как хозяйка?
— Вероника? Сначала была немного озадачена; но — надо сказать, что это длилось недолго: уже через неделю разделась; причём, как видишь, ей это явно нравится и до сих пор…
— А Джерри?
— Он поначалу благоразумно не показывался, а потом пришёл, когда мы были уже в воде, спокойно так разделся и подплыл к нам. Девочка сначала чувствовала себя немного неловко, но, видя, что я не придаю этому никакого значения, быстро успокоилась. К дому мы поднялись, не одеваясь.
— А она замужем?
— Да; причём с её мужем вышло ещё интереснее: он, как оказалось, давно уже предпочитал загорать без одежды, но боялся предложить это жене. Бред какой-то!.. Мы изучали окрестности и обнаружили там место, именуемое 'нудистский пляж'. Там никто не прикрывался лоскутками материи, как на 'общественном'; но для многих это было всё же не естественное состояние: кто-то откровенно возбуждался, хотя и старался этого не показать; кто-то стеснялся, но, подчиняясь подсознательному зову природы, всё же шёл туда; и лишь примерно половина 'нудистов' — так они себя называют — действительно чувствовали себя совершенно свободно и естественно. Я набралась смелости разговорить одну девушку и получила полное удовольствие: её взгляды на все эти вещи практически не отличаются от нормальных. Мне
даже удалось порядком её развеселить рассказом о Гусе… Но самая большая загадка для меня была в том, что у некоторых присутствующих там экземпляров сам вид голого тела действительно вызывал возбуждение… Я как-то привыкла считать, что возбуждает действие, поведение, тон, 'обещания'; может — вид одежды, 'полуодетость', но — не совершенно голое тело…
— Ну, если его никогда не видеть, а потом — вот так — вдруг — сразу…
— Ну, так может возбуждать даже рука или нога… если её никогда не видеть, а потом — вот так — вдруг — сразу… — мы рассмеялись. — Но это уже — просто сексуальный фетишизм… — с улыбкой резюмировала Лин.
— У нас как-то… принято считать, что вид голого тела всё-таки должен возбуждать… — заметил я.
— Что-то я вчера этого за тобой не заметила…
— То есть?
— Ты хочешь сказать, что вчера, когда ты весь вечер провёл в обществе двух голых женщин, ты хоть раз был действительно возбуждён? Можешь не отвечать — 'индикатор' тебя всё равно выдал бы, а я этого что-то заметила… Но, тем не менее, удовольствие ты явно получил, не так ли?
— Так… — Вынужден был согласиться я. — Причём… это было что-то… новое, непривычное — какое-то ощущение наполнявшей тебя свободы, что ли…
— То есть нормальное состояние нормального человека; к сожалению — довольно редкое явление на вашей планете…
— Но всё же — мы упорно уходим от темы: как я должен ко всему этому относиться?
— Я же сказала: как к вечеринке.
— Но то, как мы себя вели, противоречит общественной морали…
— Чушь собачья… Извини — это я на Земле 'нахваталась'… Кстати, у одного профессора-радиофизика… Я не знаю, о какой общественной морали ты говоришь; но — с точки зрения объективной морали — я позволю себе считать моральными такие мои действия и поступки, которые не доставляют неприятностей или неоправданных хлопот окружающим меня существам и позволяют, например, поднять настроение мне или моим друзьям; те же действия, которые создают проблемы для окружающих — вызывают у них, например, тревогу или страх, или, тем более, наносят им прямой ущерб — я, по-видимому, сочту аморальными; тем более, если из этого я прямо или косвенно извлекаю удовольствия или блага. Это — неточное и далеко не полное определение, но — достаточное, чтобы определиться в своём отношении ко вчерашнему вечеру. Скажи, кому из участников было плохо?
— Ну… никому, по-моему…
— Кому из тех, кто не участвовал, это событие испортило настроение?
— Думаю, тоже никому.
— Тогда — извини, конечно; но: в чём же аморальность происходящего? Я понимаю, что ваша перевёрнутая с ног на голову мораль считает нормальным напиваться до свинского состояния, которое почему-то вызывает сочувствие большинства окружающих; она считает нормальным принудительную моногамию, которая травмирует психику и которой на самом деле реально не придерживается подавляющее большинство членов вашего общества… Она охотно терпит адюльтер — когда никто о нём не знает и жесточайше бичует его участников, когда о нём становится известно обществу… Она основана на лжи и лицемерии, и, уже поэтому — алогична в принципе. Всякий, кто попытается ей следовать — неизбежно запутается и будет, как ты сегодня, мучаться вопросом: 'to do — or not to do'…
— Согласен. Но, чтобы как-то нормально жить, человек должен следовать какой-то морали…
— Да ради Бога! Но почему — лживой?!!!
— А если объективная недоступна?
— Чушь! Она доступна всем существам, способным к здравомыслию.
— А если общественная мораль настолько свихнула мозги набекрень, что понятие 'здравого смысла' само по себе уже искажено?
— 'Свихнуть мозги набекрень' можно отдельно взятому человеку. Познакомившись с Землей, я соглашусь: можно — даже обществу, хотя и не надолго. Но невозможно — самой природе (диким стайным животным, например). И, поскольку психология их взаимоотношений близка к человеческой…
— Хорошенькая новость…
— Ничего нового…
Так вот, поскольку она достаточно близка — вполне можно при определении многих понятий опираться на неё. Кстати, на будущее: если хочешь заняться общественной моралью — займись для начала психологией волчьей стаи… Когда освоишь — просмотри львиную; думаю, что после этого ты поймёшь достаточно, чтобы не спорить о морали… Ты не будешь нуждаться в споре для познания истины: большинство вещей ты будешь просто знать, а остальные будут логически вытекать из твоих знаний…
— Извини, но… К такому повороту я просто не готов…
— Я знаю… Поэтому и говорю: 'на будущее'.
— Линда, послушай…
— Слушаю…
— Извини, ради бога, но после такого вечера… Я просто вижу, что для тебя там не было просто ничего необычного… Я хочу спросить: а как ты — вообще, в принципе — относишься к моногамии?
— Никак,— пожала плечами челланка. — Хотя, признаться, я не совсем понимаю, при чем здесь моногамия… В смысле — какое отношение она имеет к происходящему…
— И всё же?
— Ну, это… просто одна из форм семейного сосуществования — кстати, далеко не самая лучшая… Принудительная моногамия наиболее распространена при патриархальном строе, предельно трудных условиях жизни и безобразно низком уровне развития общественного производства. Я не жила в таких условиях и смею надеяться, что не буду; и потому такая форма семьи меня особенно не привлекает.
— А какую же ты, извини, предпочитаешь?
— Свободную.
— То есть?
— Ну, как тебе сказать…
— Так и скажи.
— Это в двух словах не объяснишь…
— Я готов долго и терпеливо слушать.
Линда задумалась.
— Ладно слушай, раз готов… — наконец произнесла она. — Ваша 'законная' моногамия в большинстве случаев является, по сути дела, завуалированной формой рабства — либо заурядного, либо сексуального… Реже — сделка, договор об экономическом сотрудничестве.
— Ну, ты даёшь…
— Да нет, это как раз вы даёте… Не забывай: я ведь прибыла сюда, чтобы заниматься статистикой… Так вот, статистика эта совсем неутешительна: более 2/3 ваших 'моногамных' семей явно таковыми в чистом виде не являются. Это как раз понятно: любое принудительное ограничение круга общения (в том числе — сексуального) неизбежно приводит к возникновению конфликтной ситуации, в результате дальнейшего развития которой участники либо попросту плюют на это ограничение и построенную около него общественную мораль, либо имеют в жизни массу проблем, нередко приводящих их в кабинет психиатра…
— Ты предлагаешь полигамию?
— Я предлагаю свободу.
— Поясни.
— Слушай. Во-первых, у нас не принято каким-либо способом принудительно ограничивать свободу общения людей, с которыми ты общаешься, в том числе — свободу сексуального общения. Если я провела с кем-то ночь, это, в общем случае, не даёт права ни ему, ни мне требовать от другого, чтобы тот 'больше ни с кем — ни-ни!' Это считается настолько нелепым, нелогичным, что даже не приходит в голову…
— То есть вы там как — все — со всеми?
— Не разочаровывай меня, Гарри. Очень тебя прошу. Выслушай до конца — и, я думаю, ты всё поймёшь — так же, как с вечеринкой. Я расскажу тебе немного о своей жизни, а морально это или нет — решай сам.
…Первый раз я испытала труднопреодолимое влечение на такой же примерно вечеринке: нас было три пары пятнадцатилетних разбойников, высоко в горах; в сутках ходьбы — ни одной живой души. Поскольку обнажение у нас в принципе не считается чем-то неестественным, мы развлекались тем, что голышом прыгали в сугроб из окна второго этажа. Это было весело и совершенно нормально. Естественно, допрыгались до того, что 'зуб на зуб не попадал'. Одеться, естественно, никому в голову не пришло. Чтобы согреться — забрались все вместе в небольшой бассейн с тёплой водой. В бассейне я оказалась между двух крепких, мускулистых парней, причём оба мне нравились: весьма неглупые ребята, достаточно корректные, доброжелательные, искренние, веселые… Здесь
я впервые в жизни почувствовала, что если любой из них пожелает меня прямо сейчас — я не найду в себе сил отказать и буду ему благодарна за такую инициативу. Но — ничего не произошло. Осталось только такое 'ждущее желание'… Оно росло, росло… и вылилось в бурную, совершенно необузданную страсть, которой совершенно случайно воспользовался Джерри.
— Тот самый?
— Именно. Причём произошло всё до смешного просто: на каком-то весёлом игровом вечере он ('принц') получил меня ('принцессу') по сути дела, как 'приз'. По логике развития событий он должен был взять меня на руки и отнести на 'трон', что должно было вызвать у публики бурю восторга. Однако мы вовсе не обязаны были этого делать — я могла пойти и сама… Джерри, как истинный джентльмен, поглядывал искоса на меня, пытаясь определить моё отношение к подобному поступку: мы ведь вообще друг друга не знали. Может, благодаря этой элементарной корректности, а может — просто я уже 'чего-то неясного хотела' — и 'только тут поняла, чего именно', но тут я почувствовала к нему такую симпатию и какую-то неведомую раньше нежность, что, сама плохо понимая, что делаю, подошла к нему, потупив глаза, покраснела 'до ушей' и… Очнулась уже у него дома, в постели, утром. Конечно, уж на этот раз всё произошло… Похоже, и не один раз. Предельная корректность Джерри теперь раздражала — я толком не понимала, нужно ли мне было всё это делать или нет; кроме того, я совершенно не помнила, что творилось на сцене а что — уже дома. Какая-то растерянная и опустошённая, я убежала домой.
Несколько дней меня не видели. Потом я решилась 'выйти в люди', но какая-то неясная тревога оставалась: если я вела себя на сцене, как в постели — это слишком неэтично, чтобы отношение ко мне не изменилось; а мне бы этого вовсе не хотелось. В тот же день меня представили: 'знакомьтесь: это та принцесса, которая, как только её берут на руки, тут же падает в обморок…'. Сказано было без иронии — у нас как-то не принято иронизировать над слабостями, тем более — над женскими, просто всем было весело и эта шутка вызвала ко мне общий интерес. Но — я смутилась, и это было слишком хорошо видно… При этом присутствовал Джерри. Он только молча встал — наступила тишина. Тогда, метнув какой-то 'неопределенный' взгляд сквозь говорившего, Джерри подходит ко мне и берёт меня за руку. Это было как нельзя кстати — я почувствовала себя гораздо увереннее. По сути, этим он 'поставил точку' в общественном мнении: нас теперь воспринимали, как сложившуюся пару. В тот же вечер он рассказал, что случилось: как я потеряла сознание (похоже, просто от перевозбуждения), как он 'не захотел отдавать свой приз' и отвёз меня к себе домой, как только я немного пришла в себя. Я жила в тот вечер, как в тумане, плохо соображая, что происходит; меня оставили ночевать у него, а ночью я, стуча зубами, забралась к нему в постель и вцепилась в него, как в свою последнюю надежду в этой жизни… Той же ночью я стала женщиной, даже не определившись — нравится мне это или нет… — Линда замолчала, задумчиво глядя в окно…
— А сейчас?
— Ну, сейчас-то я знаю, что мне надо! — Улыбнулась она,— Хотя… Признаться, до сих пор не могу понять, как я могла попасть в постель к совершенно незнакомому парню, даже не зная его имени…
— У вас это не принято?
— Не то слово… Это — вообще нонсенс…
— А как считается нормальным?
— Нормально — когда постель — далеко не самое главное, что связывает людей. Это… ну, пусть будет… обоюдное удовольствие… Но ведь живут-то люди не ради удовольствия… Собственно, я считала это знакомство крайне неудачным — оно началось с постели, мне было стыдно за свою слабость и жутко — ведь я понятия не имела, где я и с кем… Прошёл почти год. Мне было уже восемнадцать, я была довольно близка с двумя ребятами — помнишь — теми, 'из бассейна'? Мы были в прекрасных отношениях и нам было вполне хорошо втроём… Любила ли я кого-либо из них достаточно серьёзно? — Не знаю. Нам было хорошо. Причём это были действительно интересные, эрудированные ребята… А Джерри был
молчун. Ещё и психолог по специальности — а мне это казалось довольно скучным… Может, мы бы и не сошлись больше с ним никогда, если бы не одно небольшое приключение…
Линда снова замолкла на минуту, затем продолжила:
— Ты знаешь, на Земле я часто слышала: 'друзья познаются в беде'… Довольно избитая у вас фраза, но от этого — не менее верная… Нас было человек пятнадцать, решивших прогуляться 'по диким местам'. В эту компанию попали и мои мальчики, и Джерри. Мы 'прогулялись' уже основательно, но вот перехода через болото у нас в коллекции ещё не было. Естественно, решили пройти… Место там попалось одно такое… Брёвнышко меж двумя буграми лежало тоненькое, а под ним — топь. Проходили по-одному. Подо мной, естественно, сломалось брёвнышко — иначе и судьба бы моя не изменилась, и рассказа этого не было бы… Погрузилась сразу — по самые плечи, и начала медленно оседать, проваливаться куда-то… Жуткое такое ощущение… Все — в каком-то оцепенении: застыли и стоят. Я хочу крикнуть — и не могу, как парализованная… Только слёзы катятся… От бессилия, наверно… Сообразила, схватилась за бревнышко, попыталась вскарабкаться — погрузилась ещё больше, уже вместе с ним… Вдруг какой-то громовой властный голос: 'не двигаться!' — поняла, что это Джерри и… погрузилась с головой. Вытащил… Пока у других волосы дыбом ещё стояли — он уже вытащил, грязь с лица вытер и целует, а у самого слёзы из глаз — ручьями… Потом, года через два, смеялись с ним вместе, как он с меня грязь слизывал — он и рассказал, что там произошло… В первую секунду,— говорит,— ничего не понял ещё, но мысль уже сверлит: ни с кем ни о чём не разговаривать, не договариваться — не успеешь… Шнура альпинистского моток сорвал у кого-то с плеча — тот не понял, сопротивляться начал — пнул его между лопаток, а шнур забрал… Привязал конец к дереву, прикинул витков с десяток, обвязался — уже секунд пять прошло… В висках — будто таймер грохочет… Когда прыгнул — моя только шапочка виднелась, а под ней — пусто уже… Нащупал, потащил — сам ушёл в грязь. Пытался одной рукой за верёвку тащить — скользит рука: шнур гладкий, негнущийся, грязью основательно смазанный… Обхватил меня ногами, двумя руками подтягиваться начал — пошло дело… А тут и народ очнулся, за шнурок тянуть начал… Так и вытащили. Когда,— говорит,— целовал — так и грязь не вонючая была, а как прошли маленько — совсем невмоготу стало: пришлось народу в разные стороны разбредаться — воду искать. Нашли ручеёк — тщедушный, маленький; мыться в нём начали — смех один; еле-еле сами отмылись, одежду в мешок затолкали, да так до дома и шли…
— Голые, что ли?
— Ну, не совсем — холодновато было, да ещё — после купания… Нашли ребята кое-какую одежонку — 'срамоту прикрыть', как у вас говорят… Скинулись — 'с миру по нитке, голому — рубашка'… Мальчики мои совсем сникли тогда — видать, неудобно было, что так опростоволосились… Не думаю, чтоб струсили — непохоже это на них; просто прозевали — а могло бы уже всё и закончиться… Мы с ними и не встречались больше — так и не смогли они свою неловкость преодолеть… А к Джерри я в тот вечер второй раз в жизни попала, и — опять в постель… Только ничего у нас в ту ночь не было — просто нарадоваться не могли, наглядеться — не до всего прочего было… Вот с тех пор у нас с ним отношения такие и стали: когда его день нет поблизости — я места себе не нахожу; а если его с неделю не увижу — с ума схожу, готова на край света пешком идти — лишь бы его увидеть…
— Так ты и сюда…
— Соображаешь, Гарри… То-то, видно, ты мне и приглянулся, что соображаешь неплохо… когда хочешь… Так вот, как узнала я, что ему предложили сюда на два года перебраться — представь, что со мной было… Нашлись люди, помогли: подвели к командору, а дальше — сама… Разревелась я, как девчонка, да так всё ему и выложила… Ну, если бы речь шла об известной планете, да ещё в нашей системе — меня бы просто как его подругу взяли — это совершенно нормально… 'Фокус' заключался в том, что экспедиция должна была работать вначале вообще за пределами действия системы, самостоятельно налаживать её
фрагменты здесь, а уже после этого приступить к работе, причём — на планете, которой ещё никто из нас не видел.
Я понимала, что это — безнадёжно, никому я здесь не нужна и два года мне придётся 'на стенку выть' — так, кажется?.. Спасла случайность: уже разводя руками, командор бросил взгляд на мой идентификационный номер на карточке. Номер этот показался ему знакомым; где-то через полчаса он вспомнил, что два моих статистических исследования — на Весте и на Моане — прошли по системе в разделе новостей с пометкой 'особо интересная информация'. С точки зрения выпускающего редактора… Как только командор это припомнил — тут же вызвал своего специалиста по статистике, седого бородача; объяснил ему ситуацию. Тот нахмурился: не понравилась ему 'постановка вопроса'… По неписаным экспедиционным законам, я могла попасть в состав только в случае, если он сам меня на своё место рекомендовать станет… И командор не уговаривать его должен, а отговаривать, ибо всякое изменение в команде перед самой отправкой чревато труднопредсказуемыми неприятностями… А тут еще девчонка выглядит так, что у всех присутствующих уже сердечко щемит; а что-то там, вдали начнётся? Взял командор мою карточку, вставил в демонстрационный экран, вызвал титульные блоки обеих моих работ и молча вышел. Понял седой бородач, что от него требуется — нахмурился ещё больше. Никто в комнате остаться не рискнул — все разошлись. Сижу перед дверью, дрожу, 'как осиновый лист': получится — не получится? Сколько просидела — не помню, уже темнеть начало; только, как дверь открылась — встать не могу, гляжу прямо перед собой и ничего не вижу: слёзы глаза застилают… Подошёл бородач — по голове гладит, глядит как-то задумчиво — а я вовсю разревелась, удержаться не могу: уверена, что ничего не получится и он меня поэтому успокаивает… Он мне что-то говорит — я ничего понять не могу, а слёзы сами из глаз льются… Джерри вошёл, тут бородач ему просто так и ясно говорит: 'бери, дескать, свою подругу — стар я уже такие вещи писать — работоспособность её, похоже, уж никак не хуже моей будет…' Тут до меня дошло, что он ведь и мне то же самое говорил — да я не слышала… Короче говоря, в тот вечер всё остальное уже без меня решали — я слова толком вымолвить не могла. Категорию 'самостоятельного' бородач мне 'сосватал', а командор подтвердил…
— Что значит 'сосватал'?
— Это же ваш жаргонизм… По правилам, разведчик может получить категорию 'самостоятельного', если его 'представит' к этому 'самостоятельный разведчик', имеющий на своем счету не менее 7 успешных экспедиций с такой категорией. Подтвердить должен руководитель экспедиции, имеющий тоже не менее 7 успешных экспедиций. Это — очень редкое сочетание. Я имела только 2 экспедиции в ранге 'ведомого разведчика', Джерри — тоже две, но к этой экспедиции он уже получил категорию 'самостоятельного' — где-то проявил себя примерно так, как тогда на болоте, и командор той экспедиции его 'представил', а этот — 'подтвердил'. Собственно, для меня это была последняя необходимая 'ступенька': ведомый разведчик не имеет права работать за пределами действия системы, а нам предстояло именно это.
— Ведомый — это?
— Тот, кто буквально шагу не может ступить без системы. Учиться так очень удобно, но — говорят, что после 4-5 экспедиций начинает основательно раздражать. Если же учесть, что многие имеют по 5-7 экспедиций за всю жизнь и уходят 'ведомыми' — сам понимаешь…
— А почему же бородач тебя представил?
— Я думала, что из жалости. Неприятно было — до жути. Хотела пойти и от всего отказаться, да не могла 'собраться с духом'… А уже перед самой отправкой Джерри показал сводку новостей по представлениям научных работ на повышение ранга автора: там была моя вторая работа, а представил — тот самый бородач. Только тогда я успокоилась: такого 'из жалости' не делают. Если представленная работа 'проваливается' — тот, кто представлял, потеряет 1 ранг; если пройдёт — получит 0,2.
— Прошла?
— Узнаю, когда вернёмся… Пока не решаюсь посмотреть…
— Ну, и как ты
чувствовала себя в экспедиции?
— Как на сцене. Все знали, как я сюда попала и многие неплохо знали Джерри. Поэтому всем было очень интересно, что же я из себя представляю. Похоже, что 'экзамен' я выдержала, потому что буквально через неделю абсолютно все мужчины в экспедиции, включая командора, открыли мне полный доступ к информации о своих контактах.
— То есть?
— Ну, понимаешь… Есть там подсистема, которую в народе называют 'подсистема-флирт'.
— Как интересно… Чем только создатели систем не занимаются…
— Не смейся, это очень серьезно… Создавалась она для того, чтобы фиксировать все половые контакты, что даёт возможность отслеживать родословные, делать интереснейшие статистические и генетические выводы… Кстати, позволяет довольно просто отслеживать и перехватывать пути распространения венерических заболеваний… Однако, поскольку любую информацию о себе я могу открыть или закрыть по отношению к конкретному другому абоненту, эту подсистему стали очень успешно использовать для самых разных вариантов флирта.
— Не понял?
— Например, я хочу встретиться с понравившимся мне человеком, но стесняюсь к нему подойти. Или, что скорее — просто боюсь получить отказ. Тогда я открываю ему в системе доступ к информации о своих контактах. Это звучит примерно так: 'видишь — я ничего от тебя не скрываю…' Жду. Система обязательно сообщит ему о том, что открылся новый уровень и что именно там находится. Если он даже не поинтересуется этой информацией — значит, ему это неинтересно, продолжать 'заигрывать' просто бессмысленно. Если поинтересуется количеством партнёров и замолчит — значит, не надо было вести беспорядочную половую жизнь…
— Даже так?
— А как ты думал? Я, например, вряд ли вообще отвечу мужчине, который в моём возрасте уже 'набрал'… ну, где-то 5-6 связей…
— А у тебя сколько?
— Двое… А если бы ты был в сфере действия системы — думаю, был бы третьим…
— Правда?
— Мы же договаривались, Гарри… Неужели ты хоть раз слышал от меня неправду?..
— Извини, ради бога… Я просто не верю своим ушам! По сути — я влюбился в тебя, как в недосягаемое божество — и вдруг оказывается…
— Да, Гарри… Но не будем об этом. Признаться, я вчера не спровоцировала тебя только по одной причине: если мы станем ближе, чем есть сейчас, нам будет очень трудно расставаться…
— А мы обязательно должны расстаться?
— Да. Заключение по результатам работы экспедиции пока не готово, но я уже слишком много вижу отрицательного… Не может быть, чтобы такую 'цивилизацию' включили в систему… Это нереально.
— Жаль…
— Мне тоже. Но слушай дальше. Обычно, если к концу жизни человек имеет 1, 2, 3 партнёра — это ни у кого не вызывает каких-либо особых эмоций. Если меньше — могут проявить интерес: может, ему просто не везёт, а может — при его уровне интеллекта большинство… подворачивавшихся вариантов просто были для него неинтересны… Или — он неинтересен для них… А может — ему, наоборот, повезло — и он действительно нашёл 'свою мечту', которой ему хватило 'на всю оставшуюся жизнь'… Но — такое бывает не так уж часто… Если же он имел больше 3-4-х партнёров — это настораживает: может, он просто не слишком серьёзно относится к вопросу выбора спутника жизни? Ну, а когда их ещё больше — так может, он просто 'секс-спортсмен'? Тоже, кстати, Земное выражение…
— И все так считают?
— Нет, что ты! Некоторые считают нормальным где-то с десяток партнёров за жизнь, а отдельные экземпляры — и выше. Теперь… допустим, что информация о количестве моих партнёров его не испугала. Тогда в ответ он 'откроет' свою информацию. Смотрю, думаю. И так далее — все подробнее и подробнее, глубже и глубже, пока не станет ясно, что пора встретиться. Либо — что продолжать неинтересно: всё равно слишком разные взгляды. Я раз не встретилась с отличным, в общем-то, парнем только потому, что у него неделю назад была зарегистрирована встреча с фурией, имевшей более двух сотен любовников только за
последний год!
— А встретилась с кем-нибудь?
— Да. Так я нашла Боба. Очень хороший парень, несмотря на какой-то рассеянный вид. Но я решила, что это — не самый большой недостаток для художника…
— И давно?
— Примерно за полгода до 'брёвнышка'. Мне было тогда неописуемо тоскливо, а он меня просто спас… С теми мальчиками дело у нас дальше задушевных бесед да прогулок так и не пошло, а, будучи уже женщиной, я всё же жаждала большего… И жутко страдала от одиночества… а к Джерри сама подойти не решалась… Да и он не спешил — не был уверен, видимо, что правильно понимает, как я к нему отношусь… Глупо, конечно… Но этим страдают все влюблённые — как на Челле, так и на Земле… Потерять же девственность в столь бурную ночь, а потом прожить целый год, не ощущая на своём теле мужских рук — поверь, непросто… Найти кого-нибудь, 'лишь бы был' — это как-то 'не по мне'… И вот, в один из вечеров, когда было особенно тоскливо и грустно, я обратилась за помощью к системе. Несколько десятков вопросов о взглядах — и уже сформировалось подмножество человек в двадцать. И это — по всей планете. Представляешь? Ещё куча вопросов о том, чего бы хотелось 'в плане интимных фантазий' — осталось двое. Один — архитектор, я просмотрела несколько его проектов (там была масса кадров) и решила, что он мне совершенно неинтересен. Второй — Бобби. О нём не было ничего. Я расстроилась — решила, что ничего у меня не получится… а жутко хотелось кого-нибудь прямо сейчас… Стыдно сказать — просто похоть одолела… до умопомрачения… Я связалась с ним — он был дома. Сказал, что рисует. Я попросила показать что-нибудь. Он передал несколько кадров. Этого хватило — я помчалась к нему. Провёл по галерее — молча! — я обомлела… забыла обо всём на свете: о том, за чем пришла, о том, что меня одолевало всего час назад… Нет, в жизни я, конечно, видела массу прекрасных рисунков, хоть и 'в системе'… художниками Челла, слава Богу, не обделена… Но здесь было другое: он рисовал на материальном объекте: стена, полотно, пластик… Это — гораздо труднее: в системе ошибки исправляются элементарно, здесь — попробуй убрать следы неудачного мазка… Он молчал — как потом признался, сходил с ума от желания, но — не смел вмешаться… А я — совсем забыла, зачем пришла… Потом — как у Вас говорят — 'чашечка кофе'? — и купание в бассейне. На улице, возле его дома… в полночь… Кругом — уже ни души… Там же, 'на бережку', мы и дали волю страстям… Потом — снова бассейн и опять — 'бережок'… Очнулись от этого дурмана, когда забрезжил рассвет… Расставаться не хотелось… Спали вместе — до вечера… Потом я обняла его на прощанье и ушла. Домой попала не сразу. Долго шаталась по городу — сияла так, что люди оглядывались… Где-то к полуночи добралась домой и только к рассвету смогла уснуть… Вечером он опять связался — и так далее, только к концу недели успокоились, 'насытились' друг другом… Смогли хоть разговаривать спокойно, не думая о том, что 'вот… сейчас… ну, что же он медлит!'… Собственно, этой недели нам хватило надолго, отношения перешли в чисто дружеские — внутренний мир каждого оказался, по-видимому, не менее интересным, чем наше 'знакомство'… Когда 'стало подбираться' очередной раз — а прошёл уже почти месяц — долго не могли решиться: эти развлечения казались чем-то чересчур мелким по сравнению с тем, что нам давало обычное общение…
— Но решились?
— А как же… Человек ведь — животное всё же; и, как ни пытается он этого упорно не замечать, но — от этого ему никуда не уйти… Конечно, когда инстинкты порабощают его — это унижает; но на практике они чаще всего порабощают именно тогда, когда он пытается игнорировать их, 'быть выше их', недооценивая их силу… Мы решили не испытывать судьбу — вмешивать в наши отношения кого-то ещё совсем не хотелось — и однажды вечером, после 'серьёзного обсуждения проблемы', пришли к выводу, что 'эпизодические развлечения' вряд ли сумеют ухудшить наши отношения…
— А Джерри?
— Ну, отношения с Джерри установились чуть позже. После 'брёвнышка'… Я тогда долго пыталась 'решить дилемму' и поняла, что не
в силах расстаться ни с тем, ни с другим… То есть — если жизнь заставит выбрать, то останется всё же Джерри — но без Боба тоска будет жуткая… Я даже не уверена, что не сбегу к нему когда-нибудь…
— А они друг друга знают?
— Заочно…
— Как это?
— Понимаешь, когда я попала в команду, абсолютно вся информация обо мне стала доступна Джерри… просто 'по долгу службы'… Собственно, он мог знать обо мне всё, что хотел. Меня, признаться, занимал вопрос об уровне его 'любознательности' и я, пользуясь правом 'разведчика экспедиции высшей категории сложности' контролировать распространение о себе любой информации в системе, просмотрела перечень всех запросов о себе со стороны кого бы то ни было. Много интересного узнала — оказывается, я интересовала многих, о ком даже не имела представления… Но — вот незадача — ни одного запроса от Джерри… Понятно, я была весьма озадачена… Он даже не поинтересовался моими предыдущими партнёрами — я этого просто не поняла… На всякий случай решила 'флиртануть' — открыла ему всю информацию о себе по обычным, 'пользовательским' каналам… То есть теперь, чтобы удовлетворить свой интерес, он не должен был пользоваться правом экспедиционного психолога…
— И?
— Он улыбнулся при встрече как-то загадочно — я потом поняла, что он ведь видел и мой запрос 'о запросах' — 'по долгу службы'; и, естественно, система сообщила ему о новом уровне доступа — когда я открыла ему 'всю себя' по обычным каналам… Понятно, что он воспринял это, как намёк — и… в тот же день поинтересовался: запросил информацию обо всех моих партнёрах, включая даже — превышение полномочий! — и их 'послужные списки'…
— То есть?
— То есть перечни их партнёров…
— И?
— Что 'И?'? Что он мог там увидеть? Боба — только и всего… В тот же вечер он запросил по всем выставочным центрам его картины — похоже, исследовал все… Остался, думаю, доволен — по крайней мере, сразу же связался с ним — смешно — спросил, как тот ко мне относится… Бобби как-то интересно ответил… Что-то вроде 'готов носить на руках — до изнеможения…' и спросил в ответ: 'А ты?..'- хотя Джерри выходил на него по служебным каналам, а там встречные вопросы задавать не принято…
— И что он ответил?
— 'Я люблю её…'.
— А откуда ты об этом знаешь?
— Боб сразу же связался со мной и передал всё — слово в слово…
— Зачем?
— Ну, во-первых, ему не понравилось, что нашими отношениями кто-то интересуется по служебному каналу…
— А что в этом такого?
— Ничего… Кроме того, что он не имел морального права уклоняться от ответа…
— То есть — был обязан отвечать на любые вопросы?!
— Ну, не совсем… Вообще говоря — должен, но юридически — не обязан…
— То есть?
— То есть, вообще говоря, каждый имеет юридическое право не отвечать, но при обращении по служебным каналам это как-то не принято — когда речь идёт о простом любопытстве, его удовлетворяют по обычным каналам, даже если это нужно не тебе лично, а для работы… Факт обращения по служебному каналу уже подчёркивает важность запроса — эти каналы всегда открыты, хотя бы уже потому, что стоят на два порядка дороже… Для того, кто спрашивает… Понятно, что просто 'удовлетворять любопытство', используя эти каналы, никто не станет…
— Ну, и чем же всё это кончилось?
— Да ничем. По-моему, 'мои мальчики' остались довольны друг другом — по крайней мере, раз отношение их ко мне никак не изменилось… За исключением того, что Боб набрался смелости и передал мне по 'служебному': 'Не забывай, что я без тебя не смогу…'… Для него это — довольно высокая степень откровения: обычно он больше говорил глазами… руками, правда, тоже неплохо… А вот выдавать подобные формулировки — очень стеснялся… К тому же, при его доходах одна эта фраза обошлась ему где-то в неделю работы… Сумасшедший… Как будто мне важно, какой канал он использовал… Наверное, мужчины где-то в глубине души все одинаковы — и на Земле, и на Челле…
— То есть… Ты
предполагаешь, что он испугался?
— Заволновался — скажем так. С одной стороны — это приятно: выходит, что я для него что-то значу, не 'просто знакомая'… А с другой — совсем не хочется лишний раз — как это? — 'вселять тревогу в его сердце'?
— Да, примерно так…
— Просто система опять выдала предупреждение типа 'неудачная формулировка', поэтому я так… неуверенно…
— Понятно… действительно — не совсем удачно, но — вполне понятно и однозначно…
— Вот такие пироги…
— И это знаешь?
— Как видишь…
— И как вы там будете жить?
— Не знаю. Может, втроём… скорее всего… Я не думаю, что они 'не договорятся', поэтому — скорее всего, да… В крайнем случае — я и Джерри — в моём доме, а Боб — 'дорогой гость'… Или я у него буду пропадать… Но мне это не нравится — я не хочу оставлять 'в тоске и одиночестве' никого, кто меня любит… Я бы предпочла собрать всех вместе… И была бы рада, если бы все друг другу понравились…
— А как ты думаешь, у тебя появится в жизни ещё кто-нибудь?
— Сложный вопрос… Вообще-то — вряд ли… Для меня вообще тяга к 'сексуальному разнообразию' совершенно не характерна… Если я спокойно отношусь к такому качеству у других — это вовсе не означает, что нуждаюсь в подобном сама… По количеству я вообще предпочла бы одного — так гораздо спокойнее… Кстати, на Челле это — самая распространённая точка зрения… Второй обычно появляется тогда, когда в первом 'чего-то не хватает'… То ли — для души, то ли — для тела, то ли — ещё для чего нибудь или для 'обоих вместе'… — она виновато улыбнулась,— всё же я до сих пор не освоила толком ваш язык… Постоянно слышу замечания…
— Ничего… я могу тебя утешить: твой уровень вполне обеспечивает однозначность понимания, остальное — не столь важно…
— Ну, вот: и в твой адрес замечание…
— Вот видишь… Значит, ваша система излишне требовательна к разговорной речи…
— Или мы — не слишком требовательны к себе…
— Или мы… Но всё же — может появиться третий?
— Думаю, вряд ли… Понимаешь, если в моей жизни появлялся какой-то мужчина, с которым складывались близкие отношения… во всех случаях это были Личности — неординарные, достойные уважения и — 'почитания', что ли… — Лин задумалась… — тем более, что отношениями с тобой я как бы 'подвела черту' — когда у женщины остаётся такая вот 'платоническая', неудовлетворимая 'страсть' — вряд ли она будет способна к новому увлечению… Она будет… 'немножко плакать'… 'немножко страдать'… 'немножко любить'… выдуманный ей самой образ… но — искать что-то новое? Маловероятно… Если же учесть, что мне доступны Боб и Джерри — без каждого из которых я вряд ли смогу нормально жить… скажем так: практически невероятно. Хотя — гарантировать, конечно, не могу… Просто… после душевной боли, связанной с любовью… обычно… долго не влюбляются… Особенно, если совсем не одиноки…
— О какой боли ты говоришь?
— О расставании — близком и неизбежном… Я совершенно не понимаю своего чувства к тебе — что, в общем-то, не удивительно — любовь ведь не поддаётся логическому анализу; но факт есть факт: когда мы с тобой не встречаемся несколько дней — я чувствую себя совершенно 'не в своей тарелке', а когда готовила отчёт за первый год экспедиции и поняла, что поддержка отношений с вашей цивилизацией просто не может быть признана целесообразной — до утра проревела… Хорош 'разведчик', нечего сказать… Как там, в уставе? 'Свободен от личных привязанностей…'? Легко сказать…
— Ты говоришь — 'не может быть признана целесообразной'…
— Увы, Гарри… Отрицательный отчёт был уже у Вайнера. Он пытался как-то изменить ситуацию — мы видим здесь последствия его попыток, но пока не сумели обнаружить какого-либо влияния этих попыток на процесс… Может, он и был прав, когда сказал, пожав плечами: 'Нечего там делать, по-моему…'- И махнул рукой.
— А сама ты как думаешь?
— Пока не знаю… — Линда тяжело вздохнула. — Я ещё не отработала до конца свои материалы и не
закончила толком отчёт… даже моя система взглядов на ваш мир не сформирована до конца, не то что выводы по итогам экспедиции… Если хочешь — могу дать почитать немного из Вайнера…
— Каким образом?
— Ну, не знаю… — Линда задумалась. — В системе он находится на исходном языке, разумеется… А весь его переводить — смысла нет: там есть масса понятий, которых нет в вашем языке. Система будет запинаться на каждом из них, спрашивая, как это сделать… Ладно,— усмехнулась вдруг она,— я приготовлю тебе перевод общего резюме и те несколько фрагментов отчёта, которые запоминаются почему-то практически всем, кто его читал… — И она упорхнула в пассер. Буквально через минуту она вернулась с пачкой свеженапечатанных листков. Я взял первый из них в руки и прочёл:
Отчёт экспедиции 1125-1701, планета 3, система 1974-121-17, 9987-9988гг.
Командор: Грем Вайнер. Уровень достоверности решения — 0,87.
Резюме: Планета считается изначально пригодной для жизни и деятельности человека, но быстро теряет эти качества в результате активной разрушающей деятельности неразумных существ, генетически полностью совместимых с человеком. Прогноз развития цивилизации на ближайшие 50 лет склоняется к отрицательному…
— То есть? — Я поднял на Линду удивлённый взгляд. Она взяла лист, быстро просмотрела и, усмехнувшись, отчеркнула ногтем такой абзац:
…Интересный способ аборигены применяют при налаживании контакта: если нескольким особям кажется, что дальнейшее развитие их отношений может иметь взаимный интерес, то (видимо — с целью проверки на откровенность) применяется процедура совместного употребления этилового спирта (либо — в чистом виде, либо — в разбавленном, либо — в виде весьма сложных напитков, его содержащих). При этом спирт принято употреблять всеми участниками поровну, в равных дозах, стараясь достигнуть примерно равных степеней отравления и, следовательно, равных степеней снижения контроля над собой (равных степеней откровенности?). В случае, если, несмотря на это, кто-то оказывается опьянён меньше других участников процедуры — ему заботливо 'доливают', навязывая увеличение его дозы. Тех же, кто пьянеет слишком быстро — бывает, что и защищают от передозировки: дескать, ему хватит, он и так уже 'хорош'. Таким образом, в процессе коллективного употребления спирта (или напитков, его содержащих) члены этого коллектива считают нормальным достичь примерно равной степени отравления, как бы пытаясь уравновесить этим шансы каждого. Поскольку в обществе бытует мнение, что 'алкоголь развязывает язык' (существует даже такая поговорка), то подобное употребление этилового спирта, по-видимому, следует считать своеобразным 'тестом на правдивость'. В пользу этой гипотезы говорит и тот факт, что фраза типа 'мы с ним пили' или 'он пьёт с таким-то' указывает, как правило, на близость отношений. Что естественно: применять отравляющие вещества в окружении недоброжелателей более опасно, чем в кругу лиц, относящихся к тебе доброжелательно.
Нужно сказать, что многие аборигены чрезмерно увлекаются подобными методами тестирования, доходя даже до того, что предлагают протестироваться особям, случайно встреченным ими на улице. Серьёзной общественной проблемой следует считать тот факт, что подобная инициатива нередко встречает положительную ответную реакцию.
…Дочитав до этих слов, я лишь тяжело вздохнул. Лин тем временем подала мне следующий листок с отчёркнутым абзацем.
— Расслабься маленько… — усмехнулась она.
Там я прочёл:
…Одним из примеров проявления оригинальности общественного мышления следует считать алгоритм определения адекватности степени опьянения. Чтобы сравнить достигнутую степень опьянения, аборигены ввели единицу измерения степени опьянения, которую назвали 'пьянь'. Вычисляют её по формуле:
1 пьянь = 1 грамм напитка * 1 градус крепости / 1 рыло,
где 'градус крепости' — величина, отражающая процентное содержание этилового спирта в напитке, под 'рылами' понимают аборигенов, принимавших
участие в тестировании (степень опьянения которых оценивается). Так, если тремя аборигенами было выпито 1.5л напитка, содержащего 40% спирта (наиболее распространённый вариант тестирования), то при равных количествах употребления они считают, что степень опьянения примерно равна
1500 грамм * 40 градусов / 3 рыла = 20 000 пьяней.
Поскольку 1 пьянь — величина маленькая, то в быту используют декапьяни, килопьяни, а для характеризации чрезмерно затянувшихся по длительности процессов тестирования — и мегапьяни. Так, в рассмотренном примере каждый из участников получил дозу в 20 килопьяней. Всё это не стоило бы серьёзного внимания, если бы не одна маленькая, но весьма характерная деталь: несмотря на то, что эта методика применяется уже много лет, до сих пор остаётся незамеченной весьма серьёзная ошибка, суть которой состоит в том, что в формуле на самом деле оценивается степень воздействия на организм, а не степень достигнутого результата (опьянения), который зависит ещё и от уровня устойчивости организма к подобным воздействиям. Корректнее было бы ввести
1 пьянь = K * 1 грамм * 1 градус / 1 рыло,
где K — коэффициент устойчивости рыла к подобным воздействиям, вычисляемый опытным путём. Подобные грубые логические ошибки коллективного мышления свидетельствуют о привычности в обществе к низкой тщательности формирования идей и выводов…
…Ну, с этим я был готов поспорить: как говорится, шутки — шутками, но… Но Лин молча протянула мне следующий листок:
… Следует неутешительный вывод: несмотря на то, что каждая особь генетически совместима с человеком и наделена, следовательно, всеми необходимыми свойствами для развития личного и общественного мышления, интерес к самому процессу мышления отмечается лишь у весьма незначительной части аборигенов, не оказывающей заметного влияния на процесс развития общества. Что же касается таких понятий, как общественное, или, хотя бы, коллективное мышление — то отдельные беспомощные попытки подобной деятельности совершенно не выделяются ни по частоте, ни по амплитуде из прочих составляющих спектра видов деятельности аборигенов (их энергетическая ёмкость не превышает 0.001 ёмкости наблюдаемой нами части спектра). Наиболее же весомые составляющие — желание обеспечить себя продуктами питания, атрибутами власти (или её демонстрации), атрибутами демонстрации окружающим высокого (обычно — явно завышенного) уровня достатка; при этом для подавляющего большинства особей весьма характерно как многократное превышение этих желаний над естественным уровнем потребности, так и практически полное пренебрежение потребностями окружающих. Если при этом учесть вывод группы социологии, что популяция находится в состоянии, когда вторая производная темпов её развития стремится к нулю, то нельзя исключить скорую, в течении ближайших 50 лет, деградацию популяции. Результат может оказаться иным только в случае неравенства нулю неизвестных нам производных более высоких порядков или в результате случайных (внешних либо внутренних) воздействий.
…Это был последний листок отчёта. Какое-то время мы молчали. Тяжело молчали. Безнадёжно. 'Выходит, они этой экспедицией просто хотели окончательно во всём убедиться, расставить точки над i… Дескать, не ошибся ли 'первопроходец', не с чрезмерным ли сарказмом описал 'космический волк' нашу 'популяцию'… Что ж — теперь 'расставили'. Видимо — окончательно и бесповоротно… Значит, это уже всё… — думал я. — Значит, не видать мне больше этих ребят, как ушей своих…'
— А может, всё же можно устроить как-то так, чтобы мы могли в будущем встречаться? — Попробовал я высказать слабую надежду.
— Каким способом? — Уныло усмехнулась Лин.
— Ну, может быть, можно оставить у меня пассер?
— Увы, Гарри… Поддержка моста слишком дорого стоит…
— Какого моста?
— Моста поддержки системы. От Челлы до Земли.
— Подожди… Но ведь, насколько я понимаю, достигнуть Земли Вы можете достаточно просто — путём пассирования прямо с Челлы?
—
Теоретически — да. Практически же… Существует проблема координат точки обмена. Согласись, что, сидя на Челле, предугадать адрес точки прямого перемещения, находящейся на Земле — мягко говоря, сложно… Даже если знаешь координаты планеты — легко можно попасть в дом, в гору… Не говоря уже о том, что в районе перемещения могут быть движущиеся объекты… которые столкнутся с тобой, как только ты там появишься…
— И что же в таких случаях делать?
— Строить 'мост'.
— То есть?
— Определяешь точку перемещения в пределах радиовидимости, зондируешь — нет ли кого поблизости, затем — перемещаешь туда станцию поддержки. 'Буёк' то есть. С этой станции — дальше, потом — ещё дальше… Построение такого моста — дело не самое сложное, но — достаточно долгое: зондирующий радиосигнал должен пройти туда и назад, затем — само перемещение и так далее… Это — время.
— И эти станции так и стоят, как столбы вдоль дороги?
— Обычно — нет. Если речь идёт о перемещении на небольшие расстояния или небольших групп, то группы просто многократно перемещаются внутри одной-единственной станции, зондируя каждый раз точку приёма… При очень больших расстояниях оставляют станции примерно в каждой… тысячной, что ли… точке — с тем, чтобы, ежели какая-нибудь будет потеряна — её можно было примерно за сутки восстановить.
— Как?
— Добраться до следующей, переместить на место потерянной новую станцию с Челлы и восстановить цепь. Все эти станции постоянно поддерживают контакт между собой, так что разрыв цепи в случае разрушения или исчезновения любой из них тут же будет замечен.
— А зачем нужны промежуточные станции? Вы ведь, насколько я понял, перемещаете всё прямо с Челлы — так какой же смысл в такой куче оборудования?
— Чтобы переместить что-либо куда-либо, надо иметь актуальную информацию о точке перемещения. Либо она должна быть в пределах зоны радаров, либо с районом перемещения должен быть какой-либо иной, достаточно быстрый, канал связи.
— Что значит 'достаточно быстрый'?
— Чтобы что-то куда-то передать, я должна указать абсолютные пространственные координаты точки приёма. Но точка на поверхности планеты перемещается в пространстве по сложному закону, учитывающему перемещение Галактики, звезды, планеты по орбите, да и вращение самой планеты. При обмене между двумя планетами ситуация усложняется ещё больше: закон сложнее. А время ограничено: всё вокруг постоянно меняется, причём — не всегда по предсказуемым законам. Если я, например, сумела получить координаты точки на Земле и передала их на Челлу — прошло не менее полусекунды. До момента перемещения пройдёт ещё столько же — аппаратура не идеальна, там протекает масса физических процессов, требующих времени. В итоге — к моменту перемещения пройдёт примерно секунда: и Земля улетит Бог весть куда, и Галактика переместится, а изменение координат точки на поверхности планеты можешь посчитать сам. Чуть больше четырёх сотых градуса. Возьми длину параллели и посчитай. Вот и выходит, что в самом простом случае нужно не просто получить координаты точки перемещения, а узнать, где она будет к моменту перемещения…
— Подожди… Ты говоришь, что сигнал достигает Челлы за полсекунды? Но ведь скорость света…
— Вот как раз из-за скорости света расстояние простого перемещения и ограничено прямой радиовидимостью. Но существуют системы связи, основанные на эффекте пассера…
— Не понял? Письма, что ли?
— Письма, письма… — улыбнулась Лин. — Электронные…
— То есть?
— Представь себе две небольшие камеры, в центре которых в магнитном поле 'висят' небольшие… скажем так: компьютеры с приёмопередатчиками.
— Представил.
— А сами камеры имеют такие же приёмопередатчики для связи с этими компьютерами и средства контроля за положением компьютеров в пространстве.
— Представил.
— Теперь представь, что эти камеры могут запросто меняться этими компьютерами друг с другом.
— Как пассеры?
— Собственно, это и есть пассеры. А теперь… представь, что они именно это и делают, обмениваясь свои содержимым примерно раз десять в секунду… А в промежутках при помощи своих приёмопередатчиков записывают в память компьютеров передаваемые данные, одновременно на другой частоте снимая те, что нужно принять…
— Ух, ты! Так это ж получается…
— Получается цифровой канал с задержкой не более полусекунды, время передачи по которому не зависит от расстояния…
— А если обмен производить чаще, скорость канала возрастёт…
— Мы пока не можем наращивать скорость пассирования — быстрее просто не умеем,— заметила Лин. — Не забывай, что нужно оставить время на обмен информацией между камерой и содержимым. — Добавила она с улыбкой. — Пока эта скорость всех устраивает — даже для 'телефонных' переговоров. Кстати — все кабины пассеров оснащены именно такой связью со станцией, а батареи автономного питания точно так же заменяются автоматически, как только 'сядут' до нижнего предела… Потом они на станции автоматически подзаряжаются и тем же способом устанавливаются в очередной пассер…
— Класс… — Я не мог удержаться от восхищения. — Слушай, а зачем же вам тогда нужны промежуточные станции, если вы можете всё делать прямо отсюда, в том числе — и вернуться на Челлу?
— Хм… А представь на минутку, что связь по какой-то причине оборвалась… Например, из-за ошибки в программе или в оборудовании очередное перемещение закончилось разрушением одной из камер… Там предусмотрена возможность ошибки координации в пределах двух-трёх сантиметров. Обычно больше миллиметра не бывает, так что — этого достаточно. Только вот проблема: при трансгалактических перемещениях раза два в год бывают случаи, когда смещение… то есть — ошибка координирования… почему-то достигает почти сантиметра. Причины этого непонятны — похоже, что просто не все факторы учтены в теории… В пределах одной галактики такого не бывает. Подозревают, что мы просто чего-то не знаем из того, что происходит на границах галактик и влияет на координаты. Фактически следствием этих неизвестных нам возмущений является изменение сразу нескольких производных скорости изменения координат. Система измерения и слежения адаптируется к новым условиям за пару секунд, но в течение этого времени смещение бывает 'предельным'. Если будет возмущение, результатом которого станет смещение в три сантиметра или больше — камера разрушена.
— Такое было?
— Пока — нет,— улыбнулась челланка. — Хотя — вполне может быть. А ведь, кроме того — я повторюсь — может быть и просто сбой оборудования или ошибка в программе — делали ведь всё это люди, следовательно — должны быть ошибки… Кто знает, где и как они проявятся… Как-то не хочется ставить возможность возвращения домой экспедиции из 50 человек в зависимость от случайности…
— А повторить мост?
— Для этого надо несколько лет. Проще оставить цепь сравнительно недорогих автоматических станций, где каждое звено можно восстановить примерно за сутки — вот и всё. Потом их уберут и используют для другой экспедиции. Собственно — их роль состоит в поддержке канала связи и восстановлении его при авариях. При наличии такого канала все перемещения делаются 'напрямую' — промежуточные камеры не имеют смысла.
— Мда… Кто б мог подумать, что сама идея пассера может дать возможность трансгалактической связи!
— Она дала ещё немало возможностей…
— Например?
— Малоэнергетический флайер.
— То есть?
— Представь себе ваш самолёт с вертикальным взлётом или вертолёт. Штука удобная и часто — весьма незаменимая, не так ли?
— Так.
— Но — ужасно дорогая. В том числе — в энергетическом смысле. Да, можно взлететь и с полянки в лесу, но стоит это — мама дорогая… — Линда картинно закатила глаза. 'На Земле научилась',— подумал я. — А теперь представь, что корпус этого вертолёта, но без грохочущего винта, или — самолёта, но без ревущих турбин — поддерживается в пространстве
просто путём перемещения его на нужное расстояние вверх за счёт пассирования… раз триста в секунду. Для поддержания этого процесса достаточно энергии его бортового аккумулятора — даже вашего производства… Чаще всего расстояние пассирования неизменно, а скорость подъёма или спуска определяется частотой… которая при посадке падает до ста Герц, а при сверхбыстром подъёме достигает 100 Кгц. При полной, кстати, безынерционности процесса…
— А ты ведь говорила, что для канала связи вы не можете работать с частотой более 10 Герц?
— То ж — для канала связи. Там координаты сложно считать, да и ошибки исправлять надо, если в камере содержимое слишком смещено окажется… И информацию, не забывай, тоже когда-то читать-писать надо… Кроме того, там ещё целая куча проблем, связанных с прогнозированием изменения координат в дальней точке… А здесь всё просто: имеешь координаты, добавляешь смещение — и вперёд! 100 Кгц — не проблема. Больше пока не было необходимости, так что — даже не пробовали. Сейчас эти флайеры — самый популярный вид скоростного личного транспорта на Челле. Их сейчас,— она задумалась,— примерно две-три штуки на тысячу челлан.
— А чего ж не сделать всем?
— Так ведь он денег стоит… И потом — ведь не живая душа: в глаза не глянешь, не поговоришь… Да и площадку нужно делать, а то при посадке на грунт там проблемы возникают… У отца есть такое, конечно — но он им пользуется, только если спешит сильно — на срочную операцию, например… А обычно все на копытных катаются: так оно здоровее будет,— закончила с улыбкой челланка.
— Слушай,— вдруг осенило меня,— так ведь летающие тарелки…
— Соображаешь, Гарри… — улыбнулась она. — То, что у землян принято называть тарелками, то есть — надпространственные средства транспортировки, именно так и работают. Только вес у них, как правило, куда больше, чем у флайера, а потому и основание мощнее. Следовательно, если их сажать на грунт — вдоль всего основания он будет превращён в пыль. Там потом год-другой ничего не растёт.
— Как будто выжжено…
— Именно.
— Постой… так ведь обычно и говорят, что на местах посадки тарелок остаются выжженные круги… А я-то думал — какой в этом смысл: что они, горячие, что ли. Если бы они садились на двигателе наших типов — был бы действительно выжженный грунт, но — не ровный круг, а с беспорядочными краями от полыхающего огня… А там — идеально ровно. И по окружности, и по глубине…
— Что же удивительного? Они ведь просто пассируют цилиндр пространства, содержащий корабль. Поскольку на грунт его нельзя приземлить точно — часть поверхности разрушается. Попросту — измельчается, как будто нарезается тонкими слоями — толщиной в расстояние пассирования… Внешне это выглядит, как слой пыли или выгоревшей земли…
— Представляю, что творится там, где они садятся постоянно…
— То есть?
— Ну, на космодромах… Там ведь пылищи должно быть… Они, небось, со временем вообще весь верхний слой грунта в пыль превратят…
— Почему же… Они ведь там вот так, на поверхность, не садятся…
— А как же?
— В магнитные ловушки. Когда ловушка уже держит тарелку, та может смело отключать пассирование — потом её спокойно опустят на поверхность. Без разрушения оной… — С улыбкой добавила она.
— Слушай,— вдруг вспомнил я,— а почему они исчезают?
— Кто 'они' и — куда, когда и где 'исчезают'?
— Тарелки. Когда набирают высоту и скорость — они часто просто исчезают. А вот 'куда' и почему — не знаю.
— Пока они взлетают — то есть поднимаются, они просто наращивают скорость, если им это нужно — вот и всё. Потом, поднявшись достаточно высоко, они могут переместиться уже не в рядомстоящую зону, а сразу на орбиту. При этом должен быть хлопок, так как на их месте появится часть безвоздушного пространства. Поэтому по нашим законам прямое перемещение из атмосферы в пространство с сильно отличающимся давлением (на орбиту, например) вне аварийных ситуаций запрещено. Если ты это видел — это были не
наши тарелки. Мы, кстати, только раз появляемся в конкретном районе таким способом — чтобы поставить пассер. Потом уже в этом нет необходимости и лишний раз привлекать к себе внимание совсем не нужно… А прямое пассирование с поверхности в несмежные зоны для 'тарелок' запрещено у всех известных нам цивилизаций. Такой хлопок на поверхности обычно сеет жуткую панику у аборигенов…
— Значит, говоришь, это были не ваши тарелки… А чьи?
— Не знаю,— пожала плечами Лин. — Тут у вас крутилось ещё несколько групп. Происхождение ни одной из них нам неизвестно. На контакт упорно не идут, при попытках сближения исчезают. То есть — ведут себя так, как наши разведчики первого уровня — которые просто присматриваются, не вступая в контакт.
— Ты сказала 'крутилось' — они что, уже не крутятся?
— Да что-то с месяц их уже не видно. Была у них станция в районе Сатурна — так её там уже нет. Похоже, что, как и мы, посмотрели — и решили не связываться…
— Жаль.
— Кто знает… Если это были представители техноцивилизаций — так вряд ли стоит об этом жалеть.
— Почему?
— А они все плохо кончают. Скажем так: нам неизвестна история хотя бы одной техноцивилизации, которая бы не заканчивалась катастрофой. А те, что пока живы — как две капли воды похожи на какую-нибудь из тех, кто уже доигрался, в прошлом… И при этом, что характерно, они обычно тянут за собой всё своё ближайшее окружение. Так что — не жалей. Особенно, если не знаешь, о чём. — С улыбкой закончила она.
— М-да… А всё-таки было бы неплохо, если б пассер остался…
— А также и станция поддержки пассеров, и 'мост'… Это не по карману не только мне, но и всей нашей команде… Чтобы ты немножко представлял себе эти цифры, знай: расходы на содержание здесь нашей экспедиции составляют почти полпроцента общего дохода Челлы. Понятно, что, как только командору стало ясно, что контакт не будет признан целесообразным, он решили скомкать оставшуюся часть работ, сократив продолжительность экспедиции на полгода. Собственно, на эти полгода были спланированы, в основном, как раз установки контактов. Конечно, если свершится чудо и Челла решит, вопреки его мнению, поддерживать контакт или продолжать какие-то иные работы — мы сможем общаться и дальше. Но — чудес ведь не бывает, Гарри… Здесь всё слишком очевидно… Ориентировочный срок сворачивания экспедиции командор уже определил — система пока не возразила.
— Так нам осталось…
— Да, Гарри… Где-то в конце мая уже планируется сворачивать базу на орбите.
— Значит…
— Это значит,— с дрожью в голосе едва выговорила челланка, что, по-видимому, где-то в начале мая основной состав экспедиции уже покинет Землю… Для меня это очень трудно, Гарри… И ты, и Вероника — стали нам с Джереми слишком близки… И расставаться, зная, что это — навсегда… Мне такого пока переживать не приходилось… А первый раз — всё сложно… — Лин подошла к окну и 'уставилась в пространство'… — Знаешь… — вдруг задумчиво произнесла она,— а ведь и Любовь, похоже, нельзя до конца понять, не испытав 'горечь безвозвратной утраты'… Причём — именно такой: неизбежной и совершенно от тебя не зависящей… Рок… Может, это — тоже необходимая веха в моём 'воспитании'… Оно и понятно — любое развитие происходит всегда через боль, 'через тернии'… Когда 'всё хорошо' — развитие останавливается… Когда всё 'слишком хорошо' — начинается деградация… Я инстинктивно пыталась себя и тебя оградить от этой проблемы — старалась не делать наши отношения 'чересчур интимными' — всё равно… Может, немного и легче, но — всё равно тяжело… Что делать — души совершенствуются в терниях… Нам, грешным, видимо, не дано до конца познать 'замысел Творца'… Всю жизнь — учимся, познаём, понимаем… чтобы в конце жизни понять своё ничтожество… Видишь, как получается… — грустно улыбнулась Лин. А ты говоришь: 'Подсистема Флирт'… — вдруг вспомнила начало разговора она.
— Мда… Кстати: сюда бы такую систему — насколько легче было бы жить здесь, на Земле… Насколько меньше
было бы проблем…
— Брось, Гарри… — вздохнула Лин. — Ваши проблемы ведь не с неба падают — вы их сами себе создаёте…
— Всегда?
— Почти… Скажем так: за очень редким исключением.
— Например?
— Проституция. Эту проблему уж точно природной не назовёшь… А занимается этим у вас большинство населения…
— Не понял?!!!
— Что ж тут непонятного… — Улыбнулась челланка. — Под проституцией вообще понимают ситуацию, когда человек за деньги, 'место под солнцем', власть или иные какие-либо блага делает совсем не то, что хотел бы; точнее — делает то, что без 'материальной' заинтересованности делать бы не стал; и — более того — почти наверняка осуждал бы такие действия… Удельный вес сексуальной проституции несоизмеримо мал по сравнению с проституцией вообще: более половины членов вашего общества готовы сорваться с места и бегом бежать туда, где им больше заплатят; при этом вид выполняемой работы интересует их только отчасти. Правда, надо отметить, что 'убеждённых' среди них — не так уж много; большей частью это — 'неопределившиеся', волею судеб 'примкнувшие' к 'убеждённым' и подражающие им…
— Ну, их сложно обвинять — жить-то как-то надо…
— А я и не обвиняю. Я просто констатирую факт. Далее. Доля сексуальной проституции у вас — около 10%, хотя больше половины женского населения, попадая в затруднительное финансовое положение, рассматривает такой путь добывания средств одним из первых… Я не могу осудить женщину, которая занимается сексуальной проституцией, спасаясь от голодной смерти; но — не могу понять тех, кто таким образом 'зарабатывает' на жизнь.
— У вас их нет?
— Почему же… Есть. Где-то около 0,8%. Не быть вообще их в принципе не может — всегда есть люди, готовые заплатить за сексуальное удовольствие, если обычным путем они получить его не могут, а финансовое положение позволяет 'купить'… Но — живьём, 'в лицо' — я не видела ни одной. Не приходилось. Только — запросы в системе: изображение в полный рост — и цена. Хочешь — купи…
— И покупают?
— А как же! Иначе бы не предлагали.
— А кто?
— Ну, прежде всего — те достаточно эгоистичные мужчины, которые 'не имеют времени' ухаживать за женщинами… Женщинам ведь совсем немного надо — улыбка при её появлении значит для неё гораздо больше, чем процесс провозглашения дифирамбов, который ваши мужчины пытаются выдать за ухаживания… Цветы у нас дарить не принято; а вот потихоньку, между делом, обустроить её садик или цветник — возле дома, в доме или на работе — это уже явный признак расположенности… Или 'ухаживания', как у вас говорят… По внешнему виду такого цветника можно судить о многом — часто бывает, что будущие партнёры ещё и словом не решились перемолвиться, но 'язык цветов' уже обоим всё рассказал…
— Обоим?
— Да, конечно… Женщина ведь тоже вмешивается в этот процесс… Если ей понравилось то, что он сотворил, но она хочет некоторые вещи изменить — ради Бога: её ведь цветник, так почему бы и нет… Часто бывает, что этот процесс совместного создания такого сада заменяет годы 'ухаживаний': за неделю-другую люди узнают друг о друге больше, чем у вас — за годы… Да и окружающие, увидев, 'что сотворили Маричка с Глебом', тоже порадуются их счастью: по состоянию такого цветника всегда можно судить о взаимоотношениях между влюблёнными…
— А у тебя был такой цветник?
— Конечно…
— А Джерри?
— Я же тебе рассказывала…
— То есть — он не 'делал' твой цветник?
— Почему же — делал… Но, как это ни смешно — после 'брачной ночи'… Помнишь, я рассказывала, как мы 'сорвались'?
— Конечно…
— Так вот, к вечеру следующего дня я увидела, что он натворил… Он… воистину 'спел песню'… Там было, на что посмотреть…
— А сейчас всё это где? Кто-нибудь за этим ухаживает?
— Цветник пуст.
—???
— Перед отъездом мы выкопали все цветы и раздали друзьям. Так принято… Мы ведь даже не были уверены, что вернёмся…
Цветы ведь не виноваты, что мы не можем за ними ухаживать… Помнишь: 'Мы — в ответственности за тех, кого приручили…'?
— Экзюпери?
— Помнишь…
— Интересно, а те женщины, которые… ну, 'фотография в полный рост и цена'… они тоже имеют такие цветники?
— Думаю, что в большинстве своём — вряд ли. Как правило, это — существа, более примитивно воспринимающие окружающую действительность… В основном — в плане потребления… так, что ли… Правда, так низкопробно, как у вас, на Челле это бывает: хоть 'покупатель' и платит — женщина — даже 'оплаченная' — не раба его; он не вправе от неё требовать то, чего она не приемлет; не вправе также он рассчитывать на цену, указанную в системе: это — её средняя цена, по отношению к конкретному мужчине она может изменяться произвольно… Кстати, если он ей понравится настолько, что она захочет поддерживать с ним постоянную связь — об оплате речь, скорее всего, не пойдёт. Собственно, на Земле было похожее общество: греческие гетеры. 'Спит' — с кем сочтёт нужным, может взять очень дорого, а может совсем ничего не взять; используется большую часть времени не в постели, а в обществе — для поддержания беседы и 'услаждения взоров'… Их образование, уровень интеллекта должны были быть уж куда выше, чем у большинства ваших современных женщин, в большинстве своём не слишком утруждающих себя мыслительным процессом… Кстати, как бы 'голоден' мужчина не был — пока у него не атрофировалось самоуважение, вряд ли он станет искать сексуального общения с женщиной, с которой ему 'не о чем поговорить'…
— А ваши женщины мужчин 'покупают'?
— Раз в сто реже, чем мужчины — женщин. Чем это вызвано — объяснить не берусь — это удел Джерри; он у нас психолог, а не я; но — и у вас, на Земле соотношение примерно то же. Может быть, реже просто потому, что у женщин проблемы, связанные с воздержанием, в основном — психологические, а не физиологические… Хотя и у мужчин, и у женщин, при больших сроках воздержания могут возникать и очень серьёзные физиологические проблемы…
— А как у вас относятся к 'продающимся' женщинам?
— Никак. Просто слишком близко 'в друзья' их предпочитают не пускать. Отношение в обществе — сдержанно-корректное. По крайней мере, их не возносят до небес и не пинают ногами — как это слишком часто случается у вас, на Земле…
— И как должна себя вести женщина, если не хочет, чтобы к ней в обществе относились 'сдержанно-корректно'?
— Не предлагать себя за деньги.
— И только?
— Ну, может, не иметь чересчур много партнёров и не слишком часто их менять.
— 'Не много' и 'не часто' — это сколько?
— Индивидуально. Смотря кто должен относиться к тебе 'не слишком сдержанно'… Если, скажем, у моей подруги появляется новый мужчина в среднем где-то раз лет в пять, то проблем в наших отношениях это, скорее всего, не вызовет никаких… По крайней мере, если их у неё будет не более двух-трёх в одно и то же время… Но это — моя личная точка зрения.
— А мужчина?
— Просто для дружбы — мне всё равно; даже, может быть, интересно послушать 'многоопытного'… Ну, а если речь идёт о более близких отношениях — я бы, пожалуй, не хотела, чтобы около него было слишком много женщин… Наверное — тоже где-то две-три — не больше… и, пожалуй, я бы не хотела, чтобы появлялись новые… Хотя… понимаешь, эти цифры очень сильно зависят от конкретной личности — от Джерри я, мне кажется, не сумею отказаться, даже если он заведёт себе гарем… — улыбнулась Лин.
— А в среднем по обществу?
— Немного более терпимо. Я более 'требовательна' к своим близким, чем 'средняя женщина'…
— А Джерри?
— Ооо, Джерри… Он просто предложил мне переспать со всей командой, 'если мне это нравится'…
— А сколько это?
— Тогда было сорок восемь человек. Сейчас — пятьдесят три.
— Хм… А он не мазохист?
— Упаси боже… Он просто… скажем так: испытывает дискомфорт, если каким-либо образом невольно причиняет кому-то неоправданные
неудобства… Он считает, что я обладаю исключительно красивым телом и считает себя просто не вправе иметь на 'это сокровище' какую-либо монополию… Когда я ему сообщила, что 'уже вся команда флиртует со мной', он решил, что мне это нравится и поспешил сообщить, что не считает себя вправе как-либо ограничивать круг моего сексуального общения… Пришлось объяснить, что 48 — это для меня, мягко говоря, многовато… 'Тогда выбери тех, кто тебе больше всего нравится',— заявил он. 'Мне нравишься ты…'- проворковала я и минут двадцать мы больше ни о чём не разговаривали…
— Почему?
— Были слишком заняты…
— Понял… И как же разрешилась 'флиртовая проблема'? Тебе пришлось заявить всем, что 'это тебя не интересует'?
— Что ты… Разве можно так обижать людей, да ещё так далеко от дома…
—?
— Мы с Джерри несколько дней пытались решить эту проблему; но я категорически не хотела никого, кроме него. Да и выбрать одного или нескольких в моём положении — значит, просто 'серьёзно подорвать дух остальных членов команды', как выразился Командор…
— Его тоже посвятили в это дело?
— Обязаны. Состояние команды — его основная задача. При таких удалениях от дома одна неосторожная фраза может снизить работоспособность всего коллектива в несколько десятков раз, а это может быть чревато катастрофой…
— И что же?
— Через пару дней мы с Джерри начали 'играть в Любовь'… скажем так: 'на сцене'.
— Как это?!
— Ну, понимаешь… Ребята в меня влюбились как-то платонически, что ли… Примерно, как и ты. Им не столько нужно было мной обладать, сколько знать, что их общество мне приятно.
— Гм… Согласен.
— Это Джерри 'вычитал' у них в головах…
— Морально?
— В данном случае, когда речь могла вестись о состоянии всего экипажа — морально всё, что позволяет предотвратить катастрофу.
— Понимаю…
— Выяснив это, командор поинтересовался, есть ли в экипаже человек, с которым я бы категорически никогда не хотела иметь сексуальных контактов. 'Пожалуй, нет…',— выдавила я, ещё не понимая, куда он клонит. Но он, как и Джерри, тоже начинал психологом, и прекрасно знал, что у всех красивых женщин влечение к эксгибиционизму развито заметно больше, чем 'в среднем по обществу'. Поскольку он считал меня красивой…
— Не юродствуй. Ты же знаешь, что очаровательна…
— …то решил, что хорошо сыгранная 'сцена любви' должна доставить мне удовольствие, прямо пропорциональное количеству зрителей… в случае, конечно, если среди них не будет лиц, совершенно неприемлемых для меня в качестве партнёров.
— То есть тебе предложили трахаться у всех на глазах — так, что ли??
— Пошляк… Это выглядит так: достаточно свободный зал, в нём — отдельные 'деревья', не мешающие всё видеть; 'трава' — в виде мягкого ковра…
— И места для зрителей — у стен?
— Да… Но, честно говоря, я их не видела. Я ступала босыми ногами по этому ковру, ворс которого доставал до щиколоток, и испытывала от этого поистине райское блаженство… Джерри шёл навстречу и его взгляд просто сводил меня с ума… Не в смысле возбуждения, нет; это — что-то большее: я хотела слиться с ним, раствориться в нём — и навсегда… Он шёл ко мне, казалось, целую вечность… Подошёл, прикоснулся к плечам — кончиками пальцев; провёл, перебирая пальцами, по рукам, слегка коснувшись груди… Теперь я уже 'сходила с ума' по гораздо более 'приземлённой' причине… К концу 'представления' у 'зрителей' текли слезы… Теперь это повторяется раз или два в неделю — и я уже не могу без этого обойтись…
— А Джерри?
— Ооо! Раньше он во время наших забав никогда не терял самообладания — просто любовался, как я схожу с ума; теперь же он просто теряет контроль над собой… Рычит, как тигр… а я совсем теряю рассудок…
— И ты считаешь всё это нормальным?
— А почему — нет? В принципе, это ничем не отличается от сцен, которые можно наблюдать в 'Парке Влюблённых' на Челле… Только там пары приходят сами, а здесь
нам было предложено — но ведь не навязано же…
— Постой, постой… Ты хочешь сказать, что у Вас есть парк, в котором все желающие могут заниматься этим делом… привселюдно?!!!
— Ну, положим, не все, а только влюблённые — на них приятно посмотреть… Пары, занимающиеся 'этим делом' ради развлечения, туда не ходят — это совсем другое зрелище; то же, что можно увидеть в 'парке влюблённых' — просто прекрасно…
— Ну и дела…
— По крайней мере — не хуже, чем в у вас…
— У нас?!!! Где же?
— Ну, например, в Булонском лесу… во Франции… Только там собираются все — и 'нормальные', и 'извращенцы' — все, у кого есть потребность в публичном выражении своей сексуальной активности…
— А у вас?
— В 'Парке Влюблённых' — только люди, безумно влюблённые друг в друга. Только такие пары могут показать поистине прекрасное зрелище… и — знаешь, оно того стоит…
— А если они не умеют?
— Что именно?
— Показывать красивое зрелище?
— Ну, во-первых, они туда идут не показывать зрелище, а делиться с людьми своим чувством, которое даже у нас встречается не так часто, как хотелось бы, а на Земле — и того реже… То есть — проявляется-то оно, пожалуй, не реже; только вот… слишком часто земляне затаптывают его, даже не замечая… Вот и выходит, что 'встречается — реже'… Ну, а 'зрители' — они ведь тоже идут туда не просто 'поглазеть', а, пожалуй, 'приобщиться' к тому, чего не испытали сами, или 'возродить воспоминания', либо просто уйти оттуда 'беспредельно одухотворенными'… 'Штампы', конечно; но не могу выразиться точнее — язык человеческий всегда показывает свою бедность и примитивность, когда речь идет о подобных вещах…
— Ну, а если они просто неопытны?
— Для 'начинающих' есть отдельное место; там есть добрые и умные наставники, которые за пару вечеров научат влюблённых большему, чем те сами могли бы научиться за пару лет… И только после того, как наставник посоветует 'идти к людям', пара может 'священнодействовать' перед зрителями…
— А если 'недоучки' сами пойдут 'к зрителям'?
— Зачем? — Удивилась челланка. — Чтобы те, не испытывая интереса к происходящему, начали расходится? Просто испортить настроение и людям, и себе?
— Ну… а если зритель не тот?
— Так это же сразу чувствуется… Конечно, это может просто испортить настроение и тогда 'чуда' может не получиться… Как в театре — какая-нибудь хрюшка в первом ряду может испортить игру даже очень хорошему актёру…
— Н-да.. И какой же контингент, в основном, ходит смотреть?
— Все, кто любит красоту настолько, что 'готов идти'. Это — обычное место отдыха горожан, и, по статистике, одно из самых посещаемых… Я, например, видела мать, которая плакала от умиления, наблюдая, что вытворяет её дочь… Рядом стоял отец — явно был доволен… А девушка просто светилась — похоже, влюблена была впервые — и 'по уши'…
— А 'озабоченные'?
— Ну, во-первых, у нас это достаточно редкое явление — если сексуальный голод не достигает уровня, когда 'планка падает' (кстати, долго не могла понять это ваше выражение), то откуда же взяться 'озабоченным'? Их всего-то, пожалуй, где-то сотые доли процента… Если не тысячные… И они сюда не ходят — им неинтересно… У них есть свои места — более похожие на ваш 'Булонский лес'…
— А как на них и на их 'места' смотрит полиция или общественность?
— А как на них можно смотреть? Они ведь не причиняют и не провоцируют насилие… За ними просто наблюдают, чтобы понимать, что это такое; но преследовать — за что? Стабильности в обществе или безопасности граждан эта категория лиц не угрожает…
— То есть, как я понимаю, вы устроили с Джерри 'Парк Любви' здесь?
— На станции.
— Тебе нравится?
— Очень.
— А 'зрителям'?
— Я думаю… Иначе бы они не приходили.
— Приходят все?
— По-моему — все, кто не занят.
— А женщины?
— Плачут. И норовят ткнуться мне головой в плечо,
когда я, накинув что-нибудь, уже выхожу из 'сада'. По крайней мере, когда я не слишком быстро прохожу достаточно близко…
— Это что-то означает?
— По-моему, преклонение, почитание, уважение и т. п. — нечто похожее на то, что испытываешь к актрисе, сумевшей показать на сцене что-нибудь для тебя близкое, сокровенное, прекрасное… может — недосягаемое…
— Не зазнаёшься?
— Глупый… не предо мной ведь преклоняются, а перед Любовью… А это даётся свыше и мне не принадлежит — совсем ведь азбучная истина… Более того, если люди скрывают свою любовь, не показывают её окружающим — у нас такое поведение считается несколько эгоистичным… Это, конечно, их право — ибо им дано, но — не поделиться с обделёнными? Просто должно быть стыдно…
— У нас стыдно вот так 'делиться'…
— Неудивительно… Меня вообще поражает ваше понимание любви… Как вы любите носиться со своей любовью, как чуть ли не требуете, чтобы и окружающие носились с ней так же… И — как жалеете себя, если они почему-то не носятся… Как редко кому-то из вас приходит в голову, что одним из первых и основных признаков Любви есть желание отдавать, не ожидая ничего взамен и не рассчитывая получить…
— Я понимаю…
— На Земле вообще слишком много извращённых понятий — о морали, о нравственности, о нормах поведения… Как будто всё специально придумано для того, чтобы заставить человека лгать, изворачиваться, оскорблять или ставить в дурацкое положение тех, кто всех ближе… Если честно,— вдруг неожиданно с вызовом заявила она,— я не знаю, от чего получаю больше удовольствия — от того, чем мы занимаемся с Джерри, или от благодарности и восхищения, которые светятся во взглядах присутствующих! Я думаю, что всякая действительно любящая пара просто в долгу перед обществом… — задумчиво проговорила она,— а долги… не вредно иногда и возвращать,— закончила Лин с 'чисто Земным' цинизмом.
— А здесь, в экспедиции, ты хотела бы быть с кем-то, кроме Джерри?
— Пожалуй, ни с кем… пока есть Джерри. Разве, только с тобой — но я ведь тебе говорила…
— Боишься?
— Просто не хочу сделать больно — ни тебе, ни себе.
— А так — не будет больно? Не жалко будет, что так ничего и не было?
— Ну, почему же 'не было'… Многое ведь было — и этого не забыть… А половой акт — это иной уровень отношений, как между самкой и самцом, что ли… В этом случае строятся совершенно иные отношения — более тесные, как-то даже… более связанные с планами на будущее… После этого очень трудно расставаться — особенно, если к этому примешана любовь…
— А Джерри?
— Что — Джерри?
— Кого же ты любишь?
— Понимаю… — Вздохнула Лин. — Ваши извращенцы, уроды от морали, додумались и до того, что 'любить можно только кого-то одного'… Как же тогда объяснить огромное число 'любовных треугольников'? Здесь, на Земле, в вашем обществе? Или они станут это отрицать? Или называть треть жителей планеты 'извращенцами'?
— Не знаю…
— Любить нужно всех — в этом суть истинного совершенства. И испытывать истинное наслаждение — от того, что помог кому-то стать более совершенным. Это, кстати, констатируют и большинство ваших религий, к какой-нибудь из которых каждый ваш 'заядлый моралист', как правило, и принадлежит. Я — далеко не совершенна, я не могу любить всех. Есть люди, которые мне совершенно откровенно настолько не нравятся, что я не желаю с ними даже общаться. Но, если мне кто-то нравится настолько, что я готова его боготворить, то я не понимаю, почему я не должна любить никого другого? Есть люди, которые мне нравятся. И их много. Есть люди, которые мне не нравятся. Их меньше. Есть те, в кого я влюблена, и есть те, кого я ненавижу. И тех, и других — совсем немного, но — объясни, почему 'это должно быть один!'?
— То есть — человек способен полюбить если не всех, то многих?
— Если говорить о Любви в высшем смысле — да. Если в обыденном или даже просто в сексуальном — думаю, что не очень многих… И — даже очень немногих… Мало
того, что люди, в которых хочется влюбляться, встречаются крайне редко… так ещё и в психологии есть 'магическое число 7'… Так, например, считается, что испытывать сильную привязанность к более, чем семи живым существам человек не может в силу особенностей своей психики.
— На чем основана эта информация?
— Понятия не имею. Пусть Джерри объясняет — это его профессия. А мы давай немного посчитаем. У каждого человека есть мать и отец. Как правило, это — достаточно близкие люди. У каждого есть хотя бы один… ну, кто-то такой, с которым этот человек серьёзно связывает планы на будущее, собирается растить детей… Как правило, он — ещё ближе. У каждого — почти наверняка — будет не менее 2-х детей. Осталось 2 'вакантных места'. Вот и получается, что ещё один или два достаточно близких человека вполне может появиться… Со временем, когда привязанность к родителям затихает, освобождаются ещё два места. Если к этому времени всё ещё нет детей и не завёл никаких домашних животных — ещё два. Поэтому меня и не удивляет, когда я узнаю об очень тесной группе, состоящей, например, из четырёх, пяти или шести взрослых людей. Часто — воспитывающих детей вместе, даже особо не выделяя, кто из них — 'физиологические' мать и отец… Просто… такая близость отношений требует, видимо, столь близких взглядов на вещи, что разногласия в методике и стилях воспитания детей уже не возникают… Так и выходит, что человек может очень даже неплохо себя чувствовать, имея одного, двух, а то и трёх постоянных партнёров… — закончила Лин с грустной улыбкой.
— А 'непостоянных'?
— Меня лично 'непостоянные' не привлекают. По крайней мере, когда я нахожусь в нормальном состоянии.
— А в 'ненормальном'?
— Так ведь первый же из 'случайных' из этого состояния и выведет — собственно, острый сексуальный голод уже будет удовлетворен, а дальше можно говорить либо о 'ненасытности', либо о заурядной распущенности…
— То есть ты не признаешь 'непостоянных' партнёров?
— Только — когда хочется 'хоть кого-нибудь'…
— У тебя это было?
— Ну, если помнишь, именно так я потеряла свою девственность. Мечтала — красиво, в 'Парке Влюбленных', влюбившись так, чтобы не видеть никого вокруг… Но — не жалею. Сейчас, на станции, я, наверное, получаю компенсацию за эту неосуществившуюся мечту. Даже с избытком…
— А многие лишаются девственности в 'парке'?
— Нет. Хотя почти все девушки об этом мечтают. Особенно, если уже посещали это место в качестве зрителей… Просто это требует достаточно опытного партнёра — способного лишить девственности красиво, с видимым удовольствием партнёрши… Такого практически не бывает — это уже статистика, достаточно хорошо мне известная… Ну, а второй случай случайного знакомства — мой Бобби. Как видишь, обе мои 'случайные' связи одним разом не ограничились… По-моему, в обоих случаях мне просто повезло.
— А если бы тебе попался я?
— Так ты ведь не был 'случайным'. Я несколько месяцев за тобой наблюдала, прежде, чем подойти — уже после того, когда поняла, что ты мне нравишься…
— Ну, и как?
— Для Землянина — очень неплохо.
— Понятно… Ну, а если бы мы все-таки решились — как бы ты хотела, чтобы это произошло?
— Думаю, лучше всего… где-нибудь на глазах у Джерри… — после минутной паузы с трудом выговорила Линда,— Без него мне было бы стыдно перед ним…
— А ему бы это понравилось?
— Глупый… Ему безумно нравится, когда я 'схожу с ума'; а от чего или кого — не имеет существенного значения… Как же я могу лишить его такого удовольствия… Кстати, ты знаешь, что он мне недавно предложил?
— Что?
— А не устроить ли нам,— говорит,— такой праздник: я — зритель, а ребята — на ковре, и забавляетесь вы там до тех пор, пока тебе это нравится?
— Интересный подход…
— Пришлось его немного разочаровать: в команде у меня нет любовников, более того: в моём представлении никто из них с Джерри несоизмерим. Уважаемые мною и очень приятные
люди — но на потенциального сексуального партнёра — увы, совсем не претендуют… Поэтому,— закончила я ему изложение своего 'кредо',— 'пока ты здесь — быть тебе на ковре!'… Кстати, мне понравилось его предложение: если он этого хочет и, более того — хочет это видеть, значит, я для него… скажем так: хороший, 'пожизненный' друг… С такими не развлекаются — с такими растят детей…
— Планируешь?
— Обязательно… 'Как только — так сразу',— так, кажется, у вас говорят…
— И как только…?
— Ну, после возвращения на Челлу года два нас в экспедиции приглашать не будут — не принято. Если я вернусь отсюда где-то на третьем-четвёртом месяце беременности — этого вполне хватит, чтобы маленько подрастить чадо.
— А потом?
— Лет до пяти — можно заниматься краткосрочными экспедициями: неделя-другая, отсилы — месяц… А после пяти — как говаривали ваши Земные 'Отцы Иезуиты' — уже можете делать с ним, что хотите: формирование основных устоев к этому возрасту практически заканчивается, так что — ни школа, ни 'улица', ни 'бабушки' уже 'не испортят'…
— А у вас тоже 'портят'?
— Ну, что ты… Так, как у вас — ни разу не слышала… Просто всякому нормальному человеку инстинктивно хочется воспитать своего ребёнка самому и так, чтобы его жизненные взгляды были именно такими, как хотелось… Эту функцию ни один нормально развитый двуногий никому не перепоручает — даже бесконечно уважаемому учителю, у которого 'воспитывался' сам… и с которым, как это ни смешно, всё же наверняка будет советоваться 'в процессе воспитания'…
— Ну, а если бы ты имела, кроме Джерри, ещё одного такого же мужчину, что тогда? Захотела бы ты иметь и от него ребенка?
— Господи… Ты всё о том же… — Линда прослезилась,— да если бы ты жил на Челле — я бы обязательно завела ребенка и от тебя… Правда, от Джерри — двух. Не обижайся, но это — неотъемлемое право женщины: решать, сколько детей и от кого ей иметь… Даже отцы имеют право 'только совещательного голоса'…
— А в воспитании?
— Равноправны оба, конечно… Понятно, что, если взгляды на этот процесс различны — никто общих детей иметь не решится… Но — тогда, извини, уже и 'постельные отношения' можно счесть просто аморальными.
— Почему?
— А какой в них смысл? Просто получать удовольствие — и всё?
— М-да… Ну, а если разница во взглядах выясняется, когда уже поздно?
— Маловероятно, чтобы два достаточно образованных и умных человека попали в такую ситуацию и уж совсем невероятно, чтобы они не сумели из неё выбраться… А чтобы они действительно были умными и образованными — на Челле создана система образования, которая практически исключает возможность появления взрослых, но 'несостоятельных' членов общества…
— Может, нам стоит тоже этим заняться?
— Безусловно. Только копировать не следует — тут у каждого свой путь. Кроме того — то, что существует у нас сейчас, в большинстве своём будет вам просто непонятно…
— Думаешь?
— Знаю. Встречались мы с одним профессором — умнейший человек, почти уникальный для Земли педагог; послушали его систему воспитания — на порядок выше существующей; спросили: а если — так? — и назвали несколько 'своих' вариантов. Не понимает… А ведь Ваши 'практикующие педагоги' так же 'не понимают' его… Представляешь размер пропасти?
— С трудом…
— У вас даже цели иные: вы, в лучшем случае, учите тех, кто хочет научиться; наша же система должна в любом случае обучить практически всех — иначе общество не сможет подняться в своем развитии на необходимый нам уровень… Короче говоря, на Земле мы нашли только 32 потенциальных контактёра, из них только треть оценивается нами, как достойные полного доверия, и из них пока только три получили подтверждение от системы — Вероника, ты и… ну, в общем… ещё один…
— А кто решает эти вопросы со стороны системы?
— Умные седые психолого-педагогические головы, которые давно уже не рискуют путешествовать на край света…
…Честно признаться, я
себя исчерпал — голова гудела, я сидел варёный, как рак: наступило 'переполнение информацией', всё это нужно было 'переварить'… Линда, когда я попытался ей это объяснить, только понимающе улыбнувшись, почти по-земному поцеловала меня в висок и впорхнула в пассер…
* * * …Линда, естественно, сдержала своё слово — устроила мне встречу с Джерри. Я же, признаться, был к этому событию вовсе не так готов, как мне бы того хотелось, в результате чего я сумел задать далеко не все те вопросы, которые хотел бы… Впрочем, может — и совсем не те, что хотел бы… Но, всё же, коль не тушку — так хоть шерсти клок… Дело было снова в доме у Вероники…
— Послушай, Джереми,— набрался смелости я, когда кофе был выпит и женщины удалились на кухню,— Линда что-то говорила о 'высшей морали', якобы доступной всем, вне зависимости от запудривания мозгов какой-либо лицемерной моралью, господствующей в обществе… — Джерри изобразил внимание. — Так мне бы хотелось более подробно узнать — что это за штука, на чём основывается и как получить доступ к этой информации… — Джерри улыбнулся:
— Это — общедоступная информация…
— То есть?
— 'Имеющий очи — да видит…',— так, кажется?
— Примерно…
— Практически все выводы о 'высшей морали', если речь идёт о рамках нашего пространства-времени, можно сделать, наблюдая природу и сложившиеся в ней отношения… Исключая человека, конечно. Эта тварь — отдельный разговор…
— Почему?
— Прежде всего потому, что он придумывает свою собственную мораль, нередко — настолько противоречащую объективной, что диву даёшься… Когда же он пытается следовать этой придуманной им морали — его поведение для стороннего наблюдателя кажется настолько алогичным, что возникают серьёзные сомнения в разумности этого вида…
— Ну, а основа объективной морали состоит?
— Если попытаться её выразить словами — то, пожалуй — в принципе объективной целесообразности…
— Целесообразности чего?
— Того или иного поступка или явления… Или целесообразности самого факта существования обсуждаемого вида в природе…
— И, если говорить о целесообразности существования вида…
— Какого?
— Ну, человека, например…
— Хорошо сказал… — Ухмыльнулся челланин. — Дело в том, что это — единственный из более-менее известных мне видов, существование которого в природе с её точки зрения я бы счёл совершенно нецелесообразным…
—?!!!
— Понимаешь, все остальные виды — по крайней мере, те, которые мне известны,— выполняют в природе какую-то поддерживающую функцию… Либо это — санитарная функция хищников или пожирателей падали, либо — факт существования этого вида необходим для обеспечения возможности существования другого вида, или же ещё какая-то сравнительно легко видимая разумная причина… Хотя бы даже — воспитание эстетических взглядов человека… А вот сам человек — для природы, по сути, бесполезная нагрузка… Я не вижу необходимости в его существовании внутри этой системы: впечатление такое, что, не будь этого вида — всем станет только легче… Хотя многие вещи — частично или полностью — утратят свой смысл… Он ничего не даёт природе — только берёт, причём берет нагло, безвозмездно. И — по-варварски. Из всех функций, которые природа, в принципе, вправе ожидать от высших животных, он исправно выполняет только одну: испражняется… Согласись, что ради такой 'великой роли' явно не стоило 'город городить'… Тут должно быть что-то ещё… Согласно доминирующей у нас философской идее о построении мира вся природа существует для того, чтобы вырастить Человека. Похоже, что наше пространство-время — просто 'ясли для двуногих', место для их выращивания и совершенствования… Сами же 'двуногие', вернее — их 'мозги' или 'души' — называй это, как хочешь — лишь бы это название определяло итоговый продукт их существования в данной системе — явно нужны где-то ещё, за
рамками той части системы, которая доступна нам для изучения… В противном случае это будет единственное алогичное явление в огромной стройной системе, поражающей своей законченностью и логичностью… И тут мы вынуждены прийти к 'идее Творца', которая гласит, что нашу систему — то есть пространство-время, в котором мы находимся, вместе со всем содержимым этого пространства, создал разум, внешний по отношению к нашей системе, то есть — Творец системы.
— Пока все кажется логичным… Впрочем, об этом Линда мне уже говорила…
— Говорила, да не так… Не теми словами и не совсем о том… Да ладно. Давай теперь подумаем: А на кой шут, как говорят на Земле, ему всё это нужно? Неужто — забавы ради?
— Кто знает — может быть…
— Не может. Ради забавы столь грандиозные вещи не делаются. Как сказал однажды один ну очень даже неглупый Землянин — кажется, американец… с оригинальной фамилией Wood: 'Для этого можно было бы обойтись штучкой попроще'… Вот уж воистину…
— Ты хочешь сказать, что знаешь, зачем всё это надо? Знаешь, зачем мы здесь?
— Не знаю. Но предполагаю; и думаю, что весьма небезосновательно. Ты ведь занимался архитектурой систем, логикой их построения и функционирования?
— Был грех…
— Причём — насколько мне известно — весьма недурно… А раз так, то должен понимать, что нужно для абсолютной устойчивости системы…
— Абсолютной?!!! Я не занимаюсь абстрактными системами…
— Не паникуй. Подумай.
— Ну, если нужно обеспечить абсолютную устойчивость… Послушай; но ведь такая система должна существовать вечно?
— Теплее… А ещё?
— Она должна быть бесконечной…
— Так, ещё…
— Ещё… для построения бесконечной, вечной системы, для обеспечения её абсолютной устойчивости… По-моему, необходимо наличие бесконечного количества взаимно подобных, взаимозаменяемых, достаточно совершенных объектов… составных частей?
— Молодец, делаешь успехи… А теперь давай предположим, что эта система должна выполнять не конечное число заранее определённых функций, а теоретически бесконечное число заранее неизвестных функций…
— Но… ведь тогда она должна быть… обучаемой?
— Разумной.
— Ты хочешь сказать…
— Именно; именно, друг мой: Творцу, похоже, нужно именно то, во что лучшие из нас превращаются к концу жизни… Те, что смогут достигнуть совершенства…
— А те, что не смогут?
— Ну, здесь может быть масса различных точек зрения; ибо 'что с ними делать' — это уже не принципиальное, а инженерное решение: от него зависит эффективность функционирования системы, возможно — ещё какие-либо параметры, но — не сама возможность и/или целесообразность её существования… Ваши христиане расточительно 'сжигают' их 'в вечном огне', Буддисты — 'зацикливают' до тех пор, 'пока не поумнеют'… Истина же, похоже, как всегда лежит где-то посредине…
— А именно?
— Думаю, что наверняка тебе этого никто не скажет — по крайней мере, внутри нашего пространства… А вот предположить можно… Ты слышал споры Землян о том, что вселенная 'расширяется' или 'сжимается' — как кому угодно?
— Было дело…
— Так вот: на самом деле происходит и то, и другое… Возможно, даже — оба процесса текут одновременно… В разных частях анизотропного пространства, например…
— Бред…
— Почему же? А как насчёт сложения двух скоростей света? Не бред?
— Там — физика. А тут бред.
— Что ж — может быть… Но наши философы в основной своей массе склоняются к тому, что наше пространство-время (как, впрочем, возможно, и ещё какое-то, в общем случае — бесконечное — количество аналогичных пространств) развивается циклически… То есть — спустя какое-то время после начала развития пространства оно 'схлопывается' (обнулением четвёртого измерения, например), после чего — снова возрождается и т. д. — до бесконечности, если нужно…
— Ничего себе…
— Немало есть таких, которые считают, что 'схлопывать' не обязательно всю
вселенную — может, достаточно 'перевозродить' одну звездную систему… Я думаю, что имеет место и то, и другое… Звездная система перевозрождается для воссоздания 'среды обитания', угробленной 'двуногими' или им подобными, а всё пространство целиком — для окончательного уничтожения 'душ', прошедших достаточно большой цикл 'рождений и смертей', но так и не достигших совершенства… Но это, собственно, просто моя личная точка зрения… Пока я не имею каких-либо противоречащих ей знаний…
— Я, признаться, тоже… — с умным видом ввернул я. Джерри понимающе улыбнулся.
— Если же говорить о принципах построения внутренних взаимоотношений в такой системе, то одним из основных является принцип целесообразности. Он применим как при объяснении многих природных явлений, так и для понимания объективной морали…
— Например?
— Ну, например… — Джерри задумался,— например, если ты хочешь оценить правильность какого-либо поступка, то самый простой способ (кстати, давно известный у вас на Земле — хотя многие и предпочитают его упорно 'не знать') — такой: 'представь себе состояние системы, если все остальные в аналогичных ситуациях будут поступать так же'. Если же ты хочешь узнать, имеешь ли ты моральное право уничтожить другого человека, то здесь следует исходить из 'критерия наименьшего зла', а именно: что является большим вредом для системы — убийство тобой невиновного человека в случае ошибки или тот вред, который этот человек принесёт системе? Кстати, смыслов существования каждого человека в системе настолько много, что никто из смертных не может 'объять' их все; поэтому — в любом случае — убийство есть вмешательство смертного в дела Творца. А вот было ли оно целесообразным и, соответственно, простительным — это практически неразрешимая проблема для нас, грешных. Поэтому убийство мы считаем оправданным только в целях самозащиты — и то в случае, когда ты явно не мог противостоять насилию. Так, например, мы считаем моральным уничтожение вами врагов, пришедших на вашу землю — ведь вы физически не были способны их обезвредить и изолировать… А вот уничтожение отдельных преступников — дело весьма и весьма сомнительное… Вряд ли Творцу будет интересно потерять лишний разум… Уничтожая заключённых, общество просто расписывается в своей неспособности справиться с одной из важнейших своих задач — c воспитанием собственных членов… У нас, если помнишь, речь может вестись только об изоляции… Конечно, не позавидуешь человеку, которому светит коротать остаток жизни (или же большую её часть) на одном гектаре грунта с пространственной защитой на границе… Но — что делать — так он имеет какой-то шанс продвинуться вперёд в своём воспитании (развитии), а если мы его уничтожим — всё: жизнь пропала, цикл прошёл зря — и вряд ли принцип целесообразности в системе будет соблюдён…
— Ты упомянул 'пространственную защиту'…
— А… Это такая интересная вещь… Просто часть пространства — тонкая 'плёнка' вокруг некоторой территории непрерывно перемещается достаточно мощным пассером 'туда-сюда', в результате чего, например, брошенный камень, пересекая эту границу, превращается в пыль…
— А человек?
— Ну, он — не крепче камня…
— А если он случайно попытается пройтись по этому месту?
— Его не пустят. Система следит за его местоположением и просто не даст ему подойти к заграждению.
— Каким образом?
— Ну, сначала его просто будет отталкивать… Как будто магнитным полем или сильным ветром — как хочешь,— улыбнулся мой собеседник.
— Ну, а если он… как-то сумеет преодолеть это?
— Не думаю… — с сомнением покачал головой Джерри.
— А всё же?
— Ну, тогда… он просто заснёт… за несколько метров до границы…
— Гарантированно?
— Пока не было ни одного случая, чтобы система 'прозевала' ситуацию.
— Хорошо; а как быть с более сложными ситуациями: пять здоровенных мужиков насилуют женщину, ты это видишь — и прекрасно понимаешь, что, если сунешься — просто получишь по голове — и ей не
поможешь, и тебе — крышка?
— Крышка? Как это?.. … А, понял… Надо будет подзаняться русской идиоматикой… Ну, что я могу сказать — мастер ты загадывать загадки… Конечно, если ты наверняка не сможешь 'навести порядок' своими силами — надо искать помощи, это почти однозначно. Но мне кажется, ты имел в виду ситуацию, когда помощи ждать неоткуда?
— Именно.
— Ну что ж, если ты не в состоянии сам либо с чьей-либо помощью восстановить справедливость — остаётся, пожалуй, заняться возмездием… Здесь советы давать бесполезно, ибо у каждого — 'свой путь': такие ситуации и создаются в судьбе, по всей видимости, для того, чтобы оценить твою реакцию на происходящее, корректность твоих действий и правильность выбора. Здесь каждый решает сам. Я бы, пожалуй, будь я Землянином, оказавшимся в такой ситуации, во-первых, постарался бы всех их хорошенько запомнить. Затем я инкогнито — чтобы они не поняли, кто инициирует процесс — сделал бы попытку засадить их за решётку; а если бы это мне не удалось — в такой ситуации, мне кажется, допустимо организовать принудительную кастрацию этих деятелей; если же такая процедура сопряжена с риском не довести дело до конца или с новой опасностью для общества, связанной с их болезненно-обозлённой реакцией на наказание — я считаю моральным их физическое уничтожение. Даже 'исподтишка'.
— А если сам попадёшь на скамью подсудимых?
— Просто расскажу всю правду. Это уже дело судей: 'брать грех на душу' — или нет.
— А если это грозит тебе самому смертной казнью?
— Ну… тут возникает ещё одна проблема: может, ты бы сумел принести обществу больше пользы, оставшись в живых? Это достаточно сложно предугадать… Ибо, с одной стороны, способность составляющих частей системы к самопожертвованию ради сохранения стабильности в системе в целом…
— …есть обязательное условие абсолютной стабильности системы. Согласен…
— …а с другой — необходимость самопожертвования должна оцениваться индивидом чисто прагматически с точки зрения целесообразности для системы — что лучше: выполнить эту, может быть, не столь важную функцию ценой своей жизни или оставить её невыполненной и выполнить до конца основную роль, отведённую тебе в твоей жизни… Самая сложная проблема, по-моему… Я думаю, одна из основных целей нашего 'обучения' в этом пространстве как раз и состоит именно в том, чтобы научиться решать такие вот 'ребусы'…
— А если применить принцип целесообразности к оценке совсем мелких — 'микробытовых' ситуаций?
— Это — всеобъемлющий принцип. Единственная сложность в его применении состоит в том, что человек должен научиться думать 'с точки зрения целесообразности системы в целом'… Если, конечно, он согласен с этими принципами…
— А если нет?
— Тогда он весьма далёк от совершенства. Обсуждение взглядов и поведения таких лиц — уже в компетенции содержателей исправительных заведений. Мне лично они не интересны…
— Почему?
— Скучно… Представь, что в вашем обществе наймут университетского профессора для воспитания малолетнего болвана, имеющего 'свои взгляды', весьма далёкие от профессорских… Здесь речь идёт не об иной точке зрения, а просто об элементарном невежестве… Согласись, что бедняге профессору будет действительно скучно… Примерно так и здесь: я давно прошёл этот путь, пришёл к каким-то выводам, сверил их с другими — достаточно умными и весьма уважаемыми мной — людьми; и вдруг какой-то 'сосунок' — так, кажется, это у вас называют? — с неимоверным апломбом и неподражаемой уверенностью в своей правоте пытается изложить свои взгляды, весьма далёкие от реальности, 'пройденные' мной где-то в самом начале этого пути и отвергнутые за свою примитивность, несостоятельность, 'нежизненность'… Я охотно верю, что он не сомневается в своей правоте; но я знаю также, что спорить с ним или переубеждать его совершенно бессмысленно: при том объёме знаний, который он имеет, он просто не сможет понять услышанного…
— И что же ему делать?
— Учиться. Учиться, учиться и
учиться. — Улыбнулся Джерри, с видимым удовольствием принюхиваясь к просочившимся с кухни запахам.
— И сколько?
— Всю жизнь. Ведь жизнь наша и есть, собственно, процесс обучения…
— А работникам 'исправительных заведений' интересно общаться с таким контингентом?
— Это — их работа… Для этих людей результат их труда есть не поиск истины, как таковой, а 'вкладывание' добытой другими и известной им истины в головы менее совершенных лиц… Это — просто одна из областей практической педагогики… Совершенно другая проблема, из другой области — у меня она может вызвать, пожалуй, только 'общий' или просто праздный интерес — не более…
— А почему ты утверждал, что 'если человек не разделяет принципов построения системы, значит — он весьма далёк от совершенства'?
— Это — простая статистика. По мере того, как человек 'накачивается' знаниями, он проходит немало различных ступеней на пути к совершенству. Одна из низших ступеней — всего бояться. Чуть повыше — он уже осмелел — всё ломать. Потом — ломать, чтобы из обломков сделать что-то своё. Ещё выше — не ломать, но использовать уже существующие обломки. Далее — создавать что-то своё, действительно ценное, уже не из обломков чего-то ещё более ценного, чем создаваемое творение, а из как можно более дешёвых материалов. Последние две ступени умственного развития индивида уже представляют для меня какой-то интерес… Далее человек учится 'не изобретать велосипед' — так, кажется? — и пытается использовать то, что уже есть в природе, не разрушая её; собственные же 'творения' стремится делать весьма осторожно, стараясь нанести природе как можно меньший ущерб. Человек на такой ступени развития уже представляет несомненный интерес… Ну, и последнее, что мне удалось наблюдать — это когда человек ставит интересы развития системы хотя бы соизмеримыми со своими собственными, точнее, с интересами собственного комфорта. В этом случае он способен отказаться от реализации идеи, дающей ему немыслимые удобства — но — хотя бы 'потенциально' — вредной для природы. Человек на этом этапе его развития уже достаточно совершенен, чтобы быть для меня более, чем интересным. Может, именно потому, что начинает понимать и разделять те самые принципы построения системы, о которых мы говорим — на более низких ступенях развития он не только не разделял этих принципов, но и вряд ли был способен их понять… Вариант же общества, начавшего это понимать, можно наблюдать сейчас на Челле — там люди уже стремятся жить в как можно более естественных, природных условиях; обращаясь к 'благам цивилизации' только там, где они пока не могут без них обойтись, либо — там, где без этих благ, например, затрудняется дальнейшее развитие системы знаний человечества…
— И в чём выражается на Челле это 'стремление к природе'?
— Масса факторов… Бросается в глаза 'отшельничество' — попытки уединяться в одиночестве или с семьёй где-то в наиболее диких уголках; либо просто стремление жить, обеспечивая самого себя большинством продуктов питания — причём причина этого — не в недостатке средств, а в нормальных потребностях здоровой и раскрепощённой психики… Единственное, от чего никто ещё не отказывался — так это информация, возможность связи с миром. С этим 'благом' можно расстаться только на неделю — месяц, да и то — если уж очень устал… Общая же тенденция, распространяющаяся уже около полувека, следующая: жить предпочитают семьями по 5-7 человек, в своих домах, расположенных в как можно более диких районах планеты, но — как можно ближе к какой-либо станции пассеров… Обычно такие районы разбиваются на участки размером не более гектара, но не менее четверти; на каждом участке живёт семья или 'группа друзей' в одном-трёх домах… Группа смежных участков располагается линейно (в лесу, например) и вдоль этой группы тянется тропа или дорога… Перемещаются в основном верхом на животных; большей частью это — выдрессированные свободно пасущиеся травоядные.
— Кстати — помнишь Иво? — Улыбнулась вошедшая Линда, располагая на столе миску с ещё горячим печеньем,
вызвавшую заметное оживление у Джерри.
— Иво? — Удивился я. — Так это…
— Именно…,— продолжала загадочно улыбаться, разливая сок в высокие стаканы, Лин. — Как раз эта история и послужила поводом для нашего знакомства… Старик Лео был просто поражён твоим поведением, довольно-таки нехарактерным для землянина. Это был повод присмотреться к тебе поближе. Ну, а когда я поняла, что ты мне нравишься — решила показаться тебе не берегу. Возле 'Магнолии'…
— Понятно… Слушай, а как Иво с Клирой вообще попали сюда?
— Как всегда у двуногих — недосмотрели. — Развела руками челланка, поглядывая на сосредоточенно хрустящего печеньем Джерри. — Иво привезли с Кортвинты, как лучшего представителя породы… Клира уже год ждала на Челле возможности дать потомство — при её генетических данных… скажем так: спаривать её с местными жеребцами было бы просто кощунственно. Иво привезли как раз 'к гону'… Ну, он особо не вникал в тонкости карантинных служб: как только её унюхал — разбил оградку и нашёл самочку. Разумеется, для его копыт ничего не стоило освободить и её… Так они оказались на свободе… Ну, а в это время как раз перемещали первые партии оборудования на Землю. Поскольку здесь ещё не было камер пассеров, перемещение было 'площадкой' — со двора космоцентра на Челле в один заброшенный дворик на Земле. Контейнер располагают на площадке и оттягивают рычаг, расположенный у её края — чтобы вызвать перемещение. Вместе с грузчиками. Для которых, кстати, такая конструкция была очень удобна — такой рычаг ведь не теряется, как пульт, на него не наступишь, не раздавишь… сломать сложно… Никто и не подозревал, чем это может кончиться… Ну, грузчики — везде ребята 'простые': когда отвлеклись — система осталась в рабочем состоянии. Площадка была в углу двора. Именно в этот угол сбежавший Иво и загнал Клиру, нажал задом на рычаг, и — не успел сообразить, как очутился на Земле. Пришлось Лео отправляться за ними… Об остальном тебе известно чуть больше, чем мне. — Лин улыбнулась. — Ну, а площадки 'с рычагами' сейчас срочно переделываются на варианты с дистанционным пультом — хоть не так удобно, но — надёжнее, как оказалось…
— Интересно… Ну, допустим вышел я из дома или из пассера — А моего 'рогатого травоядного' поблизости нет. Пошёл, допустим, лучшие пастбища искать. Что делать?
— Обычно их подзывают командами, индивидуальными для каждого конкретного животного — чтоб не путались. Чаще всего используются различные комбинации ультразвуковых свистков.
— Зачем так сложно?
— Сложно? Странно… Что тут сложного? Свистнул, подождал пару минут — и твой любимец уже здесь, мордой трётся, 'сахару просит'… И четвероногому невелика нагрузка, и для двуногих полезно — чем больше двуногие общаются с природой, с незамученными неволей животными — тем лучше их понимают, больше узнают; разумнее или, если хочешь — 'совершеннее' — становятся… Не забывай, что животное, не знавшее привязи, не придёт к тебе просто так — ему твоя доброта нужна. И ласка. И — уверенность в том, что тебе можно доверять. На Земле в книгах описывают те редкие случаи, когда животное решается просить помощи у Человека, а у нас это — привычное, совершенно никого не удивляющее явление. Кроме того — ты обратил внимание, что практически нигде не тратится сколько-нибудь заметного количества энергии? А ведь производство энергии — одна из самых 'пакостных' для природы областей человеческой деятельности… На Челле, кстати, и по абсолютным показателям тратится гораздо меньше энергии, чем на Земле. А нас ведь заметно больше… Я уже молчу про уровень потребностей общества…
— И не холодно?
— Летом — нет. — Улыбнулась Линда. — А зимой — обогрев за счет электроэнергии…
— Производство которой?..
— По нашей технологии — не вреднее для природы, чем откачка воды из скважин.
— Неограниченно?
— Ну, так не бывает… Ну, а поскольку за электроэнергию нужно платить, многие ставят себе преобразователи — 'ветряки', 'солнечные батареи' и т. д…. Для
обогрева зимой в наших широтах этого обычно немного не хватает; но для освещения, подачи и подогрева воды, обработки грунта — вполне… Так что подобные преобразователи энергии у нас — самые популярные её источники…
— Хорошо. Допустим, тому же университетскому профессору нужно попасть на какое-либо сборище коллег, дабы обменяться мнениями…
— Зачем? Ведь он может устроить 'конференцию' с любым количеством коллег, попивая дома чай или ковыряясь в саду…
— А посмотреть?
— Тогда сад отпадает. Придётся пить чай…
— И видеть коллег?
— На экране размером хоть во всю стену.
— А ручку пожать?
— Ну, если ему столь важно что-то потрогать руками — он 'свистнет' своей 'лошадке' или сядет на 'велосипед', минут за пять доберётся до ближайшего пассера и через несколько секунд будет хоть на другом конце планеты, где принимающая сторона доставит его до места…
— А если 'не доставит'?
— Не слышала ни разу.
— А вдруг?
— Дойдёт пешком. Расстояние между станциями — не более 5 км. При этом он — заметь — за весь путь не выделил в атмосферу никаких продуктов сгорания, никаких неестественных выбросов… Он за всю жизнь не навредил природе больше, чем здесь — за один рейс на самолёте…
— На мозоль наступаешь?
— Как это?.. …А, извини — уже поняла. Нет, просто 'к слову пришлось'…
— А кто-нибудь обеспечивает себя продуктами питания полностью самостоятельно?
— Вряд ли. Да в условиях развитой цивилизации это и бессмысленно… Процентов 30-80 необходимых продуктов каждый докупает; кроме того — покупается не так уж мало продуктов питания, отнюдь не являющихся необходимыми для жизни… А если речь идёт не о продуктах питания — то обычно покупается более 90 процентов используемых вещей…
…Наша беседа была прервана появлением Вероники, которая явилась явно с намерением 'прекратить прения'… На вопросительный взгляд Джерри последовал отнюдь недвусмысленный кивок в сторону моря; последовавшие за этим события напоминали первый мой визит в этот дом, за исключением того, что никто никого снегом уже не растирал и на руках не носил, да и оделись мы по дороге домой — было заметно прохладно. Вернулись мы в дом засветло, Джерри с Вероникой предались своему излюбленному занятию — занялись цветником на веранде, а мы с Линдой остались в комнате.
— Послушай, Лин,— нарушил молчание я,— у меня сложилось впечатление, что у вас совершенно иные принципы отношений между мужчинами и женщинами…
— Личностные или общественные?
— И те, и другие…
— Признаться, я это тоже заметил… — раздался голос Джерри с веранды.
— Не надо иронизировать… Мне действительно как-то не по себе от любовной игры — при свидетелях, от сожительства с двумя — тремя постоянными сексуальными партнёрами, от…
— А от обилия людей, совершенно себя не контролирующих или ведущих неадекватно — вследствие наследственной или приобретённой тупости, умственной лени, опьянения алкоголем или наркотиками… от практически абсолютной лживости почти всех, с кем приходится иметь дело… от желания тебя оскорбить — мимоходом, просто так… а то и 'съесть' или 'растоптать' — просто ради самоутверждения — тебе 'по себе'? — В голосе челланки смешались недоумение и ирония.
— Лучший способ защиты — нападение, да?
— Да нет, просто интересно… Скажи-ка, Гарри… Ты знаешь о принятых у нас взаимоотношениях в обществе не так уж мало… Мне интересно, какая система отношений — в целом — тебе лично не более привычна, а… больше нравится — наша или Земная?
— Ты ставишь меня в трудное положение…
— Я не тороплю… да впрочем, и не настаиваю… просто мне было бы интересно ознакомиться с твоей оценкой…
— Честно говоря — ваша. Но уж очень это непривычно…
— Мне нравится этот ваш оборот — 'честно говоря'… Подразумевается, очевидно, что во всех остальных случаях земляне не утруждают себя
обязательством говорить честно…
— Не придирайся к словам, Лин… Это же просто привычный штамп — типа 'ради Бога' из уст атеиста…
— Да нет, это хоть и штамп, да не 'просто'… Ваш язык настолько изобилует такими вещами, что волей-неволей приходишь к мысли о непривычности правдивых высказываний в вашем обществе… Но, тем не менее, я рада (или, как у Вас любят подчёркивать — 'искренне рада'), что ты оценил принятые у нас отношения…
— Правда, хотелось бы узнать о них маленько поболе… А мы, как всегда, отклонились от темы.
— Это не страшно,— улыбнулась моя собеседница,— лишь бы не ушли слишком далеко да не забыли вовремя вернуться обратно… Ладно. Давай начнём, например, с дикой природы.
— Опять 'дикая природа'… Но почему?
— Там всё гораздо естественнее. К тому же — гораздо проще, что позволяет понять основные принципы взаимоотношений, а затем уже разобраться с тем, что 'навешивает' человеческое общество…
— Тебе виднее… — Пожал плечами я. Линда отреагировала 'коротким внимательным взглядом с некоторым удивлением' — как бы говоря: 'неужели тебе было так важно хоть что-то произнести?..',— и продолжила:
— Для большинства существующих в природе видов характерно следующее: самец и самка 'сходятся' к началу 'брачного периода' и сохраняют свои отношения до момента, когда их потомство уже не нуждается в опеке; после чего сексуальный союз уже не нужен. Если к этому времени на почве перенесённых вместе трудностей и раскрывшихся в результате особенностей характера партнёров у них возникли иные, более прочные отношения — союз остаётся, в этом случае весьма вероятны очередные 'брачные игры' в рамках этой пары; если же или 'сучка глуповата', или 'кобель мелковат' — достаточно подвернуться более подходящей особи, чтобы союз распался и образовалась новая пара… Разумеется, оставшийся 'не у дел' может попытаться протестовать — тогда более слабый соперник будет изгнан или, что реже — уничтожен.
— А почему ты выбрала названия 'сучка' и 'кобель'?
— Сексуальные и дружеские взаимоотношения семейства волчьих, (особенно — самих волков или волкоподобных собак) более других похожи на человеческие… Есть и более сложные варианты: например, лев. Или — дикие лошади. Там около одного самца группируются несколько самок. Если самец действительно очень крупный, сильный и умный — тот же 'принцип целесообразности', нашедший в этом случае своё выражение в пересечении инстинкта самосохранения и инстинкта продолжения рода — в законе выживания вида, разделе 'выбор партнёра' — гласит, что, если попадается действительно уникальный кобель, то здесь нет места для ревности — лишь бы иметь от него потомство… Этот закон выполняется для всех высших животных…
— И для человека?
— Хм… Представь, что в некотором 'старороссейском' селении с патриархальным укладом, в котором — так сложилось — жили лишь мелкие, щуплые 'мужички', появился как-то заезжий 'богатырь'. Скажи откровенно: много найдётся женщин, не пожелавших провести с ним ночь?
— М-да… Боюсь, как бы не было ажиотажа… — улыбнулся я.
— Вот именно. Причём — чем строже будут запреты, тем с большим азартом женщины будут их обходить… Самое обидное, что при вашей маразматической морали, исповедующей принудительную, абсолютную моногамию, в случае с богатырём проиграют прежде всего самые законопослушные представительницы 'прекрасного пола', которые не посмеют совершить 'аморальный поступок' и будут биться в истериках и реветь в подушку по ночам — но… останутся 'честными'. Верх маразма. Или — просто пример общественной морали, противоречащей естественным законам. Кстати, ответь и на такой вопрос: конечно, многие 'мужички' покричат 'для проформу' на своих 'неверных' жёнушек, а кто и побьёт; да только много ли найдётся среди них таких, которые искренне будут недовольны происшедшим?
— Трудно сказать… Не знаю.
— Так я тебе скажу: таких почти не будет. Кроме маразматиков, помешанных на мысли, что жена — его рабыня. Большинство будет 'протестовать' только
для удовлетворения общественного мнения: иной мужичонка и отдубасит свою 'гульнувшую' жёнушку, этак — без особой злобы, просто — чтоб соседи знали, что порядок он навёл… Но ведь из дому-то не выгонит: закон выживания вида заставит его в этой ситуации уступить практически без малейшего внутреннего протеста… А вот если б она, эта жёнушка, да начала гулять по кабакам — так, гляди, мужичонка-то её и выгонит, потому как тот же закон выживания вида в его подсознании сильно протестовать будет против такого оборота дела… Вот и имеем ещё один пример вашего лицемерия: даже если 90% не видят никакого смысла в требованиях общественной морали — никто не посмеет 'внешне' их нарушить… Вы привыкли 'свято чтить' то, во что никогда не верили… Попытка изменить этой привычке была предпринята во время образования Соединённых Штатов Америки. Должна сказать, что в целом она с треском провалилась. Есть, конечно, 'отдельные сдвиги', но…
— Ну, там и сейчас феминистки 'дают прикурить'!
— Вот-вот: именно 'дают прикурить'! Вместо того, чтобы чуток подумать. В целом их движение — может, и провозглашая благие цели 'раскрепощения женщины' — реально пытается просто заменить господство мужчин господством женщин, предлагая в качестве одного из путей решения — подумать только! — наращивание мускулатуры у женщин!!!
— Я так понимаю, что Американский феминизм — отнюдь не 'за женщин' — он просто 'против мужчин'. — Съязвил, засунув голову в окно, Джерри.
— И в своей борьбе против мужчин он не заметил, как стал и против женщин… — Грустно ухмыльнулась его подруга. — В целом о ваших феминистках у меня достаточно удручающее впечатление… Они просто стремятся поставить Женщину на место, занимаемое мужчиной, и ради этого готовы развить у неё все 'необходимые' чисто мужские качества… И им наплевать, что при этом они просто уродуют женщину, омужланивают её… благодаря чему из 'прекрасного творенья' она становится совершенно сексуально непривлекательным объектом, что приведёт к вымиранию этой ветви рода человеческого… Природа мудра — она предусмотрела и такую 'защиту от дураков'…
— И скоро эта защита сработает?
— Она всегда работает… Скажи, тебе было бы интересно иметь детей с женщиной, тягающей пудовые гири и всем способам решения проблем предпочитающей 'железный кулак'?
— Не думаю…
— Я понимаю, что такие извращенцы где-то, в общем-то, существуют; но, к счастью, их не так много, чтобы удовлетворить потребности вышеописанных фурий… А потому большинство из них умрут, не оставив потомства… Те же, кто умудрится оставить — имеют шанс быть не понятыми своими же детьми, причём — уже в первом поколении… Кстати, ни один матриархат долго не держался и ни при одном из них общество не достигало сколько-нибудь заметных успехов в своём развитии…
— Так что же — патриархат лучше?
— Я бы сказал: это — меньшее зло,— раздался голос Джерри с веранды.
— А что же лучше? — Спросил я, когда стих смех наших подруг.
— Свобода… — как-то этак просто и естественно, будто нечто само собой разумеющееся, произнесла Лин.
— В чём?
— Во всём. Что не лишает свободы других…
— А если лишает?
— Тогда возникают конфликты, которые общество должно уметь эффективно решать — если оно претендует на звание 'цивилизованного'…
— И как вы их решаете?
— По-разному… Бывает, что чуть ли не для каждого конкретного случая приходится 'изобретать' индивидуальное решение — всего не расскажешь… Просто все эти решения должны быть продиктованы объективным здравым смыслом, а не меркантильными интересами лица, принимающего решение… Но давай всё же вернёмся к женщине.
— Охотно…
— Так вот, в процессе развития человеческого общества женщина, естественно, играла и играет более пассивную роль, чем мужчина…
— Почему?
— Ну, начнём с чисто физиологических особенностей её организма… Начиная с половозрелого возраста она ежемесячно имеет проблемы, результатом которых является
снижение работоспособности на несколько дней. Поскольку в эти дни её мысли заняты уж никак не проблемами совершенствования собственного мыслительного аппарата или поиском истины, то, начиная с этого возраста, её отставание от мужчины в среднем становится почти неизбежным. Дальше — больше: беременность, роды, кормление — как минимум, два года 'зацикленности' на инстинкте продолжения рода, а это тоже, увы, не проходит бесследно… Разумеется, зная всё это, большинство тех, от кого это зависит, стараются не поручать женщине особо 'мозгоёмких' и долгосрочных работ, что ещё больше усиливает это отставание… Вот и получается, что, выполняя свою естественную функцию, женщина вынуждена отставать в развитии, а отказавшись от этой функции и преуспев в 'обустройстве мозгов', она не сможет закрепить этого в своём потомстве… В итоге — 'генофонд общества' таких женщин просто 'не заметит'…
— Так ведь феминистки, вроде бы, как раз с этим и борются…
— Вот именно: 'вроде бы'. На самом деле они… впрочем, мы об этом уже говорили. Пока всё, что мы обсуждали, имело отношение к любому человеческому обществу. Теперь я попробую изложить взгляды, распространённые на Челле…
— Я весь внимание… — Джерри бросил на меня укоризненный взгляд, воспринятый мной, как фраза 'не паясничай'. Я слегка смутился, а Лин продолжила:
— Во-первых, у нас в своё время было проведено немало исследований, в результате которых потерпели поражение абсолютно все известные мне теории о каком-либо превосходстве любого из полов над другим.
— Вообще-то идею мужского либо женского превосходства я бы назвал идеей превосходства правой ноги над левой — или наоборот… — С улыбкой констатировал появившийся в дверях Джерри. — И, несмотря на то, что я прыгаю в высоту лучше с правой ноги — она у меня, как у вас говорят, 'толчковая' — вряд ли я смогу осуществить эту затею без участия левой… — заключил он, обняв Лин сзади за плечи. Новая порция печенья, принесённая Вероникой, заставила его переместиться к столу.
— Тяжек грех чревоугодия,— шумно вздохнул он. — Ох, как тяжек…
— Как я уже говорила,— продолжала, улыбаясь, Лин,— причина кроется не в изначальных отличиях, а в роли женщины, в укладе её жизни. Давай представим какой-нибудь первобытный строй. Самец должен быть более физически сильным. Более умным, смелым. У него должны быть развиты такие, например, качества, как повышенный исследовательский интерес, некоторая бесшабашность — в надежде на удачу. Он — охотник, и без таких качеств он не сможет успешно выполнять свои обязанности… А в результате создаются предпосылки для развития таких пороков, как чрезмерная гордость, кичливость, неоправданное самомнение… Разумеется, что когда-то должен наступить 'период неудач', в результате чего он не сможет обеспечить семью, даже если является лучшим охотником в округе… Если к этому времени в обществе имели хоть какое-то развитие земледелие и скотоводство, причём этим занимались остававшиеся дома жёны, то для этого общества переход к матриархату в такой ситуации неизбежен… Однако долго он продолжаться не может — начинается деградация 'сильного пола', и, как следствие — всего общества… Классический самец не может выполнять постоянную монотонную работу — она для него слишком скучна. Поэтому, с одной стороны — он способен на поиск, может принимать гораздо более смелые и оригинальные решения, чем самка, а с другой — нередко не способен довести начатое до конца: когда он уже понял, как это сделать, дальнейшее не представляет для него интереса — по крайней мере, если конечный результат ему не 'остро необходим'… Классическая же самка — более осторожна, осмотрительна, более способна довести начатое дело до конца… Даже если не она его начинала… В этом смысле они дополняют друг друга, и, если они оба это понимают, то вполне могут достигнуть гармонии… Если же каждый пытается заставить другого выполнять несвойственные ему функции — никакой гармонии, естественно, не будет; более того — возникает конфликтная ситуация, из которой довольно непросто найти выход…
Мужчина и женщина — существа почти одинаковые; но всё же — 'почти', а не 'совершенно'… Поэтому, если они хотят жить в мире и согласии — им придётся понять эту разницу и смириться с ней, учтя комплиментарность психотипов, а не пытаться мужчинам — рожать, а женщинам — 'тягать гири'…
…При этих словах Вероника прыснула, и я, почему-то представив себе её в роли молотобойца, тоже не смог удержаться от улыбки…
— Кстати,— продолжала Лин, такое Ваше 'чудо', как 'женщина с отбойным молотком', я бы сочла экзотикой не только для туриста, но и для психиатра… Не говоря уже о мужике, командующем бригадой таких женщин…
— Кстати,— прервал я её иронизирование,— а как у вас относятся к нормам мужских и женских физических данных — мускулы, вес, размеры?..
— Пункт первый: мужчина должен обладать силой, позволяющей ему без видимого напряжения нести свою возлюбленную на руках… — с видимым трудом вставая из-за стола и с явным сожалением поглядывая на оставшееся там печенье, 'продекларировал', вызвав улыбки присутствующих, Джерри.
— А женщина должна иметь такой вес, чтобы не слишком усложнять ему эту задачу… — в тон ему продолжила Линда, окончательно рассмешив всю компанию.
— И как долго он должен её нести 'без видимого напряжения'?
— Это зависит от баланса её желаний: с одной стороны — 'покататься на руках', а с другой — не поставить своего 'кавалера' в неудобное положение… — продолжал Джерри, бросив лукавый взгляд на свою подругу, ответившую ему улыбкой.
— А соотношение веса мужчины и женщины в паре? — Не унимался я. Джерри измерил взглядом Линду, потом — себя и изрёк:
— Скажем так: массы двух влюблённых друг в друга тел должны соотноситься, как 1 к 0,65… Хотя всё это, конечно, чушь собачья… — добавил он как-то грустно.
— А почему именно 0,65?
— Чтобы не создавать лишних проблем при выполнении условий, изложенных в пункте первом,— с умным видом продекларировал, разведя руками, Джерри — и все снова захохотали.
— А всё же — какие-то условия нормальной силы можно сформулировать?
— Отчего же… — Джерри ободряюще улыбнулся Линде,— в космоцентре, например, вход в 'бюро по найму' сделан в виде люка на второй этаж. Если посетитель не в состоянии, подпрыгнув и ухватившись за его край, без видимого напряжения подтянуться и войти в зал — его уровень физического развития считается недостаточным…
— Бессовестный!.. — Линда одарила своё сокровище укоризненным взглядом и, увидев моё недоумение, пояснила:
— Мало того, что, пригласив меня туда, он не предупредил об этом — в результате чего я потеряла полгода, так 'ещё и издевается' — так, кажется, у вас говорят?
— Видишь ли,— Джерри со вздохом бросил взгляд на стол,— у нас принято считать естественным, если человек способен свободно пробежать 1-5 км, легко перепрыгнуть через препятствие высотой не менее половины его роста, без видимых усилий подтянуться 'из виса' и 'выйти в упор'…
— Сколько раз?
— Хотя бы один, но — свободно… Если он этого сделать не может — его физическое развитие считается недостаточным.
— Для мужчин или для женщин?
— Для обоих. Это — 'физиологический минимум' для здорового, нормально развитого человека. Если профессия не требует большего…
— Мальчики из службы безопасности,— вставила Линда,— могут это проделать не меньше сотни раз…
— Что же касается простого 'среднего мужчины',— продолжал Джерри, то — хотя бы из самоуважения — ему имеет смысл быть способным проделать такую процедуру хотя бы 5-10 раз… При подборе нашей команды, кстати, были выставлены такие требования: 3 раза — для женщин и 7 раз — для мужчин. Разумеется — подряд и 'без напряжения'. И 'кросс' — около 10 километров.
— А если нужный вам человек не в состоянии выполнить этих требований?
— Придётся искать другого или тренировать этого — в зависимости от обстоятельств.
— Мной Джерри занимался лично,— улыбнулась Лин,— и я бы не
сказала, что мне это не нравилось…
— Признаться, я не разделяю восторгов по поводу чрезмерного развития мускулатуры у женщин,— пожал плечами я, на что Джерри усмехнулся:
— Ты хотел что-то сказать о лишней мускулатуре у Лин? — В ответ я мог только развести руками…
— Интересно, а как бы вы отнеслись к женщинам — боксёрам? — С улыбкой поинтересовалась Вероника. Лин передёрнуло:
— Жуткий маразм…
— Примерно так же, как к забиванию гвоздей головой младенца,— мрачно парировал Джерри.
— Если уж говорить о каких-то способах самозащиты,— продолжала Лин,— то у вас ведь есть немало видов единоборств, увлечение которыми не только не 'омужланивает' женщину, но и вполне благотворно действует на её здоровье, фигуру… Просто не нужно пытаться сделать из неё мужчину. Кстати, та система самозащиты, которой мы обязаны овладеть, чтобы получить квалификационный уровень 'самостоятельного разведчика', имеет немало общего с вашими У-ШУ, Таэквон-до, Каратэ-до, Джиу-джитсу… По крайней мере, я, если помнишь, имела возможность несколько озадачить ваших ребят,— улыбнулась она. — Хотя, надо сказать, что и у них мы кое-что увидели… По крайней мере — тогда, на берегу, в день нашего знакомства, эти мальчики меня настолько удивили, что я предпочла не искушать судьбу и 'выключила' их при помощи системы…
— То есть?
— Когда разведчику угрожает опасность от конкретного живого существа, он может, например, очистить временную память своего противника… Как правило, это приводит к тому, что всё происшедшее с тем за последние несколько часов забывается напрочь…
— А я-то думал: что это ребята стоят в недоумении, явно не понимая — зачем они здесь и как вообще сюда попали…
— Примерно. Я, признаться, не люблю этого приёма — он напоминает мне цыплёнка под бульдозером; но — бывают ситуации, когда приходится им пользоваться…
— Кстати, ты не боишься, что занятие различными видами единоборств могут отрицательно сказаться на внешних данных?
— А почему они должны 'отрицательно сказаться'? Ведь основная идея состоит в том, что необходимо поддерживать как можно более здоровое тело и отрабатывать достаточно быстрые и точные движения… Физическая сила там особая не нужна — просто в пределах 'общего здоровья'… Я ведь не пытаюсь заниматься штангой или 'толканием ядра'… И даже выступление на турнирах в мои планы совершенно не входит, а ведь даже там — в том числе и на Земле — встречаются ну просто весьма привлекательные женщины… Проблемы же 'с женственностью' возникают только при явных физических перегрузках…
— Кстати,— добавил Джерри,— ты видел Веронику? Так вот, когда она первый раз разделась — на неё было жалко смотреть: при очень неплохих 'начальных' или 'природных' внешних данных у неё — это в её-то возрасте! — уже заметно провисала грудь, да и кожа на ногах сзади была дрябловата… Она тогда, сравнив себя с Линдой, чуть не расплакалась, бедняга… Удалось уговорить её немножко 'нагрузиться'. Я провёл её 'по той же программе', что и — в своё время — Лин. Прошло всего полгода — результат ты видишь. По-моему, в комментариях не нуждается… — Вероника ответила на этот монолог смущённой улыбкой.
— На Земле ты рискуешь стать циником,— задумчиво улыбнулась Лин.
— Согласись, что во время твоего второго визита в космоцентр уже не было мужчины, который бы отнёсся к твоему присутствию безразлично,— парировал Джерри. — А ведь всего за полгода до этого тебя воспринимали не иначе, как просто симпатичную девчонку — не более… А перед этой экспедицией,— Джерри повернулся ко мне,— я уже чувствовал себя рядом с ней, признаться, не совсем уверенно — такое количество мужчин считало своим долгом выразить ей своё восхищение… Всего около года хорошей физической нагрузки плюс объём знаний, полученный ей в течение довольно-таки насыщенной деятельностью жизни — и в результате мы имеем столь очаровательное существо… Собственно, я подозреваю, что Землянам стыдно раздеваться именно потому, что они своей ленью настолько обезобразили
своё тело, что…
— Джерри! Ты становишься невыносимым! — Прервала его монолог Вероника.
— Я не прав?
— Пожалуй, более прав, чем нет; но у нас не принято…
— Говорить правду? — Улыбнулась челланка.
— Твоя правда слишком голая…
— Правда не бывает 'слишком голой' или 'одетой'. Бывает правда, полуправда, или ложь. Из всего этого я предпочту правду. — Пожала плечами Лин.
— Какой бы она ни была?
— Разумеется. Если я знаю, что человеку слишком тяжело будет её услышать — возможно, нужно выбрать подходящий момент, 'способ подачи'… но — лгать? Зачем?
— А если он не готов её услышать?
— Так подготовь. — Вскинул брови Джерри.
— А если он в результате наделает столько глупостей, что лучше будет солгать?
— Мы с Лин провели немало времени над анализом огромного количества различных историй на Земле, связанных с 'целесообразностью лжи'. Должен сказать, что ни разу мы не были вынуждены признать, что ложь была неизбежна. Я, конечно, исключаю случаи, когда обстоятельства сильнее человека и он лжёт — чтобы выжить, например… Это — отдельная тема, она касается философского отношения к вопросам смысла жизни… Нас же интересовала так называемая 'житейская' ложь — наиболее распространённая у вас разновидность лжи, целью которой является получение каких-либо сиюминутных выгод — сохранить или улучшить отношения, поправить своё финансовое положение или положение в иерархии и прочие меркантильные интересы… Даже когда лгут, чтобы избежать крупных неприятностей сейчас — это, как правило, сулит не меньшие неприятности в будущем… причём нередко — совершенно иного плана… человеческий разум вообще — штука, следует отметить, довольно сложная… и, как бы ни было развито общество, удовлетворить все запросы этого разума оно просто не в состоянии… однако оно может и должно обеспечить те потребности, которые на своём этапе развития оно обеспечить может, а это обычно составляет львиную долю всех возможных потребностей. Так, например, на вашем этапе развития общества было бы бессмысленно требовать чуткого отношения к тем, с кем приходится общаться — это может быть нормой поведения в некоторых кругах — но не более. А вот явная ложь… Я не понимаю, почему земляне так упорно не хотят от неё избавиться. Это же мешает людям общаться, мешает разумам совершенствоваться… Многие цивилизации, стоящие на гораздо более низких исторических ступенях развития, имеют с этим явлением куда меньше проблем, чем вы. Зачем далеко ходить — многие дикие племена, населявшие Америку, имели неписаные законы, на основании которых уличённый во лжи либо изгонялся, либо, по крайней мере, оказывался в изоляции… А 'представители цивилизованного мира', завоевавшие Америку, по-видимому, находят удовольствие в общении с лжецами… В противном случае я совершенно не понимаю, почему ваше общество до сих пор не обеспечило человеку возможность реализовать своё право на достоверную информацию — на вашем этапе развития это уже технически и организационно вполне возможно…
— Каким способом?
— Вы вполне могли бы уже реализовать ту часть системы, которая занимается сбором, обеспечением достоверности и хранением практически всех видов нужной обществу информации… Ваша техническая база позволяет это сделать, объективно такая система необходима… Я считаю, что принятие политического 'ключевого решения' в данном случае зависит от людей, которым достоверная информация просто не нужна…
— Что же делать?
— Не знаю. Я не могу давать советы, как себя вести в вашей системе общественных отношений. Наверное — ждать, пока появятся 'высокопоставленные' лица, нуждающиеся в правде… Хотя я, признаться, пока не вижу оснований даже предполагать, что они появятся…
— Весёлая картина… — затянувшаяся пауза была заполнена довольно мрачными мыслями, но чуть погодя я всё же вспомнил, что мы очередной раз 'уклонились от темы': мы ведь начинали говорить об укладе жизни женщины, её роли в семье…
— Что ж — вернёмся к этой теме,—
перехватила инициативу Линда. Кроме того, что беременность и роды отнимают уйму времени, женщина оказывается ещё и привязанной к дому на всё это время. Естественно, что, находясь почти всё время дома, она выполняет практически всю домашнюю работу сама, не дожидаясь своего напарника. Вот и выходит, что женщина выполняет одна почти все те виды работ, которые оба могли бы выполнить с равным успехом… И если для мужчины дом — место отдыха, место встречи с любимой и с детьми, то для женщины это — место, где она проводит большую часть своей жизни и выполняет большую часть своей работы. Это — гнездо, которое она построила, логово, которое она сделала уютным…
— Но это — в первобытном обществе?
— Что ж, цивилизация в какой-то степени облегчила участь женщины, позволив ей вести гораздо более разнообразную жизнь, но вряд ли женщина когда-либо сумеет получить те же возможности для самосовершенствования и развития, что и мужчина…
— Но ведь ты же попала в эту экспедицию наравне с Джерри?
— Но у меня ещё нет детей. Появятся дети — появятся и проблемы. Понимаешь, природа сама определила разные условия развития для мужчин и женщин, разные роли; возложила на них ответственность за выполнение разных функций… Можно говорить о взаимопомощи — когда один из супругов менее загружен, но бессмысленно требовать помощи, к чему вы так привыкли на Земле… Я лично предпочитаю помощь не 'выпрошенную', а… как бы это сказать… такую, необходимость в которой была замечена самостоятельно… Можно, конечно, 'мимоходом' попросить… ну, скажем, подержать что-нибудь — когда 'рук не хватает'… Но — просить выполнить часть работы? Это уже само по себе свидетельствует о низкой сенситивности в паре… Настолько низкой, что уже стоит подумать о целесообразности её сохранения… Какой смысл жить с человеком, которого приходится о чём-то упрашивать? Проще жить одному и всё это делать самостоятельно… Существует, конечно, 'укладное разделение труда', обусловленное разной ролью мужчины и женщины; но — каждый, по-моему, должен всегда стремиться 'уметь больше' — по крайней мере для того, чтобы помочь ближнему, если тот 'зашивается'… Это, мне кажется, естественное стремление, которое от пола никак не зависит… — Лин передёрнула плечами. Все немного помолчали. — Слушай… — наконец нарушила молчание Вероника,— ты говорила 'у меня ведь пока нет детей'… А как ты с этим дальше быть собираешься?
— С чем?
— С детьми…
— Ну,— Лин кивнула на меня,— этот в курсе… Я собираюсь завести чадо здесь… — улыбнувшись мельком Джереми, сказала она.
— И, как я понял, это чадо вскоре не будет одиноким… — Добавил Джерри, подойдя к ней и обняв сзади за плечи. Лин благосклонно улыбнулась, потёршись затылком о своё сокровище.
— При чём, как мне кажется, не у всех детей в этом семействе будет один и тот же отец… — лукаво заглянул ей в лицо Джерри.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что Боба вряд ли устроит роль 'друга семьи' — он явно тоже планирует приложиться к 'процессу воспроизводства'…
— Не поняла? — Округлила глаза Вероника. Похоже, она ещё не была посвящена в эту историю…
— Понимаешь,— попытался пояснить я, у них там принято жить 'на троих', 'на четверых' и так далее. Говорят, что это очень удобно — по крайней мере… — и я осёкся под уничтожающим взглядом Лин.
— Знаешь, Гарри… — задумчиво сказала она,— я думала, что ты всё же… малость получше, что ли…
— Извини… я ведь беззлобно — просто для нас это выглядит слишком уж неестественно… — пытался оправдываться я.
— Нет, вы что, ребята — серьёзно? — Не унималась Вероника.
— Скажи… Ты читала когда-нибудь… Скажем, 'Маленькую хозяйку Большого дома'? — Вздохнув, спросил Джерри.
— Конечно!
— А тебе, извини, не приходило в голову, что конец вполне мог бы быть иным? И — что… таким, каким он есть… его сделали существующие в обществе
стереотипы?
— Ну, в общем… Так ведь об этом, собственно, там и речь, по-моему…
— Так кто же Вам мешает освободиться от этих стереотипов?
— Ну, не знаю… — озадачилась Вероника. — Просто… Наверное, кто-то должен начать…
— Земная классика: это может быть, но только не со мной… — Грустно констатировала Лин. — У них принято, что самые умные вообще не хотят ничего делать из того, что может их как-то выделить из толпы: боятся. А недоумки — те вытворяют что-нибудь поэкзотичнее, и, в итоге — успешно выделяются. Потому бытует мнение, что тот, кто хочет выделиться — скорее всего, недоумок.
— Примерно… — Улыбнулась Вероника.
— И потому умный, боясь показаться недоумком, не будет ничего менять — чтобы не выделиться, а недоумок — будет, чтобы выделиться, ибо именно этого он и хочет: чтоб заметили. В итоге — изменения вносятся недоумками, направление развития общества предрешено. — Сыронизировал Джерри.
— Ну, ладно… давайте отвлечёмся от направлений развития общества и вернёмся всё же к Любви… — Улыбнулась Вероника.
— Давайте. — Охотно согласился я. Лин посмотрела на меня внимательно, потом перевела взгляд на Веронику.
— Скажи-ка, голубушка… — Вкрадчивым голосом произнесла она,— ты любишь Джерри? — Вероника смутилась, открыла рот, пытаясь что-то сказать, да так ничего и не сумела из себя выдавить — только вся, до корней волос, покраснела.
— Понятно… — Удовлетворённо хмыкнула Лин. — Теперь — ты, острослов… Скажи, насколько тебе легко со мной расстаться? — Заметив моё замешательство, продолжила: — А ведь у каждого из вас есть 'вторая половина', бросить которую вы не найдёте в себе сил… Видите — за примерами и ходить-то далеко не надо — в одной комнате сразу же нашли два 'треугольника'… Разница между вами и нами внешне заключается в том, что вы считаете моногамию нормой, от которой нельзя отступить… Хотя и отступаете обычно — при первой же возможности… Мы же считаем её довольно распространённой, одной из наиболее простых, но — отнюдь не единственной из приемлемых форм семьи. Да и далеко не самой лучшей… Но чтобы иметь нормальные отношения в большой и, соответственно, более сложной семье, нужно, как минимум, избавиться от ревности, следовательно — от понятий собственности на 'любимое создание'. Признать его права на самостоятельность… Потом придётся ещё разобраться с взаимоотношениями между всеми взрослыми членами семьи, что бывает очень непросто… Поэтому семьи с большим числом взрослых даже у нас встречаются не так часто, как 'треугольники'… Поэтому я и молилась Богу, чтобы Джерри и Боб хоть немного понравились друг другу…
— А на Земле в такой ситуации обычно молятся, чтобы один о другом ничего не узнал… — Грустно промолвила Вероника…
— Эгоизм. Это просто не любовь, а заурядный эгоизм — если человек хочет пользоваться любовью двух других так, чтобы они не знали об этом… — Попробовал подытожить я.
— Да? А ты можешь провести грань между любовью и эгоизмом? — Улыбнулась Лин. — Хм… Смело для Землянина… Ну, скажем, ты спешишь к той, которую любишь… Так ведь — потому, что ТЫ её любишь. Ты веселишь её, когда ей плохо — потому, что ТЕБЕ тоже от этого не по себе… Ты хочешь быть с ней, с ней ты забываешь обо всем… В том числе — и о том, о чём думает она… Ты ведь живёшь своими чувствами — даже если ты думаешь, что живёшь для неё… А чего стоит фраза 'Я не могу жить без тебя'? 'Я' ведь не могу, именно 'Я'. Поэтому-то ты и спешишь к ней… Так где же разница, где грань? — С долей издёвки закончила челланка.
— Кстати,— заметил Джерри,— а тебе не приходило в голову, что Любовь можно трактовать, как возможность испытывать счастье от того, что любимому человеку хорошо — вне зависимости от того, с тобой ли он сейчас? Может, тогда и пропадут все перечисленные только что 'Я' — ибо не будет места для эгоизма… — С улыбкой закончил он.
— Есть три влечения. Влечение тела — порождает желание, Влечение души —
дружбу. Влечение разума — уважение. Все три вместе — любовь. Так говорит Камасутра. Но — посмотри внимательно: где здесь хоть одно упоминание о собственности? Или — о том, что такое влечение может быть только к одному человеку? А ведь это — один из наиболее древних из известных на Земле трактатов о Любви… — Улыбнулась Лин.
— А что же тогда блуд? Что морально, а что — аморально?
— Прямых норм нет, как всегда… — Пожал плечами Джерри. — Есть косвенные признаки, оценив которые, для себя этот вопрос ты вполне сможешь решить. Так, например, считается нормальным половая связь с человеком, по отношению к которому ты уверен, что, в принципе, совсем не прочь завести с ним ребёнка и вырастить его. По крайней мере — если ты не боишься этого… А вот если ты однозначно считаешь, что 'такого не следует допускать никогда' — но, тем не менее, делишь с ним ложе — вот это уже и есть самый настоящий блуд. Самый заурядный, стопроцентный…
— А промежуточные состояния?
— А промежуточные состояния и есть промежуточные состояния… Соответственно, и блудом они будут не стопроцентным, а чуток поменьше… — рассмеялась Лин.
— А у вас, там… Каких семей больше — с двумя взрослыми или… — Нерешительно произнесла Вероника. Лин ненадолго задумалась — по-видимому, запросила информацию в системе.
— Больше всего — с двумя. — Наконец сказала она.
— Вот видишь, значит — Челлане тоже стараются придерживаться моногамии… — Пожал плечами я.
— Да пойми ты, наконец,— расшумелась Лин,— что никто специально не старается этого придерживаться! Для нас это — естественные отношения, никем и никому не навязываемые! Семья может состоять из двух, трёх, четырёх взрослых особей — и это нормально. Просто с увеличением их количества сложность взаимоотношений возрастает многократно… Поэтому и получается, что большинство семей состоят только из двух взрослых… 'Трио' — уже меньше, а 'квартетов' — совсем мало… Если, конечно, близкие отношения между живущими неподалёку парами не считать квартетом… Такого как раз немало — более половины пар имеют настолько близких друзей, что вполне допускают возможность 'делить с ними ложе'. Что, конечно, не означает, что они постоянно пользуются этой возможностью…
— Просто, когда 'треугольник' может существовать самостоятельно, не разрушаясь достаточно долго — это тоже считается семьёй. Равно, как и группа с несколько большим числом участников… — Сказал Джерри.
— А 'достаточно долго' — это сколько? — Поинтересовался я.
— Как минимум — столько, сколько нужно, чтобы вырастить ребёнка. — Просто ответила Лин. — Понимаешь, когда он уже не будет столь сильно зависим от родителей — сохранение семьи уже есть, можно сказать, почти их личное дело… Если бы, скажем, семья моих родителей сейчас распалась — для меня это было бы пусть — трагедией, но — не 'концом света'… Когда же такое происходит до 'вылета птенцов из родительского гнезда' — 'птенцы' к этому относятся примерно, как к 'концу света': они ведь ещё не вылетели, а гнезда-то уже и нет… Хотя, строго говоря, я лично так понимаю, что 'достаточно долго' — означает примерно 'пока живы дети' — ведь для них это никогда не будет безразлично… — ласково улыбнувшись Джерри, закончила челланка.
— А твои родители живут как? Вдвоём? — Тихо, как бы сомневаясь в своём праве задавать такой вопрос, поинтересовалась Вероника.
— Да. Отец сначала был в неплохих отношениях с одной женщиной… — Лин посмотрела на меня,— с той у которой я жила, когда… Ну, ты помнишь… Он уже собирался к ней перебраться, но тут появилась моя мать. И — он влюбился по уши, как мальчик… Вот так и появилась я… Эта история стоила моей матери способности рожать — при моём появлении на свет что-то случилось, и полностью восстановить её так и не смогли… Отец сам оперировал, и все говорят, что только благодаря ему она вообще осталась жива…
— А что случилось? — Поинтересовался я.
— Не знаю. Сами они не говорят, а у меня духу не
хватает спросить…
— А узнать в системе?
— Даже если они и не закрыли эту информацию, что вполне возможно,— пожала плечами Линда,— то они ведь сразу же узнают, что я этим интересовалась… А мне почему-то не хочется лишний раз причинять им боль… — Лин посмотрела в окно. — Вот так и вышло, что — я единственный ребёнок в семье. Что обидно. — Подытожила она.
— Почему? — Вскинула брови Вероника.
— Просто плохо быть одной… Это — не семья. Это — мало…
— И потом — 'красивая женщина должна рожать'. 'За всех', как говорят на Челле. Если, конечно, общество хочет, чтобы женщины были красивыми… — Улыбнулся Джерри, обняв сзади свою подругу за плечи.
— А умная? — Попытался пошутить я.
— Воспитывать детей. — Совершенно серьёзно ответила челланка.
— А если красивая и умная? — Попытался сделать комплимент я.
— Значит, получится хорошая семья. — Улыбнулся Джерри.
— Хм… Красивая женщина должна рожать… — Задумчиво повторил я. — А что делать некрасивой? Которой себя жалко, когда в зеркало смотрит?
— Воздерживаться. По мере возможности… — Пожала плечами Лин.
— А если хочется?
— Ну, если ей и себя жалко становится, когда в зеркало смотрит, так она рожать и подавно не станет… — Философски заметил челланин. — Детей-то будет, поди, ещё жальче…
— А если она — добрый и умный человек, если она любит детей? И — хочет и может растить их нормальными, полноценными людьми? — Не унимался я.
— Так кто ж ей мешает? — Удивлённо вскинула брови Лин. — Моя мать хоть и родила меня одну, да её, почитай, уж несколько сотен мамой кличут…
—???
— Она всегда мечтала о 'дюжине детишек'… Когда стало ясно, что ей уже больше не рожать, она уговаривала отца съехаться втроём с его 'старой любовью' и всё же 'создать большую семью' — он не захотел. Может, после того безумства, в которое он впал, когда влюбился в мать, он не мог больше просто так общаться с женщиной, с которой у него были хотя и весьма обоюдоприятные, но всё же — относительно ровные отношения… Может, в глубине души не смог простить себе, что ради этой женщины он готов был бросить всё на свете, даже — забыть ту. Они так и остались добрыми друзьями, но — не более того… По работе они общаются постоянно — но 'заочно', через систему. Он у неё и в доме-то с тех пор больше не был — тяжело, видимо… Наверно, какой-то комплекс вины побороть так и не сумел. Как видишь, не все 'треугольники' могут стать семьёй… — Вздохнула Лин. — А жаль. Она — замечательная женщина. Пожив у неё и узнав её поближе, я сильно пожалела, что отец не создал такую 'большую' семью… Хотя — ведь тогда непонятно, где бы я жила 'в изгнании'… — грустно улыбнулась рассказчица. — Видимо, Творец и это предусмотрел… — Лин ненадолго задумалась. — Ну, а потом,— после недолгой паузы продолжила она,— матери пришло в голову организовать детский дом для отпрысков погибших космонавтов. Эту идею охотно поддержали: то, что она — очень добрый, умный и ласковый человек, знали все вокруг… И, поскольку она — достаточно широко известный специалист по педагогике, поставить её во главе такого проекта не составило труда… Теперь у неё есть отдушина: почти три сотни детей, включая уже и тех, чьи папы-мамы не вылазят из экспедиций. Ну, а дети быстро разбираются, кто есть кто, и мамой её зовут почти все… Так что в этом плане,— улыбнулась девушка,— братьев да сестёр у меня — полкосмоцентра…
— А настоящие мамы не ревнуют?
— К ней, что ли? — Лин покачала головой. — Нет, что ты… Они её тоже любят. И доверяют полностью — иначе не оставляли бы ей своих чад. Раньше их оставляли дедушкам-бабушкам, а сейчас предпочитают отдавать ей. Вот бабушки-дедушки — те, бывает, обижаются… Но, всё равно — ей теперь легче… Говорит, что только теперь почувствовала себя полноценным человеком… — Задумчиво закончила Лин. Снова наступила тишина. Порыв ветра отдёрнул штору и
запахи южной ночи ворвались в комнату, как бы напоминая, что день давно прошёл. Я посмотрел на часы. Половина одиннадцатого… А завтра приезжает Карина… А в доме — холостяцкий бардак… Линда поняла; вздохнув, поднялась — и мы начали прощаться.
— Я помогу тебе… — тихо сказала мне она.
— Что именно? — Поинтересовалась Вероника.
— Убраться… — Ухмыльнулась челланка. — Понимаешь, он целых две недели жил холостяком. Как ты думаешь — что у него в доме творится?
— Я не думаю… — картинно вздохнула Вероника. — Я знаю…
— Что именно? — Полюбопытствовал я.
— Что мужчины не так уж отличаются друг от друга… — Джерри улыбнулся, а девушки, переглянувшись и убедившись, что прекрасно поняли друг друга, обе направились в пассер.
— Счастливо… — Пожал мне руку Джерри.
— Взаимно…
— Я думаю, они это лучше тебя сделают,— кивнул он на девчат,— ты только не зевай — подсказывай, что где должно быть — чтоб твоя благоверная потом по полдня вещи не разыскивала… — Я улыбнулся. — Думаю, до полуночи справитесь,— подытожил Джерри, подталкивая меня к пассеру. И, надо сказать, он ненамного ошибся… Мы закончили в половине первого и, уставшие, повалились спать. А утром появилась Карина. Она влетела, как метель — заснеженная, румяная, весёлая… И — сразу осеклась: представьте себе её реакцию, когда она застала у своего благоверного двух безмятежно почивающих прелестниц.. Слава Богу, хоть не в одной постели… Да и раздеться сил не было — так одетыми и заснули… …Тут я вынужден немного прервать повествование от лица Гарри, ибо 'от себя' рассказывать такое я просто не в состоянии — настолько не могу представить себя в подобной ситуации, что… Короче говоря, спят они этак втроём (чуть не сказал — 'нежно обнявшись'), как вдруг появляется счастливая Карина. Увидев вышеописанное и даже не обратив внимания на удивительный до непривычности порядок в квартире, она вмиг посерьёзнела и в её голове завертелись самые разные мысли. Слава Богу, у неё хватило сообразительности не развернуться и уйти, что, в общем-то, было вполне в её характере, а всё же взять себя в руки и попытаться разбудить благоверного. И что же, как бы вы думали, сказал ей, проснувшись, этот осёл? В жизни не угадаете… Проснувшись, он и выдаёт:
— А, Карина! Знакомься, это — Вероника. Мы с ней познакомились с неделю назад, я был несколько раз у неё дома, мы купались в море, отдыхали… — Согласитесь, после такого начала Карине уже было, о чём призадуматься — одно море под Новый Год чего стоило, не говоря уже обо всём остальном… Но на этом Гарик не остановился:
— А это вот — Лин. — Как ни в чём ни бывало, продолжил он. — Я с ней познакомился летом на море, потом был вынужден немного общаться с ней по её работе, и… случилось так, что попросту влюбился… — Я не берусь пересказать, что именно испытывала в это время Карина — думаю, что в общих чертах это представить и так нетрудно, а более подробно — она и сама не перескажет; но меня лично этим эпизодом он просто убил. Наповал. Потом он начал что-то плести ей о том, что 'они ему дороги обе' и что он никого — ни её, Карину, ни — Лин, (которая, вообще-то, кстати, инопланетянка), не сможет бросить, так как не сумеет без них жить… Оригинальный малый… Я, в общем-то, восхищаюсь его умением говорить правду в глаза — за то и ценю, но — зачем же вот так, с места в карьер — огорошить, ошарашить — даже без всякой подготовки… Положение спасла вовремя проснувшаяся Лин. Видя, что, с одной стороны, глаза Карин уже 'мечут молнии', а с другой — бедняга начинает надеяться на то, что её благоверный, похоже, явно 'перезанимался наукой', Лин мягко взяла её под руку и со словами типа того, что нам, дескать, 'есть что обсудить…' — вывела на улицу. Прогулялись они там минут этак двадцать, приходят — Лин явно удовлетворена результатом 'проведённой беседы', а Карин — задумчивая такая, 'вся в себе', но — по крайней мере, спокойная — и то слава
Богу… Как я догадываюсь, разговор шёл примерно такой, что 'если уж нам суждено иметь это чудо, которое влюбилось в обеих и разрывает сердечко пополам, то нам ничего не остаётся, как попробовать стать подружками, и — не делить его, а просто спокойно жить дальше, без скандалов и сцен'. В противном, дескать, случае это просто приведёт к проблемам для всех троих и ничем хорошим не закончится… Так или примерно так она, по-видимому, себя и повела, ибо я не представляю себе иного способа вывести Карин из шока: согласитесь, что быть всю жизнь уверенной в 'непогрешимости' своего супруга и вдруг — в одночасье обнаружить, что ты у него — совсем не одна… Сложно, что и говорить. Но — тем не менее, благодаря уму обеих женщин — ситуация 'утряслась', похоже, на этой самой прогулке, причём — раз и навсегда; по крайней мере, я нигде больше — ни в дневниках Гарри, ни на кассетах — не встречал никаких намёков на сколько-нибудь натянутые отношения между ними либо между какой-то из них и Гарри… Единственное, что я заметил (просто по жизни, со стороны) — примерно с того же времени Карин стала какой-то задумчивой, 'не беспечной', и, глядя на своего благоверного, порой улетала в мыслях куда-то очень далеко… Заметил я это впервые на институтском Новогоднем вечере, но тогда ещё просто не понял, что с ней произошло, и только в процессе 'разбирательства' с дневниками Гарри, сопоставив даты, сообразил, что именно так изменило тогда бедняжку… Надо отдать ей должное: поняв, что она всё же нужна Гарри, как и прежде; увидев, что он действительно без ума от обеих и что он по-прежнему не может обойтись без неё, она как-то прониклась сочувствием к нему, к его сложным чувствам, с которыми он и сам толком не знал, что делать, и я частенько мог видеть, как, стоя у него за спиной на какой-нибудь вечеринке, она, демонстрируя эту самую свою задумчивость, меланхолически гладила его по голове, глядя куда-то в пространство… Испытывала ли она облегчение, когда не стало Лин? Вряд ли… По крайней мере, прощались они со слезами на глазах, и, если на поцелуй Джерри она просто ответила исполненным благодарности взглядом да не слишком долгими объятиями, то с Лин они прощались так, что непонятно было, за себя она это делает или за Гарри… Похоже, что у этой умницы просто не было в жизни подруги, равной ей 'по мозгам', а тут — будто бы встретилось действительно умнейшее создание, к которому она привязалась, как ребёнок, и вдруг оказалось, что это — так ненадолго, и — снова одна… Пожалуй, другого объяснения этой дружбе я найти не могу. Говорят, что женская дружба — это дружба змеи: обе всегда начеку, чтобы вовремя ужалить и не дать ужалить другому. Я теперь знаю, что это, по крайней мере, не всегда так…
Может, именно поэтому, впервые в жизни столкнувшись с нормальными отношениями между женщинами, бедняжка Карин и ревела в день расставания… Кстати, судя по сцене прощания её с Джерри, я бы сказал, что, продлись визит этих ребят дольше — кто знает, может, было бы интересно посмотреть на эту семейку… 'На четверых'…
Ну, да ладно. Пока это всё — в будущем, а нам пора вернуться в тот день, когда Карин 'стала задумчивой девушкой', и снова предоставить слово Гарри…
* * *
…После того, как щекотливая ситуация была благополучно 'утрясена' — исключительно благодаря Лин, я попросил её продолжить этот процесс и дальше: познакомить Карину с Джерри. Лин не возражала. Единственное, о чём я просил — чтобы это как-то 'утряслось' без моего участия — я хотел, чтобы моя довольно стеснительная подруга освоилась со всей компанией до того, как мы появимся там вдвоём. Договорились, что как-нибудь вечерком у нас появятся Лин, Джерри и Вероника, а меня просто не будет дома. Таким образом, хозяйка вынуждена будет общаться с гостями, а те, в свою очередь, попробуют её 'разговорить', записав это всё на кассету, чтобы я мог однозначно представить себе ситуацию. Как я и предполагал, Карина сначала не решалась даже вступить в беседу, только прислушиваясь к болтовне гостей. А те вовсю продолжали обсуждать 'немоногамные
браки' — Джерри решил, что эта тема достаточно нестандартна, чтобы заставить землянку задавать вопросы. Карина крепилась долго.
— Скажи, Джерри… — наконец не выдержала она,— а… как это выглядит у вас юридически?
— То есть?
— Ну, если в семье только два взрослых — это понятно. Думаю, что тут мало что отличается от нашего. Если семья создаётся сразу с большим числом участников — я это тоже как-то могу себе представить. А вот… если семья уже была, а потом появляется кто-то третий… или четвёртый… как тут быть? — Совсем смутилась моя благоверная.
— Ну, во-первых — что ты вкладываешь в понятие 'появляется'? Если просто роман — то это ещё не повод для создания семьи. Любви все возрасты покорны, Любовь даётся нам свыше, и — не нам, грешным, судить влюблённых или судить о Любви. Наше законодательство о семье понимает семью, как 'добровольный экономический союз взрослых людей с целью совместного проживания и/или воспитания детей'. То есть — семья юридически возникает только тогда, когда появляются общие дети или общая личная собственность. Или — и то, и другое. Любовь — это преамбула, пролог… способ столкнуть вместе двух двуногих, заставить их о чём-то задуматься… А вот что они потом начнут строить — это уже их дело. И цена им будет по тому, что они построят…
— Ну… не спорю. Согласна. А теперь, когда семья уже существует и насчитывает двух взрослых членов — может появиться третий взрослый член семьи?
— Может, конечно. Но, поскольку семья есть союз добровольный, кто-то новый может появиться в ней только в том случае, если все 'старые' члены не возражают. Это правило не зависит от того, кто является инициатором появления новичка — мать или отец, сын или дочь — всё равно действует общее правило: в данной семье может появиться кто-то новый только тогда, когда с этим согласны все 'старые' члены семьи.
— А если кто-то не согласен? — У Карины явно начала просыпаться юридическая жилка.
— Тогда придётся реорганизовывать семью — например, путём разбиения её на две или больше. Так, например, если сын хочет привести в отчий дом невесту, против которой возражает отец — в 99% случаев дело закончится тем, что сын создаст новую семью.
— Как и у нас, в общем-то… — Улыбнулась Карина. — А оставшийся 1 процент?
— Когда — как. Бывает, что и отец вынужден уйти. А бывает — что сын отказывается от своей идеи. Бывает и так, что мать уходит в семью сына. Всяко бывает… — Джерри явно ввернул услышанное недавно выражение.
— А если живут двое… А один из них хочет привести третьего… — не унималась Карина.
— Ну, где-то треть таких историй заканчивается тем, что в семье всё же появляется новый член. Остальные — не находят общего языка. В результате — либо всё остаётся по-старому, либо всё рушится вообще, либо создаётся новая семья на обломках старой… — проявила свою 'статистическую осведомлённость' Лин.
— Ну, треть — это уже неплохо… — Пожала плечами Карина.
— Не совсем. — Возразила челланка. — Примерно треть таких новых семей потом распадается — в итоге лишь около 20% историй с треугольниками, участники которых предприняли попытку 'расширить' уже имеющуюся семью, заканчиваются созданием стабильной новой большой семьи. При этом у меня не вызывает особого удивления, когда тот, кто привёл нового члена, остаётся со старым или с новым, а третий оказывается лишним: это естественно. Но — бывает и такая экзотика, когда два студента, например, начали жить просто в 'чисто экономическом' союзе в результате того, что жена одного из них их же и 'познакомила', а потом переругалась с обоими и с ней пришлось расстаться. Студенты же спокойно ужились вдвоём, где-то в течение года завели себе новых жён, потом наделали детей… В результате их 'чисто экономический' союз распался — появились две семьи. Но… скажем так: очень близкая дружба между этими семьями сохранилась — по крайней мере, до тех пор, пока выросли внуки. — С улыбкой закончила она.
— Ты это о
ком? — Вздёрнул брови Джерри.
— Угадай… С трёх раз… — Лин явно демонстрировала свою осведомлённость в Земной фразеологии.
— Не томи… — поморщился Джерри.
— Родители моего отца — одна из этих пар. Они до сих пор если выбираются куда-нибудь отдохнуть — так всегда вчетвером. А ведь рискуют уже стать прабабушками да прадедушками…
— Недолго ждать осталось… — ухмыльнулся Джерри, бросив многозначительный взгляд на Лин. Та улыбнулась.
— А как быть с собственностью при разводе? — Не унималась Карина.
— Да так же, как всегда… — Пожал плечами челланин. — Законодательство не делает различий между семьями с двумя, тремя или более взрослыми членами. Просто весь доход семьи всегда делится поровну между её членами, налоги исчисляются именно с этого среднего дохода, собственность — вся общая, при этом — в равных долях…
— А если три года жили вдвоём, а потом — год втроём, и теперь разводятся? — Карина как будто собиралась начинать юридическую практику на Челле.
— Тогда доход и приобретённая собственность за первые три года делятся на двоих, а за последний год — на троих… Здесь применяется простая арифметика…
— А дети? — Не унималась Карин.
— С детьми сложнее. Дети обычно юридически связываются с физическими родителями, то есть — с теми, кто на самом деле произвёл их на свет. — Голос Джерри стал заметно серьёзнее. — Крайне редко — как правило, с общего согласия, ребёнок может остаться с тем, кто не является его предком — это очень сложные для суда процессы, и превыше всего здесь ставятся интересы ребёнка — в первую очередь оценивается способность взрослого вырастить это чадо нормальным членом общества.
— Что значит — 'нормальным членом общества'?
— Это значит — приличным, порядочным, умным человеком. Грубо говоря — таким, с которым приятно и безопасно иметь дело.
— Хм… А если физического отца определить невозможно?
— То есть?
— Ну, если они… настолько были близки, что решили устроить зачатие в процессе 'игры втроём'? — Карина едва выговорила это предложение. Лин потом говорила мне, что к концу фразы она была совершенно пунцовой.
— Ну, 'игра втроём' — это не такая уж редкость… И я, пожалуй, могу понять тех, кто хочет зачать такое 'дитя любви'. Сложно понять того, кто это сделает… — Хмыкнул Джерри.
— Почему? — Удивилась Карина.
— Видишь ли… — Задумчиво произнесла Лин,— тут уже замешаны права ребёнка. Я, в принципе, могу понять двух мужчин — друзей, влюбившихся в одну женщину — могу понять их желание сделать 'общего' ребёнка. Хотя, как мне кажется, в этом случае они просто одурманены своей влюблённостью и толком не представляют себе, что делают… И — что будет, если они потом, не дай Бог, начнут этого ребёнка делить… Проблема в другом. Я могу допустить, что между собой они даже в этом случае как-то сумеют разобраться. Но — я не могу представить себе ребёнка, которому можно как-то втолковать, что у него — 'два папы'. Это — нонсенс.
— Это — больше, чем просто нонсенс… — улыбнулся Джерри. — Я просто берусь утверждать, что сами попытки таких объяснений обязательно вызовут у ребёнка заметные психические отклонения. Поэтому я и 'зарубил' предложение законопроекта, предлагавшего разрешить 'двойное отцовство'. Может, я рискую прослыть ретроградом, как гражданин — но я не могу переступить через своё понимание проблемы, как психолог.
— Когда это? — Удивилась Лин.
— Да дней за десять до отправки на Землю… Какой-то деятель из зоны 5-32 сделал заявку в системе. Я не только повесил свой 'минус' — я привёл там подробный анализ того, что может ждать ребёнка и подписался всеми 'титулами'. Шум поднялся невероятный. Его жаль, в общем-то… Я понимаю, что он влюблён — как, видимо, и второй… Но — за своей влюблённостью ребята забыли о проблемах ребёнка. А это плохо. Совсем плохо…
— А если кто-то всё же зачнёт ребёнка таким способом? —
Снова слышу дрожащий голос Карин. — Ведь при 'жизни втроём' невозможно гарантировать отсутствие таких ситуаций, когда определить отца невозможно?
— Да нет, почему же… — Удивилась Лин. — Определить можно всегда… Генетический анализ всегда может показать, мог быть тот или иной человек родителем этого ребёнка, или нет…
— А если он покажет, что могли оба?
— Практически невероятно. — Пожал плечами Джерри. — Разве что, если оба мужчины — двойняшки. Тогда это — проблема их совести. Во всех остальных случаях генокода хватает с избытком — слишком уж все люди разные, слишком велики отличия. Если даже чисто теоретически допустить, что ребёнок унаследует только гены, общие у обоих мужчин — есть одна проблема: столь похожих мужчин пока ещё не видели. Даже среди братьев. Кроме двойняшек, естественно…
— То есть — если они… занимаются… этим делом… втроём… — явная озабоченность моей подруги этой темой уже начала меня озадачивать,— то они могут и не следить за тем, чей ребёнок — генный анализ покажет… А это очень сложно?
— Для генетического анализа достаточно одного волоса. Внешне это выглядит совершенно элементарно. Сам процесс, конечно, неимоверно сложен, так как просто анализ одной молекулы ДНК занимает примерно столько же ресурсов, сколько все финансовые операции на Челле за год. А провести сравнительный анализ трёх молекул-образцов и выдать решение — задача на несколько порядков сложнее… с учётом огромного объёма информации… Тем не менее — за пару минут такой анализ система делает.
— На всей планете это бывает… примерно раз в десять дней,— выдала статистику Лин. — Кстати, я часто слышу, что в таких треугольниках, когда не могут решить, кому 'делать ребёнка' первым, полагаются на случай и 'делают' его вдвоём — дескать, как Бог пошлёт…
— А случай тут как раз и не при чём,— ухмыльнулся Джерри. — Дело в том, что сперматозоиды, обнаружив рядом 'коллег' с иным генокодом, поднимают там такую войну, что величайшие в истории человечества сражения меркнут в сравнении с этим побоищем…
— Да ну? — В один голос воскликнули Лин с Вероникой.
— Ты что — тоже не знала? — Удивился Джерри.
— Да как-то не слышала… — Смутилась Лин.
— Нет ничего проще: приготовьте на стекле каплю спермы одного мужчины, настройте микроскоп и капните туда каплю от другого — то, что вы там увидите — и есть вершина естественного отбора: победит сильнейший. При этом многие из них даже не будут пытаться прорваться к яйцеклетке — похоже, что там роли распределены, как в улье: они будут просто активно искать и убивать соперников. Что же касается того, который прорвётся — стоит прокрутить сделанную запись назад, чтобы увидеть, как он туда рвался, ни на что другое не отвлекаясь — его интересовала только одна цель: зачать жизнь. Ещё одна интересная философская сентенция: он не убивал. Те, кто убивал — потом погибли. Насмотришься такого — и думай сколько хочешь о смысле жизни… — В комнате повисла тишина. Слышно было, как шелестит и поскрипывает кассета в магнитофоне. Карина, по-видимому, была полностью удовлетворена — заметил я, мысленно улыбнувшись. По-видимому, тема исчерпала себя — больше на этой кассете ничего интересного не было. Сидели, смотрели телевизор — до конца плёнки никто не проронил ни слова. Но — цель была достигнута: Карина стала нормально общаться с Джерри и с Вероникой. И, как выяснилось позже — подружилась с Лин. …Прошла неделя. Карина несколько раз бывала в доме у Вероники — отношения, похоже, заметно 'теплели'. Наконец я дождался — Лин занесла мне запись того вечера. Забросив кассету в ящик стола, она уселась на него, и, болтая ногами, принялась заглядывать мне в глаза, не давая отвести взгляд. С некоторых пор у неё появилась такая привычка — чтобы не дать землянину уйти от ответа, она постоянно оказывается там, куда он пытается отвести взгляд — таким образом, заставляя его всё же говорить.
—
Занят? — Наконец не то с иронией, не то с сочувствием спросила она.
— Да как тебе сказать…
— Да так и скажи…
— Я лучше помолчу,— всё же нашёл способ уклониться от ответа я и положил ей голову на колени. Она тут же автоматически запустила свои пальцы мне в волосы. Надо мной висел кусок работы — висел уже два дня и, видит Бог, падать не собирался. Короче — ничего у меня не получалось. И сейчас я просто откровенно отдыхал, закрыв глаза и с удовольствием вдыхая запах её коленей.
— Знаешь, Гарри,— продолжая копошиться у меня в волосах,— интригующе начала Лин,— Джерри мне нажаловался, что твоя Карина слишком сильно краснеет, беседуя с ним…
— Не понял?! — Я поднял было голову, но челланка спокойно водворила её на место.
— Чего уж тут непонятного… — вздохнула она. — Я вот что думаю… Знаешь, если бы наши отношения не были обречены… Если бы срок их не ограничивался продолжительностью экспедиции… Было бы очень неплохо, пожалуй… Знаешь… Мне почему-то кажется, что нам всё же на Земле повезло: ты с Кариной, Том и Вероника — собралась ведь совсем неплохая кампания… Жаль… — Она помолчала. — Короче говоря, я вот к чему клоню,— наконец решилась она. — Если помнишь, мы с Джерри задумали зачать чадо здесь, на Земле… Чтобы родить через 3-4 месяца после возвращения…
— Помню, конечно…
— Так вот… Первое время врачи возражали — не хотели рисковать… А потом Джерри поговорил с моим отцом и неожиданно нашёл в нём союзника. Отец запросил все данные о бактериологической обстановке на планете, полную информацию о состоянии наших организмов… Потом Джерри пришлось снять эту информацию и с детей Бора…
— А это ещё кто?
— Разве я тебе не рассказывала?
— Что-то не помню…
— Художник с Челлы, живущий на Земле. Он был в составе первой, оценочной, экспедиции. Здесь влюбился в Земную женщину, плюнул на всё и остался здесь жить. Наделал детей — не то 4, не то 5… Его нетрудно понять: она очень красива… и умна… Да и натурщицы вокруг него крутятся тоже ничего — и небезобразные, и неглупые… и, главное, доброжелательные — что, как я заметила, редко у вас встречается…
— Ну уж и редко…
— Редко, редко, Гарри… Есть одна верная примета: у вас в общественных местах… в транспорте, например — не принято, чтобы женщина могла сесть на колени к незнакомому… да, впрочем, даже к знакомому мужчине. Или — положить голову ему на плечо… и так далее… А ведь это так естественно для усталой женщины… в доброжелательной среде. А у вас — она обычно так не поступит даже с мужем: боится. А ты говоришь о доброжелательности в обществе… — Она махнула рукой. — Ладно… Так вот — жили, да и сейчас живут они в своём окружении весьма неплохо, и он резонно решил, что своим искусством он себя прокормит и здесь, на Земле… А забрать её туда ведь всё равно не дадут…
— Почему?
— Вы для нас — и сейчас непонятны. А тогда — об этом и говорить было смешно: неизвестная цивилизация, наблюдаемая только лишь первой контактной группой в течение полугода… До них были только разведчики, не вступавшие в контакт… Короче — у него был выбор: либо выбрать Любовь, забыв о благополучии, либо — предать её, выбрав спокойную жизнь на Челле… Понятно, что, как нормальный Человек, Бор выбрал Любовь… Думаю, что до сих пор не жалеет. По крайней мере, его работы известны на всей планете, и — большинство из них мне, например, очень нравятся… Короче говоря, нам представился случай его проведать и мы не замедлили им воспользоваться. Чета приняла нас довольно радушно — подругу свою он, видимо, воспитал в традициях, к которым привык с детства — когда я его расцеловала, восхитившись одним — просто прекрасным — его полотном — она только тепло улыбалась…
— Ты — расцеловала?! Не верю своим ушам!
— Придётся, Гарри… — Улыбнулась Лин.
— 'Но это же негигиенично!'- Напомнил я.
— Что делать… — Развела руками челланка. — С кем поведёшься… Ну, а когда мы поведали нам о целях
своего визита — он только пожал плечами — ради Бога, мол… Когда начали снимать анализ состояния детей — она немного встревожилась, но потом, видя, как спокойно Бор к этому относится — тоже успокоилась, прикорнув у него на плече. Ты знаешь — мне даже показалось, что она… Как бы тебе сказать… Моё отражение в этом мире, что ли…
— Почему?
— Не знаю… Похожа как-то… Повадками, что ли… Короче — я Бора прекрасно понимаю. — Уверенно подытожила Лин.
— Ну, и как с анализом?
— Переслали всё отцу. Он держал речь на сборище наиболее видных и 'рисковых' экспериментаторов, изложив им суть нашей идеи и представив данные анализа состояний. Особый интерес был к уже имеющимся детям Бора — когда отец огласил этот факт, практически все с интересом засели за разборку их данных. Прошла неделя. Никто ничего настораживающего не обнаружил. Вот тогда-то нас и обрадовали: давайте, мол… Выступайте в роли кроликов — ещё и денег дадим… за научный эксперимент… Короче говоря, мы получили официальное предложение о проведении 'научного эксперимента'.
— И много?
— Что 'много'?
— Денег много дадут?
— Да какая разница… — скривилась Лин. — Главное, что они нас успокоили: представь на минутку, что эта сумасбродная идея закончилась бы неприятностями для ребёнка… Каково потом себя всю жизнь винить…
— И не говори…
— Так вот… — заговорщицким тоном продолжила Лин,— теперь мы подошли к самому главному…
— То есть?
— Не спеши, дай собраться с мыслями. Так… Значит — так, Гарри… С сего момента ты со своей благоверной официально приглашён на церемонию зачатия нашего первенца. О времени и месте будет сообщено дополнительно… — Полунасмешливым, полуофициальным тоном проконстатировала она. Я чуть не упал со стула.
— Что с тобой? — Расхохоталась она.
— Да нет, ничего… Просто… Я никогда не думал, что…
— Не волнуйся… Просто вы нам нравитесь. Настолько, что нам обоим не хочется с вами расставаться: ни мне с тобой, ни Джереми с Кариной… А потому — хотелось бы быть связанными чем-то большим, чем просто дружба… Вот мы и подумали, что на 'праздник зачатия первенца' было бы неплохо пригласить вас и…
— И?..
— Томми с Вероникой.
— И всё?
— А зачем больше? Нам нравится этот круг общения, он кажется вполне достаточным. Не хватает только Боба — но вытащить его сюда — дело нереальное. Совсем нереальное… Сделаем видеозапись — пусть получит удовольствие…
— Думаешь — получит? Удовольствие от того, что наблюдает, как кто-то делает чадо его любимой женщине?
— Слушай, Гарри… Мы эту тему затрагиваем уже не первый раз… Скажи: если бы ты застал Карину за подобным занятием… ну, с Джерри, например; причём — в том момент, когда она как раз начинает 'сходить с ума'… Так чего в тебе было бы больше — желания вмешаться, чтобы прервать процесс, или — желания досмотреть до конца, чтобы дать возможность получить удовольствие… всем троим?
— Ну, не знаю…
— Не знаешь?! А когда ты днями и ночами торчал в лаборатории — кто ну прямо жаждал, чтобы у неё 'с этим поэтом' всё хорошо было, пока у тебя времени нет?! Мы, как ты понимаешь, изрядно покопались в твоей памяти, когда принимали решение, стоит ли с тобой иметь дело… Так это был один из главных моментов оценки: когда ты не имеешь возможности уделить ближнему столько внимания, сколько ему надо — тебя, как личность, очень хорошо характеризует именно это: будешь ли ты ревновать, доказывая своё право собственности, плюя при этом на интересы ближнего, или же — будешь радоваться, что этот ближний в это самое время — не одинок… Ты знал, что этому поэту просто нужна муза — то есть женщина, приносящая ему вдохновение… Ты понимал, что Карина именно такой женщиной для него и является, поэтому он будет её боготворить. В то же время ты понимал, что это долго продолжаться не может — через год-другой поэт найдёт другую музу — что делать: если он хочет писать, он всегда будет искать… Поэт это тоже
понимал, и ты видел это. Прекрасно понимала это и Карина, хотя поэт ей очень нравился. И — всех это устраивало! Только Карина чувствовала себя неловко, не зная, как себя вести в такой ситуации… В конце концов ты её, эту ситуацию, легко разрешил, отправив их отдыхать на месяц, когда у тебя было самое 'горячее' время… Ну-ка, вспомни, что ты им на прощанье сказал?
— Не помню…
— А я очень хорошо помню. Ты сказал: 'Будьте, ребята, счастливы… Ведите себя так, как вам обоим хочется — только не делайте того, о чём впоследствии будете жалеть.' Было?
— Было…
— А потом ты подошёл к Карине и… вспоминай, вспоминай… — Настойчиво говорила Лин, но, видя, что из меня слов не вытянешь, продолжила сама: — ты сказал ей: 'Я люблю тебя. Но — жизнь сложилась так, что я не могу сейчас быть с тобой, ибо, увы — свою работу я люблю больше… Поэтому — пока я с ней — ты будь с ним… если хочешь… Скоро я закончу, и тогда жду вас обоих в гости… И…'
— Хватит!!! — Заорал я.
— Почему же? — Удивилась Линда. — Впрочем, как знаешь… Просто — твоё поведение в этой ситуации и определило окончательно моё решение: мне показалось, что не может быть… 'гнилым' человек, который в условиях Земного общества так себя повёл… Потом мы занялись Кариной, которая весь месяц только краснела да бледнела, принимая ухаживания этого поэта… Хотя — не будь у неё тебя — они давно наделали бы детей, смею тебя уверить… А так — она и помыслить не могла, чтобы 'предать' тебя, как у вас тут принято говорить… Несколько раз, правда, почти 'теряла голову' — но в последний момент всегда спохватывалась… Может, и жаль — а может, и нет: кто знает, как сложились бы ваши отношения при Земной общественной морали… Вы оба — слишком 'правильные' в том смысле, что слепо этой морали следуете, не задумываясь о том, нужно ли это не только вам самим, но и вообще кому-либо… Знаешь, если бы не эта привычка подстраиваться под не понимаемую тобой до конца мораль — я бы сказала, что ты мне чем-то напоминаешь Боба… Скажи,— немного помолчав, задумчиво вдруг спросила она,— а ты хотел бы посмотреть на нас с Джерри? То есть — учитывая, что я тебе, как ты уже много раз давал понять, нравлюсь… Как ты думаешь — тебе будет приятно это видеть?
— Ну, не знаю… — растерялся я. — Думаю, что мне вообще приятно, когда женщина, которая мне нравится, сходит с ума… Если это, конечно, не обещает для неё каких-то неприятностей в будущем…
— Понимаю… — улыбнулась Лин. — Тогда почему ты думаешь, что это может быть неприятно для Бобби? — Окончательно обезоружила меня она.
— Не знаю… По инерции, наверное… — пожав плечами, только и смог сказать я.
— Тогда избавляйся от инерции… — с улыбкой посоветовала Лин. — Миром должен править разум. В лице здравого смысла. И Любви. — Видимо, только что придуманным, афоризмом закончила она.
— Кстати, Лин… — начал я, скорее — просто для того, чтобы перевести разговор на другую тему. — Я как-то думал… когда тебя долго нет… А мне, бывает, хочется тебя видеть или слышать… А самостоятельно пользоваться пассером, видимо, землянам всё равно никогда не разрешат… Так нет ли возможности как-то с тобой связаться?
— Хм… Надо подумать… — внимательно взглянув мне в глаза, задумчиво проговорила она. Пока она думала, я достал из ящика кассету и вставил в магнитофон. Пока я слушал, она думала. Потом нажала вызов на талкере, долго с кем-то о чём-то переговаривалась. Затем, сняв с руки талкер, долго возилась с ним. Наконец, вынув из основания какой-то столбик, принятый мной за аккумулятор, протянула мне остальное:
— Возьми. Это тебе.
— А то что такое? — Я показал на 'аккумулятор'.
— Не думаю, что это тебе понадобится. Лазер.
— Для разжигания костров? — Вспомнил я.
— И для обжигания нахалов… — усмехнулась она.
— Ясненько,— довольно пробормотал я, застёгивая ремешок и откровенно любуясь новой игрушкой. — И что я скажу вашему
оператору?
— Оператор тебе не нужен,— улыбнулась Лин. — Как только я доберусь до станции и возьму себе другой — я с тобой свяжусь. После этого кнопка вызова будет всегда означать прямую связь со мной. Пользуйся… Только,— нерешительно остановила меня она,— не надо его носить…
— То есть?
— То есть — пусть он лежит себе потихонечку у тебя дома — там, где его никто не увидит…
— Понимаю… — догадался я, с сожалением расстёгивая ремешок.
— Я просто не берусь предугадать, что будет, если тебя застукают в лаборатории.. на работе… с неизвестной штучкой на руке, которая к тому же иногда излучает в пространство экзотические импульсы…
— Нетрудно представить,— согласился я, со вздохом пряча игрушку в стол. — Да, кстати… — я с некоторым недоумением посмотрел на вращающуюся кассету,— до сих пор, помнится, Вероника разговаривала только по-английски…
— Ты помнишь свой первый визит к ней? — Усмехнулась Лин.
— В смысле?
— В смысле скоропостижного знакомства твоей черепушки с аагромным запасом аглицких слов? — Лин явно демонстрировала свои познания в Земных жаргонизмах.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что она давно проявляла интерес к русскому…
— Понятно. А я уж чуть было не подумал, что совсем перестал отличать английский от русского,— криво усмехнулся я.
— Как видишь, всё довольно просто — и никаких чудес,— философски заметила Лин. — Просто они оба, как нормальные люди, предпочли беседовать с твоей благоверной на её родном языке, дабы не стеснять… Ну, я и постаралась — загрузила им русский словарь. Потом мы несколько вечеров упражнялись… Ей было легче — она раньше уже пыталась его учить… А Томми пришлось туговато, конечно,— усмехнувшись, она тряхнула головой, как бы стряхивая воспоминания. — Но — ничего, как видишь: справился… — Сидя на столе, она говорила, а я, откинувшись в кресле, с грустью любовался ею. Постепенно мною одолевала… не то — тоска, не то — безысходность какая-то от того, что наступит день, когда я больше её не увижу. Слёзы сами подступили к глазам и я машинально снова ткнулся в её колени. И она снова запустила свои пальцы мне в волосы… …Жизнь потихоньку текла своим чередом. Как всегда неожиданно началась в этом году весна, и ручьи, прокладывая себе путь под сугробами, уверенно журчали о том, что дни снежного царства сочтены и весна вот-вот окончательно вступит в свои права. Линда появилась так же неожиданно, как и весна — она никогда не предупреждала о своих появлениях и её визиты отнюдь не отличались регулярностью. 'Работаем',— обычно с невинным видом разводила руками она. На этот раз она с улыбкой Джоконды положила передо мной открытку с надписью 'Приглашаем'.
— Куда? — Поинтересовался я.
— Читай, читай,— загадочно кивнула на открытку она. Пришлось читать. Открытка была преаккуратненькая, с зайчатами в лесу, подписана была по-русски и содержала приглашение нам с Кариной на день рождения Вероники.
— Мандарины, купание в море и пляски до утра — по желанию. — Усмехнувшись, от себя добавила Лин.
— А почему по-русски? — Поинтересовался я.
— Вероника продолжает 'закрепление материала',— прокомментировала Лин. — Кстати — ошибок нет?
— Да вроде нету… — Рассеянно ответствовал я, перечитывая текст сначала. Подождав, пока я дочитаю, Лин облегчённо вздохнула:
— Ну и слава Богу… А то она целый вечер над этой открыткой со словарём сидела — сами слова ещё помнит, а вот написание…
— А в чём проблема?
— Так ведь мы ей загружали произношение, а в русском далеко не всё пишется так, как произносится… — улыбнулась челланка. У вас, кстати, практически нет строгих языков, в которых написание и произношение были бы однозначно связаны. Латинский, разве что… Так на нём никто не разговаривает… Ну, украинский ещё более-менее — но мы с ним только недавно
столкнулись — уже нет смысла подробно изучать… А остальные — отдельно надо учить произношение, отдельно — правописание… Жуть…
— Опять критикуешь? — Нахмурился я.
— Да нет, просто жалуюсь… — Махнула рукой она. — Ну, так как — идёте?
— Конечно. А когда?
— Сегодня вечером.
Я позвонил Карине и сообщил ей неожиданную новость. Нельзя сказать, чтобы она сильно обрадовалась — усталость последних дней сказывалась; но лишний раз отдохнуть на берегу моря в приятной компании отказаться не смогла. Мне же предстояло за полдня придумать что-то с подарком. Видимо, догадавшись о моей полной в этом вопросе беспомощности, Лин вызвалась меня сопровождать и мы направились в поход по магазинам. Помнится, я тогда в переходе метро ссыпал попрошайке пригоршню мелочи из кармана.
— Зачем? — Удивилась она. — Ты ведь провоцируешь ничегонеделание…
— Да как тебе сказать… С точки зрения Христианской морали… — и я начал что-то говорить о любви к ближнему, о сострадании; о том, что мы, христиане, должны помогать ближнему и так далее. Лин замотала головой:
— Бред… Неправильно это всё… Здесь, в этом мире, каждый заслужил, создаёт и предопределяет дальнейшую свою судьбу сам — своими действиями, поступками, всей предшествующей жизнью. А вы, христиане, вечно все портите своим 'состраданием'. Человек, видя ваше 'сострадание', начинает жалеть себя и теряет главное в жизни — её истинный смысл. Если хочешь помочь — помоги умным словом, помоги встать на ноги, ответь на вопрос, который его сейчас мучает — но не откупайся подачками, не стимулируй попрошайничество, которое уже и так стало смыслом его жизни…
— Не знаю… — пожал плечами я. — Мне было просто его жаль.
— 'Не жалеть, не унижать его жалостью — уважать надо',— задумчиво процитировала Лин и добавила: — На Земле услышала. В школе. Этому у вас детей учат. Вот если бы ещё и думать учили… Ты ведь своим поступком просто катишь его в пропасть!
— Но ты же видишь — он голоден?
— Да? — Хмыкнула Лин. — Сейчас проверим… — С этими словами она быстренько подошла к ближайшему киоску, купила булочку с изюмом, вернулась и протянула её попрошайке. Тот с недоумением уставился на неё.
— Есть хочешь? — Дружелюбно поинтересовалась она. В ответ — короткий злобный взгляд. Булка выхвачена и брошена в сумку. 'Лучше б денег дала',— отходя, услышали мы за спиной.
— Ну, понял? — Вздохнула Лин. — Джерри исследовал эту братию почти месяц — по всей планете. Действительно голодного он нашёл только одного. Большинство же из них интересуются только деньгами. Некоторые пищу даже не берут. А ты говоришь 'голодные'… Да какие они голодные? У них даже глаза сытые — они даже не реагируют на тех, кто, проходя мимо, что-либо уплетает на ходу. Голодный бы провожал их взглядом, не в силах сдержаться…
— Не кощунствуй… Есть же остатки гордости…
— Пока есть — стараются не просить. — Пожала плечами она. — Стараются подработать — на базарах, например. Там никто документ не спрашивает, когда надо арбузы быстро разгрузить. Кстати, о кощунстве: есть у вас на севере народ… так у них было принято: когда начинается голод, то сперва съедают стариков, а только потом — ездовых собак. Кощунство?
— Да.
— Нет — это закон жизни. Те, кто поступали иначе, там не выжили.
— Ну, это как посмотреть…
— То есть?
— То есть — смотря с какой точки зрения…
— Извини, но — если твоя точка зрения зависит от 'зрителя' или от 'позиции' — значит, она не объективна по определению. — Пожала плечами челланка. — Ты можешь говорить об общественной морали, как о морали надстройки, если она не противоречит объективной морали — морали базиса. Если противоречит — это есть конфликт, разрушающий общество, делающий его обречённым. Следовательно, такая мораль просто вредна. — Она ненадолго замолчала. — В данном случае действует общий принцип выживания: на первом
месте — взрослые половозрелые особи, обеспечивающие выживание вида. На втором — дети: чем старше, тем ценнее, ибо скорее дадут потомство. Затем — старые и дряхлые, которые нужны только для развития совокупного разума общества и для поддержания общественной морали на более высоком уровне. Роль их в выживании общества обычно достаточно спорна: дряхлеющий разум в этом смысле быстро 'падает в цене'… Ну, а ездовые собаки расцениваются, как необходимые средства выживания даже самих взрослых особей, поэтому я не удивлюсь, если при особо страшном голоде съедят и детей: будет весна, будет хлеб — детей можно родить и новых. Если же вымрут взрослые — дети всё равно не выживут…
— Ты рассуждаешь, как циник… — Меня даже передёрнуло. — Я так не могу…
— Не можешь — потому, что не жил в таких условиях. И — даже не пытался себе это представить. — Пожала плечами Лин. — А мы у вас наблюдали любопытный эпизод во время голода на Украине… — Я изобразил внимание. — Мать, понимая, что двоих детей ей не вытянуть, зарубила годовалого и сварила супчик трёхлетнему… — У меня мороз прошёл по коже. — 'Что это, мама?',— спросил сын. 'Кушай, сыночек, это я свежинки принесла и супчик тебе сварила…'- ответила мать. 'А это что?'- Спросил сын, выловив ложкой мизинчик. 'Кушай, кушай…'- только и могла ответить мать. До вечера она дожить не смогла — повесилась. Не дай Бог попасть в такую ситуацию, конечно — но основные правила закона выживания вели её верно до тех пор, пока её разум мог это всё выдерживать…
— Не дай Бог… — Только и мог сказать я. Какое-то время мы шли молча. — Честно говоря, я не уверен, что вели они её верно… — наконец почему-то вслух подумал я.
— Могу привести ещё пример,— пожала плечами Лин. — Ваши исследователи психики животных поместили не умеющую плавать шимпанзе с детёнышем в бак, в который начали наливать воду. Пока уровень воды не угрожал жизни мамочки — она поднимала детёныша вверх. Причём — даже выше головы, когда вода доставала ей до плеч. Когда же вода покрыла её с головой — она быстренько умостила детёныша себе под ноги, что дало ей возможность высунуть морду из воды.
— Детёныш утонул?
— Да нет — опыт прекратили. Выводы они сделали те, что инстинкт самосохранения стоит выше, чем охрана жизни потомства. Это не совсем так… Если бы шимпанзе была очень стара, а детёныш — взрослый и полон сил, то всё могло бы кончиться по-другому… Начиная с того момента, когда детёныш уже наверняка выживет и сам, а особенно — с того момента, когда он уже может давать потомство, вполне возможно самопожертвование родителя ради сохранения жизни детёныша.
— Ну, да — для родителя, насколько я понимаю, самопожертвование нелогично, если детёныш не может выжить после смерти родителя.
— Именно… А по мере того, как у ребёнка появляются шансы на выживание — для родителей всё более естественным становится самопожертвование… Всё это сидит в подсознании, на уровне инстинктов…
— Волки тоже относительно сносно переносят потерю одно- двухмесячных сосунков, но гибель щенка, которого уже начали приучать к охоте, переносится очень трудно — с метаниями по округе и тоскливым воем на луну… — вспомнил я.
— Разумеется… — Вздохнула Лин. — Все эти примеры очень хорошо определяет, что первично, а что — вторично. А вы вечно путаете понятия разных уровней и спорите — до хрипоты — какое вернее. Каждое из них верно на своём уровне. 'Не убий' — до тех пор, пока не пытаются убить тебя. 'Ты лучше голодай, чем что попало есть' — это пока у тебя есть возможность голодать, не падая с ног. А так — и ремни варили и ели. 'Почитай отца и мать своих' — пока они не угрожают детям твоим. В противном случае — либо ты сделаешь верный выбор, либо не оставишь нормального потомства. И так далее… Всякая мораль — для своих условий и своего уровня… 'Не укради' — если голодная смерть тебе не угрожает. А если на ногах не стоишь — так стоит ли помирать? Может, живым ты в этом мире больше пользы принёс бы… —
рассуждала челланка. Тем временем мы постепенно выбрались в центр и по пути стали попадаться магазины. Прохожие то и дело оглядывались на философствующую Лин, но её это, похоже, совершенно не интересовало. Наконец мы набрели на 'местный Арбат', где Лин довольно оперативно присмотрела небольшую иконку, искусно сделанную на бересте.
— Видела однажды, какими глазами Вероника смотрела на подобную вещицу,— прокомментировала она. Заполучив иконку и отбив попытки продавца сделать из нас оптовых покупателей, мы отправились домой.
— Не задерживайтесь,— помахала мне рукой Лин, скрываясь в пассере.
…Карина пришла немного раньше обычного и сразу же забралась в ванну. Спустя какое-то время она уже лежала на диване, забросив усталые ноги на спинку. Я откровенно любовался ею, а она потихоньку краснела… Немного погодя она начала собираться. Признаться, я не помню, чтобы она когда-либо собиралась так долго и тщательно — но результат стоил того: когда она, наконец, появилась передо мной с летящими длинными волосами, только что вымытыми самым дорогим из имеющихся в доме шампунем и вспушенными феном, в полупризрачном платье на голое тело и босоножках на самом высоком каблуке — я просто утратил дар речи.
— Ну, как — собрались? — Линда, выпорхнув из пассера, окинула оценивающим взглядом Карину и, явно оставшись довольна её внешним видом, удовлетворённо резюмировала: — Вижу, что собрались.
Буквально через минуту мы появились у виновницы торжества. Джерри и Том просто ошалели при виде моей подруги, а Вероника, слегка закусив губу, пыталась сообразить, кому из них предназначался этот наряд. Я поспешил прервать её раздумья, обратив внимание на подарок. Механически развязав ленту и развернув бумагу, Вероника на мгновение замерла, ошалело уставившись на иконку.
— Томми, иди сюда,— наконец шёпотом позвала она. С минуту они молча её разглядывали, затем Вероника порывисто обняла меня и поцеловала в щёку.
— Только… Откуда ты узнал? — Недоумённо спросила она.
— Разведка донесла,— довольный произведённым впечатлением, ответил я. Вероника, оглянувшись вокруг, остановилась, наконец, на Линде.
— Поняяятно… — Покачала головой она. Лин улыбнулась и, обняв её за плечи, увела с собой.
— Они ненадолго,— прокомментировал Джерри, жестом приглашая гостью пройти в гостиную. Боже, как они откровенно ею любовались… У меня даже защемило в груди — от ревности, наверное… Мы расселись в креслах в ожидании хозяйки. Томми не мог оторвать взгляд от Карины, Джерри то и дело переводил взгляд с неё на дверь и обратно, а я походил на юнца, пришедшего на бал с дамой, отстоять которую перед толпой кавалеров ему было явно не по зубам… Наконец Джерри встал и, сделав шаг к двери, представил нам вошедшую Веронику. Боже мой — в каком она была виде… Нечто подобное я видел однажды на конкурсе рок-н-ролла: платье было сделано так, чтобы нельзя было сказать, что хозяйка не одета и, в то же время, одетой её тоже назвать было трудно… Правая нога была обнажена почти до груди, левая прикрывалась ниспадающим лоскутом почти до пят. Соответственно, левое плечо было обнажено почти до пояса, а правая рука прикрывалась рукавом почти то запястья… Трепещущие груди играли сквозь прикрывающий их тонкий шифон, а само платье напоминало экзотической конструкции 'почти закрытый' купальник с навешанными на него в нужных местах лоскутами ткани.
— Ну, как? — Озорно спросила вошедшая следом за ней Линда.
— М-да… — Только и смогли вымолвить двое ошарашенных мужчин. Джерри с довольным видом демонстрировал хозяйку, поворачивая её, как на подиуме, чтобы зрители могли рассмотреть это чудо со всех сторон. Наконец Томми, с предельной осторожностью и нежностью взяв Веронику за руку, провёл её дальше в комнату и усадил на кресло с высокой спинкой.
— Ну, так как я исправила ситуацию? — Шепнула мне на ухо Лин.
— Отменно… — Ошарашено выговорил я, не в силах отвести взгляд от виновницы торжества. Когда же мне это, наконец, удалось, я
обратил внимание, что Лин тоже успела переодеться и теперь была в той самой коротенькой разлетайке, в которой я её впервые увидел, летящей… простите — спускающейся по тропинке с горы. Милые сердцу воспоминания заставили меня, зажмурившись, улыбнуться и с благодарностью посмотреть на неё… Она тепло улыбнулась в ответ. Все присутствующие были явно довольны — мужчины воодушевлены перспективой провести вечер в обществе изысканно полуодетых дам, женщины — нежились в лучах ласкающих их взглядов.
— Это платье — почти точная копия того, в котором я была на том вечере, когда Джерри изображал принца… — Кивнув на Веронику, шепнула мне Лин. — Тебе нравится?
— Безумно… — Прошептал я. — Как я понимаю Джерри…
— В чём? — Сделав круглые глаза, притворно удивилась Лин.
— В том, что он тогда никому не пожелал тебя отдавать… — Лин прыснула.
— Я его тоже, кажется, понимаю,— сверкнув глазами, шепнула в ответ она. Тем временем события развивались своим чередом. Подарки были вручены, именинница довольна и все шестеро начали пробираться на веранду — к праздничному столу, вокруг которого расположились мягкие кресла и небольшие диванчики.
— Я думаю, что с этого надо начать,— философски заметил Томми,— ибо все здесь собравшиеся вряд ли сумели чем-то поживиться после изнурительного рабочего дня… Все рассмеялись, но улыбки челлан были грустноваты — видимо, они до сих пор не могли привыкнуть к Земному словоблудию и, пусть даже такому невинному, цинизму… Впрочем, длилось это недолго — запечённый фазан, салат с кальмарами, испанское вино и прочие яства, украшавшие праздничный стол, видимо, обладали свойством быстро развевать грусть…
…Успокоив алчущие чрева, собравшиеся стали более расположены к беседе. И, как только закончили с вином, так вскоре беседа сия и потекла. Разговор — что, в общем-то, вполне понятно в такой обстановке — пошёл о любви. Лин как-то к слову заметила, что понятия среднего землянина о любви для челлан выглядят не просто чересчур примитивно и прагматично, но даже… ошарашивающе, что ли…
— Бор — тоже родом с Челлы, но ему так не показалось. — Обиженно возразил тогда я.
— Извини, но Бор почему-то выбрал далеко не среднюю представительницу из среды аборигенов, а женщину, заметно отличающуюся умом и красотой. Потом вокруг него появились и другие, и он их рисовал, но — посмотри сам на его картины: каковы они? Те же умные и прекрасные лица, заметно отличающиеся от средних землянок…
— А по-моему, любят везде одинаково — и на Земле, и на Челле! — С некоторым вызовом продекларировала слегка захмелевшая Карина.
— Ну, не скажите,— улыбнулся Джерри. — Земные женщины, например, часто превозносят достаток выше любви — может, потому, что у них слишком часто бывают проблемы с достатком. Они вынуждены порой выживать — и потому подсознательно боятся, что не выживут. Или — что не сумеют вырастить детей. Конечно, далеко не каждая может в этом признаться — даже самой себе; но — практически все этого боятся. Коль не сознательно, так подсознательно…
— Может, оно и неизбежно — те, которые не боялись, что не сумеют вырастить потомство, в конце концов просто его не оставили… — грустно сказал я.
— А у нас они спокойно живут. — Улыбнулась Лин. — Значит, мы эту проблему решили. По крайней мере — уровень эксплуатационной нагрузки человека у нас обычно не превышает 10%, в редких случаях доходя до 20. Мягкое кредитование доступно всем — таким образом, вынужденного голода быть просто не может. Поэтому подсознательный страх голода, часто порождающий затем алчь, отсутствует, ибо не имеет под собой почвы. Собственно, такая система отношений и есть то, чем отличается цивилизованное общество от дикой стаи: речь идёт не просто о совместном проживании или выживании, либо — как у вас — о выживании особи в рамках стаи… простите, 'общества'… Речь уже идёт о совместном создании условий для нормальной жизни и творчества разумных существ. То есть — о том, для чего, собственно, и нужно
общество; о том, чем оно и отличается от стаи…
— Представляю, как вам должно быть дико и противно ковыряться в наших проблемах… — Вздохнул Том.
— Ну, почему 'дико и противно'? — Удивилась челланка. — Наоборот — интересно… Мы видим воочию здесь то, о чём на Челле можем говорить лишь теоретически.
— Собственно, человеку свойственно познавать более сложные формы, изучая более простые… — Пожал плечами Джерри.
— Нечто вроде опытов на кроликах или интегрирования по частям? — Съязвил Том.
— Примерно,— улыбнулся челланин. — По крайней мере, при изучении психики человека всегда полезно иметь полное представление о психике высших животных: Человек, конечно, привносит немало своего, но ведь основы-то — те же… Не зная их, полностью постичь законы человеческой психики просто невозможно: многие основополагающие вещи оказываются настолько завуалированными этими новыми, привнесёнными атрибутами, что их и не разглядишь — поведение человека часто кажется просто алогичным… А зная об их существовании и изучив их на высших животных — всё прекрасно понимаешь и,— Джерри улыбнулся,— поведение человека начинает казаться не таким уж нелогичным…
— Точно так же — при изучении законов развития и построения высокоорганизованного человеческого общества всегда полезно знать законы, проявляющиеся на низших этапах общественного развития: в высокоорганизованном обществе многие вещи, уже давно не проявляясь явно, продолжают играть немалую роль. А понять её, не изучив предыдущие ступени — практически просто невозможно… — Добавила Лин. — Так что — мы действительно многое поняли здесь, на Земле и нам это всё действительно было интересно… По крайней мере, мы, похоже, поняли, почему рухнула система на Роне и только благодаря миссии Сар Хуна удалось предотвратить полный крах цивилизации — сейчас эта планета хоть и существует автономно, но, по крайней мере, развивается… Помнится, Сар Хун тогда дал волю своему тщеславию… — Ухмыльнулась она.
— Ну, а мы только за последний месяц передали на Челлу около пяти психосоциологических исследований, результаты которых поставили на уши системщиков: оказалось, что достаточно одного человека со средне-земными представлениями о ценностях, чтобы вся система Челлы и окружения примерно за полгода рухнула примерно так же, как это было на Роне. — Криво усмехнулся Джерри. — Кстати, только вчера мне сообщили, что, анализ причин той катастрофы наконец завершён — и там уже полно ссылок на наши исследования…
— Собственно, Садгар ещё тогда высказал предположение, что причина краха — принятая на Рону группа представителей только что открытой совсем молодой цивилизации с Каини… — Вспомнила Лин. — Тогда это предположение вызвало требование об изоляции Роны от системы и посылке туда миссии Сар Хуна… С предоставлением ему абсолютных полномочий… В результате Рону уже почти спасли, но ведь таких планет было пять… Остальные четыре потеряны и даже разговоры о возможности их подключения к системе уже не ведутся…
— Кстати, все пять случаев включали эпизоды с появлением представителей более слабых цивилизаций… Собственно, причины были в том, что сама система не является абсолютно защищённой и её уровень защищённости, достаточный для уровня агрессивности челлан, оказывается совершенно недостаточным для изощрённой агрессивности… Землян, например… — Вспомнил, взявшись за бутылку, Джерри. — Теперь причины описаны, и, я думаю, что импорт взрослых людей из других цивилизаций в открытую зону действия системы будет запрещён категорически… — Закончил он, приступая к разливу.
— Уже запрещён — я интересовалась,— зарделась Лин. — Джерри перевёл внимательный взгляд с неё на меня и понимающе вздохнул. Мы помолчали.
— За взаимопонимание между мирами! — Иронично произнёс Том, поднимая бокал. Облегчённо заулыбавшись, все выпили.
— И всё же — я не думаю, что вам тут было интересно совсем всё,— задумчиво продолжил Том. — Наверняка было немало
вещей, которые просто раздражали…
— Или озадачивали… — вздохнула Лин. — Так, например, для нас совершенно непонятно упорное стремление Землян возвести систему финансов до уровня системы правления. У вас финансы решают почти всё. Грустно, сударь… просто грустно, когда финансы являются целью жизни — и человека, и целого общества…
— Ну, у нас совсем ещё недавно ими пренебрегали, всё говорили о высоких идеях — результат ещё более печален… — Возразил я.
— Разумеется,— хмыкнул Джерри,— о каких 'высоких идеях' можно говорить на пустой желудок… Сперва неплохо бы немного подкрепиться… Только вот, если попытки говорить о 'высоких идеях' с голодающими можно назвать цинизмом или глупостью, то попытки поставить сам процесс потребления пищи на место этих самых 'высоких идей' следует считать просто деградацией общественного сознания… И — я не берусь судить, что хуже…
— Помнится, один из ваших лидеров — Ульянов — как-то обронил, что 'социализм — это учёт и контроль'. — Проявила свои познания Лин. — Неглупо, конечно… Сколько-нибудь приличное общество действительно без достаточно полного учёта и контроля существовать не может. Вопрос только в том, какую часть своего дохода оно на это тратит и насколько эффективен этот учёт и контроль… У нас на это тратится не более полупроцента дохода, а за последние полвека я не помню случая, в котором существующая система учёта и контроля оказывалась бы неэффективной. На Земле же на это тратится часто более половины, а то и — более двух третей дохода. А эффективности — нет практически никакой… — Все рассмеялись: о методиках ухода от налогообложения собравшиеся были немало наслышаны.
— Мы недоумевали, наткнувшись на приписываемое Троцкому высказывание о том, что 'за каждым работником должен быть учётчик'. — Продолжала Лин. — Но мы пришли в ужас от того, насколько рьяно современные 'последователи' Льва Давыдовича преуспевают в развитии этой его идеи, совершенно не афишируя при этом своей приверженности к Троцкизму…
— Или — просто ничего о нём не зная,— хмыкнул Джерри под усмешки собравшихся.
— Не знаю, конечно, насколько был прав Троцкий, но мне кажется, что обычный рынок даёт гораздо более правильное распределение доходов в обществе, чем его 'учётчики'… — Недовольно проворчал Том.
— Теоретически — да. — Согласилась Лин. — Да только… рынок объективен, когда он бесконечен. По мере сокращения его бесконечности резко падает и объективность. У вас рынка, в моём понимании, нет вообще. Есть жалкое подобие — типа маленького базарчика.
— Ну, зачем так… — Скривился Томми. — Всё же я могу предложить свой товар и выбрать покупателя… Чем не рынок?
— На любом сколь угодно маленьком базарчике я вполне могу предложить свой товар и выбрать покупателя… — пожал плечами Джерри. — Дело в том, что нормальный — теоретически — рынок возможен тогда, когда число как покупателей, так и продавцов бесконечно. Практически отношения можно назвать рыночными, когда число покупателей и продавцов настолько велико, что исчезает возможность монополизации каких-либо видов деятельности и возможность спекуляции на меняющейся ситуации. В реальной жизни такого не бывает — как потому, что человек не в состоянии держать в голове такого количества деловых партнёров, так и потому, что ни одна мелкогосударственная система не может обеспечить достаточного уровня стабильности. А Вы ещё и усугубляете ситуацию, проводя всё новые и новые границы — дробя, таким образом, один большой — общий для всех — рынок — на огромную кучу мелких, на каждом из которых — изобилие монополистов…
— Это сложно побороть… — пожал плечами Том.
— Мы это уже побороли… когда создали систему, одной из основных функций которой стали обеспечение поддержки практически бесконечного рынка, охватывающего всех производителей и потребителей на нескольких планетах; стабилизация спроса и предложения; прогноз их изменений и так далее…
— Например? — Живо заинтересовался Том.
— Например, ты хочешь привезти на Челлу пару эшелонов мандаринов. — С ухмылкой изрекла Линда. Все расхохотались.
— Ну, допустим…
— Ты посчитал, что при существующей разнице в цене для тебя это целесообразно.
— Выгодно, то есть? — Уточнил Том.
— Ну, если хочешь. — Поморщилась Лин. — Хотя у нас этот термин считается… почти вульгарным. Ладно… Так вот, ты решил что-то на этом заработать и тебе это было целесообразно. Но Некто, не знающий об этом, задумал в то же время поставить туда ещё пару эшелонов… На эти две интервенции рынок отреагировал более, чем трёхкратным снижением цены. Кому из вас двоих это выгодно?
— Думаю, никому. — Ухмыльнулся Том. Веронике наконец удалось обратить его внимание на торт — Томми, освободив место на столе, водрузил его туда и собеседники начали общими усилиями зажигать свечи. Вероника, расположившись в кресле, издали наблюдала за происходящим.
— А теперь представим, что вы оба имеете доступ к системе… — Лазером талкера поджигая свечи, продолжала тем временем Лин. — Тогда первый из вас, изучив ситуацию и прийдя к выводу о целесообразности сделки, известит систему об этом.
— Зачем? — Удивился Том.
— Обязан. Если не хочет неприятностей… Второй, когда увидит это извещение — а система его обязательно предупредит — вряд ли захочет влезать в столь жёсткую конкуренцию…
— А если захочет?
— Зачем? Ведь мы исходили из практически бесконечного рынка… Собственно, если быть точным, то каждый из вас и не будет предлагать системе везти свой товар на Челлу — вместо этого вы обратитесь к ней с вопросом, где целесообразнее сбыть имеющийся у вас товар… Она выберет несколько наиболее выгодных вариантов и предложит их первому. После того, как он зарегистрирует свои намерения, то место, куда он собирается выполнить поставку, уже совсем не обязательно будет рассматриваться системой, как наиболее выгодное… Следовательно, второй, скорее всего, просто-напросто не получит предложения везти свой товар туда же…
— А если и после первого предложения это место останется самым выгодным?
— Теоретически — возможно, конечно. В системе такая возможность технически учтена и в этом случае о регистрации второй сделки первый конкурент будет извещён, поскольку его условия ухудшатся. Но практически — в условиях устоявшегося рынка такого не бывает…
— А если я не подам извещения о своей предстоящей сделке? Поинтересовался Том.
— Ну, во-первых — тебе это не выгодно…
— Согласен… Ну, а если я этого не понимаю?
— Ну, не знаю… — озадачилась челланка. — По крайней мере, это будет расценено, как хулиганство.
— И чем это чревато?
— Тем, что с тобой, во-первых, никто впредь не захочет иметь дела — так что такая 'слава' никому не нужна. Кроме того, все возможные убытки ты вынужден будешь отнести на себя, в то время, как твой конкурент вправе рассчитывать на частичное возмещение убытков от системы…
— То есть?
— Система выдала вероятный прогноз его дохода. Если оценка оказалась неверной — система обязана возместить некоторую часть убытков.
— Сколько? — Живо поинтересовался Том.
— Это сильно зависит от ситуации. — Покачала головой Лин. — В нашем случае он может рассчитывать на компенсацию двух третей разницы между прогнозом и реальным доходом, причём — одну из этих двух третей система выставит тебе в виде штрафа.
— За что?
— За нарушение правил планирования торговых операций.
— Господи, неужели у вас там всё планируется? — Изумился я.
— Ну, всё — не всё, но… скажем так: почти всё.
— А у нас вот допланировались до того, что решили отказаться от всякого планирования вообще.
— Чтобы наступил хаос? Глупость неимоверная. — Передёрнула плечами челланка. — Планирование есть основа всякой стабильности. А нестабильный рынок никому не нужен. Поэтому при нормальном рынке
планирование неизбежно. Ваши недоучки даже додумались до того, что стали противопоставлять планирование — рынку! Чушь какая-то… Примерно то же, что противопоставлять самолёт — земле: дескать, зачем ему земля — он же летает! А вы — как обычно, вместо того, чтобы заменить неучей, пытающихся выбирать между 'только рынком' и 'только планированием', решаете отказаться от планирования; вместо того, чтобы быстро удалить гангренозный член — вы пляшете вокруг него, призывая духов на помощь… Тем самым — создаёте смертельную опасность всему организму…
— А, поглядев на работу каменщика-недоучки — приходите к выводу, что строить дома нецелесообразно… — С улыбкой добавил Джерри. Все понимающе заулыбались. Свечи тем временем догорели уже почти до половины и взоры присутствующих обратились на виновницу торжества. Вероника с деланным вздохом встала и, сделав несколько неуверенных шагов, добралась до стола.
— Хорошее вино, старое… — Лукаво прокомментировал Том. Все добродушно рассмеялись, а Лин исподлобья улыбнулась мне, как бы спрашивая 'помнишь?'. 'Помню',— улыбнулся я. Вероника тем временем успела задуть свечи и Томми начал священнодействовать над тортом.
— Кому? — Спрашивал он, отрезая очередной кусок.
— Линде! — Отвечала Вероника, демонстративно глядя в сторону.
— Кому?
— Карине!
— Кому?
— Мне!
— Кому?! — Всё громче и громче вопрошал делящий.
— А кому угодно — на твоё усмотрение,— махнула рукой захмелевшая Вероника, придвигая тарелку и рассматривая, с чего бы ей начать. Все рассмеялись. Девушки последовали её примеру, а Томми быстренько 'на своё усмотрение' разбросал по нашим тарелкам три куска, раза в два больших, чем предыдущие.
— Губа не дура… — оценив ситуацию, хмыкнула Карина.
— Не, не губа — это у меня усмотрение такое… — Сокрушённо вздохнул Томми, совсем развеселив собравшихся. Мы занялись тортом. Постепенно темнело. С трудом справившись с поставленной задачей, я откинулся на спинку дивана и опустил руки. Тут я обратил внимание, что Вероника теперь расположилась возле меня, причём — слева, и рука моя, таким образом, легла в непосредственной касающейся близости от её обнажённого бедра. Мне стало несколько не по себе. Руку, тем не менее, убирать почему-то не хотелось. Вероника, разумеется, не могла не почувствовать прикосновения, но не отстранилась, а, как мне показалось, даже наоборот — привстав за кувшином с соком, села чуточку ближе. С трудом подняв на неё глаза, я обнаружил заметно покрасневшую — от вина ли? — хозяйку с характерно блестящим взглядом… Она тем временем, тоже закончив с трапезой, откинулась, как и я, назад, разбросав руки на спинке дивана, тем самым обеспечив полный контакт моей руки на всей её протяжённости с боковой линией её тела. Нет, я не бабник, упаси Боже — но… Признаться, в этот момент я думал совсем не о Карине. Всё моё мужское естество жадно взалкало тела сидящей рядом женщины и только неимоверным усилиям да остаткам воспитания я обязан был своим видимым спокойствием…
Вскоре здравый рассудок возобладал настолько, что я вспомнил, наконец, о своей благоверной. 'Как там она?'- Подумал я, разыскивая её глазами. Карина сидела… на руках у Джерри, склонив голову ему на плечо и мечтательно глядя на звёзды. 'Ох и ничего себе…'- Пронеслось в голове. Признаться, раньше я не думал, что так ревнив. Кровь хлынула в голову… Единственное, что заставило меня не двинуться с места — это выражение лица Карины — когда я вижу её такой, я невольно любуюсь ею, не смея её прервать. Слишком приятное зрелище…
Линда тем временем устроилась у Томми за спиной, положив руки ему на плечи. 'Неплохо…',— мысленно пожав плечами, подумал я. Вероника отреагировала на окружающее по-своему: поняв, что сегодня, по-видимому, многое можно, она, не снимая рук со спинки дивана, медленно, как бы нехотя — или демонстративно? — сначала положила, по одной, свои совершенно голые ноги мне на колени, а затем, слегка подтянулась и 'вползла' туда сама. То, что
называлось её платьем, естественно, осталось большей частью там, где она только что сидела, я же обнаружил у себя на коленях две очаровательнейшие женские ножки и тонкую полоску 'купальника, на который навешивали лоскуты материи, чтобы сотворить то, что называлось её платьем'. М-да… Не знаю, конечно — но почти уверен, что, будь мы тогда одни, вряд ли бы этим всё закончилось. Сомневаюсь, что сумел бы удержаться… точнее — сомневаюсь, что кто-либо или что-либо смогло бы меня удержать… Вероника тем временем, сняв со спинки дивана левую руку, обвила её вокруг меня и окончательно переместилась ко мне на колени, положив голову мне на плечо и опутав меня всего запахом своих волос. Меня била дрожь — это был предел моих возможностей к самоконтролю. Томми обратил на нас внимание и явно колебался — стоит ли ему встать, чтобы внести какие-то изменения в происходящее, или дать возможность своей возлюбленной продолжать наслаждаться жизнью у меня на коленях. Оценив происходящее, Линда обошла кресло Тома и лихо уселась к нему на руки. Коротенькое платьице-распашонка при этом осталось, естественно, большей частью позади и выше пояса. Томми ошалел настолько, что решаемая им только что дилемма утратила для него, по-видимому, всякий смысл. Он нерешительно оглянулся вокруг — то ли пытаясь найти глазами Джерри, то ли — оценить реакцию на это всех присутствующих. Джерри, наблюдавший последний пируэт Лин, встретился с ним смеющимися глазами. Мне тоже стало весело. Закончилось это переглядывание тем, что мы все трое расхохотались. Карина, чьё мечтательное состояние была прервано столь бесцеремонно, и Вероника, которая уже почти готова была 'войти в транс' у меня на руках, с удивлением подняли головы, пытаясь определить причины неожиданного веселья. Линда, глядя на них, улыбалась, демонстративно поглаживая Томми по голове. В конце концов все всё поняли и расхохотались — уже вшестером.
— Давайте-ка, наверное, в сад… — махнула рукой Вероника, поднимаясь с моих колен. Возражений не было. Томми прихватил кувшин и поднос со стаканами — наверное, в надежде, что при наличии оных отрезвление произойдёт несколько быстрее. Похоже, что он был прав: спустя пару минут народ действительно потянулся к кувшину, который опустел очень быстро. Видя относительное безразличие присутствующих к вопросам пополнения запасов влаги, я взял эту миссию на себя. На кухне меня настигла Вероника:
— Ты всё равно сам не найдёшь,— как бы оправдываясь, заметила она. Вынув из холодильника пару банок сока, она быстренько наполнила кувшин. Я уже собрался было отнести его страждущим, но Вероника силой заставила поставить его на место, и, встав напротив меня, с вызовом посмотрела мне в глаза.
— Я тебе нравлюсь такой? — Наконец тихо спросила она.
— Помилуй, Боже… Ты рискуешь сегодня свести меня с ума… — только и смог прошептать я, не в силах отвести от неё взгляд. Вероника удовлетворённо хмыкнула.
— Скажи,— чуть погодя несмело спросила она,— а Карина зачем сегодня так… вырядилась?
— Как 'так'? — не понял я.
— Ну… искушающе, что ли… — Пожала плечами хозяйка. — Понимаешь, когда женщина просто хочет быть красивой — это одно… Но тогда она так одеваться не будет. Не рискнёт. Здесь — другое. Ей кто-то здесь очень сильно нравится. Даже, если она и себе в этом не готова признаться…
— Ну, не знаю… — я попытался 'прикинуться дурачком'.
— Ты знаешь,— 'не заметила' моей попытки Вероника,— мне это сначала не понравилось… Даже неэтично как-то показалось… Если бы не Лин…
— А что Лин?
— Она ОЧЕНЬ быстро меня увела. Я даже не успела расстроиться… Ну, а вернулась я уже такой… — Вероника подняла вверх руки и повернулась,— нравится? — озорно спросила она.
— Очень. — Улыбнулся я.
— Ладно, Гарик… Не знаю, должна ли я тебе сейчас это говорить…
— Начала — так говори,— пожал плечами я.
— Карина твоя, по-моему, в Джереми втюрилась… По самые уши… Примерно так же, как полгода назад — я…
—
Серьёзно? — Удивился я, совсем не ожидая от неё такой откровенности.
— Серьёзно… Только ты с Томом эту тему не очень-то затрагивай…
— Почему?
— Он сильно переживал тогда… А у меня головка кружилась настолько, что я не в силах была думать о чём бы то ни было, кроме Джерри…
— И?
— Что 'и'?
— Чем кончилось?
— Да ничем… Он тогда подробно так поговорил со мной… До утра говорили… А Том,— она улыбнулась,— оказывается, всё это время сидел в соседней комнате — не спал, страдал.
— Ну, и как?
— Да вроде успокоилась. Хотя это всё и не угасло до конца, конечно… А сегодня появился ты — какой-то не такой, как раньше… И — снова головка закружилась… Я становлюсь ветреной — странно, с чего бы это… Раньше со мной такого не бывало… Томми меня год почти обхаживал, пока я решилась… Сегодня я решилась за десять минут… Как-то даже не по себе… — Она помолчала. — Мне жаль Томми — он не может относиться к этому спокойно… Но я не могу остановиться — мне хочется, чтобы голова так же кружилась и дальше, и, самое смешное — я хочу, чтобы это всё происходило у него на глазах…
— Мстительность? — Улыбнулся я. Она яростно замотала головой:
— Нет, не мстительность… Какая-то жажда участия, что ли… Я вижу, что ему нравится, в общем-то, когда у меня вот так кружится голова. Джерри это тоже заметил. Но, в то же время — он, похоже, жутко боится меня потерять. Глупый… Ну, куда же я без него… — Вероника со вздохом положила мне голову на плечо. — Вот и сейчас — я хочу тебя — жутко, до сумасшествия. Но — так, чтобы он видел. Чтобы подошёл потом, по головке погладил… А если останутся силы — чтобы и он тоже… Сделал то же самое…
— Ты сумасшедшая…
— Я знаю… Но я ничего не могу с собой поделать… — Вероника обняла меня руками за шею, откинула голову. — Поцелуй меня… — Прошептала она. — Пожалуйста… — И я не посмел не выполнить её просьбу…
— Пойдём,— зардевшись, она отвернулась и вышла из кухни. Я, как это ни странно, даже не забыв кувшин, последовал за ней.
— Ты только не суди её строго,— вдруг обернулась она.
— Кого? — Не понял я.
— Карину… Мне слишком хорошо знакомо её состояние…
— Ради Бога… — Пожал плечами я.
— Да нет, я серьёзно. Я же видела, как у тебя аж дыхание перехватило…
— Когда?
— Когда ты её у Джерри на коленях увидел… Я, с одной стороны, приревновала немножко, а с другой… Слишком хорошо её поняла… Даже к тебе на руки — не знаю, из-за чего больше влезла: то ли от 'головокружения', то ли — чтобы ты с ней не поссорился…
— Ну, да… А Томми твой чуть не взлетел. Ещё немного — и крылышками б замахал, чтоб скорей вмешаться…
— Что делать — я же тебе говорила… Ему нравится, когда я краснею, когда теряю рассудок, когда… Ну, ты понимаешь… — потупила взор она. — Только он слишком боится, что кто-то станет для меня значить больше, чем он. Глупый… Ну, кто может для меня значить больше, чем моя первая любовь, отец моих детей, человек, с которыми я провела лучшие годы своей жизни…
— Может, будут ещё лучше,— попытался сострить я.
— Может, и будут,— улыбнулась она. — Но — пока не было. Так что — пока — лучшие. Ну, а если будут — я не хочу, чтобы они были без него. — Задумчиво закончила она.
— Линда его правильно поняла. — Улыбнулся я. — Вовремя на руки уселась, и — как…
— Они вообще всё слишком быстро и правильно понимают… — грустно сказала Вероника. — Сколько я их помню — ни разу между собой ни о чём не сцепились, даже если что-то явно не так — лёгкое недоумение, и не больше… И очень быстро всё выясняют. Так что — даже это недоумение — ненадолго… А мы… Как подумаешь, сколько времени и сил мы тратим на 'выяснение отношений' — страшно становится… — Она вдруг остановилась — так резко, что я едва не налетел на неё. Взяла мою руку, положила на грудь:
— Я тебе правда нравлюсь… Такой?
— Правда…
— Тогда не суди её строго… Она тоже сегодня… Такая… Лучше побудь немного со мной — мне будет приятно… — она, как кошка, тёрлась о меня головой,— ладно?
— Ладно… — Мы наконец вышли во двор. Там уже пылали костры, Карина танцевала в кругу под аккомпанемент кастаньет и хлопков зрителей. В бликах костра её платье ещё меньше напоминало о своём присутствии, чем при дневном свете. 'Как хороша… — подумал я. — Диво, как хороша…'. Наконец танец закончился. Судя по аплодисментам, все были довольны. Карина, тяжело дыша, подошла с пустым стаканом ко мне. Я молча налил. Она посмотрела мне в лицо сквозь стакан и протянула его мне. Я пригубил. Она начала пить, демонстративно глядя мне в глаза. Поставив недопитый стакан, обняла меня и шепнула:
— Я сегодня какая-то сумасшедшая… Совсем…
— Не только ты,— шепнул ей я.
— Да? — Изумилась она, но, взглянув на вышедшую со мной Веронику, понимающе улыбнулась:
— Наверное, сегодня вечер такой…
— Наверное,— согласился я.
— Ты не грустишь? — Встревожилась она.
— Нет,— я ласково-отрешённо взглянул на неё, не зная, какими бы словами выдать ей индульгенцию на сегодняшний вечер. — Знаешь,— наконец вымолвил я,— ты мне такой… Даже больше нравишься…
— Правда? — Недоверчиво обрадовалась она.
— Правда,— шепнул я и поцеловал её в мочку уха. — Знаешь… — Нерешительно добавил я,— никогда не думал, что мне может… вот так вот… нравиться… наблюдать за тобой… со стороны… — Она отстранилась, внимательно посмотрела на меня — видимо, пытаясь определить, шучу я, издеваюсь, или нахожусь на грани кипения либо помешательства. Не обнаружив, по-видимому, признаков чего-либо из перечисленного, она озадаченно и нерешительно улыбнулась:
— Нет, ты что — серьёзно?
— Вполне,— поспешил заверить её я. — И, знаешь,— я на секунду задумался,— если будешь ещё танцевать — сними платье, а?
— Но ведь… У меня там ничего нет… — зарделась она.
— Именно… вот поэтому и сними. Пожалуйста,— добавил я. Она смотрела на меня во все глаза, не в силах понять, что всё это может значить. Наконец какая-то догадка мелькнула в её глазах:
— Вероника? — Тихо спросила она.
— Что — 'Вероника'? — Сделал я вид, что не понял вопроса. И тут же сообразил, что я его и на самом деле не понял… Но разговору этому не суждено было закончиться — из маленького голубого ящика раздались звуки знакомой мне мелодии и Линда, танцуя, вошла в круг, медленно снимая через голову свою тунику. Вероника попробовала проделать то же самое и так же эффектно, но конструкция её одеяния не позволила ей этого. Лин быстро пришла к ней на помощь и, как бы танцуя руками по её телу, буквально за несколько тактов заставила непослушную конструкцию соскользнуть к ногам хозяйки. Та ловко выскользнула, извиваясь, из образовавшегося на земле круга, который Томми не замедлил повесить себе на шею, словно шарф, и эффектно вошла в танец. Я уже видел этот танец, слышал эту музыку из голубого ящика… Да, конечно — на 'пирушке'… Они тогда тоже это танцевали… Но — Боже мой, насколько сейчас это смотрелось эффектнее! Блики пламени, казалось, тоже попадавшие в такт, отработанность и чёткость движений, заметно возросшее мастерство Вероники и масса более сложных элементов, появившихся теперь… Линда творила чудеса, удовлетворённо поглядывая на партнёршу: по-видимому, этому предшествовали немало изнурительных репетиций, и теперь они могли показать всю красоту и сложность танца синхронно, как, по-видимому, это и задумывалось… Временами то одна из них, то другая, выскользнув из круга, начинала творить какой-то образ перед кем-либо из мужчин. Доведя его за несколько секунд до почти гипнотического состояния, она со смехом ускользала в круг, 'под защиту огня', чтобы вскоре очередную фантазию посвятить другому мужчине. Карина смотрела на всё это широко открытыми глазами — видно было, что она просто потрясена увиденным. Примерно к половине танца это
потрясение прошло и так знакомый мне озорной огонёк мелькнул у неё в глазах. Как она потом мне призналась, к этому времени она поняла основную идею танца и решила его дополнить. Не отрывая взгляда от танцующих, она просто и по-деловому сняла с себя платье, сунув его мне в руки, разулась и шагнула в круг.
Мгновенное замешательство на лице Линды сменилось желанием как-нибудь это обыграть, чтобы не ставить мою подругу в неловкое положение — она ведь явно не могла продемонстрировать подобного. Но она и не пыталась… Она просто шла к середине круга, не замечая протянутых к ней рук и извивающихся вокруг неё тел. Дождавшись, наконец, повторения примеченного ранее фрагмента мелодии, она вдруг вскинула руки вверх, и, бросая вызов происпанским ритмом своих движений пластике челланского танца, начала творить что-то своё в центре круга. И Лин, и Вероника совершенно не ожидали такого поворота дела и на какое-то мгновение даже растерялись. С трудом овладев ситуацией, они не нашли ничего лучшего, чем, продолжив изображать рабынь, тянущих руки к солнцеликой повелительнице, застыли на время в таких позах, давая возможность Карине показать, что она хочет, а себе — понять, что же им теперь делать. Очень быстро они сообразили, что появление Карины в центре и всё, что она там делает, совершенно не разрушает гармонии их танца, и, даже напротив, что-то привносит в неё — как будто пламя, мечущееся в центре океана… Сымпровизировав гибкими руками море и волны, они 'вышли из воды' и продолжили у края круга свою линию. Когда заключительные аккорды мелодии совпали с оглушительной кодой танца, зрители не могли ни сдвинуться с места, ни вымолвить слова, ни посметь вдохнуть. Усталые, девушки улеглись там же, где стояли. Постепенно приходя в себя, мы начали переглядываться. Было очевидно, что никто раньше не видел подобного. 'Жаль, что не додумались это записать',— скажет мне потом Джерри.
Первым очнулся Том. Налив в стакан сока, он подошёл к своей благоверной и оббрызгал её с головы до ног. Она вздрогнула от неожиданности, но, ощутив на горячем теле желанную прохладу, томно потянулась, подставляя другой бок. Томми, улыбнувшись, повторил операцию. Вероника лежала, раскинув руки и зажмурив глаза, ожидая очередной серии брызг. Джерри взял стоявшую неподалёку под деревом садовую лейку и принялся поливать Карину и Лин. С визгом они вскочили — откуда только силы взялись! — и, отобрав у бородача его оружие нападения, облили его с ног до головы. С воплем он вырвался и попытался скрыться с места происшествия. Не тут-то было — одним прыжком настигнув его, Линда свалила своего благоверного на траву, упала на него сверху, и, приговаривая 'Джереми мокренький… Джереми попал под дождик… Ему нужно просушить одежду…', принялась его раздевать. Я подивился профессионализму, с которым она выполнила сию не самую лёгкую работу: буквально ни одного лишнего движения, ни одной продолжительной попытки борьбы — словом, буквально секунд через десять она уже закончила операцию и уступила своё место Карине, бросив короткое 'Держи, чтоб не убёг…'. Карина нерешительно попыталась держать Джереми за руки, но первая же его попытка встать и вырваться из плена заставила её распластаться по его телу, прижимая его к земле. Джерри затих, как будто именно этого и добивался. Карина тихо стонала — по-видимому, с трудом себя сдерживая. Я не мог оторвать от неё взгляд…
— Ну, как — ты сам разденешься или тебе помочь? — Линда, развесив на ближайших кустах одеяние Джерри, направлялась ко мне. Совершенно не зная, почему, я бросился вглубь сада. Шальной смех челланки, длинный прыжок, пятнадцатисекундная борьба — и всё завершилось так же.
— Мне не хочется вставать,— шепнула она мне на ухо.
— Не вставай,— попытался её спровоцировать я.
— Нельзя,— вздохнула, поднимаясь, она: — Ещё Томми остался.
— Оставь его Веронике!
— Нельзя — сегодня не такой день! — Усмехнулась челланка и, исподлобья глядя вперёд, как рок, неотвратимо двинулась к Томми.
— Я сам, я сам,— скороговоркой выпалил понявший свою
обречённость Том и быстро перемахнул перила веранды. Мы рассмеялись. Очень скоро он появился в дверях — уже без одежды.
— Вот и прекрасно,— удовлетворённо констатировала Лин. — А теперь, я думаю, самое время — купаться! — Никто не возражал. Она взяла Тома под руку и повела к морю. Карина, с видимым трудом оторвавшись от Джерри, села с ним рядом, обняв колени. Джерри встал и взял её на руки. Она, обвив его шею руками, покорно позволила себя унести. Ко мне подошла Вероника:
— Пойдём, что ли? — Улыбнулась она.
— Пойдём,— вздохнул я, обняв её за талию. По её телу пробежала дрожь — такая приятная и понятная каждому мужчине… Через секунду её руки уже обвивали мою шею, а её губы жадно искали мои…
— Не могу больше… Сумасшедшая совсем… Ты прости меня, ладно? — Извиняющимся голосом попросила она, наконец найдя в себе силы прекратить эту сладкую пытку и пряча глаза.
— Не надо… Не надо, глупая… Это всё пройдёт — и очень скоро,— пытался погладить её по головке я.
— Не говори так, не надо… — отчаянно замотала она головой. — Я не хочу, чтобы это проходило — я хочу, чтобы это было всегда… Чтобы мы все никогда не расставались надолго, чтобы жили вместе… Ведь здесь,— она обвела вокруг рукой,— места всем хватит… Они ведь живут там так — и никому от этого не хуже, правда?
— Ну, не все же так живут — только те, у кого получается…
— У нас получилось бы… Правда? — Умоляющими глазами Вероника как будто пыталась проникнуть ко мне в душу.
— Может быть,— пожал плечами я. — Знаешь, я боготворю Карину. Я шалею от выходок Лин. Я сегодня чудом сдерживаюсь, чтобы не поддаться искушению совсем потерять голову с тобой… Вы все мне очень нравитесь и я действительно думаю, что мы могли бы найти общий язык. Джерри тоже, я думаю… относится к вам примерно так же… Томми — я видел, как он сегодня смотрел на Карину… и видел, как он ошалел, когда к нему на колени уселась Лин… Вроде бы все мы — вполне совместимые люди и отношения между нами дают повод думать, что такая большая семья может существовать. Вот только…
— Что? — С горячим нетерпением выпалила моя спутница.
— Вот только времени у нас осталось — месяца два-три, не больше…
— Почему?
— Ты разве не знаешь, что в мае их здесь уже не будет? — Обречённым голосом еле выговорил я.
— Ах, да… — вспомнив, в тон мне вздохнула Вероника. — Но, всё же — хочется надеяться на лучшее…
— Надежда умирает последней, конечно… Но только — какой смысл рассчитывать на то, чему, как ты уже наверняка знаешь, не бывать… — Вероника готова была расплакаться:
— Но, может, мы могли бы остаться хотя бы вчетвером? — Несмело попыталась предложить она. — Понимаешь, мне никогда раньше не было так хорошо, как теперь… Когда я запуталась в чувствах к трём мужчинам и вдруг — имею право этого не скрывать… И — никто ни в чём меня не обвиняет… И — не запрещает любить… Не обзывает мои чувства гнусностью…
— Боже мой… — Я обнял девушку, прижал к груди,— Как я тебя понимаю… Только… Знаешь, Линда однажды сказала, что не может решиться на физическую близость со мной — потому, что мы обречены на расставание… А, поскольку мы слишком близки духовно, опыт физической близости просто усилит боль разлуки… Пока ты помнишь человека, который вызывал твоё восхищение — он живёт в тебе и это, большей частью, не боль, а воспоминания… Нет ощущения утраты — он может восхищать тебя и теперь… Когда же ты помнишь её волосы, разметавшиеся утром по подушке, запах её пота, кажущийся тебе желаннее запаха её духов, стон и крик её оргазма, нежность поцелуев — когда, наконец, ты знаешь, что где-то растёт твой ребёнок, которого ты никогда не увидишь — это становится невыносимым… На это можно ещё пойти, если это — твоя единственная Любовь… Но, когда у тебя в сердце есть место другой женщине, с которой не один пуд соли уже съел — действительно, незачем усиливать обоюдные страдания…
— Это она тебе сказала?
—
Она примерно это пыталась мне объяснить… Так что — люби себе на здоровье — мне действительно безумно нравится, как ты сегодня себя ведёшь,— я нежно обнял девушку за плечи,— но не трави душу себе и мне, не пытайся сделать наши отношения глубже, чем они есть — ибо они, как ты прекрасно знаешь, обречены…
— Но… Почему? Может, вы бы могли к нам переехать… Здесь ведь действительно всем хватит места…
— У меня есть работа, которую здесь невозможно найти — в маленьком островном государстве это просто никому не нужно. У нас с Кариной есть огромное число знакомых, среди которых мы живём и в общении с которыми нуждаемся.
— Так что же делать? — Глядя мне в глаза, обречённо спросила Вероника.
— Жить,— пожал плечами я. — И пользоваться тем временем, что отпущено нам судьбой — примерно так мне однажды ответила Лин… Конечно, у меня нет, никогда не было и, скорее всего, никогда не будет такой девушки, как ты — и я бы дорого дал за то, чтобы у нас обоих остались пассеры… Но, я думаю, ты тоже прекрасно понимаешь, что это нереально — никто их здесь не оставит… А обычная поездка сюда потребует с неделю времени и больше денег, чем я зарабатываю за месяц… — Махнул рукой я. — Так что — наслаждайся днём сегодняшним, немного надейся, может быть, на день завтрашний — но, ради Бога, на планируй на год вперёд… — На глазах у Вероники стояли слёзы. Не знаю, может, и не нужно было быть столь жёстким, но я почему-то был вынужден согласиться с концепцией Лин: незачем строить замки на песке да надеяться на невозможное. А неизбежность чего-либо лучше уж осознать сразу — не так больно будет, когда настанет рок… Вероника не возражала, но плакала. Нет, не навзрыд, не обиженно, не обречённо — она просто шла, а слёзы сами катились у неё из глаз… Добравшись до берега, она тихо вошла в воду и нырнула — видимо, чтобы не демонстрировать присутствующим заплаканное лицо именинницы… Я вошёл в воду и зачем-то вынес её на берег на руках. В глазах её я прочёл покорную благодарность…
* * *
Тем временем на берегу постепенно разгоралась очередная дискуссия.
— Всякая многоуровневая иерархия, занимающаяся прямым управлением, неизбежно бюрократизируется. — Услышали мы голос Джерри.
— А что — существуют реальные альтернативы таким способам организации иерархий? — вскинул брови Том.
— Разумеется… — С удивлением ответила Лин.
— Например?
— Например, иерархии, не занимающиеся прямым управлением.
— То есть?
— То есть — когда вышестоящий уровень иерархии, вместо того, чтобы давать прямые указания звеньям подчинённого уровня, создаёт законы, по которым этому подчинённому уровню следует действовать. При этом, чем ценнее работник верхнего уровня — тем более умные, гибкие и тонкие законы он создаёт, увязывая интересы работников подчинённого уровня с интересами иерархии в целом. — Как о чём-то само собой разумеющемся, с лёгким недоумением в голосе говорила Лин. — Такая иерархия вполне жизнеспособна.
— При попытке же организации иерархии по принципам прямого управления верхний уровень по численности всегда стремится превысить нижний, тем самым создавая необходимость построения следующего верхнего уровня, который, действуя точно так же, очень скоро потребует ещё большей численности… — С ухмылкой добавил Джерри. — Таким образом, если при 'законодательном' управлении иерархия имеет вид пирамиды с широченным основанием и невысокой вершиной — то есть уровни этой иерархии быстро сходятся, то при прямом управлении иерархия стремится к расходящемуся кверху конусу, у которого каждый вышестоящий уровень неуклонно стремится превысить по численности подчинённый… И все попытки привести такую иерархию к нормальному, неинверсному, пирамидальному виду обречены — колоссальными усилиями, потом и кровью удаётся поддерживать лишь видимость благополучия, а затраты на эти попытки совершенно не окупаются…
— Ты хочешь сказать, что у нас все иерархии
основаны на прямом управлении? — Отчасти ради того, чтобы немного отвлечь свою спутницу от мрачных мыслей, попробовал встрять в беседу и я.
— Я хочу сказать, что они большей частью основаны именно на прямом управлении. — Подчеркнул Джерри. — Большинство же из них в чистом виде ни тем, не другим не являются, а представляют собой довольно-таки уродливый и агонизирующий симбиоз обоих идей. — Улыбнулся он. — И, в зависимости от того, насколько больше в той или иной иерархии свободы деятельности звеньев в рамках умного законодательства, чем прямого управления сверху, настолько выше и её жизнеспособность, и 'пирамидальность' — то есть сходимость уровней иерархии.
— Иерархий, не предпринимающих попыток прямого управления вообще, мы у вас не обнаружили. — Улыбнулась Лин. — От этого, в частности, и проблемы…
— А у вас, что — прямое управление не практикуется вообще? — Поинтересовался Том.
— Великий Алл, объявляя о начале создания системы, провозгласил: 'Мы создаём, по сути, новое общество — с новыми законами и новыми принципами управления. На каком месте в нём каждый из нас впоследствии окажется — мы пока не знаем. Поэтому мы позаботимся о том, чтобы, на каком бы месте всякий из нас ни оказался — он смог бы жить нормально, как и все остальные. Иными словами — мы должны прийти к объективной морали, к объективным общественным отношениям, взгляд на которые не зависит от того, где, на каком месте в этом обществе ты находишься. Только тогда в обществе может стать нормой объективное отношение к происходящему, только тогда на нашей планете может воцариться власть разума…'. — Процитировал Джерри.
— Ничего себе заявленьице… — пробормотал Том.
— В каком смысле? — Вскинула брови Лин.
— В смысле силы.
— Да уж — силы и решительности ему было не занимать… — Хмыкнул Джерри. — Он замахнулся на создание единой и всеобъемлющей системы, включающей в себя всё — от компьютерных систем управления и систем связи до единой банковской системы, единого свободного рынка в зоне действия системы, единого института представительства граждан в органах власти и так далее… Сильно было задумано… Реально это дало возможность все текущие затраты на содержание системы загнать в один процент дохода регионов, ею обслуживаемых… Фактически он упразднил все необоснованные затраты, убрал все причины для развития бюрократических структур… Всё было сделано просто и разумно.
— То есть — гениально. — Улыбнулась Лин.
— Это, конечно, хорошо… — философски заметил Томми. — А вот что там говорилось о единой банковской системе? Неужели в условиях отсутствия конкуренции между банками…
— В принципе, система не возражает против присутствия банков, как таковых,— заметила Лин. — Но примерно лет за 10 после её внедрения они все вымерли или выродились в инвестиционные кампании. Собственно, банки выполняют у вас две основные функции: ведение счетов, то есть — безналичное обращение, и — инвестиционная деятельность, то есть — собственно то, что и приносит прибыль. Брать деньги с клиентов за ведение счетов — глупо и безнравственно. Да и работа эта неинтересная — чисто механическая, совершенно нетворческая и, наконец, дешёвая: если кто и будет за это платить, то много платить он не станет. А вот вложить куда-то имеющиеся у банка деньги клиентов, получить прибыль, и, даже поделившись с клиентами, остаться с немалым 'наваром' — это уже интереснее… Эта работа не рутинная, не скучная, и, наконец, не дешёвая — большинство даже ваших наиболее видных банков именно на инвестиционной деятельности сделали свои состояния… Когда единая система была создана и взяла на себя ведение счетов — те банки, которые жили в основном за счёт этого, просто перестали существовать. Те же, что остались — стали, по существу, акционерно-инвестиционными группами, которые ищут, во что бы вложить средства своих клиентов. Ведение же счетов — скучная и неинтересная работа, с которой прекрасно справляется система.
— А каким образом деньгами с моего счёта в системе может распоряжаться та или иная инвестиционная кампания? — Совершенно неожиданно вступила в беседу Вероника. 'Слава Богу,— подумал я,— помаленьку отходит девчушка.'
— Ну, я могу заявить системе, что, к примеру, 30% моих средств может быть использовано той или иной инвестиционной кампанией. Как только у них возникнет потребность в финансах — эти деньги начнут работать. Доход здесь обычно больше, чем при вложениях просто 'в системе', но — и риск больше.
— А что значит 'просто в системе'?
— Стандартно я просто определяю в системе, сколько и под какой процент я могу ссудить — и, как только кто-то захочет занять 'для себя' — система может использовать мои средства.
— Что значит 'для себя'? — Не поняла Вероника.
— Если я хочу просто занять немного денег — я называю сумму и смотрю, на каких условиях я могу взять её в долг. Система выберет самого нежадного кредитора, с минимальными процентами — и займёт у него. Если этого окажется недостаточно — выберет следующего, и так — до тех пор, пока не удовлетворит мой запрос. Если кредиторов с равным процентом много (а это практически всегда так), то кредит будет разбросан по группе кредиторов поровну. Это уменьшает риск кредиторов в случае, если долг не может быть по каким-то причинам востребован — например, в случае смерти должника. Нередко можно видеть кредиты с несколькими тысячами кредиторов… сумма займа у каждого из них — копеечная, зато и риск минимален…
— А если кредит просто не вернуть?
— Сложно… В системе ведь определено, сколько и когда ты должен возвращать — как только на твоём счету станут появляться деньги — заём будет понемногу гаситься автоматически… Кредит под бытовые нужды лучше взять вот так просто, в системе. При этом никто тебя не контролирует и не проверяет, иными словами — не суёт нос в твой кошелёк. Но сумма такого кредита не может быть слишком большой — обычно она не должна превышать твоего среднего дохода за месяц-два, отсилы — за год. Да и отдавать её будешь безусловно. А вот кредит под производство лучше взять в инвестиционной кампании — хоть процент выше, но и отдавать не придётся, если 'не получилось'… Если, конечно, специалисты этой кампании придут к выводу, что обстоятельства краха от тебя не зависели… — Поспешила Лин успокоить раскрывшего было рот Тома. Тот удовлетворённо кивнул.
— Кстати — всякий, кто не имеет крыши над головой, имеет возможность в рамках обычного кредита построить либо приобрести жильё… — Вспомнил Джерри.
— Любое?.. — Оживилась Карина.
— Нет, разумеется… — Улыбнулся челланин. — Обычный кредит позволяет любому купить себе только небольшой домик, просто — чтоб была крыша над головой. Причём после получения такой суммы обычный кредит будет тут же ограничен, позволяя не голодать — но не более.
— А если его это устроит? Если ему просто лень шевелиться, и его устраивает 'жизнь растения'?
— Да ну… — Ухмыльнулся бородач. — Человек устроен так, что ему всегда мало: как только он сыт, у него сразу появляются другие интересы…
— А если он экзот?
— Ну, в конце концов службы начнут им интересоваться… В итоге — может и в долговую тюрьму угодить, если слишком упорствовать будет… Там принцип тот же, что и в любой тюрьме: срок меряют не годами, а деньгами, которые он должен заработать в тюрьме своим трудом. Как именно — мы уже обсуждали…
— Интересно, а как у вас проблема с воровством? — Немного подумав, продолжал искать лазейки Томми.
— Исключение наличного обращения, введение для всех граждан лицевых счетов, на которых 'числятся' не только деньги, но и практически вся их собственность, номера, в обязательном порядке проставляемые всеми изготовителями на всех производимых им предметах — воровать практически невозможно. Бессмысленно просто… — Пожала плечами Лин. — Можно, конечно, украсть ведро помидоров с огорода или черенок лопаты, который дед сам выстругал — но ведь это
не те масштабы… Это и у вас редко воруют… А так — появись где-нибудь Гарик с моим талкером — любой мальчик из службы охраны запросто проверит, чей он есть на самом деле… — Улыбнулась она.
— Поэтому, когда один челланин дарит что-то другому челланину,— начал Джерри.
— Точнее — кому-либо из тех, кто имеет лицевой счёт в системе,— поправила Лин.
— Точно,— кивнул бородач. — Так вот — в этих случаях во избежание последующих недоразумений полагается сообщить об этом системе. Короче — все купли-продажи и все подарки вызывают изменения состояния лицевых счетов… В результате — у всякой вещи всегда есть хозяин.
— Ага… — Почти безразлично вздохнула Вероника, и, взяв Джерри за руку, повела в воду. Я подошёл к Карине.
— Ну, как ты?
— Ничего,— пожала плечами она. — А что?
— Ничего,— повторил я её движение. Она улыбнулась.
— Головка кружится? — Поинтересовался я.
— Кружится… — вздохнула она. — Ты не сердишься? — Я покачал головой. Карина уткнулась мне носом в плечо.
— Не бери дурного в голову,— поглаживая её по голове, шепнул я.
— Постараюсь,— вздохнула она. Мы немного помолчали. Вдруг, взяв меня за руку, она быстро повела меня вглубь сада. Когда берега не стало видно — остановилась. Посмотрела мне в глаза, спросила:
— Ты меня любишь?
— Не говори глупостей…
— А я… я не знаю, кого я больше люблю… — 'Вот ещё новости… — подумал я. — Этого только не хватало…'.
— Ну, а… в число тех, кого ты… больше или меньше… любишь… Я ещё вхожу? — Попытался пошутить я. Она, как нашалившая и прощённая маленькая девчушка, быстро закивала головой. — Мне этого достаточно… — Шепнул я, поглаживая её волосы.
— Правда? — Как будто боясь поверить своему счастью, прошептала Карина.
— Правда… — Улыбнулся я, прижимая её к себе и 'по-челлански' вовсю притираясь виском к виску.
— Спасибо…
— Не говори глупостей… За что?
— Не знаю… Наверное, за то, что ты есть… Что ты — такой…
— Какой?
— Такой, какой есть! — В самое ухо прошептала она и вдруг, схватив за руку, снова потащила меня за собой — на этот раз — к берегу. Времени было уже заполночь, на берегу пылал костёр. Линда подбрасывала ветки, а Томми, расположившись за столиком прямо на ведущей от дома мощёной дорожке, вскрывал банки с консервированным тунцом. Вероника как раз выбралась из воды и, подрагивая плечами, брела к столь своевременно разложенному костру. За ней шёл Джерри.
— Чудо ты моё… — улыбнулась Вероника, увидев, чем занят супруг. — И где ж ты его раздобыл?
— Хм,— глубокомысленно произнёс Том. — Вопрос конечно, интересный…
— Именно,— продолжала улыбаться именинница.
— В море поймал… пока вы там плавали, я тут возле берега и…
— Прямо в банках? — Уже откровенно смеялась Вероника.
— Нет, почему же — банки были в авоське… — Совершенно серьёзно ответил Том.
— Понятно, понятно… — вздохнула Вероника, поглаживая своё чудо по голове. Чудо удовлетворённо мурлыкало.
— Любительница,— ответил Джерри на мой удивлённый взгляд. И, подойдя ближе, шепнул: — из штатов, прямой доставкой… Тут их почему-то не продают. Пришлось помочь…
— Привыкаешь к Земным заботам… — сочувственно развёл руками я.
— Привыкаю — что делать… — вздохнул, улыбаясь, Джерри. — Если система торговли не обеспечивает такую,— он кивнул на Веронику,— девушку тем, что ей нравится — не стоит удивляться, если для доставки оного будут использоваться достижения инопланетных цивилизаций… — Лин прыснула. Остальные заулыбались. Вероника была явно довольна. Томми тем временем распаковывал пакет с булочками.
— Тоже американские? — Поинтересовался я.
— Не… Французские,— рассмеялась Линда. Том тем временем вручал каждому по банке, пластмассовой вилке и по булочке.
— Да… С вами, ребята, не пропадёшь — если что-то хоть где-то на Земле делается…
— Ну, почему только на Земле? — Удивилась Линда. — Может, желаете чего-нибудь с Челлы или с Ковеи? — Все рассмеялись. — А вот, кстати, подарок с Анвины… — С этими словами она подошла к пластиковому цилиндру, ещё с вечера интриговавшему меня возможным своим назначением, открыла крышку и вытащила шикарный букет цветов в совершенно непостижимо сложной работы вазе.
— Как у вас говорят — 'подарок из Африки'… — Улыбнулся Джерри.
— Кстати — а почему именно из Африки? — Поинтересовалась Линда.
— Не знаю — возможно, в ту пору самые экзотические подарки как раз из Африки привозились… — Под смех собравшихся пожал плечами я. Тем временем густой, невообразимой сложности аромат уже наполнил, казалось, всю округу. Временами Вероника, доверив на время свою банку с булочкой благоверному, подходила к столику и, засунув голову в букет, с закрытыми глазами издавала ахи и вздохи, наводившие возможных наблюдателей на сексуальные мотивы… Надышавшись в очередной раз, она, наконец, чуть пошатываясь, выбралась из букета и, встряхнув головой, сделала попытку отойти от столика. Попытка завершилась падением всего сооружения, причём, если почти весь букет она героическими усилиями спасла, то ваза с водой грохнулась о камни дорожки… Я никогда не видел её такой растерянной. Карина же ахнула так, что неизвестно, какое из сих событий привлекло больше внимания присутствующих.
— Ты что? — Спросил я.
— Ваза… — Одними губами прошептала она. Лин улыбнулась. Грациозно, как кошка, подошла к месту аварии, поставила на ноги столик, подняла вазу и показала всем.
— Целая… — Облегчённо выдохнула Карина. Лин подняла демонстрируемый предмет повыше, повертела им на головой, и, как бы невзначай, снова 'упустила' на дорожку — уже с высоты своего роста. Я думал, что Карину хватит удар.
— Мы долго не могли привыкнуть к Земным стеклянным предметам,— вздохнул Джерри. — Сия вещица, как вы изволите видеть, прозрачна… Но ей можно при случае забивать гвозди — по прочности она… — Он задумался,— Корунд… Рубин… Нет, выше — её не берёт ни один из известных у вас материалов…
— Хм… и чем же её обрабатывали? — Поинтересовался практичный Том.
— Пассер. — Улыбнулась Лин. — Больше ничем этот материал не возьмёшь — даже лазером… Из него делают оболочку для аварийных посадочных капсул…
— То есть?
— Если система пассирующего перемещения в корабле отказала и он не может мягко сесть на поверхность планеты — эвакуация может быть произведена в капсуле, которая входит в атмосферу, естественно, в обрамлении пламени… Собственно, ваши посадочные модули только так и садятся… Но на Челле они не выдержат: надатмосферный пылевой слой уничтожит их раньше, чем начнётся нагревание при трении о воздух… А этот материал — выдерживает… Так что…
— Только, ребята… не надо распространяться здесь о его свойствах и происхождении,— попросил Джерри. — Вы понимаете…
— Понимаем, понимаем, всё понимаем… — пропела Вероника, быстренько подбирая вазу и размещая в ней букет. — Мы понимаем, что у меня, наконец, появилась любимая ваза, которую очередной медведь не сумеет разбить…
— И которая, если вашему тщеславию это польстит — доставлена сюда самым обычным заказом, путём прямого пассирования прямо с Анвины…
— То есть?
— То есть — под предлогом проверки уровня глобальности системы я просто заказала покупку в одном цветочном хозяйстве на Анвине, указав в качестве принимающего пассера тот, что стоит у Вероники… — Улыбнулась, разведя пуками, Лин. — Представляю, какие у них были глаза, если они обратили внимание на адрес доставки…
— Хотя я не думаю, что они это сделали… — улыбнулся Джерри.
— Ну, не надо… Дай помечтать… Так хочется себе представить их озадаченные физиономии…
— Учишься развлекаться по-земному? — Усмехнулся бородач.
— А это так плохо? — Играя в наивность, возразила Лин.
— Нет, почему же…
— Постойте, ребята… — Вмешался Томми. — Вы что — хотите сказать, что и магазинов у вас нет? То есть — вместо того, чтобы ходить в магазин, вы просто заказываете покупки себе на пассер?!
— Хм… А что — это удивляет? — Не понял Джерри.
— Да нет, просто…
— Просто розничная торговля слишком дорого стоит. Вы, например, часто переплачиваете за возможность приобретения чего-то в розницу раза в полтора-два-три, иногда — в десять и выше.
— Это понятно… Но — чтобы система…
— А система просто передала мой заказ производителю. И — тот же человек, который собирает такие корзинки с цветами для продажи, поставил очередную корзинку в пассер и нажал кнопку 'отдать' — вот и всё.
— То есть? А твой адрес?
— Я поинтересовалась, где есть приличные цветы. Мне показали несколько объёмных изображений. Я выбрала три варианта, запросила 'понюхать'. Мне отпассировали пару кубических дециметров воздуха с того места, где они растут. Понюхала — выбрала эти. Заметила, что на изображении они — в вазе. Запросила параметры материала и цену — нормально… Увеличила изображение и рассмотрела рисунок — отлично! Вижу, что может быть поставлена транспортная упаковка — вон тот цилиндр. Отвечаю 'да'. На всё про всё ушло пару минут. Нажимаю 'купить', их диспетчер получает на экране запрос — ему остаётся поставить то, что запрошено, в пассер и нажать 'отправить' — по обратному адресу. Он на это потратил секунд 5-10, не больше. Вот и всё…
— А кто платит за всё это? — Томми, как всегда, в таких вопросах скрупулёзен.
— За покупку — я. За пассирование — тоже. Заметь, что большинство расходов, связанных у вас с розничной торговлей — реклама, доставка, хранение, разбивка опта и так далее — здесь просто отсутствуют. За весь сеанс я потратила на всё остальное не более одной десятой процента от цены покупки. Это, заметь — за покупку, доставленную из другой галактики. — Иронично улыбнулась она. Все заулыбались.
— Хорошо. Ну, а извини за бестактность — во что подобные вещи обходятся? — Продолжал уточнять Том.
— Ну… — Лин задумалась. — Как тебе сказать… Если привести процент этой цены от среднечелланского дохода к соответствующим цифрам здесь…
— М-да, пожалуй…
— То цена этого букета будет примерно равна цене двух буханок хлеба…
— Так мало? — Изумился Том.
— Да? Хм… Ты знаешь цены на цветы у вас, на Земле? Тогда прикинь, сколько стоит транспортировка, хранение, разбивка опта для цветов… Не говоря уже о страховании риска: если сегодня-завтра не купят — можешь выбросить… Всё это закладывается в розничную цену, как оно обычно и делается… В нашей системе всех этих затрат нет — ни транспорта опта, ни разбивки, ни хранения, ни страховки риска — просто букет отправили мне — прямо из питомника — вот и всё. У них есть, понятно, запас на час-другой — поэтому специально для меня их не срезали. Но часовой запас они продадут ведь всегда… Вот и выходит, что накрутки, связанные с продажей и доставкой, практически сведены к нулю. Остаётся собственно стоимость продукции — а она и у вас невелика…
— По сути дела, как у вас оплата розничной торговли заложена в цену, так у нас — в затраты на систему и в оплату её использования,— заметил Джерри. — При этом оплата времени, в течение которого Линда работала в системе, выбирая покупку — входит в содержание системы, то есть — в налоги. Оплата пассирования оплачивается, конечно, отдельно — но это совсем мелочь…
— Мелочь — это сколько?
— В данном случае — не более одной десятой процента от цены покупки. — Просветил нас Джерри. — Покупка оплачивается от неё — системе, затем — продавцу. Перевод денег через систему осуществляется бесплатно, то есть — затраты на это входят в налоги. Таким образом, Вы за всё платите продавцу, мы — системе. Но ведь это, по сути, ничего не меняет… Существенен лишь способ
осуществления розницы — у нас он несоизмеримо дешевле… Вот и всё…
— Любой абонент может заказать покупку с любой планеты, входящей в систему. — Подхватила инициативу Лин. — При этом цена пассирования не зависит от расстояния — принцип-то везде одинаков: связь (для ориентации пассирования) осуществляется от моего пассера до моего центра, затем — между центрами, затем — от его центра до его пассера. А само пассирование всё равно происходит напрямую — непосредственно из передающего пассера в принимающий. Конечно, если связь осуществляется с абонентом моего же центра — одной ступенью связи будет меньше: связь между центрами будет не нужна.
— Что дешевле… — констатировал Том.
— Не намного,— поморщилась Лин. Это ведь — цена только связи, что есть весьма малая толика затрат на пассирование, ей просто пренебрегают. Основные затраты — на собственно передачу.
— А можно так же… получить, скажем, автомобиль? — Заинтересовалась Вероника.
— Можно, можно,— улыбнулся Джерри. — Только у нас такого не производят…
— Ну, короче… что-нибудь этакое, что больше пассера? — Уточнила именинница.
— Хм… Конечно, никакой пассер не передаст и не примет то, что невозможно затолкать в его камеру — это очевидно… Но — пассеры бывают разные… Мощные пассеры, с большим объёмом камер, обычно могут работать с несколькими камерами разных размеров. Таким образом, если я имею обычный 'пассажирский' пассер, то запросто могу пассироваться в грузовой на космоцентре.
— А если я укажу адрес пассера, который не может принимать такую камеру? — Я заметил, что Том всегда оживлялся, когда ему казалось, что есть шанс найти у Челлан 'прокол' хоть в чём-нибудь…
— Когда я указываю своему пассеру идентификатор принимающего, они сами связываются между собой и выясняют, может ли адресат принять мою камеру. Если не может — тогда передача осуществляется через шлюз на станции. Это — в два раза дороже: по сути, это ведь две передачи. Ну, а если при этом придётся вручную перезагружать камеру — значит, ещё дороже…
— Намного?
— Как сказать… — пожала плечами Лин. — Я ещё не слышала, чтобы затраты на доставку превышали процент-другой от цены груза… По крайней мере, такого, чтоб 'за морем телушка — полушка, да рупь — перевоз' у нас не бывает. — С улыбкой закончила она.
— А если мне надо доставить что-то, что больше любого окрестного пассера? — Продолжала развивать свою идею Вероника.
— Тогда перемещают платформой.
— То есть? — Заинтересовался я.
— Монтируют платформу, на которую и перемещают… Чтобы переместить саму платформу, нужно иметь 'наводку' — что-то типа того приборчика, которым я у тебя в кладовке распоряжалась, помнишь?
— Помню, помню…
— Ну, его нужно сориентировать, а потом оператор по его координатам и смонтирует платформу. Если помнишь, мы тогда на эту операцию потратили несколько минут… Потом — собственно пассирование, разгрузка и демонтаж — то есть пассирование платформы обратно на станцию… Мы так контейнер со стройматериалами перемещали, когда отец теплицу строить надумал. Мне тогда лет восемь было… — Налетевший шквал оборвал рассказчицу. Сразу стало как-то холодно и сыро. После полного безветрия начала ночи этот холодный ветер казался просто обжигающим. Пламя костра едва справлялось с задувающими его порывами, огонь то неожиданно вспыхивал, будто разгораясь, то снова почти затухал, превращаясь в короткие рваные синие языки пламени на ветру. Столик был мгновенно перевёрнут, ваза в очередной раз грохнулась на камни и покатилась по дорожке, рассыпая цветы, подхватываемые ветром — общими усилиями удалось собрать чуть больше половины букета — остальным экземплярам суждено было путешествовать Летучими Голландцами по Земле, с грустью вспоминая то время, когда они росли и нежились в теплицах Анвины… Банки из-под тунца вперемежку с французскими булочками кружились в воздухе, как листья деревьев.
— Бегом в сад,— крикнул Том,—
я здесь за всю жизнь такого не помню…
…Деревья скрипели и стонали; то там, то здесь слышался хруст ломающихся ветвей — сад погибал, но, тем не менее, давал нам возможность добраться до дома, не будучи унесёнными ветром. Окно в веранде разбилось, рама яростно продолжала хлопать то в одну, то в другую сторону. Том быстро снял её с петель и забросил в кусты. Только почувствовав тепло дома, мы поняли, как замёрзли. Хозяева с тоской смотрели в сад — видимо, прикидывали в уме, чем для него кончится эта буря. При каждой отломанной ветке Том всё более сникал, в конце концов он уже сидел, взявшись за голову, в прострации.
— Джерри,— сказала Лин,— а может…
— Может,— пожал плечами бородач. — Я не думаю, что теперь это существенно… По крайней мере, это не будет большим нарушением, чем покупка с Анвины… — Добавил он, скрываясь в пассере. Через минуту он был уже снова здесь, неся в руках пару пакетов с коробками, подобными той, которой Линда оперировала мою кладовку… Сунув один из пакетов Линде, он растолкал Тома и, кивнув ему и мне на Лин, бросил: вы — с ней, для подстраховки… Не высовывайтесь особо… Я — по другой стороне… Сначала ставим с суши, потом — по бокам, последнюю — от моря… — Лин понимающе кивнула, а мы с Томом только ошалело переглядывались. — Карина и Вероника — здесь, носа не высовывать! — Жёстко закончил Джерри и скрылся за пеленой дождя.
— Быстрее!,— Линда буквально поволокла нас в обратную сторону. Добравшись до границы сада, она, превозмогая шум ветра, спросила:
— Здесь можно?
— Что? — Не понял Том.
— Если я здесь резану пространство вдоль твоего забора до следующего угла — ничего важного не заденем? — Явно нервничая, на ухо прокричала она.
— Да нет, вроде… Там только кусты шиповника… Возле входа… — Лин решительно махнула рукой: — Ну и шут с ними…
…Небольшая манипуляция с коробочкой на земле, минута переговоров с оператором по талкеру из сымпровизированного мной и Томом шалаша из наших тел — и мы пошли дальше. Пробираясь по траве, вдоль забора спускались мы к морю. В конце концов увидели бушующие волны, казалось, сплошь состоящие из песка.
— Если от того угла, где мы стояли, резануть пространство сюда — ничего страшного не будет? — Снова на ухо Тому прокричала Лин.
— Да ничего, вроде… Только ветки обрежешь, которые к соседу висят… — Улыбнулся он. Линда пристроила коробок и здесь.
— Отойдём, ребята… — И она потащила нас в глубину сада. Там, быстро переговорив по талкеру с Джерри, она сказала:
— Всё. Ну, теперь — держись…
— Что — держись? — Спросил было Том, но действительность предвосхитила ответ: вокруг сада, с углами в тех местах, где были оставлены коробочки, возникла прозрачная стена. Концы ветвей, оказавшиеся снаружи её, подхваченные ветром, быстро унеслись прочь. Внутри стало абсолютно тихо. Дождь перестал — видимо, сверху была такая же 'крыша'.
— Ох и ничего себе… — присел от неожиданности Том.
— Ничего… Просто очередное нарушение… — вздохнула Лин. — Но не портить же человеку до конца день рождения,— улыбнулась она.
— А что это, ребята? — Оглядываясь по сторонам, произнёс совершенно ошалевший Томми.
— Пассированная сюда стенка толщиной миллиметра 2, в землю уходит на полтора метра… Выполняет функцию защиты от разбушевавшейся стихии. Используется обычно строителями. — Улыбнулась Лин.
— Полтора метра… — Лихорадочно соображал Том. — Это вы мне… нет, вода глубже… А вот свет отрезали… — констатировал он. — Ну, и шут с ним — там на день работы… Зато сад спасли,— подобрав ветку, он вздохнул: — Или то, что от него осталось…
…На подходе к дому обнаружили, что Том оказался прав: в доме было темно. Девчата встречали нас у входа с фонарём.
— Буря вдруг неожиданно окончилась, но, видимо, провода где-то порвать успела… — Сообщила нам Вероника.
— Буря не кончилась,— возразил
Том. — Просто ребята нам построили новый дом — включая весь сад… А заодно и порезали кабель…
— Мда… Не вредно было чуток подумать,— с досадой произнёс подошедший Джерри.
— А может, в том месте, где кабель, восстановить всё, убрав стену — и всё будет в порядке? — нерешительно предложил я.
— Не думаю,— покачал головой Джерри. — Кабель в земле — не сталь в камне… Когда его так неожиданно разрезали, концы наверняка сместились. Восстановить можно только обратным временным транспонированием, но это пока фантастика…
— А какое напряжение вам подавали? — Поинтересовалась вдруг Лин.
— 240,— ответил Том.
— Ток — переменный или постоянный?
— Переменный. 60 Герц.
— Сила тока?
— Ну, не знаю…
— Ампер 100-200 хватит?
— Побойся Бога… С головой,— махнул рукой Том.
— Таак… — Снова о чём-то поговорив с оператором, Лин с загадочной физиономией скрылась в пассере. Джерри принялся расспрашивать Тома, где — с какой стороны — был ввод, на какой глубине, каким кабелем…
— Когда вода до него доберётся — будут проблемы. — Наконец сказал он.
— Если они ещё не начались… — Покачал головой Томми. Двери пассера открылись и оттуда задом наперёд начала выгружаться Линда, волоча за собой что-то тяжёлое.
— Помогите, ребятки… — Попросила она.
— Что это? — Поинтересовался Том, когда мы выгрузили 'это' на середину комнаты.
— Генератор. — Сказала Лин. — Так сколько ты говоришь — 240?
— Вольт? Да… — Линда выставила значение. Вероника светила фонарём.
— И — 60 Герц?
— Да… — Линда встала, и, довольная своей инициативой, поинтересовалась:
— Вы можете отключиться от магистрали, чтобы запитать дом от этой станции?
— Да нет проблем,— сказал Том и полез выкручивать пробки. Через пару минут он приволок откуда-то два длинных и толстых куска провода — видимо, от сварочного аппарата, и, прикрутив верхние концы к патронам пробок, нижние протянул Лин:
— Куда их?
— Сейчас… — Пальцы челланки нащупали клеммы генератора и воткнули туда концы. Сухой щелчок — и концы зажаты намертво. Сам проверял — не выдернешь. — Ну, как — запускаем? — Обыденно спросила она.
— Давай! — Томми махнул рукой, как прораб на стройке перед подачей воды в магистраль. Лин улыбнулась и нажала кнопку. На корпусе генератора замигала красная лампочка, зажужжали какие-то приводные моторчики, но свет в доме не загорелся.
— Техника подводит? — Сочувственно вздохнул Том.
— Нет,— улыбнулась Лин. — Просто это — портативный ядерный реактор. Так быстро он не запускается…
— А это не опасно? — С тревогой поинтересовалась Вероника.
— Не более опасно, чем ходить по земной коре, рискуя провалиться в магму,— улыбнулся Джерри. — Ладно, хозяин… У нас есть немного времени, чтобы привести в порядок обрубок кабеля…
— Да, действительно… — быстро согласился Том.
— Ты принесла? — Поинтересовался Джерри.
— Что, 'гляделку'? — Лин сняла с себя планшет с трубкой,— держи…
— Пошли! — Джерри и Том скрылись из виду. Неожиданно зажёгся свет в коридоре и в той комнате, где мы оставили девчат, 'уходя в бурю'. Я обернулся на реактор: там ровно горела синяя лампочка.
— Ты глянь — заработал… — Сыронизировал я. Впрочем, меня не поддержали.
— Надо включить им свет во дворе,— забеспокоилась Вероника, потянувшись к выключателю. Над головой у ребят зажёгся фонарь. Они довольно переглянулись, а Том, постучав в окно, показал большой палец — молодец, мол. Поскольку буря нас уже не волновала, все высыпали во двор — 'помогать'. Кто — 'советом', кто — 'добрым словом'… Картина нашему взору предстала следующая: Том держал в руках планшет, а Джерри водил у подножия 'стены' трубкой, эпизодически подкручивая на ней какие-то кольца.
— Есть? —
Иногда спрашивал он.
— Ниже, по-моему…
— А сейчас?
— Вот… ещё чуть левее… И — за 'стену'… Смотри! — Мы все уставились на экран. Планшет ясно показывал перерезанный 'стеной' кабель, наружный конец которого сместился почти на миллиметр, и, орошаемый водой, слегка искрил.
— Вовремя,— хмыкнул Джерри.
— В самый раз,— пробормотал Том. Неожиданно искрение прекратилось.
— На подстанции выбило? — Неуверенно предположил Том.
— Что значит 'выбило'? — Переспросил Джерри.
— Защита сработала…
— Не думаю,— возразил Джерри,— искрило совсем чуть-чуть… Обычно вы потребляете, по-моему, куда больший ток… Ну, да ладно — всё равно с этим надо заканчивать… — Он пристроил над просматриваемым местом ещё один коробок, затем связался с оператором. После недолгих переговоров он согласно кивнул, и, переключив что-то на планшете, произнёс:
— Теперь наша работа заключается в том, чтобы на этом экране всё было хорошо видно…
— А копать? — Спросил я, уже догадываясь, что без этого обойдётся, но желая спровоцировать его на рассказ.
— 'Копать' будет оператор… — Улыбнулся Джерри. Спустя некоторое время мы заметили, что на экране в окрестности повреждения появилась светящаяся точка, постепенно приближавшаяся к обрубку.
— Метка. — Пояснил Джерри. — Мы ведь не можем ему назвать координаты объекта, а координаты метки у него есть. Подведя метку к объекту, он узнает его координаты… — Неожиданно Метка исчезла. Вместе с ней исчез и небольшой кусок кабеля.
— Взял на изучение,— хмыкнул Джерри. Спустя минуту запищал талкер.
— Ругается,— выслушав оператора, сообщил Джерри. Говорит, что слишком недолговечный диэлектрик — за производство такого кабеля у нас можно угодить под суд…
— Ладно ему выкаблучиваться… — Махнул рукой Том. — Он что-нибудь может сделать, или мне яму копать?
— Сделает, сделает… — Улыбнулась Лин. — В крайнем случае мне придётся 'надуть губки'… — Все, кроме хозяев, рассмеялись. Вероника с Томом переводили взгляд с одного смеющегося на другого, ожидая пояснений.
— Есть у русских поэт такой… Пушкин,— наконец пояснила Лин. — Так вот… иронизируя над высшим светом, он как-то обронил, что, дескать, 'весь мир становится вверх дном, стоит только красавице надуть губки…'. Вот я и воспользуюсь его опытом, коль придётся… — С улыбкой закончила она.
— Похоже, не придётся,— поспешил разочаровать её Джерри. — Смотри… — Сначала исчез кусок 'стены' — это было понятно по обвалившимся комкам грязи.
— Не совсем умно сработал,— посетовал Джерри. Вскоре снова появилась метка и начала ощупывать обрезанные концы. Сняв, видимо, все координаты, оператор начал действовать. Мы видели, как наращивались, будто бы 'из ничего', провода, как росла на них изоляция. Наконец, операция была завершена наращиванием наружного слоя кабеля и муфтированием.
— На всякий случай. Перестраховывается. — Прокомментировал Джерри. — Опасается за не понравившийся ему диэлектрик. Обычно при восстановлении низковольтных соединений такая муфта не ставится. — Писк талкера прервал его разлагольствования.
— Всё, порядок… — выслушав оператора, сказал Джерри. — Раскуроченный обрезок, который брался для изучения, можете забрать в пассере. На память. — Сворачивая планшет, добавил он. На востоке уже брезжил рассвет…
— Кстати, а насколько хватит вашего генератора? — Поинтересовался Том, едва мы вошли в дом.
— Лет на 200-300 — в зависимости от интенсивности использования…
— Там столько топлива? — Удивился я.
— Нет, там — года на два, ответила Лин. — Просто, когда оно иссякает, его заменяют…
— На станции?
— Со станции… Вся активная зона заменяется на новую, путём обычного пассирования — операция куда более простая, чем та, которую ты только что наблюдал, ибо в данном случае координаты
известны абсолютно точно: все эти реакторы контролируются со станции, информационная связь постоянна… Собственно, в случае каких-либо проблем в активной зоне она будет мгновенно вынесена пассером отсюда — раньше, чем будет достигнута температура её плавления. Так что аварии просто не может быть.
— Оставить бы здесь эту штучку хотя бы на те же два года,— попытался пошутить я.
— А потом что с ней делать? — Неожиданно серьёзно возразила Лин. — Или ты проблемы захоронения ядерных отходов сам решаешь?
— М-да… — Я почесал подбородок. — А жаль. — Все понимающе улыбнулись.
…Буря продолжала бушевать почти сутки, то затихая, то расходясь вновь. Потом мы узнали, что ветер повалил несколько опор высоковольтной линии передач — именно тогда и перестал искрить заливаемый водой обрубок кабеля. А фонарь возле дома Вероники был единственным на всём побережье, который светился в ту ночь. Не представляю, как Том объяснял потом соседу, почему вдруг все ветки, свешивавшиеся раньше к нему через забор, оказались вдруг срезаны, точно бритвой. И — за счёт чего горел возле его дома киловаттный фонарь, когда всё побережье было во мраке. И — почему из своего сада Томми вынес всего с десяток крупных ветвей, когда у соседей было буквально выворочено с корнем почти половина деревьев… Бедный Томми… Не мог же он, в самом деле, рассказать им сказочку про инопланетян…
…Тем временем наступило утро. Поскольку день был субботний, уходить не хотелось. Заметив, с каким сожалением Вероника рассматривает остатки бывшего шикарного букета, Линда организовала ещё один контейнер с цветами. Вазы там уже не было, зато цветов было намного больше — их размещали в вазах, бутылках, банках и прочей домашней утвари по всему дому, превращая его в благоухающий Анвинский сад. Вероника, по-моему, была просто счастлива. Тем не менее — часам к десяти утра уже никто не был способен противиться сну. Разместились — где кого этот самый сон сморил: я — в столовой, Линда с Вероникой — в спальне… Карина и Джерри оказались на веранде, а Том — вообще на кухне. Ближе к вечеру начали просыпаться. Буря уже поутихла, хотя отдельные порывы ветра и сгибали порой в три погибели остатки соседских деревьев. В целом картинка нашему взору представилась следующая: со стороны улицы между забором и возведённой челланами 'стеной' выросла гора мусора и песка, смешно обрывающаяся у 'стены' — как в аквариуме. Снаружи тех 'стен', что вели к морю, был намыт слой грязи и песка, почти на метр превышающий уровень почвы внутри 'аквариума'. Но самое оригинальное было вверху: на 'крыше' лежали ветви и даже стволы деревьев, детский велосипед, доски, обломки крыш… Всё это было присыпано илом, грязью и песком.
— Бррр… А это на нас не рухнет? — Передёрнула плечами Вероника.
— Не должно,— ухмыльнулся Джерри. — По крайней мере, если сверху на нас не рухнет пассажирский теплоход или поезд — тогда эта конструкция, пожалуй, затрещит… А вот убрать всё это перед тем, как снимать защиту, не помешает…
…Было откровенно прохладно. Девочки первыми вспомнили об одежде, но одевать вчерашние наряды почему-то не стали: Вероника натянула шерстяное платье, а Линде с Кариной предложила спортивные костюмы. Они согласились — нельзя сказать, что неохотно. Нам было 'проще' — мне и Джерри достаточно было 'всего лишь' разыскать в саду у дома то, что осталось от нашей одежды — а осталось не слишком много, хотя и достаточно, чтобы сохранять приличный вид, если это всё выстирать и просушить; Томми же, как самый умный, просто пошёл и одел то, что снял вчера — благо, что под крышей дома оно осталось в целости и сохранности. Видя наши проблемы, он притащил пару своих спортивных костюмов, вследствие чего все гости этого дома в итоге стали 'спортсменами'. По мере того, как на улице темнело, ветер стихал. Джерри, связавшись с оператором, обрадовал нас тем, что буря действительно уходит — над нами остались только отдельные хвосты огромного антициклона, что было отлично видно 'сверху'.
— И как же мы будем это всё
убирать? — Взглянув вверх, поёжилась Вероника.
— Да потихоньку… — Улыбнулась челланка. После непродолжительных её переговоров с оператором вся 'крыша' вместе с мусором вдруг исчезла.
— Куда вы её? — Поинтересовался я.
— Смещение на пару километров в сторону моря, а затем 'крыша' убирается, а содержимое падает вниз. — Развела руками Лин.
— Столько грязи — в море? — Изумилась Вероника.
— Не думаю, что это существенно изменит его текущее состояние,— ответила Лин. — Зато — безопаснее: там сейчас никого нет, а на берегу могут быть люди, в том числе и раненые. В этом бедламе их заметить довольно сложно, а в море — прекрасно видно на несколько километров… — пока она закончила говорить, исчезли и 'стены'. Нанесённый снаружи ил местами начал обваливаться в сторону сада.
— Эти заносы надо бы быстренько развалить,— со вздохом сказал Джерри. — Пока аборигены ими не заинтересовались… — Аборигены заулыбались. Том вытащил из сарая нечто среднее между ковшом бульдозера и снегочисткой, и, впрягшись в неё, потащил вдоль отвала. Граница успешно разрушалась.
— Значит, таким образом… — Улыбнулся Джерри. — Ну, что ж — разомнёмся… — Спустя примерно час мы вернулись в дом, измождённые до предела — каждому довелось потаскать на себе этот 'разрушитель улик'. Если теперь окружение сада и позволяло зрителям задавать какие-нибудь вопросы, то, по крайней мере, оно уже не вызывало такого недоумения, как час назад, когда песок и грязь по периметру обрывались идеально ровной стеной. Суббота закончилась общей баней и отдыхом у телевизора — единственной работающей баней и единственным работающим телевизором на всём побережье.
— По-моему, удачный день рождения,— с улыбкой резюмировала, расставаясь с нами у двери пассера, Вероника,— по крайней мере — с трудом представляю, что было бы здесь сегодня, родись я в своё время на пару дней раньше или позже…
* * * …Время между тем неумолимо текло, совершенно не считаясь с нашими желаниями, помыслами и взглядами. Роковой месяц май неуклонно приближался и я уже почти смирился с неизбежностью утраты. Карина пару раз поревела в подушку да полежала до рассвета с широко открытыми глазами. Вот и всё. Обещание Лин пригласить нас 'на зачатие' я, признаться, не принял особо всерьёз — как-то показалось, что дано оно было достаточно опрометчиво и, передумав потом, ребята, как это обычно делается на Земле, об этом 'тихо забыли'. Напоминать, естественно, мне и в голову прийти не могло. Каково же было моё удивление, когда Лин, ворвавшись однажды в мою комнату, с порога поинтересовалась:
— Где Карина?
— Не знаю… — Изумился я. — А что?
— Да нет, ничего,— рассмеялась челланка, оценив мою ошарашенную физиономию,— просто мы вас хотели бы сегодня пригласить…
— Куда?
— Ну… Как бы тебе сказать… — Девушка слегка запнулась и лёгкий румянец проявился сквозь бронзу щёк. 'Совсем, как мулатка, стала…'- подумал я.
— Сегодня мы с Джерри будем делать чадо… — Потупив взор, тихо сказала гостья.
— Так вы не передумали? — Вырвалось у меня.
— А почему мы должны были передумать? — Совершенно изумилась, даже, пожалуй, немного испугалась, челланка.
— Ну, мне показалось, что ты тогда пообещала нас пригласить немного опрометчиво… — После секундной паузы Лин расхохоталась:
— Нет, Гарри, не передумали… Да и не даются такие обещания опрометчиво — на этот праздник только близких людей зовут, а их нечасто меняют… Фух… — Лин слегка отдышалась, смахнула слезинку: — А я уже перепугалась — мне показалось, что ты имел в виду 'не передумали ли мы заводить чадо'… Сразу — куча тревожных мыслей в голове, типа 'а с чего бы это мы должны были передумать?'. — Лин откинулась в кресле, раскинув руки. Она явно была немного возбуждена.
— Что, чудная я
сегодня? — Как бы прочитав мои мысли, загадочным голосом вымолвила она. — А я ещё и не такая буду… — Лин ворковала, приближаясь: — Я сегодня буду шальная… Или шалая — как хочешь… Взяв мою голову в руки в заглянув в глаза, она вдруг нерешительно спросила:
— Так придёте?
— Придём, конечно! — Изумился я. Как же можно не прийти! — А куда и когда?
— У Вероники. В саду или на берегу. В полночь. То есть — начнем, конечно, раньше… А вот зачать хотим в полночь. Не возражаешь?
— Бог мой… Да смею ли я возражать?!
— Вот и ладненько… — Удовлетворённо улыбнулась Лин. — До вечера! — И, как-то шало взмахнув рукой, девчонка умчалась. Потом, выглянув из-за двери, бросила многообещающий взгляд, улыбнулась и исчезла совсем. Я позвонил Карине на работу. У неё были небольшие проблемы — нужно было задержаться. Моё сообщение вызвало у неё не меньшее изумление, чем у меня — визит Линды:
— Они что, вообще ошалели?
— Ошалели, ошалели. — Поспешил заверить я. — Видела бы ты её сегодня — совсем шалая. И — утверждает, что это ещё не предел!
— Ну, к полуночи я успею, конечно… Тут часам к десяти управлюсь, к одиннадцати буду готова, я думаю…
— Уверена?
— Ну, если что — выкручусь как-нибудь. Всё, что здесь происходит, не стоит, по-моему, и сотой доли настроения этих ребят, верно?
— Верно, верно… Так как?
— Ну, ты давай пораньше — может, там чего понадобится. А я — часам к одиннадцати.
— Ну, смотри…
— Смотрю… Пока.
— До вечера.
…До вечера никакой работы у меня не было. То есть — работа, которую надо было делать, была, а вот работы, которая бы спорилась — не было. Часам к семи я понял, что дальше сидеть дома бесполезно. Помывшись, побрившись и позвонив жене, я нажал на талкере кнопку вызова.
— Да! — Мечтательно вымолвила Лин.
— Я готов.
— А Карина?
— Будет к одиннадцати.
— По-нят-но… — по слогам игриво произнесла она. — Значит, так: талкер оставляешь ей, сам заходишь в пассер и ждёшь — я тебя заберу. O'key?
— O'key! — Неуверенно согласился я, изумляясь несвойственному ей стилю. Снятый с руки талкер ложится на стол — рядом с проглаженным 'хитоном' Карины — подарком Лин. Надеюсь, что Карина его обязательно оденет, а Линде это будет приятно. В последний раз оглядываю комнату, вздохнув, подхожу к пассеру. Створки бесшумно распахнулись и я шагнул в матовое пространство. Холодок пробежал по коже: жутко всё-таки находиться в машине, способной в мгновение ока закинуть тебя 'за тридевять земель', да при этом ещё понимать, что от тебя ничего не зависит… К счастью, моё ожидание длилось недолго: как только двери закрылись, я услышал голос Линды:
— Готов?
— Готов, готов… — закивал головой я, как если бы от моих кивков зависела скорость процесса. Через пару секунд дверь открылась и я увидел улыбающуюся Линду.
— Брр… — передёрнул плечами я, выходя из пассера.
— Что случилось? — Изображая невинность, поинтересовалась Лин.
— Да нет, ничего… Только жутковато как-то… — Челланка улыбнулась. — А как ты это проделала? — Поинтересовался я.
— Хм… — изобразила было загадочную физиономию девчушка, но не выдержала и вскоре рассмеялась: — А ты что, никогда лифт на другой этаж не отправлял?
— Ну, отправлял, конечно… — вспомнил я, как, просунув руку в лифт, нажимал на кнопку и выдёргивал её обратно раньше, чем успевали закрыться двери. — Но ты ведь не отправляла, а принимала…
— Ну, так это ведь и не лифт… — резонно заметила девушка.
— Понимаю… Но всё же?
— Помнишь, я пыталась объяснить тебе принцип работы пассера?
— Помню, конечно… — буркнул я.
— Ну, так суть там, если помнишь, заключается во взаимном обмене частями пространства…
— Помню, помню…
— Тогда — извини, конечно, но
— какая же разница: отправлять или принимать? — Изучающе рассматривая мою озадаченную физиономию, поинтересовалась Лин.
— П-понимаю… — после минутного замешательства выдавил я. То есть — ты просто отправила мне свою пустую кабину… А моя с моим бренным телом в результате попала к тебе…
— Вот видишь… А прикидывался совсем глупым… — проворковала Лин и погладила меня по щеке. Я настолько опешил, что чуть было не отстранился.
— Не принимай её сегодня слишком всерьёз… — Сказал, ухмыляясь, вовремя появившийся Джерри. — Она, чтобы сегодня всё было 'наверняка', немножко хлебнула 'из заветной чашки'…
— Что значит 'наверняка'?
— Как тебе сказать… У нас распространено мнение, что отношение женщины к ребёнку — ласка, любовь, нежность, желание опеки и так далее — во многом зависит от того удовольствия, которое женщина получит в процессе зачатия. Проще говоря — от уровня оргазма. Поэтому женщины, подсознательно желающие лучше относится к ребёнку, стараются, чтобы зачатие прошло 'на ура' — без сучка, без задоринки, с полной потерей самоконтроля и с незабываемым оргазмом. — Ухмыльнулся он в бороду.
— И ты в это веришь?
— А почему — нет? — Джерри бросил на меня загадочный взгляд. — Видишь ли… Кроме того, что это, в общем-то, не противоречит моим знаниям… — продолжая загадочно улыбаться, осторожно начал он,— так ещё и… Скажи, какой нормальный мужчина станет разубеждать женщину, имеющую такие взгляды? — Наконец широко улыбнулся челланин.
— Хм… Действительно… И что было в чашке?
— А зелье одно… — Ухмыльнулся Джерри. — Оно не столько повышает возбудимость, сколько просто… как бы это сказать… 'отпускает тормоза', что ли… Сейчас её подсознание почти не контролирует чувство опасности и привычные общественные стереотипы поведения… А, поскольку она и в обычном виде не слишком сурова…
— Джерри! — Умоляюще-заигрывающе протянула Лин.
— …то сейчас — совсем как кошка: ко всем знакомым мужчинам ластится… — не обратив внимания на её реплику, но с улыбкой обняв её за плечи, закончил бородач.
— Тебе не нравится? — Проворковала она, притираясь к нему затылком.
— А разве я это сказал? — Улыбнулся он в ответ. Признаться, в этот момент я не был уверен, что они не сумеют обойтись без меня и попытался смыться на кухню.
— Там чайник на плите стоит — захвати! — Послышался сзади голос Джерри.
— Который? — Поинтересовался я, заметив, что их там два: один — поменьше да почище, а другой — с ведро размером и в саже.
— Тот, что почернее! — Ответила Лин. — Мы его на костёр пристроим и будем чай варить… Ой, что-то не то сказала?
— А что — в ушах шумит?
— И как ты догадался?
— Опыт общения — что делать…
— Так что не так?
— Просто чай не варят. Его заваривают. То есть — заливают листья кипятком и дают немного настояться. Если же его варить — то есть держать кипящим на огне — так там уже ни запаху, ни чаю не будет — одна коричневая горьковатая водица…
— Ну, это мы уже прошли… — Рассмеялся Джерри. — Забери там и пачку чая на столе. Большая, со слоном…
— И чашки рядом с ней… — добавила Лин. Когда я, нагруженный чайником и пачкой чая в одной руке да шестью чашками в другой появился в дверях, Джерри забрал у меня чайник, а Лин — пачку с чаем. В результате я остался только с чашками в руках. Через застеклённую веранду мы вышли в сад, где Джерри мастерски быстро накачал из скважины полный чайник воды.
— Поехали,— кивнул головой он.
— Куда? — Нерешительно поинтересовался я у стоящей рядом Линды.
— На берег… — улыбнулась она. Костёрчик разложим, будем, как это у вас говорится… чаи гонять… А там и народ соберётся…
— А помнится, ты говаривала: 'И как только вы это зелье пьёте — не понимаю…'… Помнишь?
— Помню, помню… — проворковала она. — Как видишь —
понемногу пристрастилась… — Я улыбнулся. Мы потихоньку пошли вслед за Джерри.
— Кстати — а что ж хозяев-то не видно? — Вдруг вспомнил я.
— Они детвору к дедкам-бабкам повезли — к ночи вернутся… Согласись, что для детишек это были бы слишком сильные впечатления… — виновато улыбнулась 'мулатка'.
— Да уж… — только и смог вымолвить я. Какое-то время мы шли тихо. Вдруг Лин ни с того, ни с сего сбросила свой 'хитон' и закинула его на дерево.
— Может, не стоило? — Попытался осторожничать я. — Ещё ведь не слишком темно — могут увидеть…
— Не думаю… — пожала плечами голая 'мулатка'. — Ты здесь уже был — так хоть раз кого-нибудь поблизости видел? И потом… — не дожидаясь ответа, улыбнулась она,— сегодня — мой день… Мой праздник. Если хочешь — моя фиеста. Что хочу, то и делаю!
— Ты видела нашу фиесту?
— Конечно! Я тогда ещё удивилась — как это земляне так спокойно реагируют на практически голых танцовщиц! Кстати, иногда — просто вульгарных… Собственно, после наблюдения за этим пышным празднеством мы и определили название погибшей планеты, как 'Фиеста': там подобное, по слухам, в последние годы было нормой… Праздниками пытались усыпить тревогу в массах… Доусыплялись… — Девчушка вдруг неожиданно стала совсем серьёзной. — Теперь осколки летают… И планеты — в виде пояса астероидов, и цивилизации — в виде Земной, Челланской… — она вздохнула,— а может — и ещё каких… Сколько тысячелетий — коту под хвост… Ну, нам хоть легче — к нам северяне не попали: Челла была открыта уже после начала противостояния, и этой информации они просто не имели… А Земля была известна уже Бог весть, сколько; многие попавшие на Север были в курсе её существования и местонахождения… Здесь были постоянно действующие космодромы… Поэтому, когда драпали с планеты — на Землю попали и те, и другие… И устроили тут такую кашу, что и по сей день не разгрести… На Челлу же попали только те, кого отобрали люди из центра исследований дальнего космоса… Крепкие ребята, надо сказать… Они даже правительство не стали информировать о новом открытии — и слава Богу… Да тем было и не до этого — были слишком 'заняты': всё карнавалы устраивали… Так что они тоже могли драпать только на Землю. Я опять жаргонизмами балуюсь? — Вдруг, будто прислушавшись, поинтересовалась она.
— Как тебе сказать… Слово 'драпать' — не слишком употребляемое в литературе. Но зато — очень точное в данном контексте…
— Ты меня успокоил…
— Кстати, Лин…
— А?
— А что вообще известно о последних днях Фиесты?
— Немного. Известно, что там была цивилизация, выходившая в ближний космос и пытавшаяся пробиться в дальний. Последнее было непросто, ибо, как только проблема пассера была решена, так сразу этой информацией завладел Север.
— Это плохо?
— Да. Север представлял собой довольно агрессивную, хотя и небольшую страну. Юг не был толком заселён вообще, а основная масса жила в приэкваториальной зоне. Наклон оси вращения к плоскости орбиты почти отсутствовал, из-за чего Юг и Север были малопригодны для жизни. Климат же приэкваториальной зоны примерно соответствовал климату районов Чёрного и Средиземного морей на Земле. Планета довольно долго жила совершено спокойно, пока не возникла идея ссылать заключённых на Север. Когда их там скопилось достаточно много, образовалось новое государство. Какова была его идеология — догадаться нетрудно. Случилось так, что человек, открывший идею свободного перемещения в пространстве, был вывезен на Север агентами этой страны. На основе этой идеи… как любят говорить ваши фантасты — 'нуль-перемещения' или 'нуль-транспортировки' — было создано новое средство доставки оружия, не имевшее себе равных.
— А почему 'нуль'?
— Не знаю. — Пожала Линда плечами. — Термин-то не я ведь выдумала… Скорее всего, хотели подчеркнуть, что при таком перемещении нет затрат энергии — то есть затраты энергии равны нулю.
— А это неверно? — Челланка
поморщилась:
— Не совсем верно… На само перемещение действительно нет затрат энергии, но на связь, согласование, создание полей-обращений, компенсацию разницы масс и прочие сопутствующие нюансы энергия тратится. Конечно, в несоизмеримо меньших объёмах, чем на обычное физическое перемещение. Собственно, принцип пассера…
— Я помню. Так что же всё-таки там произошло… На фиесте? — Лин вздохнула:
— Трудно сказать… Есть много противоречивых, на первый взгляд, сведений… Один источник говорит о массовых эпидемиях неизвестных раньше болезней, другой — о ядерной атаке, третий — о халатности… Общее впечатление такое, что все они могут оказаться правы… Для своего места и своего времени. Видимо, там было это всё. Может, взорвался склад с биологическим оружием, может — властьимущий маньяк его просто применил…
— И чем это всё закончилось? — Лин ухмыльнулась:
— Закончилось всё взрывом планеты — это единственное, что известно однозначно. Теперь там — пояс астероидов. Однозначно восстановить последовательность событий теперь вряд ли возможно — у нас нет никаких сведений о последних днях перед катастрофой: видимо, на Челлу бегство было заблаговременным… В принципе, называют несколько наиболее вероятных причин…
— Например?
— Например, та ситуация, о которой я тебе рассказала, создала немалую напряжённость между агрессивным Севером и беспечным Экватором, который не был готов к такому обороту дела… Правители Экватора так, похоже, до конца и не поняли, что Север реально способен уничтожить не только их страну, но и всю планету. Они не только не могли толком противодействовать противнику, но не хотели об этом даже думать, не принимая эту угрозу 'слишком всерьёз'. Хотя оружия у них было более, чем достаточно — они допускали, в принципе, мысль об инопланетных вторжениях. Но — при этом отрицали саму возможность стычки на Фиесте. А Север тем временем лихорадочно копил вооружения… Планета была переполнена складами оружия массового поражения… Учитывая злобность Севера и нежелание Экватора замечать сложившуюся ситуацию, достаточно было буквально одной ракеты, чтобы случилась катастрофа. Это начинали понимать многие 'простые смертные', но совершенно не хотели понимать власти Экватора. Они продолжали ссылать на Север всё новых и новых неугодных им людей, уже — не обязательно преступников. А чтобы среди остальных было меньше недовольных — устраивали карнавалы, очень похожие на те, что мы видели у вас в Рио… Последние лет пятьдесят планета тонула в песнях и плясках… Сплошная фиеста — отсюда и название… Как она называлась на самом деле — я даже не знаю… Безответственность властей, устраивающих карнавалы, чтобы отвлечь людей от дурных мыслей, и была первой бросавшейся в глаза причиной, могущей вызвать катастрофу. Они даже не пытались контролировать Север при помощи своих служб безопасности — они вообще не воспринимали его всерьёз… За несколько лет до катастрофы на Севере пришёл к власти какой-то маньяк, бредивший идеей завоевать Экватор: он считал несправедливым такое разделение зон для жизни… А Экваториане просто пытались его запугать, наращивая свои вооружения. Глупо: он шизофреник, он не может адекватно оценивать опасность, угрожающую ему. Равно, как не может адекватно оценить и последствия своего разбоя: даже гибель планеты он считал допустимой для 'достижения наших целей'.
— Каких целей? Умереть всем вместе, в одной термоядерной могиле?
— Не думаю, что он был способен об этом задумываться. — С сомнением покачала головой Лин. — В результате — можно было ожидать ядерного удара такой мощности, что планета просто была бы разорвана на части — и Север, и Экватор обладали для этого достаточным потенциалом. А могло быть и проще — стремясь уничтожить ядерные арсеналы друг друга, они могли послать всего несколько ракет, но — в склады. Этим залпом они подписывали приговор всей планете, потому что взрыва любых двух из десятков имеющихся на планете арсеналов было бы достаточно для её уничтожения.
— Недурно…
— Да, примерно
так, как СССР и США в период противостояния кичились тем, кто сколько раз может уничтожить планету. Мне понравился ответ одного советского физика, которого приглашали на работу в Штаты. Стремясь показать ядерную мощь державы, агитаторы сказали, что, дескать, мы можем уничтожить планету 17 раз, в то время, как вы — только 7.
— И что же он ответил?
— Что ему вполне достаточно одного раза…
— Воистину… Так на Фиесте всё же дело закончилось ядерной войной?
— Не уверена. Дело в том, что они были так же небрежны к ядерному топливу, как и вы — недожигали его и складировали в хранилищах. Проблема в том, что, когда интенсивность топлива падает, его меняют на новое. Иссякшее же захороняют. И на Земле, и на Фиесте.
— А у вас?
— У нас дожигают. В реакторах другого типа. Там гораздо ниже коэффициент полезного действия, но всё равно такие реакторы дешевле ваших гидроэлектростанций, да и теплоэлектроцентралей, работающих на мазуте. И я не понимаю, зачем забивать планету ядерными отходами, которые пухнут в бочках, продолжая выделять тепло, которое создаёт угрозу катастрофы, вместо того, чтобы просто греть им воду. Собственно — попадание ракеты в большое хранилище отходов мало отличается от попадания в склад боеприпасов…
— То есть — катастрофа могла быть и случайностью, если нападавший просто не ожидал, что стреляет в хранилище отходов?
— Теоретически — да. Но — маловероятно: я не думаю, что места захоронений могли быть неизвестны противникам. По одной из версий, там просто началась реакция в одном из 'могильников'. Поскольку меры принимались, всё это не взорвалось сразу, а постепенно разогревалось… В конце концов планета превратилась в неконтролируемый ядерный реактор… Тепловое излучение было таково, что могло создавать пожары даже на Земле. И — с Земли должен был быть виден полыхающий плазмой диск… В конце концов всё это всё же взорвалось… — Лин помолчала. — Кстати, там была ещё одна проблема…
— Ещё?!!
— Да… Комета.
— Какая?
— Понятия не имею… Просто в некоторых источниках упоминается, что массовое бегство с планеты — причём как с Севера, так и с экватора — началось именно после сообщения о комете. При этом заверения Экваториальных властей о том, что расстрелять эту комету не составит труда, никто всерьёз не воспринимал: за 50 лет всем уже набили оскомину попытки за весельем спрятать беспомощность, правительству просто не верили… Комета была — а вот сумели ли они избежать встречи с ней — неизвестно. Могло быть попадание кометы в склады оружия, могла быть стычка между озлобленным Севером и безответственным Экватором. А может, масса кометы была вообще просто достаточной для разрушения планеты…
— Бррр… И чем же всё это могло закончиться?
— Не знаю… То ли — случайный доступ какого-нибудь маньяка, пробравшегося к заветной кнопке… То ли — маньяк, дорвавшийся до власти и, таким образом, получивший доступ к 'кнопке' официально… То ли — комета, то ли — взрыв захоронения отходов… Бог весть…
— Не хотел бы я там оказаться…
— А на Земле ситуация, кстати, совсем недавно была ну очень похожа… Сейчас, правда, чуть получше: одной из взрывоопасных ситуаций, которые могли разрушить планету, вам удалось избежать: вы так и не научились свободно перемещаться в пространстве. Кроме того, одна из противостоявших сверхдержав политически и экономически лежит в руинах, а вторая делает всё для того, чтобы противник из этих руин никогда не поднялся. Комету, которую вы ждёте в самое ближайшее время, вы тоже вроде бы должны суметь взорвать…
— Какую комету?!!
— Ты до неё доживёшь… — Улыбнулась Лин. — Тогда и узнаешь.
— Ты уверена?
— Наши ребята из первой группы её засекли, но считать пока рано — мы слишком мало знаем о кривизне пространства в вашей части галактики, чтобы делать такие долгосрочные прогнозы. Пока можно только сказать, что она для вас опасна… А вот за пару месяцев до встречи можно вычислить траекторию её прохода или… точку
падения… с точностью до нескольких километров. И время, соответственно — с точностью где-то до секунды. Достаточная точность для болида, способного либо расколоть планету, либо затопить всю сушу… Но это не самая большая проблема — несколько ваших термоядерных ракет вполне могли бы если не уничтожить болид, то, по крайней мере, достаточно изменить его орбиту… У вас есть проблема и посерьёзнее…
— О боже! А ещё что?
— Вы сами. Ваши взгляды и ваши пороки…
— Есть у вас такая проблема, как ориентация общества на потребление. — Обернулся настигнутый нами Джерри. — И — неспособность правительств изменить ситуацию, ибо этот порок свойственен и правителям. Причём, на мой взгляд, в первую очередь — как раз именно им.
— Первые экспедиции думали, что это — исключения… — с грустью заметила Лин.
— Постой… Ты хочешь сказать, что вы тут не только не первые, но и не вторые с Челлы? — Изумился я.
— А это тебя удивляет? — Поинтересовался Джерри, пытаясь устроить тяжеленный — пожалуй, ведёрный, чайник над сложенным костром. Неподалёку лежала огромная куча запасённого хвороста. Совсем рядом плескалось море…
— Ну, не так, чтобы очень сильно… — пожал плечами я.
— Скажем, об экспедиции Вейнера я уже упоминала… — взглянула на меня Лин. — Она была первой 'развёрнутой' экспедицией и состояла из тридцати человек… Мы — вторая. Заключающая. По нашим материалам о вас будут судить на Челле лет пятьдесят-сто, не меньше… Но, я надеюсь, ты понимаешь, что даже такие экспедиции, как Вейнера, так сразу, 'наобум' не посылают — обычно этому предшествуют несколько малочисленных, 'наблюдательных' экспедиций с небольшим числом участников.
— Я так понимаю, что и на Земле они были?
— Конечно. Мы наблюдаем за Землёй где-то с середины тридцатых годов… Так что — вся Вторая Мировая у нас была, как на ладони… Включая бомбардировку Хиросимы и Нагасаки, абсолютно бессмысленную с военной точки зрения… Помнится, ребята тогда долго спорили — чего больше хотели американцы: показать России свою силу или отомстить японцам за Перл-Хабор…
— Ну, и как?
— По-моему, бомбы сбросили — чтобы напугать Россию, а сбросили именно на японцев — потому, что не могли простить им Перл-Хабор. — Усмехнулся, поднимаясь с колен, Джерри. Костёр понемногу начал набирать силу. — Только для первых экспедиций такие выводы были бы слишком… — он запнулся, подыскивая нужное слово,— невзвешенными, что ли… Представлений о Земной цивилизации тогда не было почти никаких… Цели этих экспедиций были чисто обзорными, сами они были слишком малочисленными…
— Это сколько?
— Там было по пять-семь разведчиков довольно широкой специализации,— задумчиво уставившись в огонь, ответила челланка. — Они могли давать ориентировки, но — не делать серьёзные выводы об особенностях всей цивилизации… Наша же группа насчитывает полсотни человек, больше половины которых — профессионалы в тех или иных областях знаний. При подборе команды квалификационный уровень этих специалистов ограничивался первой десяткой на Челле… Уровень же Джерри, командора и Лайны — первая тройка…
— Будет хвалиться-то… — недовольно буркнул Джерри.
— Я не хвалюсь. — Серьёзно возразила Лин. — Я просто пытаюсь убедить Гарика в том, что выводы, к которым приходит такая команда, вряд ли могут быть 'общим заблуждением'… — Вокруг повисла гнетущая тишина, нарушаемая потрескиванием костра.
— Когда ещё он закипит… — Задумчиво промолвил я.
— Ничего — нам пока спешить некуда… — улыбнулся челланин. — Давай лучше пока разденемся… — Я не возражал: было парко, как в бане.
— И только во время работы нашей экспедиции впервые было высказано предположение о том, что здесь это — норма жизни… — с некоторой досадой продолжила Лин.
— Прости — что именно 'норма жизни' и что под этими словами понимать? — Поинтересовался я сквозь стягиваемую через голову рубашку.
— Под 'нормой жизни' мы понимаем взгляды… или свойства личности… наиболее распространённые в обществе. На Земле же наиболее распространены злоба, ложь, лицемерие, ханжество, алчь — не обязательно в этом порядке, но это — 'первая пятёрка' характерных черт большинства Землян. По ней и следует судить об обществе в целом… — С некоторым оттенком безразличия глядя куда-то за горизонт, тихо сказала Лин. — При этом мы особо не принимаем во внимание, что и как вы констатируете — мы больше смотрим, как вы на самом деле поступаете… По делам и судим…
— Ну, а ещё одна ваша головная боль — лень. — Добавил, пытаясь освободиться от штанов, Джерри. — Леность мысли, леность созидания… При этом я порой поражаюсь способности многих Землян тратить огромное количество сил и энергии на то, чтобы чего-то не делать или взвалить это на плечи других — особенно в случаях, когда для того, чтобы сделать это самому, требуется несоизмеримо меньше сил и энергии, чем для того, чтобы взвалить это на другого… Причём это проявляется везде — на работе, дома, среди 'друзей' и знакомых… И очень редко кто задумывается над такой простой вещью, что он, по сути дела, полдня либо отбивался от десятиминутной работы, либо пытался взвалить её на жену, или мужа, или — 'друга'… Не проще ли было её сделать самому?
— Ты понимаешь,— задумчиво продолжила Лин,— тут уже речь идёт не об эгоизме даже, не о прагматизме или цинизме — речь идёт уже просто об извращённой психике… Его поведение неразумно в любом смысле, исключая разве что шизофрению: тогда на почве какой-либо экзотической и трудноописуемой мании можно хоть как-то объяснить поведение человека, для которого неважно, сколько он затратит сил — ему важен сам факт, что он НЕ БУДЕТ делать ту или иную работу, именно от осознания этого факта он получит удовольствие и именно этого он и добивается… — Лин встала, потянулась, подтащила поближе охапку хвороста и начала понемногу оживлять наш уже затухающий костёр. Вскоре языки пламени заиграли на её бронзовой от Земного загара коже. Мы с Джерри переглянулись и улыбнулись: каждый понял, что оба не в силах оторвать от неё взгляд. Джерри подсел к ней поближе и тоже подбросил пару веток.
— Собственно, к вариации последствий описываемого сейчас явления я могу отнести и повальное пристрастие ко лжи. — Продолжил тему он. — Видишь ли… Я могу понять, когда лжёт слабый, ибо по иному он не может противостоять тому, кто заведомо сильнее его, а противостояние неизбежно — например, когда захваченный в плен лжёт врагу, чтобы ввести его в заблуждение. Хотя я и не поощряю ложь в принципе — но в такой ситуации мне всё ясно и понятно, здесь я могу его понять и не могу осудить. Когда же ложь доставляет удовольствие самим фактом введения кого-то в заблуждение, когда члены общества соревнуются между собой в умении лгать и не быть раскрытыми — это или следствие всеобщего панического страха, или следствие маниакального пристрастия к лицемерию… Мне кажется понятным, когда ложь порождается страхом. Но у вас она порождается и ленью, и алчью… Это — страшно. Это явные признаки деградации — как общества, так и личности… Причём, как я уже говорил, предпосылок к изменению ситуации не видно, ибо все эти пороки характерны, в первую очередь, именно для власть имущих… Совершенно явно просматривается тенденция 'прогнивания с повышением' — то есть, чем выше 'вверх' — тем меньше людей нормальных, тем больше — порочных, и — тем сильнее и явственней их пороки, несмотря на титанические усилия по их сокрытию… По сути, Земля — планета правителей-воров: мы не нашли ни одного, которого личные доходы интересовали бы меньше, чем судьба его страны.
— Может, плохо искали?
— Не знаю. Но — искали долго и тщательно, потому что были заинтересованы найти.
— Почему?
— Потому, что экспедиция, установившая новый контакт, считается уж куда более успешной, чем та, которая заявила о нецелесообразности контакта…
— А вы уже заявили?
— Фактически — да. Срок-то сворачивания уже определён… Челла,
конечно, юридически имеет право вмешаться, но для этого у неё просто нет оснований — слишком очевидно, что общаться здесь не с кем…
— Почему?
— А с кем? — Вскинула брови Лин. — Мы ведь уже говорили об этом… На момент начала работы группы Вейнера существовало две сверхдержавы, ни одна из которых не могла представлять интересы планеты, ибо обе они слишком пеклись о своих собственных. Нам просто не с кем устанавливать контакт, даже если это и было бы признано целесообразным… Про 'русского медведя' — Бориса — мы уже как-то говорили: он совершенно непредсказуем. Если поведение Билла ещё можно хоть с какой-то степенью достоверности понять и объяснить, то что касается России… Помнишь, мы говорили о 'драке за верёвочки'?
— Вследствие чего логика его поведения характеризуется, в основном, тем, что она постоянно меняется… — С кривой ухмылкой вставил Джерри. — Других резко характерных чёрт не обнаружено…
— Понимаешь… — как-то виновато пытается пояснить Лин,— трудно иметь дело с человеком, который, если и говорит 'да', то это ещё совсем не означает, что уже завтра утром он не скажет 'нет'. Не говоря уже о том, что, когда говоришь с ним — складывается впечатление, что он не понимает, о чём говорит.
— При этом,— саркастически хмыкнул Джерри,— он не просто ничего не решает сам, что характерно для большинства Земных лидеров — впечатление такое, что те, кто определяют его поведение, с большим трудом и очень редко приходят к единой точке зрения…
— Боже, да о ком мы говорим? — С ноткой возмущения в голосе изумилась Лин. — Президент, которого ближайшее окружение называет Оле-Лукойе, алкоголик, возомнивший себя правителем страны и позорящий её по всему миру, который не способен оставаться трезвым даже в дипломатических поездках…
— Партократ, сэр… — Вздохнул я.
— Ну, не совсем… Когда он только попал в Москву — сначала вроде всё было неплохо… Он даже, похоже, верил в то, что говорил. И — пытался даже отстаивать то, во что верил… Но со временем это ушло. На танке — это был, пожалуй, последний хоть сколько-нибудь искренний эпизод. Если только он был таковым… Как только стал президентом — началась быстрая деградация. Видимо, он просто занял пост, превышающий предел устойчивости его самосознания. Стала активно развиваться мания величия, ослабла бдительность, появилась небрежность в понятиях и делах, алчь, предательства старых соратников, с которыми шёл рука об руку с полжизни и которые его не раз выручали, рискуя собой… — С тенью досады в голосе вздохнул Джереми.
— Потом быстро привык к 'левым' деньгам… — Продолжила Лин. — Особенно — благодаря 'любимой Танечке'… В результате — где попустительство, а где и прямое пособничество финансовым махинациям, нежелание бороться, думать, жить — только бы жрать да любоваться собой… Полная деградация личности, словом. Собственно, он прошёл практически по той же тропинке, что и Брежнев… Его основные проблемы — большие деньги и большая власть, чем человек смог осилить. И — никакой трезвой самооценки. Короче — он был совершенно не готов к испытанию властью, славой, к испытанию большими деньгами… В результате — проморгал тех, кто, по сути, посадил его на 'колёса' — как в прямом, так и в переносном смысле… В результате чего деградировал окончательно и стал посмешищем для всего мира. Жалко было смотреть, как охрана прикрывала его на трибуне развёрнутой папочкой с бронещитками — а он даже не задумался, насколько это глупо и смешно: так вряд ли можно защититься даже от дилетанта — только кретин будет стрелять в папку, видя, как ей прикрывают мишень… А профессионал выстрелит в глаз — и проблема решена. Если уж так страшно — поддел бы под пиджак бронежилет… Словом — развившаяся мания величия сформировала неадекватную самооценку и привела к практически полному усыплению бдительности, к отсутствию не только трезвой самооценки, но и способности сколько-нибудь адекватно оценивать среду, в которой он обитает… Обидно за неглупого, в общем-то, человека… Но самое обидное — это
то, что он до сих пор считает, что его слово, мысль, действие — что-то значат… Смешно: его дочь — куда более заметная фигура в этом клубке… А самое обидное, что практически все решения принимаются на самом деле в интересах той группы воров и бандитов, которые реально 'правят', споря меж собой за право дёргать за ниточки. Одна ниточка — лесть, другая — страх, третья — чревоугодие, жажда удовольствий, самомнение… и так далее. И эта кукла только тогда вообще что-то делает, а не смешит публику, когда им на какое-то время вдруг удаётся договориться… о том, как в очередной раз ограбить страну и как разделить награбленное. Он слишком мало знал о пороках, чтобы справиться с этой ношей, чтобы уметь побороть их в себе и разглядеть в других… Его пороки поработили его, и он, как барашек на заклание, охотно пошёл на поводу у тех, кто, смеясь над ним, 'управляет' и им самим, и страной — посредством грубой лести, шантажа, подкупа… и так далее… Для меня вообще непонятно, как такой страной может править такая фигура… Или — такая группа, если хочешь… На Земле же это, похоже, норма… Ну, а Билли — на другой стороне планеты — хоть и внешне самостоятелен и более-менее предсказуем, хоть и есть какой-то шанс, что, если уж он произнёс 'да' — то это, по крайней мере, не будут завтра же переигрывать — но…
— Что 'но'?
— Он не лидер. Вообще. По определению. Он выглядит, как мальчишка, который дорвался до власти и толком не знает, что с ней теперь делать. Пока он видит только возможность купаться в лучах подобострастного внимания окружающих, особенно — женщин. При этом он совершенно не осознаёт той ответственности, которую этот пост на него накладывает… Он играет тем, чем играть нельзя. Он неспособен даже оценить способностей его любовниц влиять на его судьбу и на судьбу его страны… Обычно всё это в конце концов приводит к войне…
— С Хусейном, например?
— Необязательно. Ему нужен объект, своего рода — мальчик для битья, чтобы на его фоне казаться чем-то вроде помеси ковбоя с плейбоем… И он найдёт такой объект. Возможно, им станет и Хусейн… Недаром после 'Бури в пустыне' он остался в живых: ведь 'кукла для битья' — древний, как мир, способ, которым подобные 'помеси' завоёвывали сердца своих дам… — С грустной ухмылкой закончила Лин.
— Хм… И насколько вы в этом уверены?
— Сам посмотри,— пожал плечами Джерри,— они ведь просто играют мускулами, демонстрируя свою силу и мощь — и ничего больше… При этом они даже не задумываются о том, что при бомбардировке Багдада возможны взрывы складов с бактериологическим оружием или, что скорее — просто самое заурядное применение бактериологического оружия, скрытое под видом того, что, дескать, якобы 'просто взорвались склады'… Им это просто неинтересно… А зря.
— Кроме того, американский президент по определению, по своему положению, по сути американской избирательной системы не может представлять интересы не только планеты, но и страны… — Заложив руки за голову и потягиваясь на песке, добавила Лин.
— Почему?
— Да потому, что он вынужден, он просто обязан представлять интересы крупного капитала! Следовательно, общаться с ним — всё равно, что я, например, буду общаться не с тобой лично, а с твоей кровеносной системой. Если такое представить возможным… Меня ведь не интересует, сколько тех или иных компонентов твоей крови носится по твоему организму, с какой скоростью… И — где они оседают… Меня интересует, что ты можешь сказать такого, что мне было бы интересно узнать… Вот я и беседую с тобой — посредством тех органов, которые могут в той или иной мере представлять твой разум. Выражаясь в том же духе, скажу так: мы не нашли на Земле тех, кто представлял бы её РАЗУМ. Мы выдели тех, кто МОГЛИ БЫ, возможно, его представлять. Но — не нашли тех, кто МОЖЕТ. В смысле — имеет ПРАВО, ВЛАСТЬ и так далее. У вас нет власти РАЗУМА. У вас есть власть ДЕНЕГ, власть СИЛЫ, власть ЛЖИ, власть ЛИЦЕМЕРИЯ, власть ГОРДЫНИ — в зависимости от страны, времени, обстоятельств. Но — у вас нет власти РАЗУМА. Этого достаточно, чтобы мы уже не
могли пойти на широкие контакты.
— Я понимаю… Но, тем не менее — Билл всё же обладает сколько-нибудь реальной властью… Может, стоит попробовать?
— Да? Ты так считаешь? — Вскинул брови Джерри. — Тогда объясни мне, пожалуйста, зачем после широчайше разрекламированной 'Бури в пустыне', после блестяще — с военной точки зрения, в тактическом, в техническом смысле — проведённой операции по разгрому и деморализации войск Саддама Хусейна сам Саддам не был уничтожен?
— Ну, это было не так просто, я думаю…
— Извини — не сложнее, чем вся операция. Да что говорить — когда после завершения операции была прямая трансляция из Багдада и с крыши соседнего дома показывали Саддама, вылезавшего из бункера — уже этого было более, чем достаточно для его уничтожения: координаты места событий известны, а имеющиеся у вас средства доставки позволяют обеспечить точность до метра при радиусе поражения от метров до километров… Достаточно было одной так называемой 'крылатой ракеты', чтобы накрыть весь выход из бункера…
— Но тогда бы погибли невинные…
— Из окружения Саддама? То есть — люди, на чьей совести тысячи смертей? Извини — но считать их невинными… Скажем так: я бы не смог. По меньшей мере, слишком натянуто…
— А операторы на крыше, которые делали эту трансляцию?
— Даже если радиус поражения был бы слишком большим, чтобы это их зацепило и невозможно было бы их предупредить и эвакуировать — несколько человек на тысячи не разменивают. — Пожал плечами Джерри. — Тем более, что, когда они шли на крышу, они уже знали, что именно будут снимать и чем они при этом рискуют. На худой конец — их вполне можно было заменить добровольцами…
— Где ж их взять-то? — Криво усмехнулся я.
— Не думаю, что при желании было бы трудно найти на Земле людей, которые бы согласились отдать свои жизни за уничтожение Хусейна… — Покачал головой Джерри. — Кстати, не могу отделаться от мысли, что я этого типа раньше уже где-то видел… И — даже более того: знал. — Вдруг пробормотал он озадаченно. — И — смешно сказать — в роли героя… Вот только ума не приложу — где и когда… Мда… Ну, и потом — я ведь не утверждаю, что упомянутый мной случай с прямой трансляцией был самым удобным моментом ликвидации Саддама — наверняка было немало иных, куда более удачных моментов. И, смею тебя уверить — ваши спецслужбы умеют очень неплохо 'отрабатывать' в таких ситуациях… То есть, если его не уничтожили — значит, не хотели уничтожить. Значит, их устраивал сам факт существования этой угрозы, хотя бы — ради возможности 'помахать дубиной', покрасоваться перед женщинами, потренировать армию — либо, быть может, проверить вооружения или выучку войск, приобрести политические дивиденды или даже просто… украсть кучу денег…
— Каким образом?
— Таким же, как во время войны в Чечне, устранения последствий землетрясения в Спитаке и во всех подобных ситуациях. Собственно, на Земле мы впервые столкнулись с тем, что ложь, лицемерие и воровство сопровождают все ваши трагедии — почти всегда не слишком сложно было понять, кому именно это выгодно, кто именно сделал на этом большие деньги… И — во всех наблюдаемых нами случаях было однозначно видно, что целью эскалации конфликта является не слишком хорошо скрываемое желание разбогатеть, а при организации любой помощи наряду с теми, кто почти даром лечит или ковыряется в завалах, всегда существуют и те, кто делает на этом деньги. Часто — заметно большие, чем реальные затраты… В результате — Саддам Хусейн до сих пор представляет собой угрозу миру на планете; в результате — одни лечатся от ожирения, когда другие мрут от голода; одни тратят на развлечения больше, чем не хватает на содержание больниц, в которых люди мрут из-за заурядной нехватки финансирования: нечем платить за лекарства, нечем заплатить персоналу…
— Ну, чтобы это утверждать…
— Надо посчитать, ты хочешь сказать? — Лин скептически вздёрнула брови. — Я посчитала. Извини, но статистика — это уже моё дело… Так
вот, я действительно имею основания утверждать, что на Земле экономически возможно создание нормального стабильного общества путём просто… более умного распределения. Дело в том, что… ладно, я уж промолчу о военных расходах, но… только зафиксированных нами расходов на развлечения хватит, чтобы дать возможность не голодать и иметь бесплатное медицинское обслуживание — даже по существующим у вас ценам — всем жителям вашей планеты. А если учитывать, что большинство населения способно самостоятельно за всё это заплатить и, более того, просто не захочет принять такую помощь — то для обеспечения стабильности вам нужно совсем немного…
— Что именно?
— Самую малость: власть РАЗУМА. — Широко улыбнулся Джерри.
— Или, как у вас говорят, 'надо начать дружить с головой',— ухмыльнулась Лин.
— Короче, я понял: дрова. Совсем дрова. — Я совсем раскис и впал в 'масохистическое' настроение.
— Да не расстраивайся ты так… — Улыбнулась Лин. — Вы, в принципе, совсем неплохие люди, просто…
— Что 'просто'? — С обречённым видом вопросил я.
— Просто вы не состоялись, как общество. — Улыбнулся Джерри. — Как стабильное, разумное общество. Сегодня земляне представляют собой… Скажем, общество начинающих ремесленников. Для большинства из них характерно нежелание получать глубокие знания, довольствуясь поверхностным представлением обо всём… И ещё одна особенность: как только у индивида создаётся впечатление (чаще всего — ошибочное), что он хоть на голову выше других — им тут же овладевает порок самолюбования, не позволяющий ему двигаться дальше. Этот повсеместно распространённый недостаток воспитания делает истинных исследователей, способных не только постигать знания, добытые предшественниками, но и самостоятельно добывать новые знания, расширяя область знаний вашей цивилизации, поистине уникальными людьми на планете…
— На Челле излечение этого порока входит в систему дошкольного воспитания… — Улыбнулась Линда. — Моя мать по методикам избавления детишек от этого заблуждения… если сказать по-вашему — 'докторскую защищала'… Понятно, что любой ребёнок, обнаруживший, что он узнал хоть что-то, чего не знают окружавшие его взрослые, склонен возгордиться. Если этот момент прозевать — у него начинает развиваться мания величия…
— Которая отмечена в той или иной форме у 80% населения Земли… — мрачно вставил Джерри. Увидев моё недоверие и изумление, Лин ухмыльнулась:
— Можешь поверить на слово — это всё-таки его специализация… Мда… Ну, а если такой момент не прозевали, да вовремя втолковали ребёнку, что всего знать просто невозможно, что сумма знаний общества не по зубам одному человеку… Что — чем дальше, тем больше он будет сталкиваться с тем, чего не знает не только его ближайшее окружение, но и многие другие… Что, в конце концов, двигаясь в каком-то выбранном им направлении, он может приблизиться и к 'границам знаний', то есть — попасть в ту область, которой до него не занимался никто… И там ему уже никто не поможет — придётся не у мамы спрашивать или книжки читать, а самому во всём разбираться и, наоборот — другим рассказывать… Если всё это ему умело дали понять — он, глядишь, и 'проскочит' мимо порока самолюбования, сможет стать выше его… Не 'казаться', а именно 'стать'. Тем самым — сбережёт массу времени для полезной работы своего серого вещества… Вместо того, чтобы наслаждаться мыслью о том, что он уже знает, где живут гоблены, а папа даже не знает, кто они такие…
— У нас принято считать,— тихо продолжил Джерри,— что от всех известных пороков человек должен избавиться в процессе воспитания. До совершеннолетия. Потом его уже поздно воспитывать… Основы закладываются до пяти лет, к моменту достижения половозрелого возраста процесс воспитания должен быть в общем и в целом завершён. Поздно воспитывать человека, уже способного породить себе подобных… Понятно, конечно, что человек меняется всю жизнь — но вряд ли это будут столь уж серьёзные изменения… Ну, а большинство Землян, достигнув
половозрелого возраста, остаются абсолютно невоспитанными и пребывают в глубоком заблуждении относительно собственной общественной ценности и собственного уровня знаний… Точнее — просто их переоценивают. Не имея ни малейшего представления о том, что для нормального развития цивилизации каждое поколение должно развиваться раза в три быстрее предыдущего… То есть — если к десяти годам ребёнок ещё не способен задать вопрос, на который его тридцатилетние родители не в состоянии ответить — значит, он развивается слишком медленно… На Земле же, если годам к пятнадцати дети сумеют задать своим тридцатипятилетним родителям такой вопрос — почему-то обычно считают, что они развиваются слишком быстро… А родители подогревают самомнение детей, вводя тех в заблуждение относительно нормального уровня знаний, формируя у них завышенную самооценку… Только на этой ошибке ваша цивилизация теряет около четверти 'полезного мозгового времени'. Тех, кто сумел всё же избавиться от этого недуга и остаться в 'рабочем состоянии', как исследователь и мыслитель, на Земле слишком мало… Как это отражается на темпах развития цивилизации — думай сам.
— Где же выход? — Обречённо выдавил я.
— Выход? — Лукаво вздёрнула брови Лин. — Да было тут у вас в России одно движение… 'Народничество' называлось… Они, похоже — ну, не так, чтоб знали, но — явно догадывались… По крайней мере — ближе всех были к истине. Но их, как обычно, как у вас тут принято, просто засмеяли. Или проигнорировали, кто — как. 'Нет пророка в своём отечестве' — эту горькую библейскую иронию многие из вас понимают буквально, как истину… И — следуют ей, как правилу… А ведь проблема-то состоит, в основном, именно в неравномерности уровней знаний разных членов общества… Точнее — почти в полном их отсутствии у большинства… — челланка махнула рукой и сосредоточенно занялась снова перегоревшим костром.
— А ещё меня поражает склонность землян высмеивать тех, кто знает хоть чуточку больше них… — Вспомнил с ухмылкой Джерри. — Если б хотя бы так же, как в этом деле, они преуспевали бы в получении новых знаний, в исследованиях пусть хоть самого ближайшего окружения… — Он вздохнул. — Но — увы: самой распространённой точной зрения среди Землян является нечто типа 'А зачем мне это надо!'… Как будто они настолько переполнены знаниями, что просто не знают, куда их девать! Будто их объём уже тяготит их… Огромная масса людей посвящает большую часть своего времени самым примитивным в обществе операциям — купли/продажи. А когда этот примитивизм им надоедает — они пытаются 'развлечься'. И — О, Боже! — что это за развлечения… По ним можно легко судить об уровне общества… Что же касается получения новых знаний, то их интересуют только те, которые могут дать им 'денег'… Таким образом, их, по сути дела, интересует только потребление — какие-либо иные интересы на этом фоне просто незаметны.
— Ну, а поскольку эти люди, как правило, занимают в вашем обществе доминирующее положение,— прокомментировала, потягиваясь на фоне разгоревшегося костра, Лин,— они пытаются навязывать свои стереотипы мышления и остальным. Большинство, увы, поддаётся…
— Бледненько выглядит общество, в котором большинство живёт ради потребления… — пожал плечами Джерри. — Даже дикие приматы имеют немало иных интересов… И, как только они сыты — эти интересы у них и проявляются… Здесь же — впечатление такое, что чувство голода у большинства Землян не проходит, даже когда лишний вес уже становится для них серьёзной проблемой… Не знаю, право… Я могу это констатировать, ибо вижу, но — до сих пор не могу толком понять и объяснить. — Джерри впервые выглядел растерянным. — Ваша цивилизация в этом плане уникальна. Всё, что мне приходилось наблюдать раньше, включало хоть какое-то разумное стремление к чему-то высокому, великому… А такого уровня… — Джерри на секунду запнулся, подбирая нужное слово,— нигилизма… я ещё не видел. Общество явно противоречиво, но эти противоречия не способствуют развитию, как я бы ожидал, а тормозят его… Похоже, что
вас это просто устраивает. И вы,— он иронично улыбнулся,— боитесь расстаться с привычными противоречиями. При этом… — он на секунду задумался, как бы решая — говорить мне это или нет,— внутренние противоречия, с которыми вы не научились и не желаете учиться бороться… раздирают вас — и личностей, и общество… Собственно, ваше общество отражает в известной мере ваш внутренний мир… Является его 'макрокопией', если хотите. Что, конечно, характерно в какой-то мере для любого общества… Кто-то из его членов может стоять выше, кто-то — ниже в своём развитии, но болезнями общества всё равно заражены все — и Муссолини, и Хусейн, и Борис, и Билл, и — тётка на базаре… Пропорции у всех неидентичны, конечно…
— Да не все, надо отдать должное, в результате заражения заболевают… — усмехнулась Лин. — Некоторым, например, удаётся 'не заболеть' до конца жизни… Но — склонность есть у вас у всех… А ведь пока это живёт в вас самих — неизбежно будет и в обществе… Пока источник не очистится — на Земле останутся смятение и ненависть…
— Какой источник?
— Источник — это вы сами. И никуда вам от этого не деться… И начинать каждый должен с себя… И — не требовать от других того же или, как у вас принято, большего — а пытаться сделать так, чтобы другие тоже сумели понять то, что понял он. Это сложнее, конечно… Но это — единственный путь.
— Куда?
— К Истине… — Ухмыльнулся челланин.
— Короче — полные дрова… — обречённо гнул свою линию я. — Одного не пойму — зачем вы до сих пор здесь сидите? Если уже всё ясно — могли бы уже и смыться…
— Ну — я, например, загораю… На Челле солнце такого загара не даёт,— кокетливо заявила Лин, продемонстрировав себя в огне костра. — Там можно получить либо жёлтый, либо — чуть коричневатый цвет кожи, а вот такой,— она с чувством провела ладонью по бедру и выгнулась, как кошка,— наверное, и при круглосуточном загорании не получится… — Джерри улыбнулся.
— А серьёзно?
— А серьёзно… — Джерри задумчиво взглянул мне в глаза,— есть тут одна проблема… Дело в том, что, чем выше уровень развития цивилизации, тем хуже уровень приспосабливаемости и выживаемости… как её самой, так и отдельных составляющих её людей. Деградация почти неизбежна… Если всё пустить на самотёк… Тепличные условия снижают выживаемость — это слишком просто и очевидно… Собственно, чтобы избежать деградации, мы и изучаем опыт более низкоорганизованных цивилизаций… Если бы была абсолютно точно известна история Челлы ещё с времён Фиесты — кто знает, может, этого и не потребовалось бы… А поскольку она имеет массу пробелов — мы пытаемся их восполнить… Не говоря уже о том, что при подобных 'обследованиях' можно найти немало интересного… Чему не грех и поучиться… Вот и у вас мы тоже кое-чему научились…
— Да? — Саркастически удивился я.
— Да уж — так получилось… — Задумчиво протянула Лин, подойдя сзади и запустив руку мне в волосы. — Видишь ли,— её пальцы что-то искали у меня на голове,— в процессе изучения ваших тоталитарных государств нам вдруг неожиданно пришло в голову, что Челла не защищена от… самой системы. То есть — маньяк не может, по идее, получить власть над ней, но — совершенно невозможно предугадать, что будет, если вдруг свершится чудо и он эту власть всё же получит. Изучение феномена Саддама Хусейна, в частности, показало, что проблемы может порождать и правитель, поддерживаемый большинством населения. Именно — истово поддерживаемый, а не только из страха. Идея одурманивания всего населения до такого уровня не была учтена при создании системы… Кстати, мы ещё не подняли все материалы по Гитлеру и Сталину — там ещё на несколько лет разбираться хватит… И вот — сейчас на Челле уже начаты работы по проектированию защиты системы от давления сверху. Ребята ругаются — казалось бы, сама постановка задачи противоречит основным принципам построения системы… Выходит, что надо менять эти принципы… У них там почти паника. Но — что делать… Как видишь, мы их серьёзно озадачили… — улыбнулась
челланка и, оставив в покое мои волосы, побрела к воде.
— Мда… Кстати, а почему, говоря о наших правительствах, вы всегда называете только имена лидеров — ведь это не монархии, там есть и правительства, и парламенты… Большинство стран — парламентские республики…
— Должен тебя разочаровать Гарри,— сокрушённо молвил Джереми, изобразив на лице театральное сочувствие,— большинство ваших так называемых 'парламентских республик' на самом деле таковыми не являются. А вся ваша система парламентской власти нас просто поражает своей бессмысленностью…
— Почему?
— Потому, что она ВООБЩЕ не способна выполнять те функции, для которых якобы создавалась.
— Почему?
— Ну, во-первых — создавались парламенты, вроде бы, для законотворчества…
— Вроде бы…
— Тогда там должны работать именно юристы, экономисты, финансисты, социологи и прочая, и прочая — то есть СПЕЦИАЛИСТЫ в тех или иных областях знаний. Так?
— Вроде так..
— Тогда почему там нет даже входного контроля уровня знаний? Почему туда отбирают не по уровню интеллекта и объёму знаний, а по каким-то мифическим 'бойцовским' качествам — как петухов? Стоит ли после этого удивляться, что они устраивают драки в парламенте? — Ядовито усмехнулся Джерри.
— Кроме того,— добавила вернувшаяся совершенно мокрая Линда,— меня абсолютно поражает система отбора кандидатов или — система выборов. Это же — вообще, как у вас тут говорят, 'туши свет'!
— То есть? — Изумился я.
— То есть — вся система выборов построена для того, чтобы выбрать либо тех, кто наиболее эффективно одурачивает толпу, либо — тех, кто сумеет эффектно фальсифицировать итоги выборов. Иные туда и не попадут, то есть — автоматически туда не попадут именно специалисты, ибо я ни разу не видела, чтобы умение ярко говорить и красиво убеждать сочеталась в человеке с высокими профессиональными качествами. Редкие исключения, конечно, возможны — но, как правило, такого не бывает.
— За исключением случаев, когда именно 'умение ярко говорить и красиво убеждать' как раз и является его профессиональными качествами… — грустно вставил Джерри. — То есть — вы отбираете именно болтунов, делая болтовню их профессией. И — платите им за это. Причём, чаще всего — больше, чем зарабатываете сами.
— А вы можете придумать лучшую модель? — Пытался обороняться я.
— А зачем её придумывать,— пожала плечами челланка,— она уже существует… на Челле…
— Давно?
— Да вот, почитай — с тех самых пор, как существует система…
— И как это выглядит?
— Достаточно просто… — Лин передёрнула плечами. — Просто каждый человек, занимаясь какой-то деятельностью, не прочь иметь от этого какой-то доход…
— Понятно…
— И 'парламентарии' — не исключение… Поэтому каждый 'парламентарий' получает доход, соответствующий числу своих 'избирателей' — то есть — числу лиц, интересы которых он представляет… Кстати, название таких деятелей на Челле буквально переводится, как 'представитель интересов'…
— Постой, постой… Ты что — хочешь сказать, что у представителей разное число избирателей? То есть — что один может представлять интересы тысячи, а другой — миллиона? — Удивился я.
— И больше… — Хмыкнула Лин. — Там нет каких-либо ограничений…
— Тогда — от чего это зависит?
— Что именно?
— Количество голосов?
— От количества людей, которые ему доверяют.
— У вас что — вся планета голосует по одному списку кандидатов?
— Не совсем так… — Поморщилась Лин. — Просто каждый имеет право принимать участие в голосовании по любому вопросу, затрагивающему его интересы — либо самостоятельно, либо посредством представителей. Это — конституционная норма. Но, поскольку сам он не может успеть за всем — просто физически, то никто сам и не пытается этого делать. К тому же — для абсолютного большинства населения сам процесс принятия решений неинтересен.
Поэтому никто и не голосует сам…
— А как же?
— А через представителей. — Улыбнулась девушка. — Дело в том, что каждый, осуществляющий своё право на голосование через представителя, перепоручает этому представителю принятие решения за себя. И — платит за это деньги.
— Большие?
— Смешные… — скривилась Лин. — одну десятую процента дохода.
— И эта сумма кого-то заинтересует? — Изумился я.
— Да. А именно — тех, кому перепоручат свои решения более тысячи людей — тогда его доход уже выйдет на уровень среднего по Челле. Те же, кто выражает интересы гораздо большего числа людей, и доходы имеют гораздо большие…
— Например?
— Например, мой дядя — он достаточно известный юрист, и, когда он заявил о своём решении заняться и представительской деятельностью — ему отдали свои голоса сразу несколько тысяч челлан — даже не поинтересовавшись его 'списком голосований'. — Сообщил, поднимаясь, Джерри.
— Что значит — 'не поинтересовавшись его списком голосований'?
— Ну, для всякого, кто занимается подобной деятельностью, в системе имеется список, включающий информацию о том, где, когда, по какому поводу и как именно он голосовал. Классическое поведение челланина — найти в системе список, который бы его устраивал, отдать свой голос этому представителю и забыть об этом надолго… — Просвещает меня Лин. Джерри тем временем, в очередной раз подкормив нашего прожорливого идола огня, жестом предложил пойти окунуться. Мы не возражали.
— А если представитель в дальнейшем станет голосовать не так, как хотелось бы этому челланину? — Допытывался я, пока мы шли по уже остывшему песку к воде.
— Раз в год система потребует от каждого свериться со списком голосований своего представителя и указать разногласия, если они есть. Если их нет — всё в порядке, можно 'спать' и дальше. Если же такие разногласия есть — система предложит ему указать, какие именно, а затем составит и предложит ему перечень кандидатов, которые голосовали так, как ему бы хотелось — с учётом того, против чего он только что возражал. Он выберет из этого списка того, кто ему больше 'по душе' и отдаст ему свой голос.
— А если… среди предложенных системой представителей… ему никто не нравится?
— Хм… — Ухмыльнулся Джерри. — Тогда давай определимся, что значит 'нравится'… Я так понимаю, что представитель мне нравится, если его взгляды совпадают с моими и он голосует так, как голосовал бы я. Тогда я и делегирую ему своё право голоса — чтобы спокойно работать, пока он выслушивает или вычитывает всю эту белиберду, называемую 'обсуждением', излагает свою точку зрения и голосует… К концу года я уже определюсь в своём отношении к большинству вопросов, о которых что-либо слышал, и буду иметь возможность сравнивать, 'так' он голосовал или 'не так'. Если же в понятие 'нравится' включать какие-то иные критерии — ради Бога, ты можешь отдать свой голос кому угодно — просто соглашайся с его голосованием, и всё.
— А если не хочу соглашаться?
— Тогда — извини, но я не пойму, зачем тебе отдавать ему свой голос? — с недоумением в голосе спросила Лин.
— Слушай, Гарри… — Вкрадчиво спросил Джереми,— а тебе не кажется, что кто-то здесь просто затевает склоку? — Добродушная усмешка челланка слегка охладила мой пыл. Процесс охлаждения довершила Линда, схватив меня за руки и повалив в воду. Какое-то время мы барахтались на мелководье — она пыталась меня 'остудить', а я — вылезти из-под неё и встать на ноги. Джерри уже успел окунуться и, наблюдая за моими усилиями, с некоторой долей злорадства улыбался. Наконец Лин, обхватив меня ногами и оставив над водой только голову, стоя на коленях в торжествующей позе амазонки, подняла правую руку и издала победный вопль. У меня уже не было больше сил — я впервые почувствовал бесполезность сопротивления этой фурии с озорно блестящими в свете луны глазами. Наконец Лин освободила меня, откинувшись назад в воду. Пока она, отдыхая, лежала на
воде, раскинув в стороны руки и ноги, я малость поотдышался и даже проплыл чуток. Демонстративно пошатываясь, челланка вышла из воды и повисла на наших плечах. Нельзя сказать, чтобы нам это не понравилось — мы с видимым удовольствием понесли 'свой крест' к костру. Чайник наконец закипел. Пока Лин пыталась совладать с заваркой, мы, любуясь ею, молчали.
— Послушай, Джерри… — вдруг неожиданно додумался я,— так ведь… Этому представителю… просто выгодно отражать интересы крупного капитала — у них и та самая 'десятая доля процента дохода' повыше будет, и, небось, ещё и 'просто так' денег дадут…
— Земной подход… — Рассмеялся челланин.
— Не выйдет. — Возразила, оторвавшись от своего занятия, Лин.
— Почему?
— Ну, во-первых — он не получит мою 'одну десятую процента'.
— Так ты ведь говорила…
— Я говорила, что я эти деньги на представительство трачу. Но — это не значит, что мой представитель эту сумму получит.
— Поясни… — растерялся я.
— Все, кто имеют своих представителей в том или ином органе власти или управления, платят ту самую одну десятую процента. Все эти средства поступают на общий счёт органа, представительство в котором оплачивается, и составляют сумму дохода всех работающих в нём представителей.
— Ну, это понятно…
— Теперь осталось поделить эту сумму на число представленных — то есть общее число голосов, чтобы получить среднюю цену одного голоса… Каждый представитель получит столько средних цен, сколько челлан делегировали ему своё право голоса… Таким образом, оплата представительства интересов челланина не зависит от того, каковы доходы этого челланина.
— А если прямая взятка?
— Хм… Подумай: большинство представителей, имеющих большое число голосов — скажем, единицы или десятки миллионов — 'завоевали', как у вас говорят, 'доверие своих избирателей' многолетней, практически — пожизненной практикой 'разумного голосования'. То есть — их 'избиратели' просто знают, что этим людям можно доверять — потому, что их взгляды до сих пор всегда совпадали. Если вдруг такой представитель неожиданно проголосует вопреки здравому смыслу, в чьих-то корыстных интересах — это вызовет массовый отзыв 'голосов' в самое ближайшее время. Журналисты ведь тоже всё понимают — они, заметив такое резкое 'изменение взглядов' у этого представителя, тут же поднимут неимоверный шум, чем обратят на это внимание всех 'избирателей'. Те, естественно, тут же заглянут в систему — посмотреть, в чём тут дело, и — обнаружат результаты голосования, переполошившие журналистов. Большинство пожмёт плечами и тут же с досадой сменит представителя — благо, эта операция займёт всего несколько минут. Таким образом, представитель, ещё вчера имевший доходы на уровне, в тысячи или в десятки тысяч раз превышающем средний по Челле, за пару дней запросто 'вылетит' на уровень 'ниже среднего'. Представь, какую взятку ему надо дать, чтобы человек согласился потерять своё лицо, более 90 процентов своего дохода и — практически умереть, как представитель: после этой шумихи уже никто из 'рядовых избирателей' не станет принимать его 'слишком всерьёз'.
— Мда… Похоже, что это должно работать…
— А это и работает… — Ухмыльнулся Джерри, разливая в кружки свежезаваренный чай.
— Ладно… Ты говорила 'большинство представителей, имеющих большое число голосов' — но ведь есть ещё и те, кому делегировали свои полномочия всего сотня или там — тысяча челлан: им-то прямой резон брать!
— Может быть. — Улыбнулась Лин. — Если на их место посадить землян… А там психология другая: эти ребята обычно бредят иметь 'миллионное представительство' — для них это — дело чести, смысл жизни и т. п.. Потерять же лицо на взятках… или на непостоянстве взглядов, что заставит шуметь журналистов и интересоваться твоими связями службы безопасности — считается там высшей глупостью…
— И всё же — если им дать столько, что на банковские проценты они получат на порядок больше и смогут скрыться
где-то и 'начать жизнь сначала'?
— Земная логика… — сокрушённо покачал головой Джерри, прихлёбывая чаёк.
— Тем не менее?
— Тем не менее — скажи, какой смысл им столько давать?
— Ну, чтобы проголосовали 'как надо'…
— Ну и что? Что это изменит? Я понимаю, когда 'как надо' проголосуют те, кто имеет миллионы голосов — но какой интерес 'кормить' того, кто держит только сотню или тысячу?
— Я что-то не понимаю — они ведь тоже депутаты?
— Я поняла! — Рассмеялась, поставив опустевшую чашку, Лин. — Мы упустили одну деталь, и это вызвало недоумение Гарри…
— Ты о чём?
— На Земле голоса депутатов равны.
— А у вас? — Изумился я.
— А у нас представитель голосует ВСЕМИ голосами своих 'избирателей' — а, поскольку число голосов у всех разное, к тому — же постоянно изменяется в результате того, что 'избиратели' меняют своих представителей, то при подсчёте используется ТЕКУЩЕЕ количество голосов каждого голосующего представителя. Иными словами, система работает так, как если бы каждый челланин голосовал сам за себя. Представители просто экономят его время, но — он не обязан прибегать к их услугам. Так, сами представители никому не перепоручают своих голосов, да и те, кто находится постоянно в курсе обсуждений — технический персонал, например — частенько тоже обходятся без представителей… Вот и выходит, что 'малопредставленный' представитель не интересен для потенциальных 'взяткодателей', а 'крупнопредставленный' вряд ли будет им по карману… Не говоря уже о том, что это достаточно страшно: всякая шумиха, поднятая корреспондентами по поводу резкого 'изменения взглядов' представителя, неизбежно вводит его в сферу внимания спецслужб… И, если они что-то раскопают… я ему не завидую…
— А что будет?
— Думаю, деловая изоляция… То есть — ему просто никто впредь ничего не поручит. Следовательно — исчезновение дохода, и, наконец — 'долговая тюрьма'…
— А если его подставить?
— Каким образом? — Не смог скрыть своего изумления Джереми. — Ведь то, как именно он голосовал — известно всем желающим. Как ещё можно подставить представителя?
— Обвинить в получении взяток…
— Взяток — за что? — Прыснула Лин. — За то, что он голосовал так, как хотели его 'избиратели'? Так они ему именно за это и платят… Проблема возникнет не раньше, чем он изменит свои 'взгляды'…
— А если он их действительно изменит — поймёт, что ошибался?
— Ну, во-первых — я совсем не уверен, что они все истово верят в то, за что голосуют — каждый из них ведь не поклонник своих избирателей, а их юридический представитель… — пожал плечами Джерри. — Подобно тому, как адвокат вынужден искать аргументы в защиту осуждённого, даже не разделяя его взглядов — представитель должен представлять взгляды избирателя, а не свои собственные… Хотя — я так думаю, что чаще всего они совпадают: дядюшка Ферни, например, только заявил о своём намерении заняться представительством — как за неделю набрал, как я уже упоминал, несколько тысяч голосов… Люди даже не интересовались его 'списком' — хотя он его тщательно составил, как 'начинающий представитель': представил варианты своей реакции на все вопросы, обсуждавшиеся за последние три года…
— Почему?
— Что 'почему'?
— Почему не поинтересовались?
— Они были достаточно наслышаны о нём и о его взглядах… Им даже в голову не пришло, что он может лицемерить — одного его имени в списке претендентов оказалось достаточно, чтобы они отдали ему свои 'голоса'.
— Не пожалели?
— Большинство, конечно, нет… Каждый представитель внимательно следит за изменением числа своих 'избирателей', пытаясь понять — что, где и как он сделал, чтобы спугнуть старых или приобрести новых… Он, разумеется, тоже следил — но за всё время потерял то ли трёх, то ли четырёх…
— Это считается много или мало?
— Ниже предела случайности процесса… Если число изменений находится
в пределах процента от всего объёма — это обычно считают случайной флуктуацией… Если же оно больше или постоянно по знаку — то есть число 'избирателей' постоянно растёт или постоянно падает — это уже считается тенденцией… Ну, а у него за год с небольшим набралось с полмиллиона 'поклонников' — так что, сам понимаешь…
— Понимаю… — тоскливо согласился я. Пожалев, что не родился на Челле. Джерри добродушно ухмыльнулся:
— Уж это — кому как Бог даст… Не бери дурного в голову. Видимо, придётся тебе что-нибудь этакое сооружать здесь…
— Подобное?
— Ну, зачем? Своё…
— Ты что — 'слушал' меня? — Обречённо поинтересовался я.
— Да нет,— расплылся в улыбке бородач,— просто ты так светишься своим страданием, что тебя 'слышно' без малейшего напряжения…
— Ааа… — протянул я, хотя толком так ничего и не понял. Челланин понимающе кивнул. Беседа не клеилась. Линда сидела на коленях у своего сокровища, обвив его руками и спрятав голову у него на груди. Я почему-то почувствовал себя лишним. Вдруг запищал талкер Линды. Не поднимая головы, она включила 'приём' и лениво поднесла руку к уху.
— Сейчас… сейчас… подожди минутку… — Вскоре тихо произнесла она.
— Кто там? — Поинтересовался Джерри.
— Карина. Надо её забрать.
— Я сейчас. — Линда неохотно встала. Потянулась в лунном свете, подсвечиваемая с одной стороны багровыми отсветами костра. Мы с Джерри переглянулись и он со вздохом пошёл наверх — через сад, к дому. Лин подошла ко мне.
— Мне страшно, Гарик… — положив руки мне на плечи и заглядывая в глаза, с дрожью в голосе сказала она.
— Почему?
— Не знаю… Наверное, потому, что это — в первый раз… Я ведь ещё никогда не носила и не рожала ребёнка… А в первый раз — всё всегда страшно… Я думала, что с моими знаниями… Но — увы: всё равно — пока не попробуешь… Может, я просто слабая… — Лин положила мне голову на плечо: — Страшно. Страшно хочется и страшно решиться… — улыбнулась она своему каламбуру. Постепенно её руки, обвившиеся вокруг моей шеи, сжимались всё крепче и крепче, и, наконец, я уже поймал себя на мысли, что она фактически висит у меня на шее. Вдруг — видимо, совсем забывшись, она действительно повисла ну руках, обняв меня ногами, прижалась, задрожала всем телом…
— О, Боже… — вдруг спохватилась она. — Нет, нет… Я так не хочу… — Лин вдруг не на шутку испугалась. — Знаешь, Гарри… Я, похоже, действительно люблю тебя… — Глядя куда-то вдаль затуманенным взором, призналась она. — Вот уж наградил Творец: трое, один из которых — инопланетянин… — Она встряхнула головой, будто пытаясь избавиться от наваждения, и улыбнулась. — Знаешь, у меня к тебе будет одна просьба… — Как будто что-то вспомнив, вдруг произнесла она.
— Какая?
— Если я снова забудусь сегодня… То ты, пожалуйста, не забудь, зачем мы здесь… — Лин с трудом оторвала взгляд от нижней части моего тела. — Не забудь, пожалуйста… — В её голосе появились умоляющие нотки. — Понимаешь, я совсем не хочу… чтобы мы сегодня наделали глупостей… Я не хочу растить ребёнка, который обречён вырасти без отца. Я не хочу обмануть ожидания Джерри — он слишком сильно хочет этого ребёнка… И всё же… — Лин с тоской взглянула за горизонт,— жаль, что вы с Кариной рождены не на Челле… Джерри тоже об этом жалеет… — после недолгой паузы вдруг добавила она.
— А… — меня вдруг пронзила шальная мысль,— может, нам стоит перебраться туда? Взамен вашего художника, который предпочёл Землю… — Лин покачала головой:
— Нет, Гарик, нет… Это невозможно. На Челлу можно попасть в качестве жителя только с планеты, с которой установлен полный двусторонний контакт. Это однозначно. Просто… у нас уже есть примеры, когда подобные, на вид — абсолютно безвредные, перемещения вызывали разрушение цивилизаций… Причём дело обстояло настолько серьёзно, что приходилось отключать погибающие планеты от системы и буквально
забывать об их существовании. Больно, конечно — но инстинкт самосохранения заставляет даже животных отгрызать гангренозную ногу, чтобы выжить… — Мне нечего было возразить. Разговор сам собой затих. Слышно было, как потрескивают сучья в костре. Лин, присев на корточки, стала ворошить палкой под чайником, разгребая недогоревшие остатки. Вверх вырывались снопы искр. Я откровенно любовался ей — в свете луны, в отсветах пламени, на фоне взлетающих снопов искр она выглядела просто феей, мечтой…
Наша идиллия была прервана появлением странной процессии: сначала появился Джерри, у которого на шее сидела… размахивающая трусиками Вероника, а затем из-за деревьев появился её Томми в костюме Адама, у которого на плечах сидела… подумать только — Карина! Обычно сдержанная, даже немного скованная, неуверенно чувствовавшая себя даже на диком пляже, она, как истинная амазонка, залихватски восседала на нём верхом, как на жеребце, готовая вонзить шпоры — если нужно двигаться быстрее. Я опешил. Чего нельзя было сказать о Карине — мельком встретившись со мной взглядом, она только гордо улыбнулась: ни тени смущения не промелькнуло на её родном, таком милом и прекрасном лице… У меня, признаться, защемило сердце…
— Ну, как? — Поинтересовался Джерри, ссадив свою наездницу возле костра и подойдя ко мне. Карина тем временем сползала со своего 'коня', при этом её состояние… Скажем так, не слишком сильно отличалось от состояния виновницы торжества.
— Ты что — их тоже опоил? — Догадался я. Джерри улыбнулся:
— Для Земных женщин с их стереотипами сегодняшнее действо может оказаться слишком сильным. А мне этого почему-то не хотелось бы…
— И надолго это?
— Что?
— Зелье это долго действует?
— Ну, часов двенадцать — примерно в равной силе, затем начнёт заметно спадать, через сутки эффект исчезает полностью. Лучше будет, если до истечения двенадцати часов они заснут, а проснутся — не раньше, чем эффект полностью исчезнет. Тогда останется только некоторая усталость, и всё…
— А если — нет?
— Тогда возможно некоторое раздражение, досада, унылое состояние… Оно не будет сильным, конечно — зелье это веками применяется, дозировки давно выверены, последствия изучены — проблем не бывает… Просто, чтобы не испортить впечатления от вечеринки, весь 'период спада' лучше просто проспать.
— Боюсь я, чтоб наши девчонки не наделали глупостей…
— Не бойся. У нас-то, я надеюсь, головы есть на плечах…
— Мне Линда только что в Любви объяснялась… — как-то отстранённо зачем-то бросил в пространство я.
— Это плохо? — Поинтересовался бородач.
— Я бы не сказал… — пожал плечами я. Просто странно как-то.
— А по-моему — хорошо. Собственно — то, что она в тебя… как это у вас говорят — 'втюрилась', да? Так это было известно ещё до того, как она начала с тобой работать. Не скрою — мне было интересно посмотреть, как 'моя девочка' справится с такой задачей…
— Ну, и как — справилась?
— Выдюжила вроде… Чувство созрело и оформилось очень быстро — что и неудивительно, поскольку ничего отталкивающего в тебе она не нашла. Когда определились, что придётся сворачиваться — была трагедия… Пару ночей в подушку поплакала… Я, помнится, пытался ей предложить завести чадо от тебя, 'чтоб память осталась'. Она же сочла, что 'это будет не память, а тяжкий камень в душе'. Предпочла не выходить за рамки платонических отношений… Может, оно и правильно — когда знаешь, что перспектива безнадёжна, лучше, пожалуй, так близко не сходиться… В целом — справилась, конечно. Я рад за неё: сильная девчонка. Признаться, с трудом себе представляю, как сложилась бы моя жизнь, если бы судьба меня с ней не столкнула… Мне, если уж так считаться, чуток больше не повезло: Здесь я столкнулся с Вероникой, затем — с твоей Кариной… И — ни с кем почему-то расставаться не хочется…
— Ты что — серьёзно? — Удивился я.
— А я слишком похож на несерьёзного? — С какой-то обречённой ухмылкой
возразил Джерри. — Видишь ли… Я одно время исследовал понятие нормы в семейных отношениях… Пара — это хорошо, конечно… Но — лучше, если есть несколько — две или три — пары, между которыми установились… я бы сказал 'очень тёплые' отношения. Когда я могу поехать отдохнуть с его женой, он — с моей, всем это нравится, а дети — присмотрены: хотя бы один из родителей всегда при них…
— А отдохнуть с собственной женой тебе не приходило в голову? — Попытался съязвить я. Джерри изучающе посмотрел на меня — по-видимому, пытаясь понять причину такой моей реакции. Наконец, правильно решив, видимо, что мной руководило не более, чем простое чувство противоречия, он счёл возможным просто промолчать в ответ. 'Да, действительно,— думал я,— а кто ж тебе мешает… Просто это не всегда возможно — по крайней мере, когда дети маленькие… Так уж лучше быть с друзьями, чем заводить сомнительные знакомства…'
— Именно, именно… — Раздался рядом голос Джерри.
— Слушал? — Почти безразлично спросил я.
— А вас, землян, по иному не так-то просто понять… — улыбнулся он.
Девушки тем временем суетились с чашками у костра. Вероника, наливая своему благоверному чай, лукаво поглядывала на него — видимо, ей было интересно, как он себя чувствует в таком окружении. Надо сказать, что чувствовал он себя, по-моему, вполне комфортно. Мне, признаться, тоже вдруг стало как-то спокойно, тепло, уютно, что ли… Хотелось, чтобы этот вечер длился вечно. Сумасшедшие девчонки, доброжелательные ребята, ночь, костёр, море…
— Ты им не сказал, что именно они пили? — Вдруг неожиданно поинтересовался я. Джерри поморщился:
— Обмануть женщину? Извини, дружище…
— Ну, почему — 'обмануть'…
— А как это ещё назвать? …Разумеется, они знали, что пили — я им всё подробно рассказал. И — объяснил, зачем это нужно.
— Ну, и… как моя отнеслась?
— Карина? Скажем так: заинтересованно. Поинтересовалась только, не наркотик ли это. В смысле — не может ли быть привыкания. Я успокоил. Выпили, скажем так, 'с интересом' — видимо, любопытно было…
— А потом?
— Ну, действовать оно начинает где-то в течение пяти минут… Так что — по дороге сюда, в саду, наши девочки начали раздеваться — отдельные их 'одёжки' ты можешь видеть разбросанными по всему саду…
— А ты их что — прямо в таком виде и встречал? — Улыбнулся я.
— Ну, перед тем, как пассировать Карину, я накинул халат… На всякий случай… Когда мы с ней уже беседовали, как раз появилась Вероника.
— А Том?
— Ставил машину в гараж. Пока он закончил, я уже успел объяснить девочкам суть… применения зелья… Пили уже при нём. Слегка шалое настроение проявилось довольно быстро и девчата потихоньку пошли в сад, начиная раздеваться — одежда им явно мешала. Он немного удивился — пришлось объяснить и ему. Ему понравилось — он никогда ещё не видел свою подругу такой шалой… Потом мы их догнали. Они нас быстро оседлали — мы решили, что так будет 'безопаснее': девочкам это в новинку, как бы глупостей не натворили… Надо было дать им время оценить новое состояние, немного привыкнуть к нему… А находясь рядом, они могли просто потребовать большего и — сразу. А это,— Джерри улыбнулся,— по крайней мере, в мои планы совсем не входило…
— Я смотрю, он — просто на седьмом небе…
— Ещё бы… У него было сумасшедшее либидо, когда они только встретились. Он шалел мгновенно от одного её прикосновения… А она была воспитана в 'строгих традициях'… И это им сильно мешало. Я это понял очень быстро и попытался 'расслабить' её. Получилось. — Он улыбнулся. — По крайней мере, муж перестал бегать на дикие пляжи в одиночку. Ей нравилось демонстрировать себя — и мне, и ему… Ему такое её поведение тоже нравилось. Но — такой, как сегодня, он её ещё не видел. Никогда. Поэтому,— Джерри совсем расплылся в довольной улыбке,— я ничуть не удивлюсь, если сегодня они тоже сотворят чадо… Кстати, уже третье по счёту… Обстановка, по крайней мере, располагает…
—
Мальчики, о чём вы там секретничаете? — Раздался вдруг игриво-требовательно-обиженный голос Карины и я подивился совершенно новому, неизвестному мне доселе, тембру его звучания. Карина с Вероникой, взяв наполненные заново наши чашки, направились к нам. 'Не много ли для них было?',— подумал я, наблюдая за их играющими телами. 'Может, чуток и многовато — но не страшно.'- 'Услышал' я мысленный ответ любующегося картиной Джерри. 'Да не волнуйся ты так постоянно,— добавил он, смущаясь, видимо, своим 'вмешательством',— ты просто настолько сильно сегодня волнуешься, что я постоянно тебя 'слышу'…'
Девочки подошли поближе. Карина почему-то направилась к Джерри, что меня несколько удивило. Веронике ничего не оставалось делать, как усесться на колени ко мне. Признаться, мне было трудно сдерживаться — всё же живой человек… Самец взыграл во мне, пытаясь заглушить голос разума. 'Не наделай глупостей… — снова 'услышал' я предостережение Джерри,— мне почему-то кажется, что Карина сегодня тоже не прочь забеременеть…'. Я посмотрел на неё. Чёрные глаза смотрели на меня с вызовом. 'Если ты не возьмёшь меня сегодня — я сама возьму того, кто окажется рядом!',— казалось, говорила она. 'Бог ты мой… Да она же просто меня провоцирует…',— догадался я. Моя же стеснительная подруга вдруг обвила шею челланина руками и едва не уселась на него так, как недавно пыталась оседлать меня Лин. Вдруг спохватилась — встряхнула головой, будто пытаясь избавиться от наваждения… Почти смутившись, с трудом поднялась и вдруг побежала к морю. Джерри указал мне взглядом на неё — 'не оставляй её надолго одну',— так понял я его взгляд. 'И всё же — зелье это хорошо тем, что под его воздействием женщина никогда не решится на то, на что она не может решится в нормальном состоянии',— мысленно добавил он. 'Она гораздо легче решается — это да, но — решается только на то, на что она может решиться в принципе… В отличие от примитивного возбудителя, после которого она может себя возненавидеть… А заодно — и того, кто ей подвернулся…'- с добродушной улыбкой закончил он. Я едва смог избавиться от дрожащего, жаждущего любви тела Вероники — Лин помогла: лучше её понимая ситуацию, челланка буквально оторвала беднягу от меня и потащила в море. Вероника с явным сожалением проводила меня затуманенным взглядом. Мы остались на берегу втроём.
— Надеюсь, среди нас нет несовершенных землян, подверженных ревности? — Встав в возу Нерона, вопрошал Джерри. Мы рассмеялись. Все были довольны. Действительно, приятно было видеть наших, обычно, пожалуй, чересчур строгих, подруг, в таком состоянии. Пожалуй, каждый даже готов был спокойно отнестись к любым приключениям своей благоверной — лишь бы иметь счастье видеть её такой…
— Видимо, сегодня всем нам предстоит весёлая ночка… — Сказал вдруг Джерри. — Давайте сразу договоримся, пока мы в здравом уме… Что сегодня, когда наши подруги столь… — он задумался, подбирая нужное слово,— шаловливы… Мы сумеем не воспользоваться их расположением… к знакомым мужчинам… — с улыбкой закончил он.
— Договорились,— в один голос согласились мы.
…Девчата резвились в воде, постепенно теряя головы… Вероника начала целоваться с Лин, Карина, повертевшись немного вокруг, наконец влезла, втираясь, между ними…
— Кажется, нам пора вмешаться… — С деланным сожалением 'сокрушался' Джерри.
— Да, пожалуй… — С не менее деланным вздохом согласились мы и ринулись в воду. С большим трудом нам удалось разорвать сцепившийся клубок, внедряясь в него со всех сторон. Когда мы выносили своих подруг на берег, каждый мог отметить, что такой ласки и такого вожделения в их взглядах не светилось, пожалуй, никогда.
— Как всё же сковывают их, бедняжек, эти самые 'общественные стереотипы'… — с сожалением подумал я. Джерри кивнул нам, показав взглядом в разные стороны — мы сообразили, что наблюдающие пары должны находится не рядом… Не сговариваясь, мы почему-то окунули на прощанье своих подруг с головой — это несколько охладило их пыл. Отфыркиваясь, они побрели
к берегу. Джерри тем временем стоял, обнимаясь с Линдой, у костра. 'Зрители' заняли свои 'места у стен'. Карина, прижавшись ко мне, с интересом пятнадцатилетней девчушки наблюдала за происходящим. Джерри откупорил бутылку — похоже, с каким-то маслом, и они с Лин начали самозабвенно 'умащивать' друг друга. Вскоре их тела блестели в свете костра, дополняя прекрасную картину лунной ночи… Когда бутыль опустела, а на руках уже не оставалось достаточно масла, они стали втирать его остатки друг в друга всем телом, постепенно 'сходя с ума'. 'Неплохая идея',— пронеслось у меня в голове… Карина устроилась у меня на руках, прижавшись ко мне спиной — становилось прохладно. Вскоре нашему примеру последовала и другая пара 'наблюдателей'. Виновникам же явно было жарко — масло струилось по их скользким телам, дыхание почти срывалось… 'Бог мой! — Подумал я,— сколько же силы и энергии тратят люди на этот процесс!'… Линда вела себя как-то интересно — впечатление было такое, что она и решилась, и не решилась на это действо… Эти колебания явно мешали ей окончательно потерять голову: она то забывалась, и тогда её лицо светилось вдохновением, а тело источало, казалось, неподвластное хозяйке вожделение; то — как бы спохватывалась, стряхивая с себя какое-то наваждение, смотрела изучающе на Джерри, как бы сверяясь — он это или не он, с трудом узнавала его и, успокоившись, с нежностью склонялась к его плечу… Спустя минуту всё повторялось снова. Вдруг она что-то вскрикнула, что мы восприняли, как отрицание, вырвалась и убежала в сад. 'Убежала' — громко сказано: за первыми же деревьями она остановилась и, прижавшись спиной к противоположной от Джерри стороне ствола, стояла, тяжело дыша, как бы поджидая его.
Он подошёл — медленно; тяжёлой, неотвратимой походкой; заглянул ей в лицо. Она отвернулась, тяжело дыша. Казалось, она как бы предлагала ему, как существу более сильному, принять на себя всю ответственность за то, что должно было сейчас произойти… Грудь вздымалась, вцепившиеся в ствол пальцы рук дрожали, ноги подкашивались, но она упорно смотрела в сторону и вниз, изредка поглядывая на него — видимо, чтобы убедиться, что он — рядом… 'Вы наблюдали игру инстинкта',— скажет мне Джерри потом, когда я через пару дней поинтересуюсь, что могло означать её поведение в этот момент. 'Для самки естественно решаться на детёныша только тогда, когда она уверена в готовности самца всё принять на себя.'- Помолчав немного, добавит он. 'Я специально снял сковывающие её стереотипы, чтобы эта игра прошла у неё в естественном виде. Я думал, так ей будет лучше. Проще почувствовать себя настоящей женщиной — и женой, и матерью… По-моему — я не ошибся…'
… Джерри поднял руку и сорвал мандарин. Не очищая, разломал пополам. Одну половину поднёс к губам Лин, вторую 'уронил' на землю. 'Я тебе весь мир подарю!',— вспомнилось мне 'обещание' Магомаева. Лин нерешительно прикоснулась губами к сочной мякоти. Попробовала. Задумалась, будто оценивая вкус. Укусила ещё раз — более решительно — он стал поворачивать половинку в руке, подставляя ей всё новые и новые места. Она с вожделением впивалась в мякоть зубами, чуть ли не урча. На лице её постепенно появлялось какое-то… я бы сказал: радостно-шаловливое выражение, которое я понимал, как удовлетворение, дескать: он — мой, совсем мой… и — как желание попроказничать… напоследок, ибо события этой ночи должны были лишить её такой возможности на несколько лет… Мы потихоньку подобрались поближе. Джерри, не меняя положения тела, предостерегающе поднял палец: дескать, не слишком близко, ребята. Мы с Кариной переглянулись, и, понимающе улыбнувшись, опустились на траву там, где стояли. Вероника быстро опустилась, и, прижавшись щекой к бедру своего супруга, принялась поглаживать его ногу. Когда он с трудом сумел освободиться от её опеки и сесть, с явным сожалением положила ему голову на плечо. Тем временем Лин, сверкая глазами и уже откровенно урча, как кошка, продолжала поглощать остатки мандарина. Вскоре корочка безвольно упала на землю. Чумазая плутовка издала торжествующий клич и ринулась в глубину сада.
Джерри — за ней. 'Как лось',— с улыбкой подумал я. Зрители потихоньку стали пробираться в глубь сада. Обе пары постепенно приблизились. Вероника стреляла глазами по сторонам — шальные выходки Линды ей явно нравились и она совсем непрочь была принять участие в игре. Благоверный сдерживал её — мы ведь, дескать, не всё ещё видели… Да и кто знает, не обидит ли это ребят — мы ведь пришли на ИХ праздник, а не на оргию…
— Ну, как вам? — Кивнул он в сторону умчавшейся пары, когда мы, наконец, оказались совсем рядом.
— Это — самое лучшее действо, которое я когда-либо наблюдала в своей жизни… — вдруг высказалась моя подруга прежде, чем я успел открыть рот. Я не мог с ней не согласиться. Вероника просто, прикрыв глаза, мечтательно промычала, покачивая головой — дар речи, по дошедшим до меня гораздо позже слухам, вернётся к ней только к ближайшим сумеркам…
— Интересно, куда они забежали? — Повертел головой я.
— И чем сейчас занимаются,— притираясь ко мне виском, проворковала Карина.
— Пойдём, поищем,— с улыбкой предложила 'другая сторона' и мы побрели в глубину сада. Нельзя сказать, что мы нашли их сразу — наши девочки уже несколько раз пытались 'изменить программу вечера', основываясь на том, что там, дескать, 'всё давно закончилось'. Но мы терпеливо, как истинные исследователи, продолжали свой нелёгкий путь… Вскоре судьба вознаградила нас: в самом дальнем углу сада мы обнаружили тяжело дышавшего Джерри, из объятий которого — видимо, уже далеко не в первый раз — вырвалась продолжающая шалить Лин и неуверенно побежала дальше. Вскоре она оказалась в самом углу — дальше идти было уже некуда. Убедившись в этом, она обернулась к преследователю, и, тяжело дыша, принялась поглаживать себя по груди, по бёдрам, как бы провоцируя его на 'последний бой'. Но… Джерри, похоже, уже выдохся. Его подруга как-то не подумала, видимо, о том, что после этой гонки ему ещё предстоит потрудиться… Заметив подошедших, он прошептал:
— Помогите-ка, ребятки… Сил нет… — Одного взгляда на него было достаточно, чтобы мы понимающе переглянулись и, не сговариваясь, направились к разыгравшейся фурии. Надо отдать должное и нашим подругам — они, забыв о своём недавнем желании 'изменить программу вечера', с сочувствием отнеслись к бедняге Джерри: Вероника по-хозяйски быстро распотрошила небольшой стожок сена, устроив лежбище, на которое его и уложили — что удалось им, надо сказать, без особых усилий. Затем девчата принялись 'остужать его перегретое тело', выдавливая остатки влаги из своих, ещё достаточно мокрых, грив. В какой-то мере им это удалось: он стал понемногу остывать, постепенно к нему начали возвращаться силы. К тому же — две совсем не избегающие его девчушки, размазывая по его телу выдавленные из волос остатки влаги, видимо, достаточно взволновали его воображение, чтобы вернуть к жизни увядшее естество… В заключение, убедившись, что запасы влаги в волосах совсем иссякли, они улеглись по бокам от него, пытаясь ещё немного остудить его своими, слегка продрогшими, телами. 'Он был горячим, как печка',— расскажет мне позже Карина.
…Тем временем мы понемногу пытались загнать Лин в угол. Лёгкое недоумение на её лице сменилось тревогой, когда она увидела Джерри лежащим на земле. Некоторая растерянность промелькнула в её глазах, когда, подойдя к ней вплотную, мы попытались взять её за руки. Она попыталась вывернуться, что ей легко удалось — благодаря умащенному, скользкому телу. В это время я едва не прыснул, что было бы совсем некстати: почему-то промелькнула в моём мозгу ассоциация между происходящими событиями и событиями годовой давности: вспомнились Иво и Клира… Ну, очень похожая история! За тем лишь исключением, что здесь был предрешён несколько иной результат… 'Может, у них там просто принято перед зачатием измотать самца до потери сознания, чтобы отсеять слабых? Что ж — разумно…'- съязвил я про себя и едва не рассмеялся. Наконец нам удалось расположиться по бокам от неё, при этом каждый одной рукой обнял её за талию, другой — взял за руку: Лин нерешительно
смирилась и мы потихоньку стали подводить её к 'месту действия'… Каждый шаг давался с большим трудом, часто она вздрагивала, предпринимая последние, всё более нерешительные попытки вырваться, но, прочно охваченная нашим вниманием с обеих сторон, вскоре начала получать видимое удовольствие от такого способа перемещения. И нельзя сказать, чтобы мы сами испытывали иное… К тому времени, когда мы сумели подвести её к Джерри, он уже немного остыл, окреп, организм его понемногу вспомнил о своём предназначении и он уже был практически готов к продолжению. Наших девочек он обнимал за талии, но, когда они попытались его поднять — почти бессильно повис у них на плечах. Вероника что-то убеждённо шептала ему на ухо, изредка поглядывая на Лин, Карина гладила его тело холодными руками, иногда притираясь к плечу щекой — только этим им и удавалось удерживать его в состоянии боеготовности… Линда дрожала, как осиновый лист — похоже было, что страх и вожделение смешались в ней, затеяв тяжкую и долгую борьбу. По мере приближения к Джерри последнее заметно побеждало: дыхание участилось, глаза уже почти ничего не видели, руки, лежавшие у нас на плечах, заметно ослабли… Наконец наиболее близкая к ней часть Джерри коснулась её живота — она рванулась из последних сил, задрожав всем телом, но тут же её руки оставили наши плечи и обвились вокруг шеи будущего папаши… Мы не спешили покидать её дрожащее от возбуждения тело… Буквально через несколько секунд она уже замкнула своего благоверного в стальных объятиях, ноги её, постепенно приподымаясь, сомкнулись у него за спиной — она долго искала то, что ей было нужно, и — наконец нашла его… Переглянувшись, мы постепенно перебрались к нашим подругам, и, осторожно отстранив их, помогли Джерри со своей тяжкой ношей всё же сесть, приняв, таким образом, позу 'сексуальной медитации'. Линда, прикрыв глаза, казалось, вдохновенно внимала чему-то, исходящему свыше — будто ей 'сверху' с доброй улыбкой, кивнув веками, подтвердили, что 'всё будет хорошо'… Наконец она, притеревшись виском к виску Джерри, разомкнула объятия, уложила возлюбленного на землю, и, оказавшись в 'позе наездницы', принялась планомерно 'объезжать' его… При этом лицо её светилось таким вдохновением, что, забыв обо всём происходящем, мы большей частью любовались только им…
Наши подруги тем временем устроились у нас на руках, и, запустив, как будто сговорившись, поднятые руки нам в шевелюры, принялись светло так, будто невинные дети, рассматривать происходящее. Линда 'входила в режим' медленно и уверенно, как хорошо прогретый двигатель; Джерри, бедняга, старался из последних сил. 'Замает она его, совсем замает',— пронеслось с тревогой в голове. Не успела… Очень скоро её учащённое глубокое дыхание сменилось стонами, восклицаниями, вскриками, какими-то короткими ласковыми просьбами на незнакомом языке, и вдруг она замерла, задрожала всем телом и издала совершенно, видимо, неконтролируемый ею не то — крик, не то — стон… Секундой позже нечто похожее, переходящее, как мне показалось, во вздох облегчения, вырвалось и у Джерри… Тогда Лин совсем зашлась в неконтролируемой дрожи и каком-то призывном крике, будто бы выражающем желание поделиться со всем миром радостью свершившегося события — мне казалось, что в звуках её голоса дрожали листья и вибрировала Луна… Постепенно она опустилась на своего избранника, обняв его за шею, с дрожью пыталась вжаться в него, как будто от интенсивности этих объятий зависела вся её последующая жизнь… Джерри дрожащими от изнеможения руками пытался ласково гладить её по голове… Видимо, в какой-то мере ему это удавалось — судя по тому, как Линда, теперь — словно виноватая кошка, пыталась притереться к нему, зарыться головой в его плечо…
— Цветной оргазм… — шепнула мне Карина.
— Как это?
— Это — когда вокруг — будто… как тебе сказать… примерно, как салют… — неуверенно улыбнулась она. — Это не часто бывает…
Неуверенно поднявшись, мы сделали попытку приблизиться. Джерри предостерегающе поднял кисть руки и, не меняя положения тела, махнул ею в сторону.
'Свободны, ребята… Концерт окончен…'- так расшифровал его сообщение я. Вероника всё же подошла, стащила со стожка укрывавший его брезент и предусмотрительно положила рядом с ними. Джерри понимающе улыбнулся. Карина открытым и ясным взглядом смотрела мне в глаза. Мы поцеловались. Нежно и… осторожно как-то — будто впервые… Вероника со своим благоверным не слишком от нас отставали — теперь, когда 'программа вечера была исчерпана', зрители были предоставлены сами себе… Переглянувшись, мы с ними определились в намерениях и побрели в разные стороны: я с Кариной — вдоль одной стены сада, Вероника со своим сокровищем — вдоль другой… 'В ближайших двух углах сада сегодня будет нечто подобное',— вдруг понял я. Так оно и оказалось… Мы с Кариной добрались вдоль своей стены до берега моря и, наигравшись да набултыхавшись вволю, закончили тем же… Признаться, я собственную жену раньше такой вдохновенной не видел… И таких откровенных призывов совсем не ожидал от неё услышать… В эту ночь у меня изрядно изменилось представление о её сексуальности и ещё… мы в эту ночь зачали ребёнка. Первого.
Что же касается гостеприимных хозяев, то они благополучно добрались до дома, забрались в ванную, и — я уж не знаю, чем они там занимались — но, когда мы утром появились в доме, они самым бесстыдным образом дрыхли, обнявшись, на ковре в гостинной; а в ванной, в кухне и в коридоре пол был ещё мокрым… Третьего ребёнка у них не получилось: видимо, день был для этого не самый удачный. Да они, собственно, такой цели и не ставили — их вполне устраивало то, что они имели… По-моему, им было в эту ночь просто всё равно — будет, так будет, а нет — так и ладно… Точнее — они, мне кажется, об этом просто не задумывались.
Ознакомившись с положением дел в доме, мы собрались было поглядеть на последствия ночи в саду. Ускользнуть незамеченными не удалось: чуткий хозяин открыл глаза и расплылся в довольной улыбке:
— Вы — как, ребята? — Поинтересовался он.
— Судя по воде на полу, мы — примерно так же, как и вы,— философски заметил я. Присутствующие рассмеялись, разбудив Веронику. Не слишком хорошо понимая причину веселья, она хлопала длинными ресницами, окидывая сонным изучающим взглядом по очереди всех нас. Наконец, отчаявшись разобраться в ситуации, махнула рукой и, пошатываясь, удалилась в ванную. Спустя пару минут она прошлёпала оттуда мокрыми босыми ногами на кухню, принесла нам по стакану уже ставшего традиционным мандаринового сока, и мы вышли вчетвером на поиски виновников торжества. Немного погодя мы их обнаружили — на том самом месте, где оставили ночью. Джерри уже проснулся и поприветствовал нас взглядом, подруга же его продолжала беспечно посапывать, удобно устроившись на таком тёплом и удобном лежбище, как её благоверный. Не обращая внимания на предостерегающий жест Джерри, Вероника довольно бесцеремонно стащила прикрывавший их брезент и, сорвав мандарин, начала его выдавливать на плечи Линде. Рыжие капли заставили спящую поморщиться, малость повертеться и, наконец, проснуться. С трудом поняв, что происходит, Лин повернулась и начала ловить их ртом. Вероника, продолжая озоровать, делала всё для того, чтобы эти капли в рот не попадали… Вскоре совершенно чумазая Лин, издав боевой клич амазонок, попыталась быстро вскочить и… мы так и не узнали, что именно 'и…', ибо, как только она встала, ноги её мгновенно подкосились, голова, как она призналась, 'пошла кругом', и она рухнула на четвереньки.
— Весь пар в гудок ушёл! — С деланным сожалением прокомментировал я. Лин, стоя на четвереньках, будто стряхивая наваждение, мотала головой, временами пытаясь подняться. Наконец ей удалось сесть, подобрав под себя ноги.
— Уфф… — озадачено выдохнула она. — С чего бы это?
— Хм… А ты сама-то как думаешь? — С ироничной улыбкой приподнялся на локте Джерри.
— Ну, не знаю… — озадаченно вымолвила она. Мы расхохотались. Вероника кивнула благоверному и он стал срывать с окрестных деревьев мандарины, бросая их ей. По мере поступления подарков она передавала их
'ослабленным и измождённым'. Те попытались было очистить их, но вскоре вынуждены были махнуть на это безнадёжное занятие рукой: пальцы их не слушались. Пришлось нам с Кариной выполнить эту нелёгкую задачу, скормив им несколько сочных плодов. Нельзя сказать, что это вернуло им силы, но заметно приободрило: спустя какое-то время они даже попытались встать на ноги. После нескольких бесплодных попыток им это, наконец, удалось и вся процессия направилась к дому. Там Джерри откупорил пузырёк и накапал по нескольку капель присутствующим представителям прекрасной половины человечества.
— Что это? — Поинтересовалась Карина.
— Некоторая досада одолевает? — Спросил в ответ он.
— Ну, не знаю… Вообще-то — всё было хорошо… Но сейчас — действительно, как будто неудовлетворённость какая-то происходящим вокруг начинает подниматься…
— Тогда — пей… Вы все слишком быстро проснулись, так что сейчас желательно нейтрализовать остатки зелья… А то эта неудовлетворённость запросто перерастёт в раздражение… — ухмыльнулся Джерри. Залив капли соком, 'прекрасная половина' осушила стаканы.
— Теперь — нам с тобой,— и Джерри накапал из другого пузырька себе и Лин.
— А это что? — Поинтересовалась она.
— Просто тонизирующее… Кстати,— обратился он к окружающим,— если у кого дрожат колени — можете и себе по паре капель накапать… — Все охотно отозвались на это предложение — не столько потому, что 'колени дрожали', сколько — потому, что интересно было попробовать… Совершенно упившись, таким образом, мандариновым соком, мы развалились на диванах в позах усталых и сытых путников. Прекрасная половина человечества постепенно пристроила свои очаровательные головки на плечах у 'сильной половины', и, поскольку рты открывать не хотелось, а в комнате было тепло и уютно, все постепенно задремали.
* * *
…Зашевелились ближе к обеду. В комнате уже было жарко, и Вероника открыла окна. Свежий бриз шевелил шторы. Пока хозяйка хлопотала на кухне, гости сидели, смотрели телевизор. В одном из сюжетов показали валку леса в Сибири.
— Классическая техноцивилизация… — обречённо махнул рукой Джерри. — Которая, при всей своей обречённости тупо кичится своими 'достижениями'…
— Обречённости? — Несколько удивлённо переспросила Карина.
— Техноцивилизация не может быть вечной по определению — она разрушает среду обитания, и, следовательно, обречена. Это… что-то типа змеи, заглатывающей собственный хвост — такой процесс не может продолжаться долго… — С улыбкой прокомментировала Лин. — С тех пор, как у нас признали это, прошло несколько столетий. За это время почти полностью исчезли крупные города, крупные потребители энергии и природных ресурсов… Мы уменьшили нагрузку на среду до минимума и пытаемся снижать её дальше.
— Ну, у нас охрана природы — тоже модная тема,— с несколько ироничной улыбкой заметил Том.
— Хорошо сказал,— рассмеялся Джерри. — Именно — 'модная тема'. Вы даже не пытаетесь сохранить природу — только говорите об этом…
— Процесс развития требует жертв… — хмыкнул Том. — В частности,— он кивнул на экран,— развитие культуры требует бумаги… А её производство,— он развёл руками,— пока не может обойтись без этого.
— Уничтожение леса — признак техноцивилизации, а не культуры. — Заметила Лин. — А все ваши 'переделки природы' на самом деле означают её погибель. Люди, звери и деревья уцелеют на Земле только в том случае, если ваша цивилизация подчинится культуре. Или разуму, что, в общем-то, почти одно и то же, ибо разум не может существовать и развиваться без повышения уровня культуры…
— Эта цивилизация не может подчиниться культуре,— пожал плечами Джерри. — У них отсутствуют и механизмы, и предпосылки для этого… Одна система выборных органов власти чего стоит — трагедия, замаскированная под бродячий цирк…
— А у вас? — Не особо желая выслушивать критику в свой
адрес, попытался я спровоцировать их на рассказ.
— Что у нас? — Поинтересовалась Лин.
— Ну, как проходят выборы на Челле?
— Да нет у нас такого… Вы ведь выбираете якобы тех, кому доверяете, тех, кого считаете наиболее порядочными? Начисто игнорируя их профессиональные и деловые качества… А это уже есть бред с самого начала.
— То есть?
— Ни одна система управления не может рассчитывать на порядочность входящих в неё людей — жизнеспособная система должна быть построена так, чтобы человек был просто заинтересован поступать в интересах общества в целом, вне зависимости от уровня его порядочности… Если он достаточно умён и образован — он, понимая свой интерес, так и будет делать, если же его уровень недостаточен — система должна предусматривать способы избавления от него…
— И предусматривает?
— Предусматривает — вчера вечером ведь обсуждали… Да только у нас больше занимаются не методиками избавления от тех, кто случайно оказался в системе управления, а методиками воспитания новых поколений таким образом, чтобы лиц с низким уровнем образованности среди них просто не было… Это — дешевле… Для общества в целом… Не говоря уже о том, что именно этот подход и определяет, в основном, разницу в темпах развития наших цивилизаций… Остальное — в той или иной мере его следствия… — улыбнулась Лин. — О нашей системе обучения мы как-то уже говорили… Основные принципы примерно следующие: к тому моменту, когда человеку могут понадобиться в жизни какие-либо знания, он уже должен их иметь. Или, на худой конец — знать, где их можно достаточно просто получить… Поэтому обучение в… скажем так: в начальной школе заканчивается умением ученика самостоятельно пользоваться библиотеками знаний, имеющимися в системе. Всё дальнейшее обучение всё больше и больше сводится просто к самостоятельной работе в системе, с всё меньшим и меньшим контролем учителей… К совершеннолетию человек должен знать всё, что нужно для самостоятельной, то есть — независимой от родителей, жизни в нашем обществе. Короче — он не должен нуждаться в опеке…
— Ну, этого, пожалуй маловато… — поморщился Джерри. — Я бы сказал шире: он должен быть достаточно самостоятельным, чтобы развиваться дальше без внешней инициативы, получая необходимые знания от системы, или — через её посредство — от людей, занимающихся исследованиями… Ну, а лучшие — те способны заниматься исследованиями самостоятельно.
— Пассивное общество жить и развиваться не может — это азы социологии. — Мягко продолжила Лин. — И то, как именно оно развивается, зависит от того, насколько разумна правящая группа. У нас нет 'избираемых' правительств, ибо там должны работать профессионалы управления, а не профессионалы-говоруны. Но — у нас есть свобода выбора правителя, территории и т.п., включая свободу создания новых структурных образований — стран, государств — если ни одно из существующих тебя не устраивает и есть достаточно много желающих жить по придуманным тобой законам. Эта 'страна' будет создана в той зоне, законы которой она признаёт. Если такой зоны нет — будет создана новая зона. Но этого практически не бывает — как только человек, желающий творить общественное устройство, узнаёт обо всём, что сделано до него — он обычно легко находит место, где ему доставляет удовольствие 'доделывать' — то есть находит единомышленников, не доведших дело до конца или просто ещё не успевших его закончить. А присоединиться к уже начатому процессу, согласись, проще, чем всё начинать одному и сначала…
— У нас все захотят творить… — с сожалением произнёс я. — И — каждый обязательно своё, ни на что не похожее…
— Ну, да,— с иронией произнёс Джерри. — У них это принято: вначале века — доказывали, что кухарки могут править государством, теперь пытаются доказать, что студенты могут играть определяющую роль в промышленном производстве… Основной принцип, видимо, таков: 'Чем больше шума и экзотики — тем лучше'. Умение при этом не учитывается… Последнее достижение их 'научной
мысли', похоже, заключается в том, что появилась навязчивая идея заменить кухарок дебилами, ворами и бандитами — чтобы посмотреть, как те справятся с функцией управления…
— Ну, хорошо… — пропустил я мимо ушей обидные слова,— а если у вас будет слишком много желающих творить государства — что произойдёт?
— Беда не в том, что много таких желающих,— рассмеялся Джерри,— беда будет, если каждый из них сумеет найти достаточное количество единомышленников, желающих жить по придуманным им законам, чтобы образовать государство… Но это уже нереально.
— По статистике, более 80% челлан полностью устраивает существующее положение дел. Государственная система управления с таким показателем — более, чем стабильна… — прокомментировала Лин.
— В теории революций есть крылатая фраза, гласящая, что при любом преобразовании следует опираться на беднейшие слои, которым нечего терять… — глубокомысленно произнёс Том. — Насколько я понимаю, разница в доходах разных граждан Челлы составляет несколько порядков… что, в общем-то, не в диковинку и здесь, на Земле… Следовательно, 'движущая сила' революций имеется… Интересно, как вы решаете эту проблему?
— У нас принято жить не на доходы, а на проценты от дохода. То есть — все заработанные тем или иным способом деньги поступают на счёт, а трачу я — только проценты, начисляемые на эти деньги. Это — не закон: никто мне не запретит тратить больше; но это — повсеместно сложившаяся норма, к которой стремится большинство… Человек начинает зарабатывать деньги ещё в процессе обучения — как только за результат его труда кто-то согласен заплатить, на его счету что-то появляется… Но тратить эти деньги ему, в общем-то, не на что — живя с родителями, он может вообще не обращать на эти поступления особого внимания. Нормой считается ситуация, когда к совершеннолетию, то есть — к моменту избавления от родительской опеки, на счету у гражданина есть сумма, позволяющая ему не голодать, живя только на проценты с неё…
— И многие попадают под эту норму? — Живо заинтересовался Том.
— Более 70%… — После недолгой паузы ответила Лин.
— А остальные?
— Живут как-то… В принципе, система построена так, чтобы никто не умер с голоду…
— Каким образом?
— А гибкое кредитование… мелкий текущий кредит в размере минимальных затрат на питание предоставляется автоматически, и, если его размер в текущем году не превышает среднегодового дохода, то это вообще никого не интересует.
— А если превышает?
— Тогда система обратит внимание финансистов на это явление. Обычно они либо не обращают внимания на первое предупреждение, либо, если им сейчас как раз нечего делать, могут поинтересоваться, что происходит и не нужна ли какая-то помощь. Если ситуация повторится на следующий год — тогда поинтересуются обязательно.
— И он начнёт им рассказывать о своей тяжёлой жизни,— высказал предположение я.
— Да нет… Его пока никто и спрашивать-то не будет… Они просто просмотрят все его текущие дела, все связи, попытаются определить, что явилось причиной его неплатёжеспособности… Если разберутся и увидят, что просто обстоятельства были против него — подыщут работу из тех, за которую ему уже кто-либо когда-то платил… Они ведь заинтересованы, чтобы он вернул деньги…
— И проценты,— язвительно добавил Том.
— Разумеется,— улыбнулась Лин. — Я ведь говорила, что система управления не может рассчитывать на порядочность людей — она должна исходить из увязки их интересов… В данном случае в интересах финансовых кругов поддерживать стабильность в обществе, избегая банкротств, не плодя нищих; не только не провоцируя конфликтов — но и гася те, которые возникают по независящим от них причинам… Поэтому и кредитуют понемногу 'на питание', некоторых — даже пожизненно…
— Почему? — Поинтересовался я.
— Ну, например, если есть неплохой художник, картины которого никто не покупает — не вписываются они в интерьер… А творчество его интересно,
маранием не назовёшь… Они потихоньку и вешают ему в системе разрешение на пожизненный кредит, в размере, позволяющем ему не только не голодать, но и одеваться, и покупать то, что нужно для работы… Если попадётся кто-то, кто займётся изданием и распространением его работ — кредит вернётся быстро… Бывает, правда, и так, что при жизни такой благодетель не сыщется — так в системе и остаётся должок… на столетия… Зато потом — с каждого издания будет возвращаться сторицей… Так что,— ухмыльнулась Лин,— непризнанные гении у нас голодной смертью не умирают…
— И ситуации, когда через день после похорон начинаются активнейшие публикации, которых человек не мог добиться при жизни, тоже маловероятны, согласись… — добавил Джерри.
— Да… у нас как раз это модно — не успела земля на могиле подсохнуть, как на публикациях о нём заработали больше, чем он — за всю жизнь на публикациях своих работ… — грустно подытожила вошедшая тем временем Вероника. — Ладно, ребята, пошли завтракать, а то уже и обедать пора…
Рассевшись за столом, мы принялись уплетать зажаренную целиком индейку с молодой картошкой. Надо сказать, что в этом деле мы достигли немалых успехов, и пробравшийся на кухню хозяйский пудель вскоре уже перестал реагировать на попадавшие время от времени в его тарелку недообглоданные останки важной птицы.
— Кстати, а если художник и жил при деньгах, и умер не нищим — как распорядятся его авторским вознаграждением после его смерти?
— Лицевые счета аннулировать не принято. — Пожала плечами Линда. — Разве что — если несколько столетий по нему не будет никаких изменений, или — если по завещанию все средства поступают на счёт другого лица… Обычно же авторские деньги продолжают поступать туда, как ни в чем не бывало — либо на старый счёт, либо на тот, куда ушли все средства по завещанию.
— Ну, а если они поступают на старый счёт, то они там что — будут лежать вечно? — Поинтересовалась Вероника.
— Или ими с успехом распорядятся банкиры, как у нас? — Иронично предположил её супруг.
— Ни то, ни другое,— разочаровал их Джерри. — Поступившие средства считаются его собственностью и распоряжаются ими наследники на тех же основаниях, что и остальным его имуществом.
— То есть? — Поинтересовалась Карина.
— То есть — при наличии завещания — в соответствии с оным, а при отсутствии — по общим правилам наследования… — Дожёвывая ножку, прокомментировал Джерри.
— Правда, случаев с отсутствием завещания я что-то не припоминаю,— проглотив кусочек грудинки, вставила Лин. — Дело в том, что система с самого начала предлагает его составить, а потом буквально каждый год напоминает-переспрашивает, не хотите ли, дескать, изменить текст завещания… При такой настойчивости надо быть завещаниененавистником, чтобы помереть без оного…
— Кстати, понятие 'прямого наследования' у нас и у вас несколько различны… — заметил Джерри. — Так, например, прямым наследником мастерской художника будет не его семья, а его лучший ученик… И, если семья художника не голодает, на ученика это вообще не накладывает никаких финансовых обязательств…
— А пай в промышленности вообще не наследуются по родственному признаку,— добавила Лин. — Там всегда стараются выбрать того, кто лучше сумеет распорядиться наследуемыми средствами… Чаще всего преемником такого пая становится приглянувшийся 'подрастающий' коллега.
— А не бывает, что в результате таких 'традиций' семья умершего останется без средств к существованию? — Поинтересовался я.
— Видишь ли, Гарри… — Линда рассматривала остатки индейки, прикидывая, что бы ей ещё уничтожить. — У нас без средств к существованию остаться очень трудно. Почему — мы сегодня уже обсуждали. Наверное, это возможно — если сидеть, плевать в потолок и вообще больше ничем не заниматься. А так — практически любая деятельность приносит доход, заметно превышающий необходимые затраты на питание. — Она наконец выбрала шейку и
принялась с хрустом её отламывать. — По крайней мере, ни об одном нищем художнике я не слышала. Бывает, конечно, что артисты, художники, поэты и прочая братия живут 'в долг' годик-другой, бывает, что и три-пять… Бобби, кстати, четыре с половиной года просидел 'на бобах', пока не стали появляться его выставки,— философски размахивая шейкой, рассуждала она. — Собственно, ранние его работы тоже были недурны, но — выставку ведь из десятка работ не сделаешь… Да и на незнакомые имена не очень-то народ раскошеливается… А сейчас… Джерри поинтересовался, где и какие работы его выставлены — получается, что он должен просто купаться в деньгах… Так что — бывают, конечно, тяжкие периоды, но — чтоб голодать или помереть нищим — не слышала ни разу, заключила она и продолжила трапезу.
— Собственно, дело даже не в том, кто какой доход имеет,— вытирая рот и руки салфеткой, продолжил её линию Джерри,— дело в том, кто и сколько на себя тратит. А в этом деле Земляне нас несказанно перещеголяли… В чревоугодиях, в развлечениях — абсолютно, кстати, бессмысленных с нашей точки зрения, в иных бесполезных тратах ваши расходы превышают наши примерно на три порядка. Но, если у нас есть специальная структура, которая занимается анализом психики людей, склонных к… — Джерри задумался,— марнотратству? — Неуверенно произнёс он,— то у вас никому и в голову не придёт, что склонность бросать на ветер шальные деньги — есть серьёзное психиатрическое заболевание… У нас является нормальным и привычным, что сказочно богатый человек тратит на себя ненамного — может, всего-то раза в два больше, чем его сосед с очень скромным достатком. И немыслимыми финансовыми средствами у нас считается нормальным распоряжаться как-нибудь иначе — уж, по крайней мере, они не пойдут на 'гудёж в кабаках'…
— Мой отец, например, тратит немало средств на поддержку отдыха детей из малоимущих семей. — Закончив расправу с шейкой, снова перехватила инициативу Лин. — Только не путай — голодных на Челле нет,— блеснув глазами, напомнила она. — Просто — я думаю, понятно, что не все имеют финансовую возможность отдыхать там, где им следовало бы по их состоянию здоровья. Речь идёт, прежде всего, о людях из холодных районов, которые не в состоянии обеспечить своим детям отдых в тёплых краях, а для нормального развития им это необходимо. Отец построил и оборудовал несколько… 'домов отдыха', как у вас говорят… и обеспечил их окупаемость тем, что две трети отдыхающих платят за это по сложившимся ценам… А остальная треть — как у вас говорят, 'льготники'. Вот только со злоупотреблениями не получится: как врач, отец прекрасно понимает, кому и в какой мере нужен подобный отдых, и отбирает из беднейших тех, кто более нуждается в нём. Для этого ему достаточно разок за сезон запросить в системе информацию о состоянии здоровья детей в интересующих его районах да потратить один вечер на просмотр этой информации… Как видишь — каждый тратит свои 'большие' деньги так, как считает нужным… Кстати, если бы я, как это часто бывает на Земле, потребовала бы от него вместо этого приобрести для меня или для семьи шикарный лимузин — думаю, что он бы, не поверив своим ушам, просто поначалу бы не понял, о чём я говорю… — Джерри поперхнулся, поставил стакан и долго откашливался, мотая головой — видимо, идея Лин ему понравилась…
— Надо будет попробовать когда-нибудь — интересно посмотреть на результат… — Ухмыльнулась Вероника.
— Ну, на Земле у людей с большими доходами другие проблемы,— заметил её благоверный,— как доходы спрятать, чтоб налоги на платить… Интересно, а как ведут себя ваши налоговые ведомства, когда обнаруживают большие доходы?
— Да никак,— с некоторым недоумением ответила Лин. — Эти деньги не облагаются…
— А что же облагается? — Изумился он.
— Расходы на потребление… Собственно, можно считать, что у каждого есть два счёта — назовём их 'производственный' и 'личный'. Все поступления попадают на 'производственный' и никакому налогообложению не подлежат. С этого счёта можно, кроме
затрат на научную или производственную деятельность, разве что купить дом или землю — всё остальное можно оплачивать только с личного, перебросив на него какую-либо сумму. Но — при этом около 10-15% уйдёт на налоги…
— То есть, формально говоря, всех жителей можно считать частными предпринимателями со своими счетами в банке?
— Да. Хотя по-настоящему пользуются этими счетами не очень многие. Большинство же просто держит на них деньги, понемногу сбрасывая на личный — на текущие расходы: чтобы, таким образом, отсрочить уплату налогов. Дивиденды-то начисляются на обоих счетах одинаково. Следовательно, чем дольше у меня лежат деньги на производственном счету, тем выше будет сумма дивидендов… — Джерри наконец откашлялся и смог вступить в разговор:
— Хотел бы я посмотреть на выражения лица главы семейства Эдинсонов, услышь он от дочери предложение купить лимузин…
— Думаешь, стал бы твоим пациентом? — Улыбнулась дочь.
— Как знать, как знать… — качал головой, продолжая понемногу откашливаться, бородач…
— А передержка средств на производственных счетах не считается нарушением? — Робко поинтересовалась Карина.
— Нет. Каждый волен распоряжаться своими деньгами по своему усмотрению. Какой же ему смысл бросать деньги на 'личный' счёт, если он, может быть, ребёнку дом покупать или строить будет?
— Так ведь налоги на этом теряются… — удивилась Вероника.
— Почему же? — Усмехнулась Лин. — Всё равно — всё, что он потратит на себя, попадёт под налогообложение. Днём раньше или позже — несущественно. А то, что он не потратил — осталось на счету, положительно повлияв на курс денежной единицы, что тоже соответствует интересам финансистов.
— А проценты они заплатят больше… — Не унималась Вероника.
— Так ведь и денег на счету лежало больше,— возразила Лин. — Финансисты отнюдь не внакладе…
— А те, кто получает налоги?
— Они могли испытать некоторую нехватку средств в первую неделю-другую после начала внедрения системы. Потом — всё скомпенсировалось: когда бы эти перечисления с 'производственного' на 'личный' не происходили, всё равно за любой период будет обложено налогами ровно столько, сколько потрачено населением. Конкретные сроки перечислений ничего не меняют не только в масштабах Челлы, но и масштабах зон — при большом числе налогоплательщиков всё равно всё смазывается… Сроки получения у всех разные, траты — практически постоянные, так что — закон распределения поступления налогов напоминает 'белый шум'. А 'белый шум' сколько ни перемещай вдоль оси времени — энергия любого промежутка останется практически той же… Следовательно, никакие меры по принудительной формализации момента перечисления… на сумму налогов, получаемых в конкретный период времени, никак не влияют… Какой же смысл бороться с ветряными мельницами? — Усмехнулась Лин.
— Смысл есть… — глубокомысленно заметил Том,— для того, кому за эту борьбу — точнее, за сам её процесс — платят… — закончил он. Все рассмеялись. Вероника между тем убрала блюдо с жалкими остатками индейки и народ начал понемногу группироваться возле крана с водой.
— Кстати, а на что идут налоги? — Поинтересовалась Карина.
— Примерно на то же, на что, как утверждают ваши правители, идут они и у вас,— протягивая ей мыло, улыбнулся Джерри. — Вот Лин пусть поведает, сколько тратят на медицину…
— Обычно — 1-2%, иногда — до 10-15%,— ответила она.
— А общая сумма налогов? — Не удержался я.
— От 10 до 20% — в зависимости от вида деятельности.
— И медики могут забрать 15% из 20? — Удивился я.
— Не совсем так… — поморщилась Лин. — Медстраховка обычно, как я уже говорила, ограничивается 1-2%. Для тех, кто живёт себе тихо в своём домишке у реки. А вот у тех, кто работает в космоцентре — доходит и до 10, и до 15. У ребят из службы безопасности — тоже 15%. Всё зависит от степени риска — если вероятность непредвиденных
повреждений больше, то и процент выше… У нас, работающих здесь, процентов 20, наверное — я даже не считала… Но для нас это — и не налог, собственно; скорее — производственные расходы. Космоцентр их компенсирует полностью. Кстати — служба безопасности для своих сотрудников — тоже.
— А кто реально распоряжается этими деньгами? — Раздался голос Томми.
— Тот терапевт, который 'ведёт' налогоплательщика.
— Что значит 'ведёт'? — Не понял я.
— Значит, делает всё от него зависящее для того, чтобы эти деньги не пришлось тратить на лечение. — Улыбнулась челланка. — То есть — чтобы его клиента не приходилось лечить. Он заинтересован вести пропаганду здорового образа жизни, обучать пациента, сообщая тому нужные сведения — короче, делать всё для того, чтобы тот был здоровым, закалённым, крепким человеком, не нуждающимся во врачебной помощи. Если он будет вести так сто человек, то уже обеспечит себе средний доход. А это немало. Ну, а на самом деле они 'ведут' гораздо больше: триста, пятьсот, а то и тысяча человек на одного терапевта — вполне распространённые цифры…
— А если лечить всё же придётся?
— Это уже — его проблемы. Здесь он должен чётко понимать, что от того, насколько профессионально он будет это делать, зависят все его будущие доходы: обычно все его клиенты живут неподалёку, большинство из них знают друг друга — так что, 'залечив' одного, он может быстро потерять почти всех. Поэтому он и старается учить, объяснять, закалять — чтобы всё было в порядке…
— Кстати, у меня вначале жуткое изумление вызывало именно нежелание ваших лекарей что-либо объяснять. — Вставил Джерри. — Создавалось даже впечатление, будто они и сами ничего толком не знают. Поначалу, было дело, мы именно так и подумали… Потом увидели, что это не всегда так: бывает, что он знает, но упорно не хочет объяснять. Почему? — Он пожал плечами,— вот уж чего не понимаю… Какая уж там 'Клятва Гиппократа' — чистейшее желание произвести впечатление, временами переходящее в откровенное вымогательство… — Понемногу отмывшись от индейки, народ в довольно благодушном настроении стал выбираться в сад. Заметив под деревьями и на ветках некоторые детали своей одежды, Вероника с Кариной переглянулись и маленько зарделись, но — проходили мимо, уверенно делая вид, что всё именно так и должно быть.
— Ну, хорошо… — Напомнил тему я,— а если лечить всё же надо — например, оперировать? Не будет же терапевт делать это сам? Тогда — кто и как за это платит, и — кто оплачивает лекарства?
— Примерно две трети полученных денег терапевт разбросает тем специалистам, которым он доверяет — а доверяет он тем, о ком знает наверняка, что они умеют прекрасно работать. Среди них будут лекари всех специальностей. Они тоже заинтересованы в том, чтобы человек был здоров — в противном случае они просто не в силах будут обеспечить всех своих клиентов, абсолютное большинство из которых они даже не знают в лицо. На счёт моего отца поступает оплата за поддержку нескольких миллионов людей — а видел он несколько тысяч: тех, кого оперировал. Но — он тоже заинтересован в здоровье своих клиентов, поэтому регулярно рассылает тем терапевтам, которые избрали его для поддержки, описание своих взглядов, результаты исследований — чтобы у тех сформировалось корректное мнение о том, каким именно образом можно снизить статистику тех или иных хирургических вмешательств… В этом заинтересованы все — и он, и терапевты, и налогоплательщики…
— А медики могут рассчитывать на что-либо сверх этих денег? На оплату лекарств, например?
— Юридически — нет. Этически — они, пожалуй, даже обидятся, если им предложить,— пожала плечами Лин. На самом деле — бывает, конечно, что в районе эпидемия, а потому средств и людей остро не хватает. Тогда срабатывает система взаимной поддержки и там работают люди из других районов… Как и деньги, впрочем. Потом сочтутся. У них там между собой довольно сложная система взаимозачётов в таких случаях… Они продумывают свои финансовые отношения
сами, заранее, и — так, чтобы методика не зависела от того, кто кому помогает — хоть лично, хоть финансами. Пока всё в порядке — у них вполне достаточно времени продумать эти отношения… Ну, а когда 'гром грянет' — система взаимоотношений уже давно известна, и они просто работают — вот и всё. Не боясь быть обойдёнными. Видимо, там всё действительно глубоко продумано — я ни разу не слышала о каких-либо конфликтах, в том числе и финансовых… Ну, а оплата лекарств просто входит в те деньги, которые мы платим врачам. Они сами выбирают то, что нужно — и, сам понимаешь, совсем не заинтересованы завышать цены… Им нужно не потерять пациента, а для этого у него не должно быть проблем. По мере возможности. А чтобы он адекватно оценивал поведение врача — он должен быть достаточно образован сам.
— А если пациент захочет сменить врача?
— Нет проблем. Всякий пациент имеет право обращаться к любому врачу. Если это — терапевт, то вся сумма поступлений за медицинское обслуживание этого пациента впредь будет поступать именно к этому врачу. Остальные специалисты обычно остаются те же, но он может переопределить их по-своему… Если же пациент напрямую обращается к хирургу, например — 'доля хирурга' впредь будет поступать именно к этому хирургу.
— А как учитывается тот факт, что поддержка хронических больных требует гораздо больше денег?
— Так за них и платят больше…
— То есть — они платят больший налог?
— Да нет… — Лин поморщилась. — Размер налога зависит от занятий человека, то бишь — от вида деятельности и степени связанного с ней риска. А расходы на его медицинское обслуживание — от его текущего состояния. Для всех нормальных людей коэффициент затрат равен 1, а если за человеком, например, числится какое-либо хроническое заболевание — этот коэффициент может быть равен и двум, и трём, и больше… Предельная величина не ограничена, но этот коэффициент устанавливает консилиум экспертов — произвольно собранных по планете врачей, причём каждый из них изучает историю болезни и формирует свою точку зрения независимо от других. Потом система усредняет коэффициенты, выставленные экспертами, и выводит среднюю величину. Сумму налога по планете делим на сумму коэффициентов — так узнаём сумму затрат на 'нормальных' людей, то есть — на тех, кто имеет коэффициент затрат 1. Для остальных эта сумма просто умножается на их коэффициенты — вот и всё.
— Тогда терапевт заинтересован набрать тех, у кого коэффициенты выше… — заметил Том.
— Не совсем так,— хмыкнул Джерри. — Если мне интересны экземпляры с запутанной психикой — так я именно таких и подбираю. У меня есть один подарок с коэффициентом 250… Это — моё хобби, моя научная деятельность, я специализируюсь именно по сложным случаям — потому, что они мне интересны. А вот те, кого больше интересует профилактика, чем клинические случаи — подберут стандартных, у которых проблем быть не должно. Часто бывает так, что, добившись присвоения нового коэффициента для своего пациента, врач пытается его передать кому-нибудь более опытному — для того и заявку на повышение коэффициента давал… Чтоб тот новичка легче, без вздохов, принял…
— То есть, если я правильно понимаю — 'студент' может набрать народу попроще и жить спокойно, пока кто-то из них не заболеет — тогда он больного быстренько сплавляет кому-то поумнее — кто может лечить, а сам подыскивает новых… — Ухмыльнулся Том.
— Почти… — Рассмеялся Джерри. — По крайней мере — не слишком далеко от истины. 'Студент' действительно набирает, кого попроще — ему ведь кормиться надо, а сложных он может пока и 'не потянуть'. Потом, спустя годы, он, может, и станет подбирать случаи посложнее… А пока — работает 'попкой': если кто-то заболевает так, что 'студент' опасается за свою репутацию — он просто мчится к учителю за помощью. Если тот может помочь сам — помогает, нет — зовёт следующего и так далее. Для пациента ведь всё равно, кто его в итоге вылечит. Ему важно, чтобы всё было сделано как следует. А это система обеспечивает. Учитель,
кстати, тоже получает свой процент за поддержку учеников — по общим принципам распределения доходов, связанных с образованием…
— Ну, а нас это всё выглядит несколько проще… — Со скромной ухмылкой произнёс Томми. — Врач лечит болезнь, а пациент ему платит. Пока врач лечит… — Добавил он, вызвав понимающие грустные улыбки землян.
— Чушь какая-то… Как может врач лечить болезнь? — В недоумении передёрнула плечами Лин. — Во-первых — лечат не болезнь, а больного… Во-вторых — единственный известный мне сколько-нибудь действенный способ заключается не в том, чтобы выдавать больному кучу рекомендаций, которые тот должен свято выполнять, толком не понимая — а в том, чтобы научить больного справляться с этой болезнью. Его надо просвещать, рассказывая о его болезни всё, что на сегодня известно, объяснять, знакомить с примерами других, учить… Потому что именно он, а не врач, вступает в единоборство с болезнью и именно он должен её победить. Врач — это просто консультант в данном случае… учитель…
— Ну, наверное — за исключением ситуаций, когда речь идёт, например, о бессознательном состоянии больного… Тогда приходится заниматься уже не обучением, а лечить подобно ветеринарам… — Ухмыльнулся Джереми.
— А если время уже не позволяет успеть обучить? — Пытался найти 'прокол' в их логике я.
— Значит, врач уже прозевал своё время и уподобляется воспитателю, взявшему в руки розги, чтобы расписаться на спине воспитанника в собственном бессилии. — Саркастически ухмыльнулся Джерри.
— Это у кого не хватит времени? — Хмыкнула Лин. — Если ты имеешь в виду этого типа,— и она обняла типа сзади за плечи,— то он за пару минут без особых трудностей наверстает упущенное.
— То есть? Не понял…
— Подумай… — Услышал я Джерри, хотя тот не разжимал губ. Что ж — дошло…
— Хочешь узнать всё, что нам уже известно, о том штамме гуенша, который поразит Землю вскоре после нашего отлёта? — Вдруг серьёзно спросила Лин.
— Ммм… да, конечно…
— Слушай… — Просто сказал Джерри, и, наклонив голову, начал 'диктовать'. Уже через пару минут я знал столько, что не смог бы за это время ни услышать, ни прочитать. Я знал, что протекает гуенш практически без повышения температуры — хотя слабость в теле и боль в мышцах будут точно такие же, как обычно при температуре 40… Я знал, что нужно будет просто переждать эту боль и слабость, которая может продолжаться день, два или три — а затем, как только организм хоть чуть-чуть позволит — сразу, срочно его нагружать — любыми физическими динамическими нагрузками, доводя себя при этом до усталости… Знал, что только в этом есть спасение, ибо никаких лекарств от него человечество не имеет и не будет иметь в ближайшие сорок лет… Я знал, что лук и чеснок очень сильно облегчают организму его задачу, но на Земле они по иным причинам могут начать гнить и практически полностью пропасть раньше, чем будет найдено эффективное лекарство. Знал, что этот штамм таков, что в первую очередь поражает малоподвижных, ленивых, не нагруженных физически людей — сопротивляемость их организмов этому вирусу особенно ничтожна… Я знал ещё очень и очень много, но не придал этому тогда серьёзного значения и не записал — а жаль… Уже через год я наблюдал первые смерти от гуенша — смерти людей, не захотевших или просто уставших бороться… Ощущение немощи и слабости, смешанное с нежеланием жить — самые, пожалуй, характерные синдромы гуенша — стали основной причиной их смерти… Во всех наблюдаемых мной случаях официальные диагнозы не имели ничего общего с реальной картиной болезни… Правда, их было пока немного — до эпидемии дело ещё не дошло… Но — всё равно удовольствия мало: узнать, чтобы забить и не помочь… Кабы знать это всё заранее — записал бы в тот же день, пока не забыл, да раструбил бы об этом повсеместно… А так — страшно представить, сколько я об этом попросту позабыл… 'Кабы знал, где падать будешь — так сенца подстелил бы…', говорят в народе… Видимо, правду говорят.
Ну, это я так,
к слову — вспомнилось просто. А тогда мы обсуждали налоги… И, как прокомментировал позже Томми — 'методы их дележа'.
— А кто ещё кормится с налогов? — Помнится, полюбопытствовал я.
— Из этих 10-15% 'общих налогов' кормятся и представители в органах управления, и персонал обслуживания и развития системы, и службы безопасности — как внутренней, так и внешней; и образование…
— А как оплачивается образование? — Ухватилась за своего конька Карина.
— Так же, как и медицина. Только коэффициент выводится не по болезненности, а по потенциальной пользе обучаемого для общества. — Улыбнулась Лин. — Собственно, и преподаватели будут подобраны ученику тем квалифицированнее, чем выше коэффициент его потенциальной полезности — они ведь обходятся дороже…
— А как выводится этот коэффициент? — Живо поинтересовался Том, явно задавшись целью найти всё же 'прокол' в системе распределения финансов на Челле.
— По оценкам… — улыбнулась Лин. — Если ребёнок 'слишком хорошо' занимается в школе…
— Слишком хорошо — это как? — Не выдержал Том.
— По вашей системе оценок — если средний балл выше 4.5,— пояснил Джерри.
— …то его постараются передать более сильным преподавателям. — Продолжила Лин. — Коэффициент этот накапливается всю жизнь, поддерживается в системе и может быть использован, например, для оценки квалификации специалистов при подборе кадров. Хотя — именно в этом случае он вряд ли будет объективным… — Усмехнулась челланка.
— Согласен… — хмыкнул Томми.
— Но для оценки перспективности обучения — это очень удобный коэффициент. Потому и успешно используется в образовании. — Заключила Лин.
— Кстати, доход учителя только наполовину определяется вышеназванной суммой… — добавил Джерри. — Вторую половину он получит, когда его ученики подрастут и сами начнут платить налог на образование: половина налога будет тратится так, как в медицине, а вторая — делиться между теми, кого он считает своими учителями.
— А как делиться? — Заинтересовался Том.
— Как он сам распишет. — Хмыкнул Джерри. — Система представит ему список тех, кто его когда-либо учил — а он определит вес роли каждого в формировании его, как личности, как специалиста, как гражданина… 'По делам и воздаша'…
— А если он намеренно кого-то обделит? — Поинтересовалась Карина.
— Пусть это останется на его совести… — улыбнулся Джерри. — В крайнем случае, доход обделённого станет на одну-две десятых процента меньше…
— Из 4%, затрачиваемых на образование,— проинформировала собравшихся 'представитель главного управления статистики',— на одного учителя приходится 2% непосредственно во время обучения и 2% — как процент с дохода учеников пожизненно. В итоге — в начале своей деятельности учитель имеет доход ниже среднего — для среднего ему нужно иметь одновременно 50 учеников, а у него их — не более тридцати, значит, его доход не превышает 60% среднего дохода на планете. Каждый год учитель выпускает 30-100 учеников. За 10 лет работы это — 300-1000, к концу жизни — 1200-50000. Ученик имеет в своём списке где-то десятка два-три учителей — значит, из этих 2% на каждого учителя приходится в среднем 0.1-0.06%. Отсюда следует, что средний доход учителя по процентам с дохода его учеников должен быть 72-5000% среднего дохода по планете. Плюс те 60%, которые он получает сразу, в процессе обучения — вот и выходит, что доход работающего учителя к концу жизни вряд ли может быть ниже 72+60=132% от среднего дохода на Челле. Даже если учесть, что около 30% этого дохода учитель вынужден тратить на поддержание учебного процесса, остаётся диапазон 92-3500%, что вполне прилично.
…Тем временем участники дискуссии успели добраться до берега моря и, удобно расположившись на песочке, принялись поглощать солнечные лучи. Интерес к теме постепенно затих, и на последние выкладки Лин все только согласно кивали с некоторой долей участливого
понимания, граничащего с безразличием.
— Кстати — следует отметить, что высшего образования в Земном понимании на Челле нет. После получения т. н. 'общего' образования, то есть — такого, имея которое, человек может быть полноправным гражданином, он предоставлен сам себе. К этому времени он уже умеет достаточно свободно общаться с системой и вправе сам искать нужные ему знания, знакомясь с лекциями или докладами тех научных работников, чьи темы его интересуют.
— А живёт на что? — Поинтересовался Том.
— Что-то скопил, что-то дали родители, понемногу начинает работать, может жить в долг — система всегда даст немного на питание, а кроме того — есть люди, добавляющие 'студентам' денег — чтобы те ни в чём не нуждались. Под процент с дохода. Это просто вид финансовой деятельности — они присматривают сообразительных студентов, подкармливают их, подыскивают им работу по интересам и кормятся с процента их дохода. Кстати — такое 'обустройство мыслителей' считается одним из самых прибыльных видов деятельности.
— И 'мыслитель' сидит себе, учится — до бесконечности?
— Если он имеет что сказать — он публикует свои работы или вступает в полемику… В процессе этого, если его деятельность кого-то интересует — его 'коэффициент интеллекта' и 'коэффициент полезности' растут.
— Каким образом? — Почти безразлично поинтересовался Том.
— Если мне понравилась работа Гарри — я ему 'подброшу' 1-2 единички к коэффициенту полезности. Если я хочу отметить высокий уровень его работ — добавлю что-нибудь к коэффициенту интеллекта… Когда так сделают все, кого интересует его деятельность — изменения этих коэффициентов станут заметны для него… — Щурясь на солнце, не менее вяло прокомментировала Лин.
— Ха! Так ты ему сразу дашь все 100 — и он станет 'самым умным' на планете! — Том немного оживился, даже приподнялся на локте.
— Не совсем так,— повернул голову Джерри. — А точнее — совсем наоборот: это его погубит.
— То есть? — Заинтересовалась даже Вероника.
— Если дашь сотню — ты сразу станешь самым щедрым из всех его 'оценщиков'. Все остальные мигом будут нормированы к этой сотне, и их вес упадёт. Повышает же эти коэффициенты не абсолютные цифры, а… коэффициент рассеянности, что ли… То есть — если один человек даст сто — это просто ничего, а вот если сто человек дадут по 1 — это уже очень неплохо. А если несколько тысяч дадут по 5-6 — считай, что твоя работа жутко актуальна, очень нужна и вообще — что ты — почти гений…
— И можно лежать на солнышке, жрать мандарины и плевать в потолок… — Закончил Томми тем же тоном мысль Джерри. Все рассмеялись.
— И через год-два стать последним из всех, чья деятельность может интересовать научную общественность… — саркастически заметила Лин.
— Почему? — Заинтересовалась Карина.
— Так ведь коэффициенты эти границ-то не имеют… Каждый набирает их в жизни, сколько может — как и денег… Как только кто-то перестаёт набирать — он сразу же начинает отставать от других, которые продолжают работать… Отставание происходит очень быстро и его очень трудно бывает восполнить…
— Хто не йде вперед — той йде назад: сидячого стану немає… — Прокомментировал Джерри. — Иван Франко, кстати… — выждав паузу, добавил он. Все глубокомысленно промолчали.
— Всё это как-то… слишком хорошо — и в системе, и в обществе… — Наконец заметил Том. — Одного я понять не могу — неужели до сих пор не нашлось негодяя, задавшегося целью всё это сломать?
— Пока Бог миловал… — Улыбнулся Джерри. — А вообще — непонятно, зачем ему это.
— А для самоутверждения…
— Тогда он болен и нуждается в опеке психопатолога… — заметила Лин.
— А вы можете быть уверены, что в вашем обществе таких людей нет? Или — хотя бы в том, что вы всех их знаете? — Совершенно искренне удивилась Вероника.
— Система построена так, чтобы никому не было необходимости пытаться её
взломать. — Чётко, почти по слогам, начала Лин. — Если же кому-то это и придёт в голову — для этого существует защита. Как её тестируют и совершенствуют — отдельная тема, мы с Гарри уже как-то её обсуждали… Людей мы тоже воспитываем так, чтобы вести себя непорядочно им было несвойственно — потому, что с такими людьми приятнее общаться. Но, тем не менее, при определении системы общественных отношений всё сделано для того, чтобы вести себя непорядочно было, вдобавок, просто невыгодно — потому, что иная система отношений будет способствовать возникновению негодяев. Таким образом, возможные огрехи системы воспитания мы можем просто не заметить… С одной стороны — это удобно: не сталкиваясь с грязью, жить легче. С другой — плохо, ибо, если эта грязь где-то поблизости всё же есть — хотелось бы заранее знать, где именно… Поэтому службы безопасности, бывает, устраивают что-то вроде 'проверок на вшивость' — это так называемый 'метод провокации'. Для человека искусственно создаётся ситуация, гораздо более провоцирующая его на проявление низменных качеств, чем его обыденная жизнь. Если он устоит — скорее всего, никогда и не узнает, что это была проверка. Если нет — полная видеозапись всех событий станет достоянием гласности. Дальше — суд и соответствующие последствия. При этом тот факт, что это была провокация, а не 'настоящее преступление', суд не интересует.
— Ну, так это — лучший способ уничтожить неугодную тебе фигуру,— пожал плечами Том. — Человека можно просто заставить — есть масса способов…
— Заставить как раз нельзя,— покачал головой Джерри. — Это должно быть не вымогательство, не шантаж, а именно — провокация, то есть — игра на слабостях объекта с целью выявить эти слабости… Если же СБ применит 'силовые методы' — участники 'эксперимента' сами легко могут оказаться на скамье подсудимых. Судьи подвластны только закону — уровень власти подсудимого их не интересует… Даже наоборот — чем выше уровень власти, тем более строго будут оцениваться его действия… Так, халатность для уборщицы скорее всего, закончится штрафом. Для командора — лишением права работать в космоцентре…
— Почему? — Удивился я. — Ведь его знания и умения, насколько я понял, практически уникальны. Собственно — реально его некем заменить…
— 'Лицо, от деятельности которого напрямую зависят жизни других лиц, при доказанном обвинении в халатности теряет право заниматься этой деятельностью… В случае, если в результате халатности был причинён какой-либо ущерб — дополнительно предъявляются иски отдельно по каждому случаю имевшего место ущерба.' Том второй свода норм ответственности, норма 215. — Процитировала Лин. Беседа затихла. Море потихоньку шумело, солнышко грело, индейка в брюхе создавала ощущение благополучности, хотелось лежать, молчать, да слушать щебетание птиц.
— Интересно, а как у вас обстоит дело с помощью семьям с детьми? Особенно, когда детей — куча? — Проявила вдруг интерес Вероника — видимо, уже посчитала, что, ежели кроме двоих имеющихся, они с Томми сегодня ночью 'сделали' ещё парочку, то это может оказаться туговато…
— Расходы на содержание детей принимает на себя общество,— нехотя отвечала Линда. — Делается это 'вскладчину': все 'сбрасываются' по четверти облагаемого дохода, а затем эта сумма делится на всех детей — с учётом коэффициента перспективности в образовании. Для среднего челланина со средним ребёнком это практически ничего не меняет: что отдал, то и возьмёт. Для нашей семьи, конечно, цифра отъёма детских денег велика — мы по доходам входим в первую сотню на планете… Но — коэффициент перспективности у меня рос довольно быстро — спустя два года после начала обучения он уже был больше всех в нашей школе, а к моменту получения самостоятельности я уже 'вернула' почти все деньги. Родители их все отправили на мой счёт: они считали, что прокормить ребёнка как-нибудь сумеют и без общественной помощи.
— У нас в семье было 12 детей,— повернул голову Джерри. — Мать занималась в основном детьми, хотя в юности неплохо писала.
После четвёртого ребёнка писать почему-то расхотелось,— все понимающе улыбнулись,— а после двенадцатого она большую часть времени проводила с нами, гуляя по окрестным лесам. Обычно на эти прогулки собиралась компания всей округи: соседская детвора любила её и охотно принимала участие в наших вылазках. Мать прекрасно поёт, играет на… — Джерри запнулся,— ну, это что-то вроде вашей скрипки… Прекрасно знает психологию, особенно — детскую, помнит названия почти всего, что растёт в лесу… Так что — вылазки наши были весьма полезными и интересными. Когда пошли в школу — коэффициент перспективности у нас у всех быстро стал расти — благо, на сообразительность не жаловались… Фактически в нашей семье выплаты на содержание детей превышали доходы отца в 10-15 раз — грех жаловаться…
— Насколько я знаю, на ребёнка с самым низким коэффициентом перспективности выплачивается сумма, достаточная для обеспечения неголодного существования при минимуме одежды. Остальное — проблемы родителей. — Добавила Лин.
— Что-то у вас всё так скрупулёзно подсчитывается, что становится страшно — получается, что человек полностью несвободен от общества,— задумчиво проговорил Томми.
— Почему? — Удивился Джерри.
— Налоги плюс детские — итого почти половина дохода личности контролирует и перераспределяет общество…
— Чем выше уровень общества, тем большую часть личного приходится считать общественным… — Пожал плечами Джерри. — Хотя — высокая доля перераспределяемых обществом доходов ещё не говорит о высоком уровне общества.
— У вас, например, не меньше… — С улыбкой добавила Лин.
— У нас — около 10-15%, остальное — наше. — Возразил Том.
— У вас — небольшое государство, правительство которого для самосодержания промышляет международным туризмом, не имеет толком ни армии, ни служб государственной безопасности… Не вкладывает в науку, не поддерживает содержание и воспитание детей, большинство из которых имеют интеллектуальный уровень ниже среднего даже по Земным меркам… У вас платное медицинское обслуживание… Фактически — у вас просто нет общественного управления. Сожительство на общей территории — вот и всё. — Возразила Лин.
— Ну, у нас до 80-х годов тоже было 10-12% — а имели и детские, и бесплатное медицинское обслуживание, и бесплатное образование… — пытался похвастаться я.
— Побойся Бога,— перевернулся на спину Джерри. Вы вообще никогда не видели сумм своих доходов…
— То есть? — Изумился я.
— Да очень просто,— ответила Лин,— ваша так называемая зарплата не имела ничего общего с созданными вами материальными ценностями. Реально она представляла собой 10-20% от объективной цены вашего труда. Фактически речь идёт о завуалированной чрезмерной эксплуатации — только и всего. У вас же государственная промышленность — чего ж вы хотите…
— Ну, Америка вроде выкрутилась-таки: и эксплуатация меньше, и государство вроде бы существует… и действует… — попыталась вставить слово Карина. — Их 'Американская Мечта' о 'Рае на Земле' вроде как осуществилась…
— Американская мечта? Каков же мечтатель… — пробормотал Джерри. — Мечта: набить желудок, и — чтобы ещё осталось. Мечта: тратить, сколько хочешь, и — чтобы ещё осталось. Желательно — чтобы много оставалось… Боже, как мелко… Мечта о 'рае' — о каком рае? Финансовом? Он даже в этом отношении неразумен. Просто там меньше доля государственной или крупной монополистической промышленности — значит, меньше неработающих и выброшенных денег, чем у вас.
— Представь, что было бы, если бы на Земле вообще не было неработающих и выброшенных денег… — с тоской добавила Лин. — Темпы развития цивилизации выросли бы просто ошеломляюще… А так — вы… подобны толпе алчных безумцев, рвущих в полуразрушенном доме остатки одеяла друг у друга и разрывающих его в клочья. При этом речь не идёт не только о создании новых одеял или ремонте отопления — никому даже не приходит в голову просто прижаться потеснее друг к другу
под одним — общим, хотя бы и старым, одеялом: каждый хочет непременно получить свой клочок, пусть совершенно бесполезный — им невозможно даже прикрыться, но — зато свой, собственный…
— Вами правит алчь и грубая сила, неспособная к созиданию. — Джерри встал и подошёл к воде. — Всё, чего вы достигли — это не благодаря ей, а вопреки её стараниям,— продолжал он, пытаясь поднять ногой такой фонтан брызг, который мог бы основательно намочить развалившиеся на песке тела. — Если вы сумеете убить в себе алчь, убрать эту силу, это принуждение — у вас появится шанс действительно стать свободными — тогда вы сможете спокойно творить и созидать. А пока — у вас даже нет общественных систем с разумным началом — есть разные системы, с большим или меньшим количеством глупости, более или менее учитывающие интересы составляющих их алчущих скорпионов — этим они, собственно, и различаются: от меры учёта интересов и зависит их выживаемость. Но — систем с разумным началом просто нет. Хотя — сделать их ничего не стоит: надо просто не бояться. Не бояться думать и не бояться делать. А у вас — если кто и выйдет в люди с таким предложением — все слушатели наверняка отклонят его — из страха быть обмишуренными. Смешно, но эта боязнь быть обманутыми мешает им видеть собственную выгоду… Ну, а некоторые забьют эту идею просто потому, чтобы её автор или кто-то другой не заработал больше их… Потому до сих пор и 'рвёте одеяло'…
— Посмотри на нас — мы такие же люди, у нас полностью совместимый генокод, мы можем иметь детей друг от друга,— продолжила, нехотя поднимаясь, Лин. — Бор даже предпочёл вашу планету — она красива, а он — художник… Он любит землянку и она рожает ему детей. Так почему же вы всё время боитесь — думать, считать, понимать? Зачем вы упиваетесь ажиотажем? И в еде, и в жизни, и в доходах, и в исследованиях… Это же просто глупо… Зачем вы кормите толпу мерзавцев, которая, крича о том, что она вами управляет, на самом деле пьянствует беспробудно и развратничает не в меру? Неужели в кормёжке этих лживых свиней вы видите своё предназначение? Они же смеются над вами, на словах уповая за какую-то, придуманную ими для вас, мораль, а на деле — бесцеремонно её попирая…
— Например? — Не выдержал я.
— Например — попытки принудительной установки моногамии предпринимаются у вас уже много веков, но приводят, естественно, только к вранью. — Заметил Джерри, помогая разомлевшей на солнце Карине подняться. — Причём, что характерно — более всех на словах ратуют за неё именно властьимущие — правители да церковники, то есть — как раз те, кто на деле как раз менее всех её придерживается… Более того — никто в обществе не ведёт себя настолько разнуздано, как они: здесь и инцест, и педифилия, и насилование специально содержащихся для этих целей слепых девушек — полное сонмище грехов, ими же громогласно осуждаемых.
— Да, мы признаём, что человек может не ограничиваться любовью только к одному себе подобному,— продолжила Лин,— поэтому о принудительном — законодательном — ограничении численности семейного круга речь у нас не идёт: с Любовью действительно не спорят, хотя бы уже потому, что это бесполезно. Не говоря о том, что просто безнравственно… Но говорить о том, что эти ваши 'морализаторы' всё это,— Лин брезгливо передёрнула плечами,— делают 'от любви' — согласись, просто смешно.
— Что может быть проще нормального общества, где отсутствует какая бы то ни было регламентация числа взрослых членов семьи, кроме взглядов самих её участников? — Пожал плечами Джерри, поднимая Веронику и увлекая обоих девчат в воду. — Если какие-либо взгляды общество никому не навязывает — история сама выберет правильные: в таких семьях будет легче и проще жить, большинство довлеющих над вами сексуальных проблем там просто не появляются. В этих семьях лучше психологический климат, растут здоровые и уравновешенные дети. Со временем их просто станет большинство — вот и всё… — Джерри не смог продолжать: девчата в отместку за то, что он потревожил разморившую их после
недавнего чревоугодия леность, погрузили его в воду. Нельзя сказать, что, пока ему хватало воздуха, он сильно сопротивлялся — но, просидев под водой почти минуту, сделал попытку вырваться. Вот тут-то и завязалась настоящая борьба между жаждущим воздуха бородачом и разыгравшимися не в меру нимфами… Закончилась она тем, что, наглотавшись всё же воды, Джерри встал и, подхватив отчаянно отбивающихся девчат под мышки, вытащил их на берег.
— Собственно, правящие круги именно потому и навязывают невыполнимую мораль, чтобы человек, будучи не в состоянии её придерживаться, всегда чувствовал себя виноватым… — Отфыркавшись, продолжил он. — Тогда им помыкать легче… даже будучи полным ничтожеством. Это чтобы управлять свободными — нужно быть великим. А у вас…
— 'Жизнь идёт. Водку хлещут, как воду.
Ни просвета — дожди за дождями.
И вожди недовольны народом.
И народ недоволен вождями'. — Со смешливой торжественностью продекламировала Лин.
— 'Справедливости нет. И не будет.
И, не ведая, что он творит,
Каждый сам свою душу погубит.
Свет задует. И дверь затворит'. — С ироничной улыбкой подытожил Джерри.
— Чьё это? — Поинтересовался я.
— Некто Ирина Моисеева, твоя соотечественница… — ухмыльнулась Лин. Недавно наткнулись. Неплохо сказано, а?
— Да уж… — вынужден был согласиться я.
— Хочешь ещё? — В озорных глазах Лин мелькнули искорки.
— Хочу.
— 'Ни одна личность не может быть умней народа, но может его обманывать'. — Выдала она.
— 'Ни одна личность не может быть сильней народа, но может его запугивать'. — Добавил Джерри.
— 'Ни одна личность не может быть лучше народа, но может ему нравиться'. — Торжественно провозгласила Лин.
— 'Статистика — это наука о том, сколько всего приходилось бы на каждого человека, если бы всё делилось по справедливости'. — Рассмешив Лин, подытожил Джерри.
— А это кто? — Поинтересовалась Карина.
— Некто Константин Мелихан — тоже 'ваш'. — Усмехнулся челланин.
— Знаешь, мы сначала думали, что цивилизация совсем безнадёжна. — Призналась Лин. — Потом поняли, что она — 'на грани': в ней есть всё, чтобы двигаться в любом направлении — хоть вниз, хоть вверх…
— Проблема только в том, какое направление она выберет… — Хмыкнул Джерри.
…На этом очередная тетрадь закончилась. На вопрос, что там было дальше, Гарик махнул рукой — дескать, ничего интересного, лень было записывать — дурачились просто. До вечера. Расходиться не хотелось, так что расстались, когда уже стемнело. Довольны все были неимоверно, отдохнули от души, да ещё хозяева нагрузили всех авоськами с мандаринами. 'Самое поганое,— говорил Гарик,— началось дома, когда мы с Кариной переглянулись и оба с сожалением вздохнули, понимая, что долго это продолжаться не может — всего через пару месяцев нам предстоит расстаться, чтобы больше не увидеть их никогда… Карина тогда ревела в подушку 'перед сном', а я лежал, тупо созерцая потолок. Вот на такой ноте и закончился для нас этот праздник…' …Как-то незаметно закончился март и постепенно вступил в свои права апрель. Теперь Линда стала появляться чаще: дела экспедиционные шли к концу, занимая не так уж много времени. По выходным мы обычно выбирались 'на природу' и целыми днями бродили по окрестным лесам да полям. Ей это нравилось. Прохладный весенний ветер трепал её вечно неприкрытые волосы, я называл её минингитчицей, а она, с удовольствием подставляя лицо ветру, тихо улыбалась. Карина предпочитала проводить время у Вероники. 'Там теплее',— говорил она. Я улыбался, понимая, что основная причина явно не в этом: просто там был Джерри… Пару раз они присоединялись к нам — Джерри, вдохновлённый рассказами Линды о красотах средней полосы, решался променять на них свои любимые субтропики, чтобы 'немного остыть'. Тогда с нами бывала и
Карина. Как-то раз довелось видеть даже командора. Наверное, никогда не забуду этот насквозь пронизывающий взгляд: как будто и тебя, и всю твою сущность насквозь видит. Чувствуешь себя совершенно беспомощным — этакой мошкой под микроскопом, на препаратном стекле… В то же время — какого-либо ощущения ожидаемой от него опасности нет. Просто сразу как-то понимаешь, что врать, например, этому человеку и бессмысленно, и бесполезно. И скрывать от него что-то — тоже. Поражает ощущение его силы… Собственно, появился он только раз — чтобы забрать Лин: ей тогда стало не по себе, голова закружилась… Беременность, куча новых запахов, ветер, вид сверху на огромную долину — всё это вместе должно было дать — и дало — головокружение. Она опустилась на траву, взяв голову руками, и сказала:
— Мне плохо… кажется… — И буквально через секунду запищал талкер: оператор интересовался её состоянием.
— Система не даст скрыться,— виновато улыбнулась она. — Всё, что со мной происходит — в том числе и в организме — у неё 'под колпаком'… И всякий раз, когда что-то, с её точки зрения, не так… — начала было объяснять Лин, но ей не дал договорить появившийся в небе флайер — небольшая, как мы говорим, 'тарелочка', которая, быстро приближаясь, тихо жужжала… Звук такой, как у полёта пчелы.
— Этот флайер так и называется — 'пчёлка'. — Усмехнулась челланка. Зависнув ненадолго неподалёку и повернувшись несколько раз вокруг своей оси — как бы оглядываясь, тарелочка опустилась на землю. Из неё выбрался — подумать только — сам командор и почти бегом направился к нам. Кивнув мне, как будто старому знакомому, он наклонился над Линдой.
— Всё в порядке,— побелевшими губами шепнула она. — Просто голова закружилась… — Командор огляделся вокруг, как бы оценивая обстановку. Взглянул на её талкер, что-то там нажал, посмотрел…
— Пульс почти нормальный, но наполнение слабое… — Произнёс он каким-то таким голосом, каким у нас в фильмах принято имитировать озарение свыше. — Сердце не болит?
— Нет…
— Ладно… Полежи пока… — Он вынул из нагрудного кармана какую-то пластинку, напоминающую визитку, и пристроил её потерпевшей под левой грудью.
— Ну, как? — Спросила она, когда он принялся рассматривать изображение на 'визитке'. Он только удовлетворённо кивнул. После непродолжительной беседы по талкеру — по-видимому, чтобы успокоить врача — он обратился ко мне:
— Вы назад пойдёте пешком или отправить Вас в Ваш пассер?
— А Вы говорите по-русски? — Удивился я.
— А Вы думали, что Ваши друзья среди нас — исключение? — Усмехнулся он. — Или — что у меня не нашлось для этого свободной ночи?
— Бессмысленно изучать планету, не изучая её языков,— с трудом улыбнувшись, прокомментировала Лин. Судя по реакции командора — это было одно из его любимых изречений.
— Ну, так как — пешком или в пассер? — Повторил он свой вопрос.
— Вы знаете… — Я нерешительно помялся на месте,— мне бы не хотелось оставлять её в такой ситуации… — Лин улыбнулась:
— Ты говоришь так, будто оставляешь меня в лесу одну…
— Понимаю,— вздохнул командор,— эта девчонка и тут всем головы вскружила… И где ты только взялась на мою голову,— снова вздохнул он и осторожно, как будто опасаясь своей огромной ручищи, потрепал её по волосам. Лин как-то измучено, но довольно и благодарно улыбалась, по-кошачьи подставляя свою голову для поглаживания.
— Ладно. Делаем так: я вас обоих отправляю к Вам домой,— сказал, обращаясь ко мне, командор. — Туда же отправлю и Джерри — сами и разбирайтесь. Нужен будет врач — не стесняйтесь вызвать Сейлу: она сейчас не здесь только потому, что в момент объявления тревоги я был в шлюзе, а она — у себя в комнате. — С этими словами он осторожно поднял Лин и легко понёс её к тарелке, кивком головы пригласив меня следовать за ним. Дальше всё было до обидного просто — буквально возле входа был пассер, куда мы и направились. Я даже ничего не
сумел рассмотреть! Увидев мою раздосадованную физиономию, командор только понимающе улыбнулся.
— Ну, что — стоять можешь? — Поинтересовался он у Лин.
— Да… Кажется… Неуверенно пробормотала она, сползая с кресла, образованного его ручищами. Меня совершенно поразило, какой он огромный — даже в пассер входил, пригнувшись. Лин встала на ноги и, пошатнувшись, обхватила меня за шею:
— Вот так вроде могу,— попыталась сыронизировать она.
— Вот и прекрасно,— улыбнулся 'начальник'. Выйдя из пассера, он протянул руку и набрал на панели код:
— Отправляйтесь и ждите Джерри. А я, с вашего позволения, своими делами займусь… — Двери захлопнулись, едва он успел выдернуть руку. Через секунду мы выходили у меня дома. Лин уже немного оклемалась, но меня не отпускала:
— Я так себя чувствую увереннее,— с виноватой улыбкой объясняла она. Не успел я довести её до кресла, как дверцы пассера снова распахнулись и оттуда вылетел встревоженный Джерри:
— Где она?
— Вот,— немного испуганно пробормотал я — столько энергии было в его движениях, что возникало желание посторониться, чтобы не быть им сметённым, точно ураганом. За ним выскочила Карина.
— Что с ней? — Тихо спросила она.
— Господи, да всё в порядке! Что вы все так переполошились! Даже начальство вызвали! — Возмутился я. — Беременной девке плохо стало — так переполох устроили на всю Галактику! — Мой возмущённый тон слегка умерил их пыл, озабоченность и тревога на физиономиях сменились облегчением и улыбкой.
— Да это всё Караентенкит, будь он неладен,— отмахнулся Джерри, уже держа руку Лин в своей и вручную, не доверяя приборам, прощупывая пульс. — Дал по общей связи сообщение, что у неё,— он кивнул на 'потерпевшую',— почти совсем пропал пульс… в смысле — давление… причём — на поверхности планеты, вдали от магистралей и скоплений людей… В принципе, это может означать смерть — вот он и расшумелся… О твоём присутствии он, разумеется, не подозревал,— ухмыльнулся в мой адрес Челланин. — Ну, а командор как раз был в шлюзе, устраивался в кресле флайера. Понятно, что он тут же по общей и ответил, что вылетает лично. Мне уже не было особого смысла шевелиться — с берега моря до пассера Вероники мне было добираться дольше, чем ему — до вас… Ну, 'пчёлка' — машина умная, она всегда транслирует на базу всё, что происходит с вышедшими из неё людьми, если они находятся в пределах видимости… Когда я услышал, что он даже предлагает тебе выбор, то понял, что ничего особо серьёзного у вас не произошло. А когда он сам понёс Лин, даже не прибегая к услугам аварийной эвакуации — я уже совершенно успокоился и побежал к пассеру. Сообщение от командора принял уже на ходу. Кстати, надо сказать, что Карина у тебя тоже неплохо бегает — я впопыхах совсем забыл о ней, а она влетела за мной в пассер раньше, чем я успел набрать код… — Явно довольный этим, улыбнулся ей Джерри.
— Ну, как именно ты 'совершенно успокоился', мы видели, когда ты из пассера вылетал,— махнула рукой постепенно оживающая Лин. Все заулыбались: мы — многозначительно, Джерри — смущённо.
— Ей бы выпить чего-нибудь… — Оглянулась кругом Карина.
— Так надо ж было пару цитрусов прихватить,— съязвил я.
— Ладно, щас исправимся… — Джерри, видимо, удовлетворённый прощупыванием, отпустил, наконец, руку подруги и, на ходу застёгивая рубашку, пошёл к пассеру. Через пару минут он принёс кувшин с соком и несколько мандаринов.
— Выбирай,— выгрузив всё это на стол, констатировал он. Лин выбрала сок. Карина быстро вытащила из серванта бокалы — видимо, дабы не бегать за посудой на кухню.
— Аскорбиновая кислота в таких случаях спасает лучше всего,— удовлетворённо причмокнув, произнесла челланка, ставя опустевший бокал на стол и по-колхозному, смачно, вытирая губы рукавом. 'Наверное, в этом деле все беременные одинаковы',— с тёплой улыбкой подумал я, вспоминая, как пару дней назад кормил Карину клубникой: наевшись, она утёрлась точно
таким же способом. И это — при её помешанности на 'интеллигентности'… Я украдкой взглянул на неё — она стыдливо улыбалась. 'Помнит, шельма…'- ухмыльнулся я. Джерри тем временем очистил по мандарину и вручил каждой:
— Примите для лечения… А вам — для профилактики… — прокомментировал он. Девчата с удовольствием впились в мякоть.
— Ну, вот мы снова и собрались. — Удовлетворённо откинулся в кресле челланин. — О чём нынче философствовать будем?
— А тебя тянет пофилософствовать? — Удивилась Лин.
— Да как тебе сказать… Скорее — просто привычка: каждый раз, как мы собираемся, дело обычно кончается философскими беседами,— хмыкнул в бороду он.
— Тогда давайте поговорим… о Любви — вполне нейтральная тема,— предложила Карина.
— И, главное — не философская! — Иронично развёл руками Джереми.
— Не цепляйся… — Улыбнулась Лин. — О любви — так о любви… — Она скопировала его движение,— надо же о чём-то поговорить…
— Сложно говорить о возможности зарождения этого чувства в обществе, члены которого даже толком не умеют общаться… — Вздохнул Джерри. — Да и учиться не очень-то хотят…
— То есть? — Вскинул брови я.
— Понимаешь… Обычно люди, общаясь, подсознательно ожидают какого-то удовлетворения от общения. Понятно, что их надежды не всегда сбываются, и тогда вместо удовлетворения общение порождает проблемы. Когда, общаясь с конкретным человеком, они получают больше удовлетворения, чем проблем — они, разумеется, подсознательно тянутся к нему, хотят с ним общаться. Если же это общение порождает, напротив, больше проблем, чем удовлетворения — они стараемся этого человека избегать. И это нормально, так как есть такое понятие, как 'эксплуатация общением' — своего рода психологический вампиризм — когда человек, общаясь, старается извлечь как можно больше удовольствия для себя, нисколько не интересуясь удовлетворением собеседника. Или даже вообще — стараясь, по мере возможности, этого удовольствия собеседнику не доставлять. Тогда собеседник начинает его избегать настолько активно, насколько ему позволяют это делать обстоятельства и уровень его интеллигентности. Косвенно это должно обучать паразитирующую личность задуматься и об удовлетворении собеседника. Если паразитация была случайной — обучение происходит быстро и вся история, если и будет вспоминаться в будущем, то — лишь как досадное недоразумение. Если же паразитация была сознательной… То тут начинается игра интересов… Своего рода торги, в процессе которых вампир постепенно учится давать собеседнику ровно столько, сколько достаточно, чтобы тот не разрывал отношений и не проявлял слишком явно своего неудовольствия. Именно — достаточно. Но — не больше. Упаси Боже, чтобы он бескорыстно это самое удовлетворение кому-то доставил! Это — торгаши. Я подчеркну: не торговцы, в смысле — люди, занимающиеся торговлей. Именно торгаши — люди, любящие торговаться. Они не могут Любить. То есть — они могут любить, как вещь, как деньги, как уют, достаток…
— Ну, если любовь подразумевает корысть — какая же это Любовь… — Задумчиво вставила Карина.
— Они не только не могут Любить бескорыстно — они не понимают, считают неполноценными тех, кто имеет 'такой недостаток'. Это — типичные паразиты. Или 'вампиры' — называй, как хочешь. Суть — та же… И проявляется это, конечно, не только в общении… Это — стиль их жизни, их жизненные ценности… Это больные люди. И болезнь их вряд ли излечима… По крайней мере, мне неизвестен ни один метод… Разве что — 'не заболевать'… А беда вашего общества — в том, что слишком многие больны этой болезнью… Слишком многие ведут себя так — стараются дать собеседникам, партнёрам, окружающим — ничуть не больше, чем достаточно. Достаточно для того, чтобы их не избегали, чтобы иметь возможность при случае брать — средства, удовлетворение, власть — всё, что удастся. И, по возможности — целиком, без остатка. Или — столько, 'сколько возможно унести', а потом приходить ещё и ещё… Сама мысль, что можно видеть
удовольствие в том, чтобы что-то давать, даже не приходит им в голову… А, будучи высказанной в их присутствии, кажется им абсолютно абсурдной, вызывает полное недоумение и часто просто поднимается ими на смех. Потому-то система, именуемая вашим обществом, и нестабильна — ибо как может быть стабильной система, состоящая большей частью из потенциальных акцепторов? Стабильность системы обеспечивается балансом между донорами и акцепторами… А у вас с донорами… ох, туговато… — С тоской уставился в окно челланин.
— Ну, а при дисбалансе в сторону акцепторов неизбежно возникает напряжённость, неустойчивость. Отсюда — раздоры, революции, войны… — Продолжила за него Лин.
— Ну, в последнее время появилась масса пацифистских движений… Борьба за мир стала далеко не последней темой, интересующей землян… — робко попытался оправдываться я.
— Как всегда — боретесь не с причиной, а со следствием…
— Не понял?
— Война внутри вас — вот война, которая должна вас беспокоить… Та, что вне вас — это только следствие… далёкое следствие… Просто отголосок… — Вздохнула Лин.
— Кстати… В свете обсуждаемого не вызывает удивления, что в нашем обществе практически невозможны немоногамные браки. — Нерешительно произнесла Карина. — При такой концентрации акцепторов удивительно, что ещё существуют хотя бы моногамные…
— Моногамия — больная тема для землян, как я понимаю… — Вздохнул Джерри. Все только заулыбались в ответ.
— Помнится, меня долго поражали пристрастия ваших правителей регламентировать половую жизнь своих подданных… — Чуть погодя вспомнила Лин. — Я тогда долго не могла понять, зачем они пытаются не только определить общие правила взаимоотношений между полами в обществе, но и чуть ли не расписать, как именно надлежит этим заниматься в семье… При этом те правила, что они пытались навязывать, были совершенно глупыми, необоснованными и бессмысленными, если только не исходить из того, что целью их введения было — смешно сказать — повышение озабоченности членов общества этим вопросом. Когда эта мысль меня впервые посетила, она показалась мне настолько нелепой, что я даже прибежала советоваться к Джерри…
— И что же сказал Магистр? — Поинтересовался я.
— Они там как раз о чём-то беседовали с командором… Я влетела со своей идеей, как школьница… Ну, послушали они меня, потом этак с улыбкой переглянулись, и командор, ласково погладив 'школьницу' по головке, произнёс: 'Во всём этом самое смешное, девочка, что на самом деле именно так оно всё и есть.'- Я была просто ошарашена: 'Как? Неужели? Да не может этого быть!'. — 'Может, может…',— успокаивал командор. А Джерри только улыбался…
— А у вас это вообще никак не регламентируется? — Поинтересовалась Карина.
— У нас никакие правила поведения, никакие взгляды прежде всего не навязываются: если не найдёшь зоны (считай — страны), законы которой тебе подходят — ищи единомышленников и создавай собственную: никто тебе мешать не станет, пока ты не начнёшь надоедать другим.
— Помню, помню… — Поспешил вставить я, дабы не дать уйти от темы.
— Ну, а что касается сексуального воспитания — то считается нормальным, когда система ничего не навязывает воспитуемому, а просто информирует его — как можно шире и подробнее — о том, что и чем обычно кончается. Сообщает статистику, так сказать… Для умных этого обычно достаточно — им ведь необязательно совершать собственные ошибки… Иные, конечно, пытаются всё на своей шкуре перепробовать — но таких не слишком много. По крайней мере, процент лиц, ведущих беспорядочную половую жизнь, у нас меньше… — она задумалась,— раз в шестьдесят, наверное… И процент этот потихоньку снижается… Хотя специально для этого мы никаких действий не предпринимаем…
— Собственно, у их правителей проблема ведь не в том, чтобы образовать население, а в том, чтобы не дать населению достичь уровня правителей… Что непросто, ибо многие уже имеют более высокий уровень… — Глядя за окно,
добавил Джерри.
— И что же с ними делают? — Поинтересовалась Карина.
— С кем?
— С теми, кто уже имеет более высокий уровень?
— Пока это не бросается в глаза — ничего…
— А когда бросается?
— Истребляют… — Вздохнул Челланин. — Причём этим занимались практически все ничтожества, дорвавшиеся до власти… — …На какое-то время в комнате повисла гнетущая тишина.
— Кстати, как там насчёт правил, предназначенных для повышения сексуальной озабоченности общества? — Предпринял я попытку вернуть разговор в старое русло.
— Ну, правила эти весьма экзотичны, но совершенно однотипны для всех правящих ничтожеств. И пропагандируют они, в основном, воздержание; то есть — то, чему сами эти ничтожества никогда не следовали… — Как-то грустно усмехнулась Лин.
— А воздержание вредно?
— Как сказать… — Вымолвил Джерри. — Человеческий организм — штука сложная, довольно устойчивая и очень многофункциональная… Он многое может и от многого может отказаться… на какое-то время… Понятно, что, когда человек одержим великой идеей, он забывает на время не только об эросе, но и о том, чтобы есть, пить, спать… Только ведь это не может продолжаться долго: организм в конце концов взбунтуется и о себе напомнит — тогда и начинается: мимоходом прикорнул на кушетке, мимоходом выпил стакан воды, мимоходом уничтожил пирожок, мимоходом удовлетворил беднягу Эроса… Понятно, что вечно так быть не может, ибо в конце концов появятся проблемы и с желудком, и с кишечником, и с головой, и с Эросом — очень уж они все не любят, когда их удовлетворяют мимоходом…
— Ну, а законопослушный землянин, похоже, одержим идеей просто так взять и довести себя до неконтролируемой озабоченности… Как проблемами жратвы, так и проблемами секса… Зачем? Ради чего? — Пожала плечами Лин.
— А если не с кем?
— Это мы не обсуждаем,— улыбнулась Челланка. — Это — серьёзная проблема, которую 'в корне' не может решить ни одно общество — разве только помочь немного, как это делается на Челле… Решать же эту проблему всегда будет сама личность — и я думаю, что проблема эта никогда не будет простой…
— Мы говорим об ограничениях, дополнительно навязываемых обществом этой личности, которая, будучи едва-едва способна справиться с естественной проблемой, оказывается абсолютно неспособной противостоять давлению так называемой 'общественной морали' и, в конце концов, окончательно запутавшись, начинает действовать ей вопреки, назло… Чем в итоге загоняет себя в такую яму, из которой сама уже не может выбраться… Бывает, что это не удаётся сделать и при помощи психиатра… — Развёл руками Джерри.
— В особенно тяжёлом положении находятся люди, либо не имеющие собственного сексуального опыта — подростки, например; либо — настолько законопослушные, что не смеют противопоставить собственный опыт общественной 'морали', общепринятой точке зрения… — Задумчиво произнесла Лин. — Когда существует такая, искусственно созданная, путаница в умах, когда в сексуальную жизнь пытаются ввести жёсткое разграничение на 'правильно' и 'неправильно' — подростки, не в силах разобраться в этом нагромождении, окончательно запутываются и сами этот клубок распутать уже не могут.
— Они-то и хотят любить друг друга, да вот беда: не знают, как. — Улыбнулся бородач.
— А рассказать о своих проблемах кому-то из взрослых — обычно боятся, потому что, как правило, из личного опыта знают, что от вмешательства взрослых не следует ждать ничего хорошего… — Добавила Карина.
— А те, которым повезло и они могут рассчитывать на помощь ближайшего окружения, тоже не решаются рассказать о своих проблемах — чаще просто потому, что, опять-таки, просто не знают, как это сделать… — продолжил Джереми. — В итоге — вся эта тема в их воображении обрастает такой огромной массой всяких страхов и иллюзорных проблем, что сама возможность обсуждения всего этого с кем-либо вызывает чуть ли не священный
ужас…
— В то время, как единственным опасным местом в сексуальных отношениях было, есть и будет неосторожность и поспешность в выборе партнёров — точно так же, как неосторожность и поспешность при выборе друзей: и то, и другое чревато неприятностями в будущем… — Вздохнула Лин.
— И то, и другое обычно является следствием чрезмерной простоты… Простите — пожалуй, точнее — примитивности мышления личности… Что, в свою очередь, может быть защитной реакцией организма на неспособность решить навязываемую ей проблему, разобравшись в ней до конца… Тогда личность примитивизирует понимание проблемы, создавая у себя иллюзию, что она разрешима на таком — более примитивном — уровне. Потом за эту иллюзию приходится расплачиваться. Нередко — очень дорого.
— Что ж — недаром говорят, что 'самый лучший учитель — жизнь'. Вот только сетуют, что слишком дорого, дескать, берёт за уроки… — Вздохнула Карина. Все заулыбались.
— Есть, правда, и другая крайность: чрезмерная требовательность к окружающим… Тогда человек просто остаётся один… — Добавила Лин. И — неизвестно ещё, что хуже…
— И как же развиваются сексуальные взгляды личности в условиях отсутствия регламентации? — Поинтересовался я.
— Благополучно… — Не обратив внимания на мою иронию, развёл руками челланин. — Благодаря тому, что каждый имеет доступ ко всей информации соответствующего уровня… А когда человек может получить всё, что хочет — ажиотажа не бывает… Следовательно, не должно быть и озабоченных… Проблема решается очень просто: полная информированность и отсутствие навязываемых выводов. Ибо выводы homo sapiens предпочитает всегда делать сам, не доверяясь никому другому…
— В принципе, у нас ведь тоже можно так… — Пожала плечами Карина.
— В отдельно взятой семье — можно. В кругу близких семей — тоже. А вот в обществе в целом — не выйдет.
— Почему?
— А правители не допустят. — Улыбнулась Лин. — Им ведь нужна ваша озабоченность, не забывай… Потому и навязывают невыполнимую мораль… Когда человек понимает, что его поведение не соответствует, да и не может соответствовать общепринятым нормам морали — он инстинктивно чувствует себя виноватым. А постоянное чувство вины обычно подавляет желание проявлять недовольство — чтобы не высовываться, не быть на виду — чтобы никто не сказал: 'смотрите на него — он ведёт себя аморально!'. Этот страх парализует личность, делая из неё раба. Что, в общем-то, и нужно правителям.
— Иногда это, правда, вызывает протест — что-то вроде истерики мышонка, которого кошка загнала в угол. — заметил Джереми. — И тогда мышонок может истерично броситься на кошку, а индивид — выступить против правителя. Обычно с этим индивидом несложно расправиться: как правило, достаточно даже голословного заявления о его 'аморальности', чтобы его вес в обществе упал во много раз…
— А если это заявление ещё и подтвердить 'фактами',— улыбнулась Лин,— то беднягу можно вообще упрятать за решётку… За аморальное поведение… Боже, чушь-то какая…
— Нешто и такое бывает? — Изумился я.
— Бывает, бывает… — Кивнул бородач. — Линда раскопала один особо интересный случай, когда фотографа посадили 'за распространение порнографии'. И знаешь, что за открытки он продавал?
— Ну?
— Отпечатки с некоторых кадров официально принятого фильма, который шёл во всех кинотеатрах и отнюдь не считался порнографическим. Просто там эти кадры не были центральными и не бросались в глаза…
— И что же там было?
— Две подружки, прогуливающиеся по пляжу — страшно подумать — без бюстгальтера…
— Видимо, не захотел поделился выручкой… — Заметил я.
— Видимо… — Вздохнул Джерри. Мы замолчали. За окном уже сгустились сумерки и в комнате было практически темно. Я потянулся было к выключателю, но Карина меня остановила:
— Не надо… — попросила она.
— Почему?
— Сейчас… — она вытащила из шкафа старую
стеариновую свечку. — Так, по-моему, лучше…
— По-моему, тоже. — Поддержала её Лин. Подружки с улыбкой переглянулись.
— Собственно, основной задачей сексуального воспитания я бы назвал формирование умения выбирать, устанавливать контакт, налаживать и поддерживать отношения… — Задумчиво произнёс челланин. — Собственно — формирование умения дружить и любить: с одной стороны, не доверяясь первому же встречному, совершенно неизвестному тебе человеку, а с другой — не настолько боясь ошибиться, чтобы этот страх мог парализовать весь процесс… Если человек уже имеет обо всём этом представление — ему достаточно просто влюбиться, и всё у него получится…
— И получается? — Поинтересовался я.
— По-моему — вполне,— улыбнулся он.
— Я ведь тебе о себе рассказывала… — улыбнулась Лин. — По-моему — вполне классический пример…
— То есть — классика, когда вас трое? — Улыбнулся я.
— Нет. Классика — это, когда все в семье, в группе, в кругу общения — любят друг друга, поддерживают друг друга, заботятся друг о друге, стараются помочь… Боятся потерять… Это и есть классический пример…
— А что может быть поводом, скажем, для разрыва отношений?
— Ну, не знаю… Наверное, игнорирование кем-то одним интересов другого… Или — других… Действие вопреки этим интересам… Или — поступки, совершенно непонятные, необъяснимые для другого… или — для других…
— А новые партнёры?
— Партнёры? — Линда на секунду задумалась. — Может быть, конечно… Если их менять, как перчатки, или — если выбирать таких, что у второй половины волосы дыбом встанут… Если я понимаю, что он,— она кивнула на Джерри,— нашёл в своей новой подруге — значит, я его пока понимаю… Если же я этого не понимаю — значит, я уже не понимаю и его…
— И как — пока понимаешь? — Расплылась в улыбке Карина, обняв Джерри сзади за шею.
— Вполне… — Улыбнулась челланка. — Впрочем, мы с Джерри — особый случай: меня сейчас устраивает всё, что угодно — лишь бы он был со мной…
— А его? — Пытаясь заглянуть Джерри в лицо, поинтересовалась Карина.
— Меня — тоже,— улыбнулся Челланин.
— А вообще?
— А вообще… Вообще круг общения не принято менять слишком резко и слишком часто. И, по крайней мере, этого явно не следует делать вопреки интересам и представлениям уже сложившегося круга… Если хочешь, чтобы тебя понимали…
— То есть?
— То есть, если есть такая группа, претендующая на положение семейной… Как, например, Джерри, Бобби и я… То, если у кого-то из нас вдруг складываются близкие отношения ещё с кем бы то ни было ещё — то этот… 'новенький'… я так понимаю, должен быть познакомлен с остальными, то есть — введён в наш круг. Или 'представлен', как у вас говорят. И сексуальные отношения могут возникнуть, я так думаю, только в случае отсутствия каких-либо возражений у всех остальных…
— То есть, если никто не выскажет возражений…
— Хм… — Улыбнулась челланка,— скажем лучше так: если все так или иначе продемонстрируют одобрение.
— То есть — оценка человека по числу его партнёров у нас как-то не принята… — Пробасил Джереми. — Нелогично это вроде, и как-то… глупо даже. А вот по неразумности, неосторожности, поспешности их подбора и замены — это да. Согласись, что такая оценка более логична…
— А как у вас относятся к случайным связям — в путешествии, на отдыхе? Или — просто на улице встретил — и голова закружилась? — Блеснула глазами Карина.
— С умом… — рассмеялся челланин. — А вообще — настороженно, конечно… Если голова действительно закружилась — это бывает… Раз в жизни, наверное… Ну — может, два или три… А когда голова кружится постоянно — это уже больше напоминает флюгер на ветру… — с мрачной ухмылкой развёл руками он. — Впрочем — бывают и исключения…
— Например? — Тихо спросила Карина.
— Например — от этой девушки я не смогу, пожалуй, отказаться,
даже если она будет иметь нового поклонника ежедневно… — вздохнул бородач. Линда улыбнулась — тепло так, и, дотянувшись до его пальцев, тихонько сжала их.
— А как насчёт венерических заболеваний? — Ухмыльнулся я.
— Лечатся… — Улыбнулся Джерри. — А заодно и пациент умнеет… Обычно. — Добавил он, вызвав короткие смешки присутствующих. — Есть, конечно, и неизлечимые… пациенты… по моей специализации… — Усмехнулся и он. — Которые не хотят учиться. Не только на чужом опыте, но и на собственных шишках…
— И тогда их догоняет СПИД… — Мрачно-торжественно произнесла Карина.
— СПИД? Ну, есть вещи и пострашнее СПИДа… — Улыбнулся бородач.
— Например?
— Только за время нашей экспедиции мы обнаружили на Земле более двух десятков неизвестных землянам вирусов, смертельно опасных для человека… — Медленно, будто пытаясь придать вес своим словам, произнесла Лин. — Сейчас все их штаммы активно изучаются на Челле — мы ведь почти наверняка принесём с собой что-нибудь, несмотря на карантины… Вы же против них сегодня совершенно беззащитны. Они все — поголовно — совершенно невосприимчивы к применяющимся у вас антибиотикам… Вирусы вообще настолько быстро мутируют, что найденные против них химические препараты буквально за несколько лет теряют свой первоначальный эффект и спасением может быть только имуносистема человека, которую вы уже с полстолетия активно дезинформируете…
— Чем? — Удивилась Карина.
— Да массовым и бездумным применением антибиотиков… — Вздохнула Лин.
— А вы?
— У нас подобные вещи применяются только в экстраординарных случаях…
— То есть?
— То есть — при явной угрозе для жизни, например… И то — все факты применения подобных препаратов фиксируются в системе, и в конце концов 'залечившийся' может получить рекомендацию не заводить детей…
— Почему?
— А чтобы эта дезинформация… не наследовалась. — Лин удивлённо взглянула на собеседницу: дескать, сама не понимаешь, что ли? — Я даже здесь ни разу не применяла ничего подобного, хотя для экспедиционных условий это допускается…
— Что именно?
— Применение сильнодействующих препаратов. Считается, что заболевание здесь, в этих условиях, может уже само по себе нести заметно большую угрозу, чем дезинформация имуносистемы…
— Так почему не применяла? Или не болела ни разу?
— Да нет — пару раз даже больше недели провалялась… — Лин улыбнулась, вспоминая. — Сейла тогда так интересно колебалась: вводить или не вводить…
— Ну, и?
— Да так и не решилась…
— Почему?
— Так ведь рожать мне ещё… — С недоумением проговорила Лин. — Вот она и колебалась — понимая, что не только моя имуносистема дезинформирована будет, но и моих детей…
— А если бы ты умерла? — Не отставала Карина.
— Так вот именно поэтому она и колебалась. — Улыбнулась её настойчивости челланка. — С одной стороны — моя жизнь, умноженная на относительно невысокую вероятность смерти, с другой — имунозащищённость моих детей. Это как раз та самая дилемма, которую любой грамотный врач решает много раз — практически всю свою жизнь… — Мы помолчали.
— Кстати, о чём мы говорили? — Наморщила лоб челланка.
— О мутациях вирусов. — Вспомнил я.
— Да… именно… Мутируют они действительно быстрее, чем люди придумывают новые лекарства… Ну, и плюс к тому — резкие изменения экологического баланса планеты, вызванное вашим 'хозяйствованием'… Варварское уничтожение и тропических лесов, и Сибирской Тайги… Тундры… Вы даже умудрились, прокладывая газопроводы прямо по поверхности грунта, перекрыть пути миграции большинства местных животных! Теперь они быстро вымирают. Очень быстро. Всего за полвека они из вполне успешной популяции встали на грань исчезновения… А вследствие практически полного исчезновения тех видов животных и растений, на которых ранее
паразитировала масса вирусов… последние почти лишились своей среды обитания… Что является ещё одним фактором, активизирующим мутации тех самых вирусов: будучи вынуждены бороться за своё выживание, они ищут новые объекты паразитации. Одним из таких 'новых объектов' для многих из них становится человек — самый распространённый на Земле объект питания… вирусов…
— Бррр… — Передёрнула плечами Карина.
— Хоть 'Бррр…', хоть не 'Бррр…', а — факт. — Философски улыбнулась челланка. — Ну, и — кроме того, вы так активно занимаетесь разработкой бактериологического оружия… Настолько сильно это ремесло было развито разве что на Фиесте…
— Ну, это плохо, конечно… Но ведь не применяем же… — Попытался оправдываться я.
— Извини, дорогуша,— резко возразила Лин,— но ты ведь не будешь, надеюсь, возражать, что в подлунном мире нет ничего абсолютного — абсолютной дезинфекции, абсолютной неподкупности, абсолютной разумности, абсолютно надёжной системы защиты, наконец…
— Не буду,— согласился я.
— Вот и получается, что источниками новых штаммов могут быть и ваши исследовательские лаборатории — даже если этот штамм, не будучи взят на вооружение, никогда не будет запущен в массовое производство. Всё произойдёт просто вследствие элементарной утечки — случайной или преднамеренной…
— М-да… — Теперь уже передёрнул плечами я.
— Да им, чтоб вымереть, вполне достаточно и более простых вещей, чем СПИД… И — на первый взгляд, куда уж более безобидных… — мрачно ухмыльнулся Джерри.
— То есть? — Откровенно удивился я.
— Понимаешь… — Джерри как-то интересно пошевелил губами, явно подбирая слова. — Вы совершенно не состоялись, как общество вообще, и — как информационное общество, в частности. Одна из проблем, с которой вы вследствие этого сталкиваетесь — безнаказанность нечистоплотности и меркантильности. А для такой специальности, как врач… Она губительна. — Челланин, казалось, задумался — то ли подбирая слова, то ли — решая, стоит ли говорить больше.
— Видишь ли… — Пришла ему на помощь Лин,— у нас подсистема 'чёрных списков' для 'грешков' специалистов — едина по планете и достаточно хорошо продумана. И, почитав претензии, обычно можно составить вполне приличное впечатление о человеке… А это уже немало. На земле её толком нет, и, чаще всего, приходится пользоваться слухами, в большинстве своём совершенно неквалифицированными и не соответствующими действительности. Кроме того — те, кто действительно копается, ищет, находит — у вас поставлены в жуткие условия. Прежде всего — практически полная информационная блокада. Почти одиночество. Изредка прорываемое какими-то случайными всплесками информации. Я просто не представляю, как в таких условиях вообще можно работать…
— Дежурный вопрос: а у вас? — Обречённо спросил я.
— У нас система исследований в любой области выглядит примерно так… — Мы нехотя изобразили внимание. — Всякий, кто до чего-то в той или иной области докопался… излагает результаты своей деятельности… Или — свои измышлизмы… в системе. При этом поданный им текст размещается так, чтобы попасть в сферу внимания тех, кого это действительно может интересовать, а не бросается в общую свалку, как у вас — авось кто-то увидит. Вследствие этого он попадает на глаза именно единомышленникам, которым интересно примерно то же, что и автору. В результате — 'процесс пошёл', как у вас говорят, и вскоре даже едва затронутая в первом сообщении проблема вполне может быть разрешена. Часто — группой людей, которые никогда друг друга не видели и не увидят. Это удобно всем, кто пытается решать сложные проблемы, искать, разрабатывать… на грани понимания… А для врачей, особенно — при разработке новых методик лечения… такая система просто незаменима. У вас же… — Челланка вздохнула.
— Вы психиатрически не готовы к работе с большим потокам информации, столь обычными для информационного общества. — Как-то почти виновато пытался объяснять Джерри. — Вы не
можете их правильно делить, направлять, маршрутизировать… Как в техническом, так и в психиатрическом смысле. Если в технике это приводит к потерям надёжности и производительности, то в головах потенциальных потребителей таких несистематизированных потоков информации, кроме названных проблем, зреет ещё и чисто психологический протест — как подсознательная попытка защититься от этого потока, полезность которого весьма спорна, как желание вообще избежать его. В результате — никто из действительно серьёзных специалистов не станет пользоваться вашей 'системой', которая не решает толком никаких проблем, кроме связи, да и ту решает ничуть не лучше того самого почтового ведомства, которым она разрабатывалась. пока не будет системного подхода в планировании архитектуры системы, в направлениях её развития — качественный уровень системы существенно возрасти не может. Пока не будет грамотной систематизации информации — нормальный процесс коллективных исследований территориально разобщённых мыслителей в этой 'системе' невозможен.
— Например? — Скорее — просто защищаясь, чем из интереса, спросил я.
— Например — проблема паразитологии в медицине. — Шумно выдохнул Джерри. — У вас есть масса людей, в одиночку пришедших… или — почти пришедших… к правильным выводам. Многие пытаются лечить на свой страх и риск — но личного опыта в таком деле катастрофически недостаточно, и их быстро 'затюкивают' те самые бездари — 'традиционные специалисты', которые, кроме с грехом пополам усвоенного институтского курса, ничего не знают и знать не хотят. При этом — часто занимают высокие посты, посвятив свою жизнь делу искусственного создания и раздувания собственного авторитета. Не истина им нужна… а блага, которые этот самый авторитет даёт. Исследовать что-либо они не могут, не будут и не хотят. Исследовать может тот, кому это интересно. Или — нужно. Или — и то, и другое. Но эти люди у вас поразительно разобщены и одиноки. И — как правило, живут под прессом непонимания и насмешек 'традиционщиков'. Которые в сравнении с ними — просто дети…
— А при чём тут паразитология? — Не выдержал я.
— Да так… — Челланин вздохнул. — Просто к слову пришлось…
— Просто мы поначалу жутко удивлялись обилию живущих в вас паразитов. — Усмехнулась Лин. — Впечатление было такое, что вы о них совершенно ничего не знаете. Потом мы неожиданно обнаружили, что есть люди, которые знают более, чем достаточно — но их никто не слушает. Есть масса трудов, в которых это всё описано — но их никто не читает. Большинство предпочитает получить 'быстрый результат' средствами медикаментозной медицины. С паразитами это не проходит. Как, собственно, и с вирусами. И этот пресловутый 'быстрый эффект' означает ещё более серьёзные проблемы в будущем: большинство паразитов могут практически мгновенно изменять своё состояние (фазу) под воздействием применённых медикаментов, чтобы вскоре проявить себя… в ином — или даже в том же — качестве.
— Меня поразила концентрация… — Джерри задумался,— хендгентов? — Вопросительно взглянул он на Линду, как бы ища поддержки: переведи, мол. Та покачала головой: дескать, нет у них такого слова.
— У них вообще эта группа не выделена. По-моему, единственные представители её, которые здесь сносно изучены — это хламидии… — Вздохнула она.
— Ну, тогда считайте, что речь идёт о 'хламидиях и их ближайших родственниках'. — Усмехнулся Джерри. — Так вот, меня поразила их концентрация. Иду по улице — там запах, тут запах…
— У них что — есть запах… да ещё — такой сильный? — Удивилась Карина.
— Запах есть у выделений больного с запредельной концентрацией хламидий. Точнее — хендгентов. Я его чую, естественно, за несколько метров — слишком много психиатрических заболеваний, включая и особо экзотические шизофрении, вызываются на самом деле не 'путаницей в мозгах', а — всего лишь — паразитами этой группы. Поэтому я всегда реагирую на этот запах: просто профессиональная привычка. Его обычно прекрасно слышно за
метр-два, а порой — и метров за десять. Ну, таких пациентов уже просто необходимо срочно госпитализировать… — Усмехнулся он. — Но меня поразило то, что я слышу этот запах слишком часто. Буквально у каждого третьего он на пределе; а, как минимум, у каждого десятого — запределен. Это плохо. Это, в первую очередь, указывает на то, что в обществе не соблюдаются элементарные правила гигиены. Включая сексуальную избирательность.
— То есть? — Карина подняла на него удивлённые глаза.
— То есть… — Джерри немного задумался. — Понимаешь… Хламидозы… Точнее — практически все хендгентозы… Обычно являются наследственными заболеваниями… И — у вас их обычно не диагностируют и не лечат.
— Почему? — Спросил я.
— Вся ваша медицина… в большинстве своём… 'пляшет' от жалоб пациента. А хендгенты… Как правило, не беспокоят его. И он может прожить жизнь, даже не подозревая, что родился инфицированным. Правда, всю вторую половину этой жизни он вынужден лечить воспалительные процессы своей мочеполовой системы — но, как правило, ни на какие 'побочные' мысли его это не наводит. Когда он встречает свою 'вторую половину' — тоже, как правило, инфицированную… чаще всего — другим штаммом, разумеется… они обмениваются 'образцами' и, обычно, спустя от полугода до десяти лет, начинают бегать по врачам. Те их подлечат — случайно или удачно снизив концентрацию хендгентов… как правило — антибиотиками… и — отпускают. В большинстве случаев спустя год-полтора всё повторяется снова…
— А я ещё поначалу думала, почему это население здесь выглядит… таким старым… — Грустно усмехнулась челланка.
— А это здесь при чём? — Встряхнул головой я.
— Поражённые популяцией хендгентов люди стареют заметно быстрее. — Пояснил Джерри. — Чем мощнее популяция — тем интенсивнее процесс старения. Большинство хендгентов передаются и через мокрые полотенца, и — во время разговора — с брызгами слюны… Но в этих случаях их концентрация, как правило, далека от критической, а спектр выживших — обычно невелик. А вот в процессе сексуальных контактов обмен наборами имеющихся штаммов этих тварей происходит практически в полном комплекте. При постоянных контактах у партнёров быстро устанавливается практически идентичный их набор. А ведь на Земле мало кто ограничивается одним партнёром… — Вздохнул он.
— У меня сложилось впечатление, что на Челле с этим ещё проще… — Едко вставил я.
— Проще. — Кивнул Джерри. — Действительно — проще. На Челле не принято врать партнёру. Не принято скрывать одного партнёра от другого. Более того — за некоторые варианты таких вот обманов предусмотрена уголовная ответственность…
— Если это привело к заражению, например… — Вставила Лин.
— На Челле просто не принято лицемерить, замазывая выдуманной моралью истинное положение вещей. Вот и вся разница. В условиях. — Вздохнул Джереми.
— А в результате — частота временных сексуальных контактов на Земле несоизмеримо выше, чем на Челле. — Добавила Лин. — Челлане не стремятся к этому — им это привычно и не вызывает ажиотажа. Они редко имеют больше трёх-четырёх партнёров за жизнь, хотя — если имеют, то, как правило, постоянных. Земляне же… как будто стремятся 'наверстать упущенное', лихорадочно стремясь всякий раз, когда 'подворачивается такая возможность', изведать все стороны 'запретного плода'… Как правило — с первым же подвернувшимся партнёром. Следующий раз — такая возможность 'подворачивается' с другим. Потом — с третьим. И так далее… От каждого он получает, как правило, новый, неведомый ещё его имуносистеме набор штаммов хендгентов… А ведь с каждым штаммом иммуносистеме нужно бы 'работать' индивидуально… Вскоре она перестаёт справляться, человек становится хроником… Такие вот хендгентозы с 'запредельной концентрацией' на Земле встречаются настолько часто, что являются буквально правилом. Привычным явлением, так сказать… На Челле же это — редкие исключения…
— А… насколько они вообще опасны? —
поинтересовалась Карина.
— Если имеешь только один штамм и, в целом, здоров — практически ничего страшного. Имуносистема вполне с ним справляется, и даже может полностью избавиться от этого паразита. Солнце, воздух, вода, динамические физические нагрузки, фрукты, орехи, соки, минимум жиров — и так далее. Короче — просто здоровый образ жизни. И можешь никогда не узнать, что когда-то имел в себе эту пакость.
— А если два? — Карина, казалось, проявила к теме не случайный интерес. (Признаться, потом я понял, что так оно и было: вскоре она потащила меня на анализы и заставила хорошенько пролечиться — на всякий случай. Я, признаться, не воспринимал этого слишком всерьёз — но уступил. В результате самочувствие заметно улучшилось, даже простудой болеть стал реже. Произошло это вследствие 'дехламидизации' или это была случайность — я не знаю.)
— Если два — Это тоже не смертельно… — Отвечал, меж тем, Джерри. — Но по мере увеличения разнообразия имеющихся штаммов имуносистема просто перестаёт справляться, и тогда появляются тромбозы, варикозы, склерозы, шизофренические проявления — и так далее. Высшей формой из вам известных я бы назвал рак.
— Рак?!! — В один голос изумились мы оба. — Ты хочешь сказать, что рак вызывают хламидии?
— Ну, не совсем так… — Поморщился челланин. — Хендгенты просто размножаются, мутируют… Причём — как 'туда', так и 'назад'…
— То есть?
— То есть — для них характерны 'взаимнообратные мутации', если можно так выразиться…
— Не понял?
— Строго говоря — это не мутации… А просто изменение формы паразита… Внешнего вида, характеристик… Скорее — это просто мимикрия… 'Пролечили' — он видоизменился, анализы показали, что всё в порядке — а он вскоре снова появился, и — даже в прежнем обличье… У вас, в частности, известны несколько 'видов' хендгентов, на самом деле являющихся просто мимикрическими вариациями одного и того же вида…
— И… Это можно как-то доказать?
— Какие проблемы? — Пожал плечами челланин. — Посейте что-то одно и изолируйте его хорошенько. Пусть популяция разрастётся. Потом — изменяйте условия содержания и наблюдайте… Много любопытного увидите…
— А… Как же… короче, одной из вариаций может быть рак? — Несмело предположил я.
— Нет… — Поморщился Джерри. — Просто, когда их много… Когда их становится слишком много… Когда общие недомогания и боли в паху уже стали привычными… Хотя, признаться, это отмечается и не у всех… Критичным тут являются не боли, а спектр штаммов хендгентов… Мощность этого спектра, ширина, плотность… — Он вздохнул. — Так вот, когда этот спектр оказывается не по силам имуносистеме — хендгенты начинают размножаться вовсю и даже образовывать колонии…
— И эти колонии и есть рак? — Теперь уже проявила нетерпение Карина.
— Нет… — Снова поморщился Джерри. — Пока это — просто колонии хендгентов. Может, им так проще или интереснее мутировать — я не знаю. Я даже готов допустить, что это имуносистема, поняв, что не в силах их уничтожить 'по одному', сгоняет их в такие места локальной концентрации, чтобы изолировать скопом… Это слишком сложно доказать… Но вот на появление таких колоний организм реагирует примерно следующим образом… — Он вздохнул, будто бы набираясь терпения перед попыткой объяснить нетерпеливым слушателям труднопереводимые на их язык понятия. — Обнаружив колонию, имуносистема пытается избавиться от неё разом. Конечно, так проще, чем антителам гоняться за каждым хендгентом по крови, выискивать их затаившимися во внутренних органах… И организм начинает строить из… простенков, что ли… не знаю, как назвать…
— Эпителий? — Вопросительно взглянула на него Линда.
— Ну, может быть… — Неуверенно согласился Джерри. — Из этой ткани путём мутационных изменений по инициативе имуносистемы начинает строиться оболочка, которая обволакивает колонию. Процесс может занимать от нескольких недель до нескольких
десятков лет — в зависимости от погоды, уровня радиации, общего состояния имуносистемы, от активности колонии и прогнозов на её дальнейшее поведение… Все аспекты не известны и нам. Исход — один: колония должна быть окружена тканью и изолирована от организма. Вот эту-то ткань обычно у вас и называют 'раковой опухолью'. — С некоторым облегчением закончил Джерри.
— А… Как же быть с опухолями, обволакивающими, например, внутренние органы? — Неуверенно спросила Карина.
— Ну, эти — злокачественные… — Попытался предположить я, вспомнив, что тоже что-то слышал об этом. — А те были — доброкачественные…
— Не совсем так. — Качнул головой Джерри. — Во-первых — ваши врачи, придумавшие эти названия, сами признают, что 'доброкачественность' сегодня… ещё совершенно не означает отсутствия 'злокачественности' в будущем. Равно как, впрочем, и наоборот. А во вторых — обволакивание тканей может происходить как из-за мутационной ошибки, так и из-за ошибки имуносистемы… Теоретически. Практически же — я не исключаю, что обволакивание органов тканью, активной к хендгентам, может быть просто чем-то вроде 'последней надежды' организма на устранение этой 'атаки паразитов' — причём совсем не обязательно именно хендгентов — путём жертвования поражённым органом или участком… Столь высокая, как у вас, частота появления 'раковых опухолей' свидетельствует о слишком высокой неблагополучности в экосистеме в целом. Следствием чего является ухудшение баланса сил между имуносистемой и нагрузкой на неё, что вынуждает иммуносистему идти на более жёсткие меры… На пальцах это выглядит примерно так. Более точно вряд ли кто тебе расскажет — у нас это по понятным причинам особо и не изучалось — мы предпочитаем профилактические меры… А вот вам было бы полезно это знать…
— От болтунишки-челланина, нарушающего устав разведчика… — Улыбнулась Лин, обнимая его сзади.
— Не волнуйся,— вздохнул Джерри. — У них и профессионалам-то верить не принято — а если нечто подобное произнесёт человек, далёкий от медицины — сама понимаешь… А если ещё он станет толковать что-то о профилактике, о здоровом образе жизни — так его просто вообще никто не станет слушать. А те, кто живёт доходом от оперирования раковых больных — его, в большинстве своём, просто заклюют — не оставаться же без заработка…
— Все? — Попытался взбрыкнуться я.
— Ну, пусть не все… — пожал плечами Джерри. — Но — большинство. Делающее погоду в 'официальной медицине'. Им это просто невыгодно. Прикинь: организм обволакивает колонию паразитов, просочившуюся в мозг… Годами. Тихо и незаметно. Наконец это ему удаётся. Стенки 'опухоли' становятся всё плотнее и плотнее. Колония заметушилась — концентрация выше критической, началась борьба за выживание… Стенки пока держат. Всё хорошо. Казалось бы — берём теперь этого больного, начинаем усиленно гонять, увеличиваем динамические нагрузки, глубину дыхания, как следствие — концентрацию кислорода в крови и во внутренних органах… Что совершенно не нравится хендгентам, предпочитающим беcкислородную среду… Налаживаем питание — в основном, в сторону разнообразия кислотосодержащих фруктов местного происхождения да грубой пищи… Переселяем его на несколько лет в лес… Хендгенты, боящиеся кислых сред, вымирают, 'опухоль' за ненадобностью начинает рассасываться — и, в результате — человек живёт. Долго. И боли утихают. А спустя лет 10 констатируем, что опухоль практически окончательно 'рассосалась'. Выродилась. Сжалась до предела и усохла. Осталось лишь небольшое утолщение эпителия, сдерживающее полудохлую колонию. Может, лет через 30 рассосётся и это. Казалось бы — всё хорошо. Ан нет: приходит земной хирург. Бравый парень. Он знает, что, если вырезать опухоль целиком — с запасом, то её может больше и не быть. Пробовал. Получалось. Правда, если оставить часть — она обычно начинает усиленно расти…
— Естественно, надо же срочно закрыть повреждение в 'прорванной паразитами стенке изолятора'… — Усмехнулся я. Джерри, мимоходом кивнув, продолжил:
— И вот он, вскрыв полость, видит, что вырезать опухоль целиком он не сможет — разве что вместе с корой головного мозга. Тогда он — прикинь! — разрезает опухоль вдоль (при этом содержимое просто изливается вокруг) и разворачивает створки в стороны. Я понимаю, что он просто не знает, что делать, и делает просто 'что-нибудь'. Чтобы не бездействовать. Но — теперь прикинь, ЧТО он сделал… — Я удручённо молчал. — Я тебе реально наблюдаемый случай рассказал. Он оперировал опухоль мозжечка. Остальное — сам додумай.
— Пациент умер? — Как-то обречённо спросила Карина.
— Естественно… — пожал плечами челланин. — Только не сразу, конечно. Сразу он был очень доволен — боли-то прошли… Локальные боли, от стягивания опухолью тканей… Они бы и так прошли — через пару месяцев нагрузок. При условии отсутствия психозов, неврозов, жуткого недовольства жизнью — словом, того потока отрицательных эмоций, который обычно добивает подобных больных, дезорганизуя их иммуносистему до беспредела…
— Я слышала, что рак — болезнь скорби… — Нерешительно припомнила Карина. — Даже говорят, что он вызывается отрицательными эмоциями…
— Ну, сами по себе отрицательные эмоции… Это слишком сильно сказано. — Улыбнулся Джерри. — Иные отрицательные эмоции могут вызвать такой прилив энергии, жизненной силы в организме — что только держись… А вот если они вызвали безразличие к жизни, усталость от неё, надолго вогнали пациента в удручённое, апатичное состояние — тогда действительно заметно ухудшается общая энергетическая картина организма, в том числе — и активность иммуносистемы, и способность организма к сопротивлению, и так далее… Как следствие — те проблемы, которые иммуносистема могла решить рядовыми средствами, приходится решать экстраординарными… В результате — имеем рак. Который и лечить нужно просто возвратом организма в нормальное, работоспособное состояние. И начинать нужно — с психики… Даже — с психологии самоосознания…
— А если не успеешь? Есть ли шанс… и смысл… оперировать? — Спросил я.
— Бывает так, что и есть. — Пожал плечами челланин. — Чтобы дать отсрочку на какое-то время, дать время на понимание… На изменение отношения к жизни, стиля жизни, принципов… То есть — для того, чтобы дать передышку на несколько лет, можно и резать. Но — тогда уж вырезать всю опухоль, целиком — даже с запасом живой ткани. И упаси тебя Боже её разрезать или повредить… А этот умелец просто разрезал её, развернул створки — неужто думал, что это что-то даст? Дикарь… Он просто выпустил колонию хендгентов из резервации, и те, исстрадавшись от 'перенаселённости', с радостью ринулись по округе — 'обживать новые территории'. А взрезанная оболочка должна была, пытаясь сориентироваться, определить: то ли ей вообще нужно самоустраняться, то ли следует обволакивать, изолируя, уже весь мозг… Весело? — Я молчал.
— А ты говоришь — СПИД… — Ухмыльнулась челланка.
— У нас одно время модной была мысль о том, что СПИД, дескать, стоит на страже морали… — Вспомнила Карина. — 'Теперь мораль правит миром!'- торжествовали тогда наши морализаторы…
— Да не мораль правит миром, а Любовь… — Вздохнул Джерри. — Не в американском, разумеется, смысле…
— Когда вы любите… людей, любите… жизнь; когда вы ставите эту Любовь превыше всего и судите по этой Любви, а не по страху — поступить не так, сделать что-то не так — тогда застой, именуемый вами 'моралью', исчезает… — Тихо сказала Лин. — И тогда вы начинаете приближаться к Истине…
— Мы оперируем неопределёнными понятиями,— возразил я.
— Например? — Поинтересовался Джерри.
— Например — Любовь.
— Воистину… — Вздохнула челланка. — Любовь — это жизнь, это — дар Божий. Пользуйтесь им, пока он есть; берегите его, храните его, цените его, взращивайте его, лелейте… Не топчите его ногами, не поступайтесь Любовью ради меркантильных идей и целей, не поступайте вопреки Любви из меркантильных соображений! Не
наполняйте сердца ваши понятиями рассудка, ибо понятия эти чужды Любви… Что может рассудок? Его удел — миг… Как может он понять Любовь, суть которой — Вечность?
— Вечность? — Вскинул брови я. — По-моему, не так уж часто это длится хотя бы жизнь…
— Я же сказала: Любовь — это дар Божий. Подарок, понимаешь? Это чувство… Я бы сказала — это 'ощущение любви'… просто на какое-то время даётся двуногим свыше, дабы могли они узнать, что в мире и такое есть, что оно бывает, и — каково оно… Чтоб знали, к чему стоит стремиться… Чтоб учились Любить, наконец! Не подменяя это понятие достатком, уютом, удобством, привычкой или просто сексуальным удовлетворением, которое есть всего лишь орудие в руках людей, а значит — приносит обычно лишь тот результат, ради которого используется… Что общего может быть между лопатой и цветком? Лишь то, что лопату можно использовать, выращивая этот цветок. А можно и обойтись. Используют же просто потому, что так проще и удобнее. Но — как можно их сравнивать? И — зачем?
— Понимаю…
— А вы постоянно пытаетесь подчинить Любовь рассудку… Вы пытаетесь наполнить сердца ваши понятиями рассудка, из-за чего они становятся пустыми и… выжидающими. Именно рассудок жаждет, ревнует, завидует, держит, разрушает… Именно из-за этого вы не любите — просто, ради самой Любви; вы, скорее, молите, чтобы вас любили… Вы даёте — но ради того, чтобы получить; а это есть 'щедрость' рассудка, а не сердца. Рассудок стремится к определённости, к безопасности; так может ли Любовь определяться рассудком? Да как вообще может рассудок, суть которого — время, охватить своими понятиями Любовь, суть которой — Вечность?
— Извини… Вот тут — опять не понял…
— Что ж непонятного-то? Все понятия рассудка применимы только по отношению к какому-либо времени и месту; к конкретным условиям, в которых они могут быть верны. Меняются условия — меняется и понятия. Любовь же безотносительна…
— Не скажи: когда сильно меняются условия, меняется и любовь…
— Меняется не Любовь — меняются ваши понятия, суждения, ваши представления о ней и ваше отношение к ней; следовательно — и ваши действия, и поступки… А Любовь… Да знаете ли вы, что такое Любовь? Как можно держать… да и удержать… облако… в позолоченной клетке?.. А вы позволяете себе рассуждать, размышлять о Любви… А ведь мысль неизменно отрицает Любовь — мысль основана на памяти, а память — это не Любовь… Мысль неизбежно порождает чувства собственности, обладания, которые сознательно или подсознательно формируют ревность. А где есть ревность — там уже нет Любви…
— Увы — для большинства землян ревность — это показатель любви… — грустно сказала Карина.
— Увы… — В тон ей вздохнула Лин.
— Глупо пытаться объяснить Любовь… — Вздохнул Джерри. — Ибо, на самом деле, мысль — величайшая помеха для Любви…
— Трудно спорить… — Вздохнул в ответ и я. — Но… что же делать? Как жить — здесь, в этом мире, сейчас, сегодня? С его дикими понятиями и заблуждениями…
— Учитесь… — Пожала плечами Челланка. — Учитесь жить, учитесь Любить — ибо для того и дана вам жизнь… Ищите Истину, ибо она доступна всем, кого не поработила леность мысли…
— Легко сказать — 'учитесь любить'… А как?
— Ну, не знаю… Да и как я могу советовать тем, кого до конца не понимаю? По крайней мере — хотя бы не пытайтесь использовать чью-то Любовь к вам для извлечения каких-либо благ земных: это же просто глупо, не говоря уже о том, что преступно и безнравственно в принципе. Обидно и больно, когда вечное разменивается на хлеб насущный; на то, что будет употреблено или просто выброшено сейчас же или завтра…
— А ведь порой приходится… — Вздохнул я. — И тогда особенно горько бывает осознавать, что поступаешь не так, как должен… — Челланка округлила глаза и покачала головой. Затем медленно, по слогам произнесла:
— Запомни: здесь, в этом мире, ты никому ничего не должен. Просто поддерживай то, что нравится тебе — если хочешь. И —
противься тому, что не нравится тебе — если можешь. И не морочь себе и другим голову 'ура-патриотизмом'…
— Не слишком ли просто? Кому-то вообще ничего не надо — и он живёт, как растение… А кто-то бьётся головой о стену, пытаясь улучшить мир…
— А надо ли его улучшать? — Улыбнулся Джерри.
— Не знаю… Мне почему-то кажется, что не помешает… Но — как посмотрю, сколько сил и энергии люди тратят на козни, на вырывания у соратников лишнего куска хлеба — начинаю понимать, что говорить с ними о нравственности, о Любви, о вечном — по меньшей мере, наивно и глупо…
— Странно устроены люди: кто-то молится о хлебе насущном, кто-то — о счастье для всех: даром, и — чтоб никто не ушёл обиженным… А иной — о бутылке водки или о новом лимузине… — Ухмыльнулась Карина.
— Так ведь о человеке как раз удобнее всего судить именно по тому, об чём он хлопочет… — Саркастически ухмыльнулся Джерри. — Именно это наиболее красноречиво его и характеризует.
— Мда… Пожалуй… — Пробормотал я.
— Почему 'пожалуй'? — Удивился Челланин. — Это и вполне точно, и широко используется…
— Да нет, я просто… Знаешь, когда кругом все говорят на белое — 'чёрное', нормальный человек просто может сойти с ума…
— '100 000 000 леммингов не могут ошибаться!' — так, что ли? — Рассмеялась Линда. — Земной синдром… Я здесь тоже чувствую себя не совсем нормальной… Как будто пытаешься говорить с шакалами о том, как прекрасен закат…
— По-моему, нужно просто быть Личностью — спокойной, здравомыслящей и уравновешенной; не принадлежащей ни к расе, ни к стране, ни к идеологии… Только тогда в мире может восторжествовать здравомыслие… — Вздохнул Джерри. — Что касается меня, то, что бы ни говорили вокруг миллионы людей — я знаю, кто я есть, и буду идти своим путём.
— Куда? — Безразлично поинтересовался я.
— К Истине. — Улыбнулся Челланин.
— А ты знаешь, куда надо идти? Знаешь Путь к Истине? — Ухмыльнулся я.
— Хм… Может, и знаю… А может — и нет: Время покажет… Время — оно многому судия… Я ищу — значит, когда-нибудь найду. Все, кто ищут — найдут. Только — в разное Время. И придут туда разными путями. Кому-то для этого нужен год, кому-то — жизнь… А кому-то — Вечность… Последние не найдут. Но не потому, что им не дано; а потому, что не успеют: жизни не хватит.
— Как найдёшь — скажи… Мы тогда за тобой пойдём, по проторённой дорожке… — Улыбнулась Карина.
— Не выйдет… — Развёл руками Джерри.
— Почему? — Удивилась Карина.
— Да потому, что у каждого — свой путь. И, как только вы отправляетесь за кем-то — вы теряете путь к Истине. Тот самый — свой, единственный… А чужая колея — не выведет… Путь к Истине долог и тернист… Здесь не бывает гладких, укатанных дорог: все они — мираж, и ведут 'не туда'…
— То есть — если всё 'слишком хорошо'… — Начал было я,
— …значит, где-то уже свернул 'не туда'! — Рассмеялась Линда.
— А как узнать, что идёшь 'туда'? — Съязвил я. Челланин задумался.
— Говорят, что 'Истина разрушает печаль и несчастья мира'… — наконец задумчиво произнёс он. — Так вот… Если твои деяния, поступки, твоя жизнь… так или иначе способствуют… 'разрушению печали и несчастий мира' — я так думаю, что ты, похоже, идёшь туда… — С лукавой искоркой в глазах закончил он.
— Это не так просто… — попытался защищаться я.
— Куда уж проще-то? — удивился челланин.
— Да я не в смысле понимания… Я — в смысле… хватит ли сил… Быть добродетельным… в этом мире…
— Хм… — Линда снисходительно погладила меня по голове — осторожно так, как будто колючего ёжика:
— А тебе для этого нужно напрягаться?
— А это неестественно? — Продолжал с обидой ершиться я.
— Видишь ли… — Джерри, пытаясь скрыть ухмылку, почесал в затылке,— Дело в том, что… там, где есть усилие — отсутствует добродетель…
Добродетель — она ведь не знает усилия…
— Ну, не знаю… Нас как-то учили… бороться за идеалы…
— Хм… — Ухмыльнулся челланин. — А без борьбы — никак?
— А ведь Идеалы — вещь жестокая… — Задумчиво произнесла Лин. — Сколько невинной крови в борьбе за них пролито…
— Я понимаю… Но ведь не может жить человек так, чтобы ни во что не верить?
— …Идеалы, вера, идеология, догмы — препятствуют действию… — вздохнул Джерри. — Они связывают вас по рукам и ногам, заставляя действовать даже не в соответствии с требованиями рассудка… А говорить здесь о Любви — просто смешно… Идолопоклонничество сплошное… Нет одного идола — будут поклоняться другому… Не станет и этого — будут поклоняться идее… Придумают целую идеологию, регламентирующую их жизнь от 'А' до 'Я'…
— Так оно, в общем-то, и есть… — Вздохнул я. — Вот только, чем критиковать-то… лучше просто скажи, куда идти… если знаешь, конечно… — попробовал уколоть его я. — Узнав хоть что-то, уже имеешь какую-то надежду…
— Истина не даёт надежды — она даёт понимание… — Не дав мне закончить, безразлично покачал головой Джерри. — И потом — я ведь говорил, что у каждого свой путь… Судьбу не перехитришь…
— Тут… на днях… три благочестивых эгоиста посетили меня… — ухмыльнулась Лин. — Часа два говорили… О том, о сём… Слова всё вроде правильные, только какие-то… лакированные, что ли… Наконец разобралась: они будут… с улыбкой, с совершенно искренним убеждением… говорить о чём угодно — чтобы угодить собеседнику, который им зачем-то нужен… Или — если просто хотят добиться его расположения… Если они хотят слыть порядочными — они будут изо всех сил стараться таковыми казаться… Если они хотят выглядеть патриотами — они будут изо всех сил стараться казаться ими… Если им хочется, чтобы все считали их добросердечными — они разыграют и такую комедию… Чтобы показаться приятным собеседником, 'интеллигентным человеком' — будут лебезить перед тем, кого ненавидят… Но — беда в том, что они всегда будут только 'выглядеть', 'слыть', 'казаться'… Лицемерить… Им никогда даже в голову не придёт таковыми стать — зачем?..
— По моему, это едва ли не наибольшее зло в нашем обществе… Я даже не представляю, как его победить… — Вздохнул я.
— А ты думаешь, что это вообще возможно… в принципе? — Вскинул брови Джерри.
— Что именно?
— Победить зло?
— Ну, мы вроде бы только об этом и говорим… По крайней мере, разве не к этому стоит стремиться? — Удивился я.
— Увы… Придётся тебя разочаровать: на самом деле… Зло нельзя победить… — вздохнул челланин. — Ибо борьба с ним — и есть жизнь… — произнёс он совсем тихо. В комнате стало настолько тихо, что слышно было жужжание проснувшейся между рамами окна мухи.
— Ты так думаешь? — Наконец осторожно спросил я.
— Боюсь, что я это уже просто понимаю… — вздохнул он.
— П-поясни! — С требовательностью истинного собутыльника заявил я.
— Видишь ли… — Улыбнулся он,— мы ведь говорили как-то о том, что мир этот представляет собой ясли для двуногих?
— Не спорю. Здравая идея. — Кивнул я.
— А раз так, то зло в нём должно быть. По определению. Как щука в озере нужна, чтоб карась не дремал…
— Так ведь мы вроде как не караси? Можем ведь и побороть…
— Не можем. По определению. Мы, люди, должны научиться бороться хотя бы с тем злом, которое сами порождаем… То бишь — с тем, что внутри нас… И — дай Бог, чтоб мы с этим до конца разобрались и справились…
— А неужели ему не надо, чтобы мы ликвидировали здесь зло совсем?
— Нет. Ему не надо, чтоб побороли… Здесь… Надо — чтоб научились бороться… Чтоб умели это делать… Там…
— Тяжело в ученьи?..
— Примерно… Ибо — 'что могут добрые — кроме того, чему их обучили злые?'…
— Оригинально… Так что же — бороться здесь со злом никому не надо — так, что ли? Достаточно просто учиться…
— Почему же… — Усмехнулся челланин. — Надо.
— Кому?
— Нам. — Просто ответил он. Я обескураженно замолк.
— Интересно, а зачем ему всё это надо? — Задумчиво произнесла Карина.
— Что именно? — Поинтересовался бородач.
— Да вот это… всё…
— Это всё — чтобы воспитывать двуногих… Для этой невинной цели пришлось построить такую громадную систему… — Ухмыльнулся Джереми. — Изумительно построена, кстати… По крайней мере, у меня она вызывает восхищение… Особенно, если убрать из неё человека… который только всё портит… — улыбнулся он. — По крайней мере — всё то, что делают двуногие, мне нравится куда меньше…
— Тогда зачем в ней нужен… Человек?
— А Человек понадобился в ней для того… чтобы выполнить то, что не по силам Творцу… И, когда он не выполняет эту роль… потому, что не понимает её или… не хочет понимать — бывает больно…
— Кому?
— Тому, кто понимает… — усмехнулся бородач.
— А… Что не по силам Творцу? — Нерешительно поинтересовалась Карина.
— А ты как думаешь? — Улыбнулся ей Джерри.
— Ну, не знаю… — смутилась она.
— А ты? — Бородач повернулся ко мне.
— Как знать… — Пожал плечами я. — Может, абсолютно совершенная система… Уже не может дальше развиваться и…
— Теплее, теплее…
— должна остановиться в своём развитии… Хм… Парадокс: чтобы система могла развиваться, она должна… включать в себя элементы, способные на ошибку… Так?
— Хм… — Наклонил голову челланин. — В общем, и это тоже… А вообще — подумай об этом на досуге… — Загадочно улыбнулся он.
— Что ж — 'Жизнь — это борьба', как сказал однажды Карл Маркс,— заметила Карина.
— И ведь был прав… — Развёл руками Джерри.
— А как же тогда Библия? Призывающая искоренять зло? — Попытался спровоцировать его я.
— Так искореняйте. Ибо — для того вы и здесь. Просто не надейтесь увидеть конец — вы ведь не для того боретесь со злом, чтобы увидеть его кончину и успокоиться? Чтобы дождаться того момента, когда затихнет борьба, закончится жизнь? Кстати, что касается библии… Мне очень нравится ваша трактовка, что, дескать, она ниспослана свыше, а потому просто содержит истину в виде догмы и, следовательно, неоспорима и священна…
— Боже, какая чушь… — Вздохнула Лин.
— Ну, это декларирует церковь. Почему — догадаться нетрудно. Раз уж люди склонны к поклонению, так надо им найти объект… Вот и нашли… — Пожал плечами я.
— Нет, я как раз не собираюсь оспаривать, что это может быть сделано свыше — как не собираюсь отрицать и то, что вообще всё в этом мире сделано свыше… — заметил Джереми. — Просто, если это и является откровением, то сделано это не для того, чтобы рекламировать истину, как это делаете вы… Пропагандировать истину бесполезно уже хотя бы потому, что двуногие недоверчивы… Я бы на его месте… сделал бы это, например, для того, чтобы заставить двуногих… сомневаться, думать, искать истину… А для этого источник как раз и должен быть противоречив…
— Так он и противоречив… — заметил я.
— Что естественно. — Пожал плечами Челланин. — Ибо сама книга не упала с неба, а была написана людьми. Причём — по-видимому, разными. Я понимаю, что им могли прийти в голову схожие мысли — в виде озарения свыше, но я отрицаю саму возможность того, что эти люди изложат их на бумаге непротиворечиво: они их обязательно переврут, каждый — в силу своего понимания… Но — я так понимаю, что Творцу именно это, в частности, и нужно было… По крайней мере — двуногие получили лишний повод поспорить, подумать, пошевелить извилинами…
— Ну, обсуждать логику Творца…
— Вполне возможно, ибо Человек сделан 'по образу и подобию'… Труднее обсуждать его знания — они имеют просто иную структуру, иную понятийную базу… А принципы целесообразности в рамках этого мира как раз вполне естественны и
понятны…
— А Любовь? — Карина затуманенным взором смотрела сквозь Джерри. — А как можно понять и объяснить Любовь? Любовь Творца ко всему сущему и обычную земную Любовь человека к человеку?
— Понять и объяснить можно то, что подвластно твоему пониманию… — Вздохнул челланин. — Я считаю, что Любовь не есть продукт нашего разума… если, конечно, речь не идёт об обычном половом инстинкте и его следствиях… Это — нечто, даваемое свыше, чтобы двуногий получил какое-то представление о качественных характеристиках этого 'нечто'… Потом, по завершении земной жизни… он получит возможность понять и переосмыслить всё это. И то, к каким выводам он придёт — как раз и является целью этого процесса воспитания, этих 'яслей для двуногих'… Чтобы он мог оценить чужие чувства к нему — он должен сам хотя бы раз испытать подобное… Только после этого он начинает понимать, и уровень этого понимания зависит уже от его умственного развития… Кстати, земляне совершенно безобразно обращаются с чужими чувствами… — Обречённо вздохнул Джерри.
-…Чувства Человека, который любит тебя,— задумчиво произнесла челланка,— это как ветка Маоры… — она смутилась, запнулась,— ну, скажем — яблони… или персика… Когда на улице Весна — на ней распускаются цветы… Потом — первые нежные листочки… Летом она радостно шелестит уже окрепшей листвой… Осенью — приносит плоды. И так повторяется каждый год… Разумеется, 'весна', 'лето', 'осень' — понятия относительные… Любящий, заботливый садовник всегда оборвёт лишнюю завязь, думающий — укрепит ветку, чтобы она не обломилась под тяжестью плодов… У жадного и невнимательного она в урожайный год обломится. И после этого ничего сделать будет уже нельзя: можно её подвязывать, лечить, укреплять — если всё это будет сделано вовремя и правильно — ветка, скорее всего, не умрёт. Но — такой, какой она была с самого начала — она уже не будет. Никогда. Даже шелест листвы уже будет не весёлым и жизнерадостным, как у молодого, цветущего дерева, а каким-то жалким и вымученным, как улыбка тяжелобольного или заунывная песня заброшенного всеми инвалида… бродяги… дряхлеющего старика… — Лин задумчиво глядела в окно. — Человек, которого любят, в чём-то подобен садовнику. По крайней мере — то, какой станет эта любовь в самом ближайшем будущем — в немалой степени зависит от него. У любящего и умного — будет цвести на радость обоим, у жадного и глупого — всё это вскоре рухнет… И он будет лить слёзы и уговаривать, пытаясь убедить в том, что он-де 'не хотел', он 'не думал' или 'и представить не мог, что так получится'… Как будто Любовь можно вернуть силой убеждения или неопровержимостью логических доказательств… — Лин улыбнулась. — Попробуй убедить мотылька, которого ты спугнул, снова вернуться на цветок… А 'хотеть', 'думать', 'представлять' — надо было во время цветения… Или, по крайней мере — до того, как ветка обломилась… Пока изменения ещё были обратимыми… хотя бы частично…
— Но… Ведь это полная зависимость… — Задумчиво произнесла Карина.
— От чего зависимость? — Удивилась Лин.
— От ветки…
— Ну, знаешь… Если ты хочешь получить какой-то результат — вырастить цветок, собрать урожай, спеть песню — то как ты можешь быть независимым от всего этого?
— Разумеется… Просто у нас тут сейчас независимость — очень модная тема… Все исстрадались от полной зависимости и хотят полной независимости… — Ухмыльнулся я.
— Полная независимость? — Вскинул брови Джерри. — Это есть неимовернейшая глупость, ибо неизбежно ведёт к необходимости натурального хозяйства. Жить в обществе и быть свободным от него невозможно.
— Может только тиран. — Одновременно с ним закончила фразу Карина.
— Не может. Как раз он — не может, ибо совершенно не в состоянии сам себя обеспечить. — Развела руками Линда. — Даже — физиологически, материально. Для удовлетворения же его имперских амбиций ему вообще нужен весь мир… Как же он может не зависеть от того, без чего не может обойтись?
—
Кстати, именно чувство неполноценности, вызываемое неприятным и неприемлемым для него ощущением зависимости, большей частью и делает из заурядного негодяя отпетого тирана… — Вздохнул челланин. — Власть всегда была одним из самых тяжёлых испытаний для двуногих,— немного погодя, задумчиво продолжил он. — Поэтому предоставление власти и является хорошим способом для оценки личности — всяк начинает вести себя в соответствии с тем, чего он стоит… Человек нормальный сможет понять тех, кто от него теперь зависит, представить себя на их месте и сохранить с ними нормальные отношения… Человек порочный — не сумеет справиться с пороками, для развития которых у него теперь появилось столько возможностей… Человек, страдающий комплексом неполноценности по отношению к каким-либо качествам подвластных ему людей — начинает унижать их, заставляя так или иначе, явно или неявно признавать своё ничтожество… по сравнению с ним — столь великим, просто величайшим… — Джерри ухмыльнулся,— ничтожеством.
— Кстати,— грустно улыбнулась Лин,— весьма интересное наблюдение: чаще всего землянин, настрадавшись вволю от унижений, как только сам получает власть, начинает теперь унижать тех, кто от него зависит, как бы сознательно или подсознательно мстя, почему-то — им, не сделавшим ему ничего плохого, за свои былые унижения. Быть выше этого он, видимо, просто не может. Даже в любви…
— То есть?
— Понимаешь… Любовь к тебе… делает человека в известной степени беззащитным перед тобой, даёт тебе власть над ним… Вы, Земляне, не умеете обращаться с этой властью и с этой беззащитностью — вы пытаетесь обязательно 'что-то с этого поиметь'. А, если 'не получается поиметь что-то существенное' — так 'хоть покомандовать'… Странно, но вы почему-то считаете себя выше его… И неспособность любящего вас 'достойно' ответить вам, дать отпор — почему-то считаете его недостатком, его слабостью. Вы путаете его беззащитность, точнее — нежелание, неспособность защищаться от вас — со слабостью. Подумать только: считать слабостью способность Любить! Недостатком — считать Любовь…
— Ну, я бы не стал так обо всех… — нерешительно попробовал защищаться я.
— Я, разумеется, не могу утверждать, что так поведут себя все. — Согласилась Лин. — Но — увы: я не видела ни одного обратного случая. Если видел — скажи, где и когда. Мы тоже хотим посмотреть. А пока у нас впечатление такое, что практически все взаимоотношения в вашем обществе основаны на унижении… Именно — не на подчинении, а на унижении, так как вы, похоже, совершенно не умеете подчинять, не унижая… И всякий мелкий человечишко, выбившись в начальнички, тут же начинает орать на подчинённых, выдвигая им совершенно дикие, неразумные требования и отчитывая за невыполнение этих требований…
— Впечатление такое,— ухмыльнулся Джерри,— что он просто осознаёт, что не тянет на то место, которое занимает, и потому унижает подчинённых, просто инстинктивно не давая им раскрыть рот, подсознательно панически боясь того, что они могут сказать. А так — они его боятся… точнее — боятся быть униженными и предпочитают не связываться. Он своего добился!..
— Пример совершенно потрясающий: ученик — причём неплохой ученик, действительно пошедший в некоторых областях знаний заметно дальше своего учителя, вдруг оказывается в таком положении, что судьба и благополучие учителя от него зависят. При этом у них всегда были вполне нормальные отношения, и учитель, обращаясь к нему, резонно рассчитывал на помощь ученика… Дальше рассказывать? — Насмешливо улыбалась челланка.
— Догадываюсь… — Буркнул я.
— В общих чертах — догадываешься. Но — вот ведь что характерно: примерно за полгода до этого этот самый ученик приезжал к этому самому учителю — ему было трудно, ему нужен был совет и поддержка… Он получил всё, что хотел — и, совершенно удовлетворённый, уехал. Теперь же… В душе его нашлось место только пренебрежению: вот ведь он добился, а учитель — нет. Даже просить у него вынужден… Тут-то гордынюшка его и обуяла… Вообще — гордыня
у вас один из самых распространённых пороков… Не гордость — с этим как раз встречаться практически не приходится, а именно — гордыня… И — зависть… Абсолютно чёрная, всепоглощающая зависть: почему ему больше дано, чем мне; почему он начальник и может унижать других, а я — не могу; почему, наконец, судьба более благосклонна к нему, чем ко мне — а я ведь такой умный, такой начитанный, такой уникальный…
— Строго говоря — каждый человек уникален… Тем и интересен для других… Если не глуп… — Вздохнул Джерри. — На Земле я деградирую постепенно… Теряю чувствительность… Те пороки, с которыми у нас принято бороться в детском возрасте, чтобы личность могла избавиться от них к совершеннолетию, у вас распространены среди взрослого населения — повсеместно; и, что особенно прискорбно — им у вас в большей мере подвержены люди, облечённые властью… И общество почему-то совершенно неспособно избавляться от этих порочных властолюбцев…
— Хм… Интересно, а как? — Попытался съязвить я.
— Человек, находящийся у власти, должен лишаться этой власти после первого же неадекватного действия или бездействия… Эта неадекватность однозначно свидетельствует о непригодности данного человека к дальнейшему использованию в роли властьимущего — вне зависимости от того, является эта неадекватность следствием недалёкости или является сознательной… Точно так же он должен лишаться власти, если будет уличён вообще в любом поведении, не соответствующем условиям предоставления этой власти… Здесь речь идёт уже просто об элементарном несоблюдении условий договора… — Пожала плечами Лин. — А у вас этого не происходит. Практически никогда. У вас вообще как-то приятно путать власть с безнаказанностью,— девушка даже как бы сама удивилась своему внезапному открытию,— уровень власти у вас чаще всего понимают, как уровень безнаказанности… — Она задумалась. — Да, пожалуй… Действительно: чем больше он может безнаказанно нарушать закон, тем с большим почтением к нему относятся такие же, как он сам… Тем большим уровнем власти, они считают, он наделён… Уму непостижимо!
— Воистину… — Задумчиво вымолвил Джерри, как бы переваривая только что услышанное. — Похоже, что так оно и есть… По крайней мере, объём безнаказанно совершаемых правонарушений…
— Действительно резко растёт по мере роста уровня власти нарушающих! — С каким-то даже изумлением почти выкрикнула Лин. — Вот ведь системка-то… Страшно…
— А у вас? — Возможно, просто чтобы перевести разговор на другую тему, поинтересовался я.
— Да что ты заладил — 'у нас', 'у вас'… — Совсем по-земному отреагировала Лин. — У нас это всё в детском садике проходят… Чтоб потом всю жизнь с ними не маяться…
— С кем — с ними? — Надо же мне как-то поддержать разговор…
— Да хотя бы с депутатами вашими… Необразованными… Которые чаще всего сами толком не понимают, о чём говорят…
— Ну, проблема образования в обществе не так проста… — Начал было я, но Лин перебила:
— Да решаема она… Если захотеть, конечно… Когда Алл начинал строить у нас систему, ему тоже сложно было — что ни выдвиженец, то — крикун или просто авантюрист…
— Ну, и что он придумал? — Лин задумалась.
— Представителем населения в органах государственной власти может быть каждый, кому люди готовы отдать свои голоса… — Наконец начала она вещать, постоянно к чему-то прислушиваясь — как бы в режиме синхроперевода. — Обязательным условием выдвижения представителя… Или — депутата, если хотите… является… либо наличие у него необходимого уровня образования, либо наличие достаточно высокого уровня сообразительности, чтобы получить это образование в достаточно короткий срок. В любом случае — к моменту вступления в права представитель должен иметь необходимый для этого уровень знаний, а когда он его получил — раньше или только что — значения не имеет. Возможность получить образование должна быть бесплатной. Место получения образования — по выбору обучаемого…
— Это она
цитирует выступление Алла на первом 'большом сеансе' — тогда его транслировали все средства связи и все могли переслать ему вопросы, на которые он отвечал… Что-то вроде 'всепланетной пресс-конференции'… — Пояснил Джерри.
— В депутаты не должны попадать люди алчные, властолюбивые, либо обладающие иными опасными пороками. Это должны обеспечивать сами избиратели. В своих же интересах. Всякий волен отдать свой голос кому-либо или не отдать никому — это его право. — Продолжала Лин. — Если человек ошибся в выборе представителя — он вправе в любой момент изменить своё решение, сообщив имя своего нового представителя либо отказавшись от представителя вообще.
— Все эти положения действуют, кстати, и по сей день. — Добавил Джереми.
— Но ведь… Получается, что вы должны быстро обучить законодателя, если его выберут? Но ведь это же нереально… — Засопротивлялась Карина.
— Представители не являются законодателями. Они не создают законы — они только выражают мнение тех, чьи интересы они представляют. И присматривают за соблюдением законов. Если обнаруживают несоответствие — инициируют процесс разбирательства. Но разбираться будут не они, а профессионалы, которых этому учили. Они же будут присматривать и за разбирательством, и, если что-то, с их точки зрения, снова будет не так — инициируют более тонкий и сложный процесс разбирательства, уже с участием спецслужб, так как здесь речь уже идёт о подозрении в антигосударственной деятельности. У вас эту функцию иногда выполняют журналисты, но выполняют они её не всегда, и — не всегда корректно, ибо это — не их прямая обязанность, для них это просто — возможность заработать на сенсации… А здесь человек выполняет свои прямые обязанности — обязанности представителя, и ему это нравится — для этого он туда и шёл. За что ему, собственно, и платят…
— А законодательная власть?
— Правом инициировать процесс принятия нового закона обладает каждый. Инициатор должен подготовить описание нового закона, формулировку (если сумеет), цель принятия закона — например, описание ситуации, которую этот закон должен будет устранять, и отослать это всё в законодательный орган той территории, на которой этот закон должен, по его мнению, действовать. Там текст 'причёсывается' юристами — создаётся нормальный, однозначный, легкочитаемый вариант, который окончательно согласовывается с инициатором… На предмет того, не исказилась ли суть… Если автор не сумел или не захотел сформулировать собственно текст закона — это тоже за него сделают.
— Хотя — я лично считаю нормальным, когда автор сам находит себе по нраву юриста и вместе с ним готовит проект. — Вставил Джерри.
— Готовый проект рассылается всем представителям и те, ознакомившись с ним, принимают решение. Каждый, разумеется, голосует полным списком голосов своих избирателей. В результате всего этого закон либо будет принят, либо нет. Закон считается однозначно принятым, если за него отдано более 75% голосов. Не принят — менее 60. В пределах этих 15% решение принимает правитель. Лично.
— А кто этот человек и как туда попадают? — Поинтересовалась Карина.
— Основные критерии при оценке правителя — ум, порядочность, жизненный опыт. Всё знать, разумеется, невозможно — но, чем больше он будет знать сам, тем лучше. В таких вопросах, как методология управления, построение эффективных систем управления — он должен разбираюсь лучше, чем кто-либо. Чаще всего туда попадают люди из системщиков. В любом случае — это высокий профессионал, в любом случае — его квалификацию признаёт всё окружение и — ему все доверяют. Без этого его не признают и он не займёт этого места.
— И надолго он его занимает? — Блеснула глазами моя подруга.
— Хоть на всю жизнь. — Пожал плечами бородач. — Вот только… Больше десяти-пятнадцати лет никто не выдерживает: сам он устаёт, а вокруг подрастает молодая поросль… Тяжело управлять теми, кто соображает быстрее тебя… Они и уходят…
— На пенсию?
— Нет. —
Широко улыбнулся челланин. — В консультационный совет. Без разрешения этого органа ни одно серьёзное изменение произведено не будет. То есть — молодёжь вроде бы и правит, но 'наломать дров' ей не дадут: чуть что не так — право запрета консультационным советом любого решения никто оспорить не посмеет.
— А это не мешает работать? Не тормозит сам процесс принятия решений? — Карина, похоже, всерьёз заинтересовалась структурой политической власти на Челле.
— Консультационный совет всегда в курсе всего, что происходит в правительственных верхах. Это естественно: ведь там везде работают их ученики и воспитанники, они их и информируют… Поэтому, когда готовое решение уже оформлено в виде проекта и требуется только согласие консультационного совета — это минутное дело: проголосовали, и всё…
— А если случается так, что проект… каким-то чудом выплывает вдруг, неожиданно?
— Юридически консультационный совет должен одобрить либо отвергнуть проект в течение трёх суток с момента его представления. В особо сложных случаях, когда необходимо привлекать экспертов из других структур — срок может быть увеличен до 10 суток.
— И часто так бывает?
— Не знаю… — Пожала плечами челланка. — Не помню ни одного случая… Обычно они вообще укладываются в полчаса, да и то — только потому, что закон требует, чтобы каждый член совета непосредственно перед принятием решения лично прочёл текст — вне зависимости от того, насколько он имел возможность ознакомиться с ним ранее.
— Признаться, Челланская система организации власти мне кажется вполне разумной… — Пробасил Джерри. — По крайней мере, случайный человек туда попасть не может — это совершенно исключено…
— Элита? — Насмешливо поинтересовалась Карина.
— Да, если хочешь… — Пожал плечами бородач. — По крайней мере, это лучше, чем алчущие неучи…
— Классовость пропагандируешь? — Улыбнулся я.
— При чём здесь классовость? — Брови у челланина поползли вверх. — С чего это ты взял? Там есть выходцы абсолютно из любых слоёв населения…
— Наиболее хваткие?
— Наиболее сообразительные, умные, образованные… Понимаешь, на каждом этапе жизни у человека есть кто-то, играющий роль воспитателя, учителя, наставника… И если этот кто-то видит, что его подопечный подаёт надежды действительно целостной личности, озабоченной проблемами цивилизации в целом — он всегда постарается пристроить его дальше — чтобы тот получил более широкое и полное образование, более основательные и глубокие знания, жизненный опыт… Это начинается с детского сада и продолжается всю жизнь. Каждый старается подсадить наверх того, кто будет править более умно, более объективно… Кто же захочет выдвигать продажного судью? Чтобы завтра тяжбу у тебя выиграл не тот, кто прав, а тот, кто богаче тебя?
— А подсадить того, кто мне потом будет способствовать? — Попробовал съязвить я. — Или сумеет тебя хорошо отблагодарить?
— Хм… Чтобы это увидели и поняли все окружающие? — Удивился Джерри. — Тогда его карьера быстро закончится — уровень доверительности резко упадёт… Есть такое понятие — баланс доверия… Вычисляется в системе, как соотношение числа лиц, которые ему доверяют, к числу лиц, которые ему не доверяют. С учётом уровня доверия каждого лица… И падение уровня доверительности твоего правителя резко рухнет, как только он сумеет тебя отблагодарить. Скрыть подобное очень сложно: собственность-то вся учитывается… Да и отблагодарить-то тебя он получит потенциальную возможность только лет через двадцать… а то и через тридцать — когда доберётся до реальной власти… Люди обычно на такой срок не планируют… — Усмехнулся он.
— Кстати — у Джерри — полный набор: его толкали в эти круги все, начиная с воспитателей детского сада… — Улыбнулась Лин.
— Так чего ж ты? — Удивился я.
— Что — чего ж? — Не понял Челланин.
— Сидишь здесь — вместо того, чтобы крутиться в
правительстве! — Смеясь, подсказала Лин.
— Рановато, я думаю… Неинтересно мне это пока… Вот командор — тот уже подумывал об этом. Недавно ему, кстати, уже явно предлагали…
— Ну, и?
— Побаивается…
— Чего? — Не понял я.
— Видишь ли… — Вздохнул Джерри,— при всей его грандиозности… он всю жизнь провёл в экстремальных условиях, требующих волевых, быстрых, точных… хотя — и не всегда всеобъемлющих решений… Править планетой в мирное время так нельзя. И он это прекрасно понимает.
— Ему бы подошла роль главнокомандующего,— улыбнулась челланка. — По крайней мере, в его послужном списке не числится ни одной тактической ошибки — даже когда он действовал вопреки мнению экспертов системы — при последующем анализе всегда была очевидна его правота. А ведь решения-то принимались порой за считанные секунды… Поэтому все эксперты, оценивавшие его действия, и поставили его уровень выше своего… Ибо в спокойной обстановке, в результате обсуждения, они сумели только понять решение, которое он сумел принять — там, один и очень быстро.
— А о чём это? — Поинтересовался я.
— Да были там проблемы… — Вздохнул Джерри. — На Энквисте их группу заманили в каменный мешок и замуровали там: аборигены решили, что пришельцы явились, чтобы поработить их.
— Ну, и?
— Он сумел связаться со мной… Телепатически… И передать ситуацию… Что довольно непросто — так ведь передаются не понятия, а образы и эмоции… А дать описание пещеры, суметь определить и передать координаты — я до сих пор поражаюсь, как он сумел до этого додуматься…
— А потом?
— Потом им пассировали немного плазмы в верх пещеры, чтобы он мог видеть вспышки огня и корректировать координаты… Затем туда переправили 'пчёлку' с оборудованием, закрепили на стенках несколько координаторов, после чего проблема эвакуации уже не стояла — через полчаса всё кончилось…
— Представляю себе удивление аборигенов… — Усмехнулся я. — И за это его обсуждали?
— Нет, этим восхищались… Обсуждали другое… Когда их туда вели, он сказал аборигенам, что высшая справедливость — а в неё те истово верят — не простит им такой бессмысленной и глупой расправы над невиновными. Он видел, что там правит бал просто жаждущий власти подонок, и считал, что это — удачный способ его свергнуть. Сказано это было перед замуровыванием, слышали это все присутствующие… Весть разнеслась молниеносно и всё племя со страхом ждало — что будет… Настроение было однозначное: если правитель ошибся и провидение покажет это — его ждала примерно та же участь…
— Ну, и?
— Ну, и — дальше начинается шоу,— усмехнулся челланин,— в самых лучших традициях вашего Голливуда: гора на глазах у всех начинает медленно оседать, разрезаемая слой за слоем и превращаемая в пыль… Не знаю, чего они испугались больше — гнева провидения или силы пришельцев — но владыку своего разорвали на куски раньше, чем наши ребята поняли, что там происходит.
— И?
— И посадили на трон какого-то старца, который увещевал их не трогать пришельцев, утверждая, что это — друзья…
— Ну, мудрый старец — не так уж плохо…
— Не знаю, насколько он был мудр,— развёл руками Джерри,— но одно он умел делать совершенно безукоризненно: различать людей.
— В смысле?
— В смысле — отличать друзей от врагов, умных — от глупых… Он просто видел… или ощущал… пороки людские… Он элементарно мог видеть ложь, алчь, подлость… Ему просто не представлялось случая это продемонстрировать столь наглядно, поэтому он и не пользовался безграничным доверием толпы… Командор понял это и, по сути, сделал 'государственный переворот': после разрушения 'каменного мешка' ещё пыль не улеглась, как старец уже был правителем этой земли. И, когда командор снова пришёл туда с дарами, тот с улыбкой спросил: 'А вот гору… Надо ли было разрушать?'. — И это понял…
— Может, он просто мысли читал? — Нерешительно произнесла Карина. — Так же, как ты,
например? — Вытянув подбородок вперёд, она выжидающе заглянула в лицо Джерри.
— Да нет,— вздохнул челланин. — Там — что-то иное… Он не мог сказать, о чём человек думает, не умел предсказывать его действий… И потом — для этого нужно время — а он определял порочность или затаённую враждебность мгновенно, едва взглянув в лицо собеседнику…
— Ничего себе…
— Именно… Он просто 'видел' всю пространственную связь событий, хотя и не мог объяснить, как… Наши ребята потом пробовали его изучать, но он недолго прожил… Сейчас там один из его учеников правит — неглупый малый, но без каких-либо 'сверх-способностей'…
— А командор тогда что ответил?
— Командор? Улыбнулся и говорит: 'а вам хотелось продолжения власти тирана?'. Тот тоже улыбнулся в ответ, кивнул головой — короче говоря, они друг друга поняли…
— И что там сейчас?
— На Энквисте? Наша миссия там есть. Туристы путешествуют… Аборигены охотно демонстрируют им местные достопримечательности… Условие одно: мы не должны пользоваться ресурсами планеты в своих целях и не должны облегчать им жизнь настолько, чтобы они деградировали… Учить — можно, чем миссионеры и занимаются…
— Интересно… — Сокрушённо покачал головой я. — Значит, стайка необученных аборигенов с Энквисты для контактов с вами подходит. А Земля с её относительно развитой цивилизацией — нет…
— Стайка необученных аборигенов имела свою точку зрения. 90% из них только ждали случая, чтобы свергнуть тирана и посадить здравомыслящего. Что они и сделали, едва им подвернулся удобный случай. При этом посадили на трон того, кому доверяли, а не прибежали с поклонами к нам, 'всемогущим'. Даже потом, когда командор приехал к 'новопомазанному' с дарами, мужчины не выказывали ему своего преклонения, хотя многие догадались, что это не провидения, а его рук дело… Воины стояли, слегка склонив головы в знак признания вины — но не преклонялись и не пресмыкались перед тем, кто мог запросто превратить их в пыль. Подумай, как отреагирует любое Земное 'цивилизованное' общество на подобный инцидент?
— Война?
— Если можно уничтожить — война. Если нет — ползание на брюхе. Гордости, как таковой, нет… Там это было свойственно одному — тому, кого тут же свергли. Здесь — свойственно слишком многим… И свергнуть их некому… На базе их общества можно построить общество по Челланским принципам — это не только наша, это и их точка зрения: старейшины внимательно изучили эти принципы и пришли к выводу, что всё это пригодно и для них. Пропагандировать всё это они начали тут же, но — следует отдать им должное — очень осторожно: в виде обычных рассказов о далёкой земле пришельцев. Они считают, что через два-три поколения можно будет реально говорить о полном принятии Челланского законодательства практически в полном объёме.
— Колонизация? — Сочувственно поинтересовалась Карина.
— Колонизация. — Ухмыльнулся челланин. — Только не по Земным принципам. Мы никогда никому ничего не навязываем. Мы изучаем цивилизацию, и, если считаем для себя целесообразным с ней связываться — предлагаем вступить в коалицию. Если не считаем — делаем заключение о нецелесообразности, чтобы лет через 100 очередная группа исследователей заглянула туда и, возможно, приняла уже иное решение.
— А если цивилизация не желает вступать в коалицию?
— Точно так же: лет через сто всё повторится сначала: сначала экспедиция, оценивающая целесообразность с точки зрения Челлы; затем, если смысл есть — предложение. Если оно будет принято — планета вступит в систему…
— И такие случаи бывают? — Поинтересовался я.
— За время моей работы в статуправлении к системе подключали три новые планеты. — Вспоминая, произнесла Лин. — И ещё о семи было принято предварительное решение. Одна из них — Энквиста. Кстати, тогда я впервые услышала о нашем командоре. — Улыбнулась она. — Его очень живо обсуждали, как 'организатора дворцовых переворотов'.
— Но ведь он…
—
Он прекрасно понимал, что и зачем делает. А это легко счесть вмешательством во внутренние дела другой цивилизации.
— А ваше полуторагодовое присутствие здесь — не есть вмешательство? — Улыбнулась Карина.
— А кто об этом знает, кроме специально и тщательнейшим образом отобранных контактёров? — Пожал плечами челланин. — Я не думаю, что какое-либо наше действие здесь может заметно повлиять на историю планеты… Из всех землян, с кем мы когда-либо о чём-либо разговаривали, только контактёры знают, кто мы. И те — не знают, откуда…
— Знаем. С Челлы. — Улыбнулась Карина.
— С тем же успехом вы можете сказать, что мы — с Корриды-5 или с Лианы-9! — Развела руками Лин. Все заулыбались. — Или — что приезжала тут группа на отдых из сумасшедшего дома, сказки разные рассказывали, бурную фантазию демонстрировали… — Добавила она. — Суть дела это не меняет.
— И всё же… — продолжал я проявлять заботу о колонизируемых планетах,— не является ли колонизация прямым вмешательством?
— Колонизация по Земным правилам — является. Ибо представляет собой навязывание более сильной стороной своих законов и правил поведения более слабой стороне. Среди этих правил главное — вынужденная обязанность слабой стороны содержать и поддерживать сильную сторону. Таким образом, колонизация по Земным правилам есть, по сути дела, элементарное порабощение, иногда прикрываемое сказками о 'распространении цивилизованности'. Колонизация же по нашим правилам не является даже вмешательством, ибо тогда придётся считать вмешательством и обычные торговые отношения. — Ухмыльнулся Джерри. — Здесь речь идёт об обычном договоре, основанном на взаимном согласии сторон: мы предлагаем, а они вольны либо принять, либо отвергнуть. Если примут — то уровень знаний планеты будет подтягиваться миссионерами до нужного уровня, потом наиболее целостные личности получат доступ к системе, и через три-четыре поколения там уже может быть полностью сформирована нормальная законодательная зона по Челланским принципам — с системами финансов, безопасности и так далее…
— И ты уверен в её безукоризненности?
— Нет. Но я не знаю лучшей. И потому — пока по мере сил способствую распространению этой. И — совершенствованию её, когда представляется такой случай.
— Понимаю… Только вот мне она кажется почему-то слишком зарегламентированной… Никуда не прорвешься, ничего не сделаешь… Не согласовав всё с десятком-другим разных органов…
— Элементарная защита от глупостей.
— А если суть предложения — такая 'умность', что все окружающие этого не понимают?
— Надо полагать, эта 'умность' — преждевременна, раз до неё не доросли окружающие… — Широко улыбнулся челланин.
— А если серьёзно — так вспомни о праве каждого создавать свою законодательную зону. — Тихо произнесла Линда. — Если не забыл, именно так и был создан сегодняшний космоцентр — проект был отклонён консультационным советом из-за невозможности финансирования в полном объёме, а инициаторы, обратившись ко всему населению, нашли достаточное количество сторонников проекта… Была создана новая зона, подчиняющаяся правительству только в плане служб обеспечения безопасности… Многие из сторонников перебрались в эту зону — кто работать, а кто и жить… Те, кто не видел себя в этой структуре, но разделял её взгляды — помогли деньгами… Сегодня только 22% затрат космоцентра — за счёт правительства, остальные — от сторонников…
— Безвозмездно?
— Зачем? — Удивилась челланка. — Нет, конечно… Как рисковые вложения.
— То есть?
— То есть — кредитор даёт денег на идею, которую хочет поддержать. Но долговые обязательства при этом не наступают — эти деньги кредитор не может требовать назад ни одним из законных способов.
— То есть — он всё же отдал их безвозмездно?
— Да нет же… не перебивай… — Челланка задумалась. — Например, деньги, потраченные на нашу экспедицию, были отданы нам на тех же
условиях… Они все будут просто потрачены — как на закупку оборудования, так и на оплату труда каждого из нас. Но… ведь каждый из нас получит ещё что-то, кроме прямой оплаты наших услуг организаторами проекта… Верно?
— Например?
— Ну, из каждой экспедиции обычно что-нибудь да привезёшь… Хотя бы — виды планеты… Или — копии картинных галерей, если там есть приличная цивилизация… Всё это потом оформляется, как экспедиционный отчёт и выставляется в системе… И каждый может с этим ознакомиться…
— Бесплатно?
— Почти. Это стоит 'копейки', как у вас говорят. Цена всегда такова, чтобы человеку было дешевле запомнить, где оно лежит, и ещё раз взять там же, заплатив повторно, чем хранить это всё у себя, на своих носителях памяти… Вот из этих 'копеек' за счёт любопытствующих обычно формируются суммы, в несколько раз превышающие затраты на экспедицию. По неписаным законам космоцентра, половина этих денег должна уходить на возмещение затрат 'сочувствующих', чтобы те не забывали о нас и не считали свои затраты на наши экспедиции напрасными. Согласись, что, подарив на строительство театра сотню, получить через год-полтора две или три — приятно, так ведь?
— Соглашусь…
— Вот и они соглашаются… Поэтому я практически не помню случая, чтобы человек, уже получавший такие 'возмещения' его финансирования прошлых экспедиций, вдруг не оказывался бы в числе тех, кто финансирует следующие… При этом — мне объективно безразлично, делает это он из сочувствия или из меркантильных соображений.
— Обрати внимание, кстати,— подал голос Джерри,— это — один из основных принципов разработки законодательства на Челле: организовывать что-либо следует так, чтобы не было противоречий между высокими устремлениями и меркантильными соображениями… То бишь, чтобы то, как человек поступит, не зависело от того, какими соображениями он руководствовался — высокими или меркантильными… Всегда, когда это удаётся, получаются самые жизнеспособные системы… Видимо, в глубине души каждого из двуногих теплятся всё же оба эти чувства… — Хохотнул он. — По крайней мере, ни одна из систем, основанных только на одном из них, долго не существует: обычно за взлётом в благоприятных условиях следует сокрушительное падение. Космоцентру же недавно исполнилось 150 лет, а его обороты только растут… Точно так же обстоят дела и в гильдии врачей, от которой я получаю доход раза в два больший, чем от космо, и в её,— он кивнул на Линду,— любимом статуправлении… Короче — везде, где действуют эти принципы.
— Постой, постой… погоди… — ухватился за проскользнувшую мысль я,— ты только что заявил, что от гильдии врачей ты получаешь доход раза в два больший, чем от космо… Линда постоянно упоминает, что работает на стат… Я что-то толком не пойму, где же вы работаете? — Челлане заулыбались:
— Видишь ли… — Лин покусывала губы, подбирая слова. — У нас Человек обычно не 'продаётся в рабство', будучи принят на работу и обязавшись делать чуть ли не всё, что ему прикажут. Он просто заключает с нанимателем договор, суть которого сводится к тому, что работник выполняет в интересах нанимателя указанную в договоре работу в течение определённого договором времени, за что наниматель выполняет указанные в договоре действия в интересах работника. Чаще всего — просто платит. Но никто не возбраняет, например, за выращенный урожай рассчитаться его частью, а за построенный дом — например, остатками стройматериалов. Это — дело только договаривающихся сторон.
— Ну, у нас вроде бы так же…
— Вроде бы… Да вот только соблюдается не всегда… Практически всегда у вас наниматель платит за процесс труда, а не за его результат. Поэтому и возникают такие условия, как восьмичасовой рабочий день; такие понятия, как 'явка на работу'… Поэтому и могут инженеру предложить погрузить что-то в машину, не только не предложив при этом денег, но и не поинтересовавшись, как он к этому относится…
— У вас это, конечно, не так?
— У нас это, извини, совершенно не так. Принципиально не
так. Я, например, занимаюсь статистикой — не потому, что за это больше платят, а потому, что мне это интересно. Некто Гринвейт, возглавляющий одну из структур в статуправлении, заключил со мной договор и платит мне — потому, что его интересуют результаты моей деятельности и он не хотел бы, чтобы я бросила эту деятельность и стала заниматься, например, выращиванием фруктов. При этом ему безразлично, где я нахожусь и чем занимаюсь — ему нужно, чтобы я удовлетворяла его потребность в работах на соответствующие темы. Насколько я удовлетворяю её — настолько он и раскошеливается. Это — его право. Далее. Я пошла в космоцентр, чтобы иметь возможность посещать другие цивилизации — потому, что мне это было интересно. Глава статистического ведомства Космоцентра — Крайнит — заключил со мной договор и платит мне, потому, что результаты моей деятельности ему интересны. Обрати внимание: нигде речь о нормировании рабочего времени или о выполнении каких-то иных работ вообще не идёт: мне платят только за то, чем я и так занимаюсь, и — платят для того, чтобы я не перестала этим заниматься, будучи вынужденной искать работу ради хлеба насущного… И — будут платить до тех пор, пока результат моей деятельности будет им нужен. У нас принято платить только за результат. Никому не нужны мой труд, мой пот, слёзы и кровь сами по себе, никому не интересно, скольких бессонных ночей мне стоила та или иная работа… Я могу сделать её за час, а могу — за год. Это — моё личное дело. Скульптор может избить руки в кровь, а может не получить ни одной царапины — но платить ему будут не за кровь, а за результат его труда. И мне платить будут только за результат. Сейчас я — на Земле, в составе экспедиции, инициированной и финансируемой в основном центром исследований истории Фиесты. Казалось бы — что ещё должно меня заботить? Но за это время по просьбе Гринвейта я уже оформила и сдала ему две работы по истории Челлы, три дополнительных статистических исследования по результатам моих прошлых экспедиций… Для Крайнита уже сделано с десяток работ по истории Земли и даже одну совместную с Джерри работу по статистическому распределению психических особенностей на Земле — в классовых, геологических, политических разрезах…
Я создала здесь целую галерею видов Земли… Ну и, наконец — я скопировала здесь все картины Бора и переслала их отцу — он их посмотрел и тоже пришёл к выводу, что их стоит показать на Челле… Опять-таки — я это делаю потому, что мне это интересно. Я хочу, чтобы люди на Челле могли видеть то, что делает их соотечественник, живущий на Земле. Я хочу, чтобы он знал, что на Челле всякий может видеть его работы… Тем более, что там есть, что посмотреть… Разумеется, я понимаю, что одна эта операция может дать мне больше денег, чем я заработаю за всю свою жизнь. Но, ты знаешь… Может, тебе это и покажется неестественным — я об этом подумала только сейчас, во время нашего разговора… Я не гонюсь за деньгами и не ищу их. Я делаю всё это просто потому, что мне это интересно. Я не знаю, сколько заплатят мне за ту или иную работу и, даже — заплатят ли вообще. Просто, если уж я попала на эту жилу, на этот поток информации — я должна его оформить, суметь подать его в более сжатом, компактном, удобном для восприятия виде. Чтобы человек, который будет это читать, сумел за полчаса получить обо всём этом примерно такое же представление, какое получила я за полгода-год работы. Если мне это удаётся — я считаю работу удачной: я сумела сэкономить чьё-то время и оно может быть потрачено на то, чтобы идти дальше. Если же текст вышел неудобочитаемым или в результате его прочтения мнение формируется неверное — значит, моя работа мне не удалась. Явно неудачных работ у меня пока нет. Не совсем удачная — есть одна, и меня уже с полгода мучает мысль о том, что её надо бы переделать. Может, и соберусь… А деньги… Деньги нужны для того, чтобы о них не думать. Чтобы не быть вынужденным работать ради хлеба насущного — это действительно тяжело… И я бы очень не хотела жить в обществе, где так работает большинство…
— Собственно, основное различие в отношении к работе у
нас и у вас заключается в том, что вы работаете в большинстве своём для того, чтобы получить деньги. — Встрял в разговор Джерри. — Мы же — для того, чтобы получить удовлетворение от результата. Хорошо, конечно, когда кто-то, тоже удовлетворённый результатом твоей работы, даст тебе денег… Но — признаться, бывает даже неуютно, когда он даёт слишком много. Когда мало — понятно: ты ведь делал это для себя, это тебе было интересно — и из этого совсем ведь не следует, что оно должно быть интересно и ему. А вот когда много… начинаешь чувствовать себя как-то неуютно…
— Поэтому, кстати, на Челле и действует общее этическое правило: всякий, кто даёт кому-то за что-то денег, обычно присылает 'диапазонный запрос': 'от сколько' и 'до сколько' он готов дать. — Перехватила инициативу Лин. — Нижний предел — это столько, столько он даст тебе в любом случае, даже если ты на этот его запрос не отреагируешь. Верхний предел — это тот максимум, больше которого он за это заплатить не готов. Если ты берёшь по нижнему пределу — значит, ты либо совершенно не нуждаешься в деньгах, либо хочешь его унизить. Если берёшь по верхнему — значит, ты либо очень нуждаешься в деньгах, либо считаешь, что он не понял, за какое сокровище платит… То есть — опять-таки ставишь его в неловкое положение. Если берёшь строго посредине — это означает твоё индифферентное отношение к происходящему, типа дежурного 'спасибо'. Чаще всего так и делают. Особенно, если деньги пришли от незнакомого человека.
— Ваш способ найма на работу мы называем проституирующим,— продолжил тему челланин. — Как правило, факт такого найма означает, что работник будет делать то, что ему скажут, в течение оговорённого времени. Вы это понимаете и вам это не нравится, поэтому обычно вы пытаетесь оговорить, чего вы делать не должны — а это не всегда получается гладко — ваши работодатели до сих пор не прочь примерить на себя роль рабовладельцев… Оговорить же, что вам будут платить за результат труда, а не за имитацию процесса — обычно вообще не удаётся. По мере роста цивилизованности общества уровень такого проституирующего найма снижается.
— Я так понимаю, что у вас такого просто нет?
— Скажем так: у нас он самый низкий среди всех известных нам цивилизаций.
— Но всё же существует?
— А ради какого удовольствия будет работать тот, кто прокопает мне возле дома канаву для водопровода? — Удивился Джерри. — Я понимаю, когда копается котлован для строительства — там ещё можно предположить ожидание удовольствия от законченной стройки — если она удалась, строителю всегда приятно… А вот с такой — простой канавой — как быть?
— Согласен…
— Понимаешь… Я занималась статистикой и тогда, когда мне за это не платили. — Задумчиво продолжила Лин. — Сюда я тоже поехала бы даже за свой счёт. Я увезла бы с собой коллекцию видов Земли и коллекцию картин Бора, даже если бы мне пришлось за это заплатить. Но — Стат мне платит, чтобы я это делала, а не занялась, скажем, рытьём канав. Платит столько, во сколько оценивает для себя ценность результата моего труда. Космо платит мне за то же. И — из тех же соображений. Сейчас — из тех денег, которые получает от организаторов экспедиции за результаты, которых те с нетерпением ждут… Всякий, кто получит удовольствие от картин Бора, тоже заплатит за это удовольствие — сколько сочтёт нужным. Заплатит для того, чтобы я впредь всегда привозила с собой подобные вещи, если они мне когда-нибудь где-то ещё попадутся…
— А могут не заплатить?
— Могут. Может, у человека сейчас просто нет денег. Или он не разделяет моих восторгов по поводу этих картин. Но мне это неинтересно. Я это делаю не для того, чтобы мне заплатили. Я просто хочу, чтобы те, кто думает примерно так же, как и я — те, кто видит мир 'моими глазами', имели возможность тоже получить удовольствие от созерцания того, что я могла повидать здесь.
— Люди всегда поддерживают того, кто занимается тем, что им нужно — чтобы он не бросил этим заниматься. — Продолжал
развивать тему Джерри. — Поддерживают, кто как может: кто — морально, кто — материально: ведь все эти поддержки ему совсем не помешают… Конечно, при этом сытый больше ценит благодарственные письма, а голодный — хлеб насущный… В нормальном, цивилизованном обществе такая поддержка доведена до совершенства и человеку уже не угрожают ни унизительное рабство, ни вынужденная проституция… Мы стремимся быть таким обществом. Мы делаем всё, что знаем, для того, чтобы так было. Поэтому у нас это — почти так. Вы этого не делаете. Вы часто говорите об этом — видимо, просто для того, чтобы о говорящем думали так, как ему хочется. Но — вы ничего для этого не делаете. Ни в масштабах стран, ни, тем более — в планетарном масштабе. И пока вы не начнёте делать, а не просто говорить — ничего здесь в лучшую сторону не изменится.
— Не говоря уже о том, что меня совершенно поражает их жизненная неопытность, доходящая до беспомощности… — Как-то обречённо вздохнула челланка.
— Например?
— Например — никогда не держал в руках сколько-нибудь приличной суммы денег а потом получил — проблема: деньги утекают. Хотя это и обучает, конечно… Или — никогда не держал в руках очень больших денег, в том числе и чужих, а потом получил — тоже проблема, и часто — с более тяжёлыми последствиями… Это тоже обучает, но потери здесь уже значительно выше. Плохо, когда человек всю жизнь имеет настолько мало денег, что, взяв однажды в руки сколько-нибудь приличную суму, начинает просто сходить с ума… создавая при этом проблемы всем окружающим…
— Ну, не гоняться же за деньгами, в самом деле… только затем, чтобы иметь их много или очень много… — Пожал я плечами. — Или — ради того, чтоб иметь их достаточно, и что потом не кружилась голова… от десятка чужих зарплат в руках…
— Но мы-то ведь тоже не гоняемся… — Возразила Лин. — Просто запас денег — это некоторый запас стабильности. Чем больше их есть — тем как-то спокойнее, безопаснее…
— До некоторых пор. — Усмехнулся Джерри. — После превышения критической массы деньги могут уже представлять немалую опасность для своего хозяина…
— Что-то не заметила… — Передёрнула плечами Лин. Джерри улыбнулся:
— На Челле. На Земле ситуация несколько иная… Или я не прав?
— Здесь всё 'несколько иное'… — Вздохнув, согласилась его подруга. — Здесь даже понятие 'пенсионер по возрасту' часто ассоциируется с понятием 'нищий'. А ведь у нас это — самые обеспеченные люди…
— Как это? — В один голос выразили недоумение мы с Кариной.
— Ну, понимаешь… У нас нет такого понятия, как 'фиксированные пенсии' или 'государственная помощь пенсионерам по возрасту'… — усмехнулась челланка. — Если человек проработал всю жизнь в системе обучения — так к концу жизни поток денег от его учеников может в несколько раз превышать его возможный прямой доход от самого процесса обучения… то есть — от зарплаты, ежели по-вашему… Устав от жизни, он может просто в один прекрасный день 'уйти на заслуженный отдых', сохранив при этом статус вполне обеспеченного человека…
— То есть — стукнуло ему 65, он и ушёл 'на пенсию'. При этом платёжноспособность государства и возможность платить ему пенсию его не интересуют… — Попытался уточнить я.
— Нет, что ты! — Замотала головой Лин. — На самом деле всё гораздо сложнее… Ни один серьёзный педагог не может просто так взять и уйти 'в одни день' — ведь это же его жизнь и он без этого просто не сможет… Обычно к тому времени, когда ему уже пора 'на отдых', вокруг него давно создалась своя 'школа практической педагогики', он окружён учениками, которые его любят, ценят, уважают… Но которым, разумеется, хочется поработать самостоятельно… Вот он и передаёт им часть своих объёмов работ, с каждым годом всё уменьшая и уменьшая свою долю… Если сравнивать с вашими возрастными метками, то процесс 'снижения нагрузки' на учителя начинается где-то лет в 50 обычно, а заканчивается — когда в 70, а когда и в 90… Кстати, он не просто снижает
нагрузку — он просто переориентирует свою деятельность: вместо того, чтобы заниматься лично прямым обучением, он теперь обучает тех, кто этим самым прямым обучением занимается… Это сложнее, это требует большего опыта — но ведь должен же он кого-то после себя оставить… Как правило, после 60 прямым обучением уже никто не занимается. Сидит этак в уголочке… 'на задней парте' — и наблюдает. Пока видит, что у 'молодого' есть шанс разобраться самому — только ждёт да улыбается. Как поймёт, что шансов уже, похоже, не осталось — найдёт способ вмешаться. И прямой доход его в это время уже формируется не за счёт прямого обучения, а за счёт отчисления процента от дохода этих 'молодых', которых он 'ведёт'… Ну, а косвенный — как процент от дохода всех, кого он учил — я уже говорила, может быть в несколько раз выше. Так что — если устал, 'выйти на пенсию' совсем не страшно: и не беден, и умереть от скуки не дадут: даже если последователи работают вполне самостоятельно, всё равно ведь ходят, рассказывают… Понимают, чем наставник живёт… Кстати, никакая другая поддержка учителей у нас не предусмотрена: что заработал за жизнь, то и получишь в старости…
— А для остальных?
— Для остальных — нормальное состояние, когда после 'выхода на пенсию' они могут жить за счёт процентов от вклада.
— Ты как-то говорила, что это — нормальное состояние для человека, достигшего совершеннолетия…
— Разумеется. — Кивнула Лин. — Да только к совершеннолетию не все это имеют. Для тех, кто не имеет — действует правило принудительного формирования страхового фонда.
— То есть?
— То есть, если я имею на счету сумму, соответствующую требованиям пенсионного законодательства — на меня просто не обращают внимания, а на эту сумму начисляются проценты, как по обычным вкладам. Если же сумма на счету меньше, чем должна быть, исходя из моих прошлых доходов — то часть текущих доходов будет принудительно у меня изъята на тех же условиях. Иными словами, я не могу иметь на счету сумму, меньшую, чем того требует положение о страховании нетрудоспособности, в том числе — и по возрасту. Мне просто не дадут снять столько денег. А по достижении пенсионного возраста процент от 'пенсионного вклада' и определит размер моего 'пенсионного содержания'.
— А сам вклад?
— Не возвращается. Но может наследоваться в качестве составляющей страховочных вкладов наследников. По иному эти деньги использовать невозможно.
— Кстати, в её семье доход от 'страхового' вклада превышает все иные уже несколько поколений. — Улыбнулся Джерри. — Хорошая семейная традиция… — С ухмылкой добавил он.
— Могли бы и не работать… — Усмехнулся я. Глаза у челланки стали круглыми и она даже встряхнула головой, как бы стряхивая наваждение:
— А ты бы не работал, если бы… совершенно не нуждался в деньгах?
— Издеваешься?
— Вот и мне казалось, что ты в своей лаборатории не ради денег ночами сидел… Так что — извини, но реплика твоя мне не совсем понятна… Как будто под 'среднего землянина' маскируешься… Да, моя семья имеет достаточный процентный доход. Более, чем достаточный. Такой доход имеют очень немногие. Но я на него жить почему-то не могу. Да меня никто и не поймёт, если попробую… Я сама имею вполне приличный процентный доход от своих прошлых работ. Не слишком большой, но уже приличный. Достаточный, чтобы спокойно на него жить. К пенсии такой имеют практически все, ибо подобные отчисления, как уже говорилось, производятся принудительно. Считается, что человек должен выйти на пенсию с вкладом достаточной величины, чтобы нормально жить на проценты.
— 'Достаточной величины' — это сколько?
— Ну, если он работает, скажем, с 17 до 67 — это 50 лет. Если отчислять по 10% — получится сумма дохода за 5 лет. При 10% годовых процентные выплаты по этому вкладу уже представляют собой половину среднего дохода за всю жизнь. Для пенсионера, который содержит только себя, это означает более высокий уровень благосостояния, чем для среднего работающего
взрослого, который, к тому же, растит детей.
— А если вдруг всё это рухнет?
— Кто рухнет? Система?
— Ну, курс рухнет… Деньги вдруг обесценятся…
— Этакое мы у Вас только и наблюдали… И всегда это было следствием безответственных поступков людей, имеющих большую власть, чем им можно было позволить… — Пожала плечами челланка. — В результате каких-то ошибок финансистов курс может, конечно, уплыть — на пару-тройку процентов в год, например… но это ведь очень немного — практически незаметно… И, потом, для страховки от подобных ситуаций деньги просто-напросто должны быть вложены — и, когда 'живых'-то денег у тебя и нет, почти всё вложено, причём — в системе, огромным веером, буквально 'по капельке'… ты и не обанкротишься… Ведь должники-то твои в один день все не рухнут…
— У нас может в один день рухнуть целая страна…
— Понимаю… Только тогда, когда это нужно кому-то, кто стоит у руля. Или — группе тех, кто правит и хочет за счёт этого нажиться. Мы сначала подозревали простую некомпетентность, но потом пришли к выводу о преобладании в этом доли алчной беспринципности… А вся система… в один день рухнуть не может — она построена по 'сотовому' принципу и в целом неподвластна лицу или группе лиц, которые могут сознательно или в результате ошибки к этому привести. Каждый гражданин имеет активы тысяч предприятий, по тысячным долям процента от каждого. Если какое-то одно предприятие рухнет — он этого даже не заметит… Заметят это только ребята из службы финансового надзора — их будет интересовать, не инспирировано ли банкротство… Если они ничего не обнаружат — факт останется фактом, если обнаружат — дело будет передано в суд. Причём — не по месту жительства 'банкрота', а в центральный суд, занимающийся именно крупными финансовыми махинациями.
— И такое бывает?
— Бывает… Двуногие, видимо, не могут быть совершенными… Примерно 10% банкротств — инспирированы.
— Это много?
— Ну, у вас таких — больше половины. Так что — много или мало — рассуждай сам.
— Хм… И все эти 10% будут сидеть?
— Нет. Примерно пару процентов случаев доказать не удаётся. И тогда виновный не осуждается. Просто — кто же ему теперь доверит предприятие или деньги? Я, например, не знаю человека, у которого в системе стоит разрешение на использование его финансовых средств людьми с небезупречной репутацией.
— То есть?
— То есть, если у того, кто хочет занять, в жизни был хотя бы один эпизод с обвинением, закончившийся передачей дела в суд — я не хочу доверять ему свои деньги. И не знаю ни одного, кто хочет. А система проверяет просто: не было передачи дела в суд — репутация считается безупречной. Была — значит, небезупречной.
— Но ведь человека можно и подставить?
— Он может обратиться в спецслужбы за реабилитацией. Причём — если хочет, чтобы это было эффективно — сразу, ещё во время следствия. Тогда ребята из безопасности пронаблюдают за следствием, оценят ситуацию… Своими методами, разумеется… Как-то раз, помню, рассказывали мне, что такое имело место. Действительно, ситуация была умело инспирирована, но организатора 'почитали'… ребята типа Джерри… и на суде выступил 'неизвестный обвинитель' от служб безопасности, который подробно рассказал, как именно это было проделано. Это не может быть доказательством, конечно; но виновник настолько был поражён подробностью изложения, что у всех присутствующих вопросов просто не оказалось. Теперь он может работать только по найму: даже вопросы организации производства ему никто уже не доверит.
— А общество не потеряет от этого? В смысле, если он — золотой работник, но жадноват? — Улыбнулся я.
— А оно не потеряет от того, что он, в результате своей 'жадноватости', в очередной раз умело всё грохнет? Примерно так же, как это обычно происходит у вас?
— Ну, у нас… У нас это — почти правило… Я даже поражаюсь, как человеку, постоянно заваливающему работу, но умеющему красиво убеждать, продолжают почему-то верить, считая все
его неудачи случайными… В то же время — тому, кто ни разу ничего не завалил, у которого всё всегда получалось — почему-то не спешат доверить большего — только потому, что он 'двух слов связать не может'… Выходит, что платят не за умение делать дело, а за умение уговаривать…
— Один из ваших парадоксов… — Вздохнул Джерри. Кстати, весьма характерных для нестабильных систем вообще. Нестабильность вашей системы, кстати, и была наиболее весомым фактором при принятии решения о нецелесообразности контакта…
— То есть?
— Если вверху иерархии находятся лица, менее умные и образованные, менее… сильные, что ли… в моральном отношении… чем внизу, под ними… то эта система нестабильна по определению, ибо это означает отсутствие реальной власти. Есть только её видимость. Как только кто-то действительно сильный внизу это поймёт и начнёт действовать — ситуация резко обострится, трон зашатается и вся система может рухнуть. Мы не контактируем с нестабильными системами. Их можно изучать, конечно…
— Как кроликов? — Улыбнулась Карина.
— Как вас… — Ответил широкой улыбкой Джерри. — Но устанавливать широкие контакты нельзя: это просто опасно, так как снижает стабильность и нашей системы…
— То есть — решение о нецелесообразности контактов было принято из-за того, что наша система общественного устройства нестабильна? — Попытался уточнить я.
— Не только… — Поморщился Джерри. — Это был, пожалуй, наиболее весомый фактор — но не определяющий.
— А что же было определяющим?
— Ничто одно само по себе определяющим не было. Была группа факторов, каждый из которых сам по себе оставлял слабую надежду. Все вместе — не оставляли никакой. Самый весомый, на мой взгляд, я назвал.
— А следующий? — Не унимался я.
— Следующий… — На секунду задумался челланин. — Следующим я бы назвал ложь. Ложь — везде… Особенно — наверху.
— То есть?
— Хоть одно высказывание любого высокопоставленного лица можно считать правдой? — С какой-то обречённой грустью спросила Лин. — Они у вас хоть когда-то вообще правду говорят? Они говорят только то, что, как они считают, сказать в нужный момент и в нужном месте надо. Чаще всего — надо для них, а не для всех вас. И — далеко не всегда даже им самим это на самом деле выгодно — они просто заигрываются до такой степени, что часто сами до конца не понимают, что говорят… А сказать правду? Хм… Попробуй их заставить… Даже если кто-то из них захочет это сделать — не сможет: правда практически всегда будет не в его пользу. Обычно она для него слишком убийственна… И он лжёт, надеясь за этой маской скрыть свою меркантильность, свою никчемность, свою беспомощность, как лидера — лжёт, пытаясь запугать возможных сильных внизу… Глупец: если ему позволяют так лгать — значит, их — сильных — там, внизу — просто нет пока… Их таким способом не запугаешь… Он просто обманывает сам себя. В итоге — постепенно у него 'съезжает крыша' и он начинает жить в каком-то придуманном им мирке, начиная сам верить в то, что говорит… верить — в только что им же придуманную ложь… Вариант шизофрении… — Вздохнула Лин. Джерри только улыбнулся.
— Создаётся впечатление, что у вас вся планета купается в разумности и в деньгах… — С какой-то тоскливой и безнадёжной завистью произнёс я. Джерри расхохотался.
— Да нет, почему же… И изолированные зоны у нас есть — для тех, кто мешает жить окружающим: должны же мы дать им возможность жить так, как они хотят… — ухмыльнулся он. — Вот их и изолируют, чтобы они там делали, что хотели… И далеко не все у нас богатые — я, например, говорил тебе, что большую часть дохода моих родителей составляло пособие на содержание детей…
— А ты не боишься?
— Чего?
— Ну, вы с Линдой… Вроде как из разных семей… Проблемы там, и так далее…
— Я понимаю. Проблемы такого рода и в нашем обществе действительно бывают. Когда люди привыкли к разным уровням трат, например. Но мы уже достаточно
долго вместе и я пока не заметил, чтобы взгляды на то, сколько и на что стоит тратить, у нас как-то отличались… Так что,— улыбнулся он,— с этой стороны я каких-то особых проблем не жду.
— Ты хочешь сказать,— в голосе Карины слышалось недоумение, граничащее с недоверием,— что в одной из богатейших семей планеты траты на жизнь были на том же уровне, что и в одной из беднейших?
— Ну, не в одной из беднейших — это слишком сильно сказано… Но — с доходами ниже среднего. По крайней мере, доходы моей семьи были ниже доходов моего тестя на несколько порядков. А вот расходы… как оказалось — отличались не более, чем в полтора раза.
— Так что — околофинансовых споров в молодой семье пока не ожидается. — Со смехом резюмировала Лин.
— У нас бы все были уверены, что это есть женитьба на деньгах… — Попробовал поддеть я.
— Не получится: за свою жизнь он заработал уже вдвое больше меня. — Ухмыльнулась Линда. — Так что я могу быть на этот счёт совершенно спокойна,— со смехом закончила она, прижав его руку к своему животу.
— Что — брыкается? — Поинтересовался Джерри.
— Да нет — просто волнуется, чтобы ты моих денег не оттяпал… — Сокрушённо вздохнула челланка. Когда смех стих, Карина, смахнув слезу, вздохнула:
— Завидую я вам, ребята…
— Зачем? — Заинтересованно склонил голову набок Джерри.
— Не знаю… Просто кажется, что у вас там всё до того идеально и гладко… Прямо как в раю… Будто бы и неприятностей никаких не происходит…
— Если бы это было действительно так, то профессия моего отца была бы никому не нужна… — Задумчиво проговорила Лин.
— Да и заурядная халатность — не такое уж редкое явление… — Буркнул Джерри. — Ну, не так уж совсем постоянно и повсеместно, как у вас — но не без этого…
— Например? — Живо поинтересовался я, ожидая услышать что-нибудь, что успокоит тщеславие землянина.
— Например, бегство Иво и Клиры. — Пожала плечами Лин. — Зачем далеко ходить…
— Один случай за всю экспедицию? — Обречённо спросил я: 'новость' явно не оправдала моих надежд.
— Ну, почему… — вздохнул Джерри. — Ещё мы потеряли шестилапого…
— Ко-о-о-го? — Не понял я. Лин удивлённо взглянула на Джерри — видимо, проговорился.
— Шестилапого. — Повторил тот. — Да не смотри на меня так, они ведь его нашли… — Виновато отреагировал он на немой вопрос подруги.
— Что значит 'нашли'? — Не поняла она.
— Труп нашли. Его вынесло морским течением аж к Тасмании. Там и нашли.
— Там же, где и… — Обречённо начала Лин — видимо, это было для неё новостью.
— Именно. — Вздохнул Джерри. — У шестилапых слишком хорошо развито чувство пространственной ориентации и телепатические способности. Он, похоже, просто 'убедил' оператора отправить его на Землю. — Пояснил он нам.
— Зачем? — Не понял я.
— Лет сорок назад, в одной из первых групп, на Земле потерялась его подруга. — Задумчиво произнесла Лин. Шестилапые умны и понятливы — по характеру они немного похожи на ваших слонов… В длину они достигают 3-5 метров, весят — от одной до четырёх тонн. Поэтому их часто используют там, где нужна их сила. Когда самка исчезла — никто не понял, как именно это произошло. Похоже, её просто смыло волной в океан… Плавают они примерно так же, как ваши белые медведи, так что примерно сутки она была ещё жива. А через сутки он начал беспокоиться — там, на Челле. Разбил ограду, ушёл в лес… Через год пришёл назад — тощий, обречённый какой-то… Живут они лет 200-300, поэтому год для него немного… С тех пор он стал живым укором космопорту: придёт к операторам, уляжется в углу, положит морду на передние лапы и смотрит. Гипнотизирует. Ребята работать не могли. Многие жаловались, что будто бы слышат его голос — что-то типа 'отправьте меня туда, к ней…'. Почти сорок лет продолжалась эта пытка. Видимо, кто-то в конце концов не
выдержал и отправил. И вот — через сорок лет он попал на Землю и пошёл по её следам… Не в буквальном смысле, конечно — какие следы на воде… Здесь речь может идти только о поразительной пространственной ориентации шестилапых. За что их обычно и ценят: эти твари не могут заблудиться. Даже на совершенно незнакомой планете. Он просто поплыл за ней, и всё. Он знал, куда надо плыть. И — так же, как и она сорок лет назад, не выдержал путешествия. И нашли его, как мы с вами только что услышали, на том же берегу, что и её… Что ж — 'Жизнь — это долг, исполните его…',— грустно произнесла она. — Он свой долг исполнил, как он его понимал. Или пытался исполнить,— вздохнула в ответ Лин. — А мы до сих пор не можем до конца понять этих тварей… 'Жизнь — это тайна, познайте её.' — так, кажется? — Она задумалась. — Ни одно живое существо в мире не обладает такой ориентацией и не может так общаться с человеком… Когда сидишь на спине шестилапого, буквально чувствуешь себя им… Если он доверяет тебе — он, похоже, позволяет тебе непосредственно твоим разумом управлять его телом… Сколько было случаев, когда он успевал отбить лапой ветку, которую ты заметил слишком поздно, чтобы пригнуться… Он ведь несётся, как вездеход — она ему опасности не представляет… Если ты её не заметишь и не пригнёшься — останешься лежать на земле. Если заметишь поздно и испугаешься — он может либо увернуться от неё, либо просто сломать её лапой… У него паршивое зрение, и сам он не может обращать внимание на такие мелочи — он их не замечает. А мы до сих пор не знаем, как он умудряется пользоваться информацией наездника… — Лин вздохнула. — А ты говоришь — 'как в раю'… — С грустью закончила она. Все удручённо молчали.
— А… шестилапые — кто они? — Наконец тихо спросила Карина.
— Кто их знает… — Пожала плечами Лин. — Никто не знает, откуда они пришли и кто их ближайшие родственники…
— Кстати, на Земле их помнят — так что не исключено, что их родина — Фиеста или Земля… — Вставил Джерри.
— Что значит 'помнят'? — Удивилась Карина.
— В сказках Америки эти твари фигурируют, как жители пещер. И — с тем же описанием… — Вздохнул челланин. — Почему пещер — понятно: на Земле для них слишком яркое солнце. Они и так не блещут остротой зрения, а это солнце их просто слепит. Я готов допустить, что с времён постоянных контактов с Фиестой здесь осталась популяция шестилапых, которая выродилась просто в пещерных тварей, а затем деградировала и вымерла… Они почему-то не живут сами — им нужен человек. Шестилапый сходит с ума от радости, когда ему удается найти хорошего проводника. И — тоскует, когда видит, что проводник 'не тот'. По его меркам… — Он помолчал. — Когда Линда входит в загон, ей приходится быстро вскакивать на спину к кому-нибудь из них — каждый хочет мордой потереться, выразить своё расположение… — Вдруг вспомнил он. — При их массе они рискуют просто затереть её. Причём — они понимают это, стараются осторожничать — но задние напирают, и сдерживать их трудно… Закон толпы… Раз даже драка началась — передние, возмутившись поведением задних, решили высказать тем всё, что о них думают… Еле выскочила…
— 'Жизнь — это игра, сыграйте в неё…',— мрачно пошутила Лин. — Если не успела — значит, проиграла…
— Афоризмами увлекаешься? — Улыбнулся Джерри.
— Земные россыпи коллекционирую,— показала язык Лин.
— Покажи! — Лин вытащила из кармана куртки небольшого формата журнал, открыла на нужной странице и протянула Джерри. Тот углубился в изучение кладези нашей Земной премудрости, эпизодически похмыкивая. — Оставь… — видимо, почувствовав неловкость ситуации, Лин отобрала журнал у Джерри. — Мне его подарили. Дома почитаешь… — Как ножом резанули меня её последние слова, невольно напомнив о предстоящей разлуке. Сообразив, что неосторожно сболтнула лишнее, Лин, потупив глаза, взяла мою руку в свою. Карина уткнулась
в плечо Джерри, который тут же принялся поглаживать её по голове.
— Ладно, ребята… — Наконец вздохнул он. — Если всё время об этом думать, то и жить будет некогда…
— Кстати… — Лин запнулась, глядя на Джерри — будто спрашивала, говорить или нет.
— Кстати, срок вчера чуток перенесли… — отрешённо взглянув в окно, произнёс он.
— Какой срок? — 'Очнулся' я.
— Отлёта… Или — отъезда… — Улыбнулась Лин.
— На… раньше или на позже? — Осторожно поинтересовалась Карина.
— На позже,— взглянув на неё, улыбнулся челланин.
— Надолго? — В моём голосе промелькнула надежда.
— Не очень… — вздохнула Лин. — На 19 июня.
— Так значит… — Начал было я, но Джерри решительно перебил:
— Хватит, ребята. Больше ни слова об этом. До 18 июня. Договорились? А то у нас других тем для страданий больше не будет… — Все согласно закивали головами, хотя выглядели при этом довольно-таки удручённо.
— А давайте разные истории рассказывать! — Через силу улыбнулась Карина.
— Например? — Вопросительно взглянула на неё Линда.
— Ну, например, чем ты в последнее время на Земле развлекаешься… — Улыбнулся Джерри.
— Да наблюдаю… За местной экзотикой… — расплылась в улыбке челланка. — Раньше как-то всё времени не хватало, так что подобные наблюдения были чисто случайными… А теперь — наверное, только и делаю, что хожу да смотрю…
— Ну, и? — Заинтересовался я.
— Ох… — Картинно вздохнула челланка. — В целом — озабоченная планета…
— Чем? — Удивился я.
— Да в основном… 'Обмани ближнего своего, ибо он обманет тебя прежде и возрадуется…'- Воздев очи к небу, процитировала Лин. Все понимающе усмехнулись. — Ты знаешь,— обращаясь ко мне, продолжала она,— я ещё месяц назад даже не представляла, насколько глубоко этот девиз проник в души землян и насколько истово он ими исповедуется…
— Мы же договаривались — не обобщать… — Взмолился было я, но Лин только устало махнула рукой:
— Больше или меньше — но не свободны все… Всё равно… Это идёт с детства… Мы не нашли ни одного землянина, который бы после достижения совершеннолетия ни разу никого не обманул… Ложь бывает большой или малой, изощрённой или примитивной, почти невинной, вынужденной или доходящей до абсурда по своей бессмысленности — но она всё равно остаётся ложью… При этом большинство чуть ли не искренне считают себя абсолютно порядочными людьми, своей лжи и в самом деле, похоже, не замечая — настолько 'вживаются в образ'… — Челланка замолчала.
— Уже и мы 'наобщались'… — Вздохнул Джерри. — Вчера с командором обсуждали методы и сроки 'нравственной реабилитации' разведчиков…
— Что его так встревожило? — Удивилась Лин.
— Что разведчики начали во время разговоров 'привычно' отводить глаза… — Усмехнулся Джерри.
— Хм… А ведь действительно… И какие прогнозы?
— До полугода изоляции по возвращении… В реабилитационном центре на Актиане…
— Ого! — Изумилась челланка. — Так серьёзно?
— Похоже, что да…
— А что там, на Актиане — очень серьёзное заведение? — Поинтересовалась Карина.
— Общий для всех цивилизаций, входящих в систему, реабилитационный центр по восстановлению психики космонавтов, побывавших в сложных… или — в стрессовых ситуациях. — Вздохнула Лин. — А я думала, что хоть дом скоро увижу… — Тоскливо добавила она.
— Собиралась на два года — вот два года и будешь путешествовать,— улыбнулся Джерри. — Не всё равно — по Земле или по Актиане…
— Я бы предпочла по Земле… — со вздохом опустила глаза челланка.
— Я тоже. — Развёл руками бородач. — Да вот беда — у всех у нас появилось здесь немало привычек, которых просто не поймут на Челле…
— Хм… Это — в результате 'сложных или стрессовых ситуаций', в
которых Вы оказывались на Земле? — Поинтересовалась моя язвочка.
— Нет,— улыбнулся челланин. — Это — в результате привыкания к вашим нормам поведения… — Мы снова заулыбались.
— Ты, кажется, собиралась что-то рассказывать? — Напомнил Джерри.
— Да, кажется… — Наморщив лоб, вспоминала Лин. — Что-то о лжи… Да… Изолгались… Себе — и то лгут… Даже молясь своим кумирам, придуманным ими всесильным богам, которые 'знают всё' — и то пытаются их объегорить, обвести вокруг пальца… Ложь стала настолько привычной, что не задумываются даже о целесообразности, о безопасности, о возможности остаться неуличённым — мимоходом солгал, и всё… А другой — так же мимоходом всё это съел, чтобы не выглядеть дураком… С ума можно сойти…
— Мрачная картина… — пробормотал я. — Наверное, чтобы её рисовать, неплохо было бы привести примеры?
— Да сколько угодно…
— А всё же? Например?
— Ну, например… — Лин ненадолго задумалась. — Наблюдали мы тут недалеко от вас одну пару… Ещё с первых экспедиций, так что — почти в течении всей их жизни…
— Расскажи… — Лин улыбнулась:
— А не боишься знакомых в ней узнать?
— А что — есть повод? Опасаться-то?
— Да не без этого…
— А чего мне бояться-то? Себя ещё, может, узнавать и неприятно, а так…
— Ну, про тебя я и не стану рассказывать,— улыбнулась Лин,— ты у нас далеко не самый страшный представитель цивилизации и не самый анекдотичный… Да и пользы от этого особой не будет: это — твоё дело, ты с ним сам и управляйся…
— Что именно моё дело? — Не понял я.
— Твоё самосовершенствование. — Улыбнулась челланка. — Твои мозги. Содержимое, как у вас тут говорят, твоей черепушки. И вмешиваться мне в это — уж извини, как-то не с руки… — передёрнула плечами она. — Я тебе лучше буду рассказывать истории о других… Истории, которые у тебя самого примерно те же эмоции вызовут, что и у меня. Ладно?
— Ладно,— усмехнулся я. — Рассказывай.
— Жил был парень. Он был самым старшим братом в семье. И ему с детства… ну, не то, чтоб твердили, но подразумевали… что он самый умный, самый красивый… Девки окрестные тоже это приметили и слетались к нему, как мотыльки на огонёк… Он не возражал. Он спокойно ими пользовался. Обычно — по одному разу. Реже — дважды. Трижды его внимание ни смогла привлечь, по-моему, ни одна… 'Ох, смотри, чтоб какая-нибудь нам под двери в подоле не принесла'- качала головой мать. Не принесла… Почему — не знаю. Может, ему просто везло. А, может — он просто не знал о девичьих проблемах… точнее — не желал знать. И они всё решали сами. А кто видел девичьи слёзы?.. Подрос он и покинул родительский дом — поехал учиться. Ну, на вид он действительно был неплох — и неглуп, и небезобразен… Да и не ленив, вроде… Короче говоря, внешне он представлял собой примерно то, что средняя женщина охотно выбрала бы, как спутника жизни. Понятно, что все те женщины, которым уже пора было выбирать, относились к нему весьма благосклонно… Ему это было приятно и он по-прежнему охотно этим пользовался. Теперь уже — и более длительное время: отдельные 'романы' с отдельными 'мотыльками' длились по полгода и больше… Надо отдать ему должное: он им ничего не обещал. Он просто пользовался — и всё. Но им и этого было достаточно… какое-то время… Потом они начинали догадываться, что значат для него не столь много, чтобы быть возведёнными в ранг жён. Тогда они с ним расставались. Некоторые — сами: их заставляли это сделать остатки самоуважения; с иными расставался он — когда они пытались показать ему, что хотели бы большего, а не простой интимной связи… Тогда он их бросал: не потому, что они ему не нравились, нет; просто… он хорошо помнил напутствие отца: 'Не твоя жёнка, сынку, та девка, на которую ты сейчас смотришь… Твоя — вон где, ещё пешком под стол ходит…'- Отец был старше матери на 10 лет. У него это был второй брак. Удачный. С первой женой — своей одногодкой — он перед этим расстался. И считал
теперь, что, 'нагулявшись вволю', парню нужно жениться на молодой… Нетронутой…
— Да, это одно время было очень модно… 'нагуляться' вдоволь, а затем взять в жёны девственницу… — Ухмыльнулся я. — Даже теорию такую придумали, о моральности такого правила: дескать, более опытный муж сумеет научить всему свою совершенно неопытную супругу…
— Да, об этой глупости я тоже наслышана,— кивнула Лин. — Смешно, но многие свято верят в это до сих пор. Ладно… Короче говоря, парню стукнуло уже 25, вроде как уже и 'нагуляться', по отцовским меркам, пора; уже и отец спрашивает, не пора ли сыну жениться… Да только окружающие его девчата уже знают, что жениться он не собирается, и потихоньку выходят замуж за других: пусть и не за таких видных, но — те хоть замуж охотно берут… А обычная женщина, чтобы иметь возможность нормально вырастить ребёнка, со многим готова смириться… В итоге — самый видный жених — смешно сказать — теперь уже не может найти себе жену: более молодые уже наслушались от его одногодок, что 'этот только гулять горазд, а жениться не станет'. Может, так и остался бы он старым холостяком, да появилась на горизонте новенькая: пришла на занятия 18-летняя девчушка и села так незаметно сзади. Уже на второй день он подсел, познакомился… Пару недель посидели вместе, вдруг — бац: 'Давай поженимся?'… Ну, девка — в слёзы, к мамке побежала, плачется… А у мамки у самой в доме — такое же чудо…
— Что ж,— говорит,— доля наша женская такая… Он хоть как там из себя?
— Мама! — Ревёт дочка,— да он же лысый!
— То есть — как 'лысый'? — Не поняла мать.
— Ну… стриженый… налысо… — А он как раз медкомиссию очередной раз проходил — всё никак его в армию забрать не могли — давление низкое… Хотя в жизни он никогда,— она подчеркнула,— ни-ко-гда… на это не жаловался. Смекаешь? — Я кивнул.
— Ну, это — не беда,— успокаивает мать,— зато волосы хорошие будут, когда вырастут…
…Короче — худо ли, бедно ли, но получилось так, что они поженились. Любил ли он её? Не знаю: чужая душа — потёмки… Может, и думал, что любил. А скорее — она его просто устраивала: как может устраивать хорошее жильё, удобный диван, опытная кухарка… Кстати, последнее к ней не относилось,— улыбнулась Лин,— она была совершенно в этом смысле беспомощной. Он увидел то, что искал: молодую, неопытную… И решил, что это — именно то, что ему нужно. И поступил так, как учил его отец… Но за эти годы он привык жить один. Привык вести себя так, как хотел, ни на кого не оглядываясь. Привык сам тратить свои деньги. Даже, когда семья его родителей покупала дом, собирая с 'миру по нитке', он написал матери, чтоб они на него не рассчитывали: ему, дескать, ещё надо жениться… Хотя — они ему даже не намекали на то, что как-то рассчитывают на его деньги… Кстати, к женитьбе он так ничего и не скопил. — Лин ухмыльнулась.
— Не слишком удивляет… — Ухмыльнулся и я.
— После женитьбы он не стал изменять своим привычкам: по-прежнему после работы, не заходя домой, отправлялся 'по филателистам'. Домой приходил, когда темнело. 'Ты видишь, какие я марки достал?',— спрашивал он жену. Она видела. Марки ей нравились. Но она не понимала, зачем нужно тратить столько времени и почти все деньги на это, вместо того, чтобы… хотя бы просто побыть вдвоём. Любила ли она его? Кто знает… Может, по-своему и любила. Как надежду. Как возможную опору в жизни. Как будущего отца своих детей… Как, наконец, человека, к которому уже привыкла… Который спас её от одиночества, в которое она попала, покинув родительский дом… Но она не понимала, зачем ради марок нужно заигрывать с продавщицами в магазине: не проще ли просто не иметь этих марок, если их нужно так сложно покупать? Тогда он стал приносить домой книги. 'Ты видишь, какие я книги купил?'- спрашивал он. Она видела. Книги ей нравились. Она была совсем не прочь иметь в доме шикарную библиотеку. И ради этого была готова терпеть, как он флиртует с продавщицами: ведь в результате этого в дом попадали книги, которых не было и не могло
быть в свободной продаже…
— Мда… — Карина задумчиво посмотрела на меня, как бы примеряя на себя эту роль и решая, стала бы она это терпеть или нет. 'Наверное, стала бы',— подумал я и улыбнулся ей потеплее: дескать, не грусти — не твоя это судьба. Она, потупив взор, улыбнулась в ответ.
— Он её постоянно хотел. — Продолжала Лин. — И днём, и ночью, и утром, и вечером… Приходя в обед домой, он старался обязательно 'отметиться'. Утром, вечером и ночью — тоже. Она не хотела так много и так часто: он у неё был первый, она ещё просто не вошла во вкус, и столь частые эпизоды её попросту тяготили… Он же давно привык к тому, что с женщинами можно не церемониться: все предшествующие знали, чего хотели, и охотно демонстрировали ему своё обожание, что бы он не делал… Она же просто не могла этого хотеть так же, ибо ещё не знала толком, что это такое… Не знаю, задумывался ли он об этом, но это его не останавливало. А может, ему и в голову не приходило, что она всё это может воспринимать по-другому… А она просто боялась… Боялась вскрикнуть — чтобы не услышали соседи и не стали её обсуждать… Боялась, что в разгар событий к ним заглянет квартирная хозяйка, которая любила заглянуть, едва заслышав скрип кровати… Потом, конечно, делала вид, что смущалась — дескать, не думала я, что вы этим сейчас занимаетесь… Но — от этого не становилось легче…
— Боже, как я её понимаю… — передёрнула плечами Карина.
— Не до конца. — Улыбнулась челланка. — Ибо ты не была в такой ситуации…
— Бог миловал…
— Ну, а наша молодая постепенно всё, что связано с сексуальным действом, стала связывать со страхом. И болью — потому что ей было больно: она не только не могла толком получить удовольствие, она не могла даже расслабиться… А он, как разгорячённый жеребец, фактически её насиловал… В результате — всё, что связано с сексуальной жизнью, извратилось в её голове, превратившись в боль и страх. Даже когда они были в относительной безопасности, даже когда они уже имели отдельное жильё — она просто привычно исполняла свои обязанности, буквально 'глядя в потолок'. Нельзя сказать, что она ничего не хотела: любая женщина хочет… Любви, ласки, нежности… Внимания, наконец… Иногда, когда он бывал нежен, ей даже нравилось… Не так чтоб сильно — но она была совсем непрочь, чтобы это продолжалось… В принципе, у них был шанс — нужно было просто немного любить друг друга… немного заботиться друг о друге, немного пытаться угадывать желания друг друга… А угадав — выполнять… чтобы доставить радость ближнему… Это ведь всё так просто… и так естественно…
— 'Жизнь — это возможность, используйте её…',— подал голос вновь углубившийся в изучение Земных премудростей Джерри.
— А они жили как-то… каждый — сам по себе, относясь к присутствию рядом другого не как к дару Божьему, а, скорее, как к неизбежному злу, с которым приходится мириться, чтобы избежать одиночества… — Продолжала Лин.
— Знаешь… — Карина задумчиво глядела на меня,— а ведь и наш союз, похоже — тоже, в какой-то мере, был бегством от одиночества…
— Насколько я могу судить, бегство это было более удачным… — ухмыльнулся Джерри.
— По крайней мере, я благодарна тебе за то, что ты есть… — Тихо произнесла Карина, обвив мою шею руками и разглядывая моё лицо так, как будто видела меня впервые. — И я благодарна судьбе за то, что мы имеем счастье быть рядом…
— 'Жизнь — это блаженство, вкусите его…',— торжественно процитировал Джерри.
— По крайней мере, я всегда мечтала о том, чтобы безоглядно любить и быть любимой… — Запустив руки мне в волосы, тихонько продолжала откровенничать Карина. — Не знаю, имею ли я то, о чём мечтала,— улыбнулась она,— но то, что я имею, мне нравится…
— Хм… Так ведь — 'Жизнь — это мечта, осуществите её!',— продолжал сыпать афоризмами челланин.
— А я, признаться, до сих пор сомневаюсь, сможем ли мы прожить нашу жизнь так, чтобы потом, на склоне лет, не было 'мучительно больно'… — вздохнул
я. — И больше всего боюсь, что — вдруг не сумеем…
— Так ведь 'Жизнь — это вызов, примите его!',— продекларировал Джерри, приняв позу оракула.
— И всё же я радуюсь… Мне приятно видеть и ощущать рядом это чудо, без которого жизнь моя была бы серой и невзрачной, как осенний дождливый день… — Почти шёпотом закончила Карина.
— Что ж — 'Жизнь — это красота, восхищайтесь ею!',— резонно заметил Джерри.
— Твои афоризмы сегодня закончатся? — Улыбнулась Лин.
— Надеюсь. У меня в запасе ещё с десяток, не больше… — невинным голосом ответил её благоверный, окинув взглядом страничку.
— И… самый сильный из них? — Неожиданно поинтересовалась челланка.
— Гм… Умеешь загадки загадывать… — Джерри задумался. — Пожалуй, этот: 'Жизнь — это счастье, сотворите его…',— почти виновато улыбнувшись, произнёс он. На какое-то время в комнате повисла звенящая тишина.
— Ну, так как они там? Эти… Что дальше-то? — Наконец нерешительно спросила Карина.
— Кто? А, эти… Создав семью, они так вот и жили… Иногда вспыхивали ссоры, потому что каждый почему-то полагал, что именно другой обязан угадывать его желания… Она хотела, чтобы он продолжал это делать, как это бывало раньше, до женитьбы; а он полагал, что теперь — её очередь… Жена, дескать, должна ублажать своего мужа… Глупые… Они никак не хотели понять, что в этом мире, вообще говоря, никто никому ничего не должен… Каждый делает то, что считает нужным — вот и всё… Просто, если то, что он делает, нужно или нравится его окружению — он приобретает соратников или друзей… Если не нравится — наживает врагов… Умный человек понимает это и может предвидеть возможные последствия своих поступков… Если они… если последствия эти… его устраивают — он считает поступок допустимым, если не устраивают — то нет… Конечно, не всегда и не всё можно предугадать правильно…
— Что ж — 'Жизнь — это приключение, решитесь на него…',— Вздохнул Джереми. Мы заулыбались.
— Ну, а эти… просто пытались жить так, как им было удобно… Не столько утруждая себя необходимостью поддержания контакта с ближним, сколько заботясь о том, чтобы… 'друзья завидовали', что ли… То есть — слишком часто понятие 'быть' они заменяли понятием 'казаться'. — Негромко продолжала челланка. — Как будто в жизни главное — это мнение окружающих… Его постоянно видели на людях — и в тех же книжных магазинах, и на филателистических выставках… Словом, у него это лучше получалось — 'казаться'… Он по-прежнему приходил домой попозже, наобщавшись и наболтавшись вволю, пока она вертелась на кухне. Ей это не нравилось — она совсем не собиралась приносить себя в жертву… — грустно улыбнулась Лин. — Он же и вовсе не склонен был жертвовать. Ничем. Они даже деньги поделили: он сказал, что пусть она на свои деньги кормит семью, а за его, дескать, деньги, 'будем всё покупать'. То есть — мебель, вещи… книги… марки… постепенно в этот список, таким образом, всё больше попадало то, что ему больше нравилось… А она продолжала кормить семью на свои деньги… — Лин затихла. Какое-то время все удручённо молчали. — Забеременела она сразу, не успев понять, что теперь связана по рукам и ногам, не будучи ещё даже в состоянии оценить, насколько надёжен её благоверный… — Наконец продолжила рассказчица. — Однажды утром она почувствовала, что пора: говорят, что женщина всегда это чувствует. Тревожно как-то становится, что ли… А может, уже первые схватки — пусть несильные — эту тревогу вселяют… 'Ты сегодня недолго, ладно?'- Просила. Объясняла, почему. Ждала его к пяти часам — знала, что к этому времени он работу заканчивает. Думала, что примчится — его ведь ребёнок всё-таки… После обеда начало хватать посильнее… Надо бы бросить всё да идти в роддом — всё оттягивала: вот, дескать, подожду ещё немного — вдвоём и пойдём. Вдвоём — оно как-то спокойнее… Вот уже и пять часов — его нет. Полшестого, шесть — его всё нет. А хватает уже так, что, того и гляди, родишь… Не дождалась — с трудом оделась, пошла. Пешком. Шла,
оглядываясь: не идёт ли благоверный? Не шёл… На ступенях роддома воды отошли, головка сразу показалась… Слава Богу, подхватили под руки, занесли… родила… Раньше, чем он, наболтавшись с продавщицами, домой пришёл… Ты знаешь,— сверкнула глазами Лин,— я ведь это чудо даже не осуждаю… Я понять его пытаюсь… И — не могу…
— 'Разве можно понять логику Землянина?!' — чьи слова? — Вздохнул Джерри.
— Мои… — улыбнулась Лин. — Это я ещё в самом начале изрекла… Но не думала, что это может оказаться настолько серьёзно… А здесь… Мда… Ну, ладно. Дальше — ещё интереснее: забрав жену с ребёнком домой, он снова не стал изменять своим привычкам: ему нужно было отдохнуть после работы, и он это делал — не спеша возвращаться домой, в этот орущий и воняющий ад, к нестиранным пелёнкам и задёрганной жене… По-прежнему каждый из них пытался максимум возможных обязанностей переложить на другого… Семья не состоялась… 'Кукушата' — скорбно прозвала их свекровь. Продержались они с этим ребёнком до четырёх месяцев. Работа, учёба, сессия — это действительно сложно… В конце концов ребёнком занимались бабушки. По очереди — какую на сколько удавалось уговорить. Жаль, что мы не наблюдали весь процесс — интересно было бы посмотреть на точные цифры: где и сколько он пробыл… Но любопытен момент: когда родители приехали забирать четырёхлетнего ребёнка у бабушки, тот долго решал проблему: как ему их узнать? К стыду своему, он совершенно не помнил, как они выглядят, и, идя на вокзал с бабушкой за ручку, никак не мог придумать, как же ему их встречать… И ему было ужасно стыдно… Настолько, что это воспоминание осталось в его памяти и во взрослые годы…
— А как мы их узнаем? — Поинтересовался он у бабушки.
— Что значит — 'как узнаем'? — Не поняла та. — Мы ведь их знаем?
— Но там ведь будет так много людей… — Выкрутился внук. Не мог же он признаться, что совершенно не помнит, как выглядят родители…
— Ничего,— успокоила его бабушка. — Как-нибудь узнаем…
— Ты узнаешь? — Продолжал допытываться внук.
— Конечно, узнаю,— успокаивала его бабушка,— это ведь моя дочка… — И он успокоился: ведь бабушка-то их узнает… На привокзальной площади бабушка радостно сказала:
— О! Они уже приехали! Мы даже немного опоздали…
— Где, где они? — Тревожно оглядывался внук.
— Да вон же — не видишь, что ли? — Удивлялась бабушка. — Там и людей-то больше нет… — Ей, похоже, и в голову не приходило, что внук сейчас лихорадочно ищет… не знакомые лица, а 'людей, возле которых других людей рядом нет' — чтобы по этому признаку определить, что это и есть его родители…
— Ну, беги! — Подсказала бабушка, не подозревая, какую непосильную задачу решал сейчас её внук. Внук побежал. Будто бы и в ту сторону, куда она показывала…
— Ой, вы, мои родненькие, ой, мои хорошенькие,— вопит он — от ужаса, что не сможет их узнать… От чувства вины — своей — за то, что не может узнать родителей…
— Да не туда, вон же они! — И внук сворачивает в сторону.
— Да не туда, не видишь, что ли? — И внук совсем остановился посреди площади, окончательно растерявшись. Мгновение, другое… Сейчас все поймут, что он их просто не знает… Какой ужас… Как стыдно… Он готов сквозь землю провалиться… А они, как назло, стоят, не идут к нему, не хотят его выручить… Хотят, чтобы ОН к НИМ прибежал — чтобы все увидели, как сын ИХ любит…
— 'Жизнь — это трагедия, преодолейте её…'- Вздохнул Джерри.
— Наконец маленький мозг находит единственно правильное решение: сорвавшись с места, он пробегает несколько шагов примерно в том, что нужно, направлении — и — со всего размаху — падает на асфальт. И — ревёт. Не потому, что больно: боли он совсем не чувствовал. Это были слёзы облегчения: он решил задачу, он справился. Теперь они к нему точно подойдут… — …Лин вздохнула. — Они подошли… Но не сразу. Хотя теперь все видели, как ИХ любят: даже споткнулся, даже упал — так бежал… Вся площадь
собралась — подняли, обсуждают: 'так бежал, так бежал — к 'своим родненьким, своим хорошеньким' — что даже на асфальте растянулся'… Подняли на ноги, поставили: 'Ну, всё — беги дальше!'. А он не бежит — схватился за коленки, воет. 'Неужели так больно?'- Иронично удивляется какой-то дяденька. Да при чём здесь больно — он просто не знает, что дальше делать… 'А где ж они?'- Спрашивает какая-то тётенька. 'А кто их знает…'- отвечает другая. 'Мальчик, а где ж они?'- А он только пуще ревёт: не может же он признаться, что он ТАКОЙ ПЛОХОЙ: родителей не знает! 'Ну, что ж они не подойдут?' — 'Граждане, чей это мальчик?' — 'Мальчик, это — они? Ну, что ж ты молчишь?'- А он снова в рёв — единственное его спасение… Пока ревёшь — тебя ни о чём не спрашивают, никаких вопросов не задают… А если и спрашивают — так слёзы будто бы глаза застилают, ничего вроде бы и не видишь, значит — можно не отвечать, где эти самые 'родненькие' да 'хорошенькие'… 'Вроде и не сильно ушибся…'- прохожие обсуждают… Фффуххх… Подошли, наконец — неужто не выдержали? И — с осуждением вроде даже: 'Ну, что ж ты — не добежал?'- А он ткнулся в колени, снова до жути боясь, что не в те — и ревёт: 'Ой, вы ж, мои ж родненькие… Мои хорошенькие…'- 'Какой чувствительный мальчик…',— шепчутся в толпе.
…Вот такой эпизод… — Задумчиво произнесла челланка. Мальчик вырос, уже выросли и его дети. Но этот день он так и не забыл.
— 'Жизнь — это борьба, выдержите её…'- Снова вздохнул, перевернув очередную страницу, бородач.
— Ты знаешь, мне всё-таки почему-то кажется, что они друг друга в высшем, истинном смысле никогда и не любили… — Вдруг задумчиво заключила Лин. — Они просто слишком сильно — до самолюбования — любили себя.
— Он? — Вскинул брови Джерри.
— Ты знаешь… и она тоже. Иначе трудно объяснить тот факт, что она пыталась изжить из дома цветы, которые он пытался выращивать, аргументируя это тем, что, дескать, ей трудно вытирать пыль с подоконников, передвигая горшки… А так, дескать — быстро смахнул, и всё… А однажды… по-видимому, разозлившись на него за что-то, она их все вышвырнула… Просто — в окно.
— Как — в окно? — Не поняла Карина.
— Да вот так — просто сгребла с подоконника все горшки, да и вышвырнула. В окно. С третьего этажа. А может, и по одному бросала — я не знаю. Знаю только, что он пришёл домой и увидел пустые подоконники. 'А где цветы?'- спрашивает. А она ему: 'А я их выбросила.'- отвечает.
— Там подоплека была… — Подал голос Джерри. — Я уже просматривал эту историю… Дело в том, что цветы эти попадали в дом в основном в виде отростков, подаренных ему теми же продавщицами из магазинов…
— Как я её понимаю… — Улыбнулась Карина. — Вот только — при чём здесь цветы? — Грустно вздохнула она.
— Цветы, как обычно бывает в таких ситуациях, просто подвернулись под руку… — развела руками Лин. — А вот при чём они здесь… Он этого тоже не понял. И просто не мог понять, как ему на это реагировать… Бешенство переполняло его, и он прекрасно понимал, что, стоит ему только дать волю своему гневу — и он запросто может её пришибить… Закончилось это всё тем, что он загнал её в конец длинного коридора и долго метал в неё попадавшуюся под руку обувь, высказывая при этом всё то, что он — вообще о ней — и об этом, в частности — думает. Когда же под рукой уже ничего не оставалось… — Лин развела руками, как бы приглашая нас особо насладиться этой деталью,— он подходил к ней — и тогда она сжималась от страха — подбирал валяющуюся около неё, уже 'летавшую', обувь — и снова шёл назад, в противоположный конец коридора, чтобы продолжить процесс.
— Собственно, мы этого не наблюдали,— вставил своё слово Джерри. — Просто это было найдено в памяти ребёнка, который при этом присутствовал — того самого, который не мог узнать своих родителей… — В комнате повисла тишина. Мне почему-то было стыдно. До жути. За всех нас. Как тому пацану, которому было стыдно, что не знал своих родителей. Живых.
—
Кстати, вот ведь анекдот: уже когда он вышел на пенсию, сын ему как-то позвонил. Тот самый, что не знал, как ему узнать родителей. — Вспомнил Джерри. — Так отец его не узнал. Даже — когда тот назвал своё имя. 'Что? Андрей? Какой Андрей?'- в недоумении спрашивал он. 'Да был у тебя такой когда-то…'- Сказал сын. И снова почему-то почувствовал себя виноватым… Наконец — будто бы понял отец, кто это — узнал, то есть. И первое, что сказал — так это: 'А я недавно брата похоронил…'- Как будто не знал, что сыну об этом уже известно: почти месяц прошёл, как родичи — соседи сына — с похорон вернулись. Как будто норма это, что сыну о смерти дядьки не он, отец — в канун похорон, а те самые родичи, да через неделю после похорон, сказали… Просто в данный момент ему было важно, что он, именно ОН брата похоронил. Не то важно, что брат умер, а то, что он его похоронил. То есть — то, что жалеть, разумеется, нужно его. Живого.
— Любят земляне быть центром вселенной — что делать… — Вздохнула Лин. Это ещё не самый отпетый экземпляр…
— А какой самый отпетый? — Поинтересовался я.
— Не знаю… — Пожала плечами челланка. — Надеюсь, что мне не довелось с ним встречаться… — Ухмыльнулась она, вызвав нерешительные улыбки присутствующих. Несколько удручённый услышанной историей, я, видимо, подсознательно искал повода перевести разговор на другую тему.
— Кстати, Лин… — Наконец нашёлся я,— интересно, а если бы то, что произошло с тобой сегодня, произошло с кем-нибудь… где-то на Челле… Чем бы это кончилось?
— В каком смысле? — Встряхнула головой, совершенно, видимо, не готовая к столь крутому изменению темы, челланка.
— Ну… Там тоже талкер поднимет тревогу и буквально через пару секунд в небе появится тарелочка со спасателем? — Уточнил я.
— Не совсем… — Улыбнулась девушка. — На Челле нет глобального контроля за состоянием всех — это слишком дорого обходится и большинство просто не может себе этого позволить. Статуправление, естественно, финансирует эту функцию для своих сотрудников, и я могу ей пользоваться постоянно. Но… признаться, включаю её только тогда, когда попадаю в незнакомые места. Словом — когда страшновато. Или неуютно как-то. А с такой поддержкой — спокойнее. Ну, а дома или в хорошо знакомых, 'обжитых' местах — как-то не хочется…
— Почему?
— Не знаю. Наверное, чувствуешь себя как-то свободнее… Понимаешь, человек ведь, прибегая к помощи чего-то, что сильнее его, как правило, вовсе не хочет постоянной опеки — он просто хочет защиты в ситуациях, когда самому страшно… А быть постоянно 'под колпаком' — этак можно и вовсе свихнуться… Человек, как и всякая животина, должен иметь возможность побыть один, когда хочет. Поэтому практически все, кто имеет возможность пользоваться полной опекой системы, отключают эти функции всякий раз, когда уверены в своей безопасности. Дома, например. Или — на станции. Но обходиться вообще без системы довольно сложно. Да и неудобно: к единому информационному пространству, например, очень быстро привыкаешь… Отвыкать трудно.
— А здесь?
— Что 'здесь'?
— Ну, здесь ты — постоянно 'под колпаком'?
— Разумеется… Как и все остальные разведчики. Это — условие контракта. Те, кто занимается безопасностью и страховками, на других условиях участвовать во всём этом просто не будут.
— Слушай, а если на Челле… На поверхности планеты, где-нибудь в лесу, скажем… Простой смертный, не имеющий денег, чтобы платить за подобную 'опеку' со стороны системы, вдруг попадает в сложную ситуацию?
— Например?
— Ну, например… Как ты — тогда, на берегу. Возле 'Магнолии'…
— Чудо ты… — улыбнулась челланка. — Да разве такое бывает… Ты ведь помнишь, как я была ошарашена… У нас унижение — уже нонсенс, а унижение группой одного — я о таком и не слышала… Помнишь, как я пыталась понять — зачем это им? Так, кстати, до конца и не поняла…
— Ну, ладно. — Не давал ей уйти в сторону я. — А
ежели кто-нибудь из подобных существ как-нибудь туда прорвётся? Или — хищник какой? Или — просто деревом придавит? Да мало ли, что ещё может с одиноким путником в диком лесу случиться… Или у вас там диких лесов совсем не бывает — все 'цивилизованные'?
— Нет, почему же… — пожала плечами Лин. — У нас и джунгли есть… И саблезубые тигры, и единороги, упоминания о которых у вас только в сказках остались…
— Не понял?
— Вот и наша первая группа тоже этого не поняла… Откуда, дескать, на Земле могут знать о единорогах… Или о саблезубых тиграх… Или о шестилапых… Не может же сказочник просто так взять и выдумать то, что существует в неведомом ему мире, да ещё и описать с такой точностью… Особенно — единороги: их вообще очень точно изображают… Вот и выходит, что здесь они, похоже, тоже когда-то были — да вымерли… Значит — были, видимо, общие корни… Стали копать. Оказалось, что на Челлу они попали с Фиесты. Собственно, этому событию наша экспедиция обязана своей численностью: если б не центр изучения истории Фиесты, финансирование было бы меньше раз в пять, я думаю…
— Мы снова уклонились от темы… — Улыбнулся я. — Так что же всё-таки происходит, когда на Челле кто-то вдруг попадёт в такую ситуацию, как ты тогда на берегу? Или,— поспешил добавить я,— попросту попадёт в пасть к саблезубому тигру?
— Если он не успеет испугаться — тогда ему никто помочь не сумеет — чудес не бывает. — Развёл руками Джерри.
— А если успеет?
— Тогда импульс страха, излучаемый живым существом, принимается системой, его источник пеленгуется и — менее, чем за секунду оператор службы безопасности уже получит возможность наблюдать ситуацию на экране… — Ответила Лин.
— У вас там — что, вся планета телекамерами обвешана, что ли? Чтоб никто не спрятался? — Лин улыбнулась:
— Нет, конечно… Это слишком дорого. Просто система, вычислив координаты излучения импульса страха, выбирает вверху над ним небольшой столбик пространства, в ближайшем окружении которого нет каких-либо объектов — птиц, флайеров, деревьев и т. д. и начинает его быстро пассировать между этим местом и таким же столбиком внутри телеприёмника… с периодом, в течение которого свет проходит длину столбика. В итоге оператор на экране видит то, что он бы видел, находясь в той точке, где система разместила пассируемый столбик… То есть — зонд, собственно…
— Ничего себе… А если этот 'столбик' зацепит что-нибудь?
— Это 'что-нибудь' будет разрушено. Поэтому система всё время ведёт радиолокационное наблюдение за ближайшим окружением зонда, вычисляя безопасную часть пространства, где он может находиться. То есть — зону, в которой оператор может свободно его перемещать, рассматривая то, что ему нужно… Если поблизости появляется какой-либо объект — границы зоны автоматически корректируются. Если в результате такой коррекции зонд окажется за пределы зоны — система принудительно перемещает его в зону, в пределах которой оператор может совершенно произвольно им манипулировать. Если система сдвинула зонд, чтобы обеспечить, например, пролёт птицы — она тут же вернёт его назад, как только опасность минует. Если же появившийся объект обосновался там надолго — оператор просто выберет новую точку наблюдения.
— И так он может наблюдать где угодно и за чем угодно?
— Разумеется… Для того и создавалась система безопасности… Она никому не подчинена и оплата её услуг, как часть налога, поступает непосредственно от налогоплательщика на её счёт.
— А если проблема возникла в помещении?
— В помещениях работать с таким зондом очень сложно — сложно внедриться, ничего не повредив: ведь появляться там нужно 'вслепую' — радары не помогут. И зонд там другой — в виде пассируемого шара, принимающего и излучающего по всем направлениям. Если внедрился удачно — система дальше ведёт себя точно так же, как и при обычном зонде. Кстати, и вне помещений в последнее время всё чаще используют шаровой зонд — он просто удобнее: более полно и точно
контролирует ближайшее окружение. Но он и разрушительнее, если будет ошибка пассирования — объём пространства-то больше…
— А такое когда-нибудь было?
— Пока — нет, слава Богу… Но — сам подумай, что будет, если, внедряясь в помещение, попадёшь в точку, где расположен какой-нибудь объект? Поэтому в помещениях обычно стремятся 'появится' в каком-нибудь верхнем углу, а затем уже 'осваиваться'. Ну, а координаты и размеры всех помещений в системе есть, разумеется…
— Тотальная слежка… Бррр…
— Мда? Хм… — Бородач, казалось был удивлён этой моей реплике настолько, что был просто обескуражен и не знал, что сказать.
— Извини, конечно… Но ваши спецслужбы тратят на наблюдение только за вашей личной жизнью примерно раз в пятнадцать больше времени и ресурсов, чем по всей системе тратится у нас на все виды наблюдений… Так что — фразу насчёт тотальной слежки я позволю себе не заметить… — Развела руками Лин и, удовлетворившись моим смущением, продолжила:
— Потом, если оператор увидел, что события развиваются действительно слишком опасно для жертвы — туда будет брошена по тревоге группа ребят из службы безопасности, которые… обычно просто валяются на травке возле флайера… Так что — от момента 'испуга' до момента появления на этом месте группы 'быстрого реагирования' проходит буквально секунд 10-15, не больше…
— Не знаю… — Нерешительно произнесла Карина. — Всё-таки неуютно как-то осознавать, что за тобой в любой момент может кто-то подсматривать…
— Хм… А на Земле вы свободны от этого?
— Нет, конечно… Но — не таким же способом…
— Интересно… А что — способ что-то меняет? По сути дела, в принципе? Или ты предпочитаешь, чтобы за тобой подсматривали исключительно при помощи телекамер?
— Те хоть можно обнаружить… — Пожал плечами я. — А здесь… Я так понимаю, что факт активности такого зонда я обнаружить просто никак не могу?
— Тонкого — да. А шаровой виден в виде тёмного пятна: в приёмнике-то темно…
— Вот и получается, что служба может контролировать всю мою жизнь, посадив её под колпак.
— Ой, земляне… Какие вы всё-таки запуганные… — Вздохнула Лин и потянулась за мандарином. — У нас это никому и в голову не приходит: зачем?
— Теперь ты понимаешь, почему ребята из групп развития системы так алчут твоих Земных отчётов? — Ухмыльнулся Джерри. — Они-то думали, что система совершенна — а оказалось, что только пусти туда землянина — и хлопот не оберёшься…
— М-да… Я только сейчас начинаю понимать их панику… ну, когда они начали получать описания логики поведения землян… — Задумчиво произнесла Линда, высматривая, где бы пристроить очистки. Карина — то ли в шутку, то ли всерьёз — подвинула ей бокал. Прыснув, челланка начала деловито наполнять его мандариновыми корками.
— Сами признаёте, что система не совершенна, но сами же не можете без неё шагу ступить… — Пробормотал я.
— Извини, конечно, но — ты пользуешься в своей жизни только тем, что совершенно? — Удивлённо произнесла Лин и принялась поглощать мандарин.
— Нет, конечно… Но я говорю не об этом…
— А о чём? — Проглотив очередной кусок, деловито осведомилась она.
— Я говорю о том, что ваша несовершенная система имеет над вами практически неограниченную власть. А это — страшно. — Челлане переглянулись.
— Хм… Скажи… когда ты летишь на самолёте — он имеет над тобой неограниченную власть? — Осторожно спросил Джерри. — Или ты от него независим? — С плохо скрываемой иронией добавил он.
— Ну, ты сравнил… — Начал, было, я, но он перебил:
— А когда ты плывёшь на корабле? Или летишь в жестянке с примусом, именуемой здесь космическим кораблём — ты тоже независим от этих объектов?
— Нет, но я говорю о системе…
— Извини,— снова перебил меня Джерри,— но, может быть, ты можешь считать себя совершенно независимым от служб безопасности своей… да, прочем, и
другой страны?
— Нет, конечно… — Вздохнул я.
— Таким образом, ты постоянно используешь то, что менее надёжно, чем наша система — ибо реальная частота отказов всего этого выше. И — ты больше рискуешь попасть под колпак — ибо оперирующие вокруг тебя службы более многочисленны и — их постоянно уличают в подобных действиях; в то время, как в пределах нашей системы такого пока вообще не зафиксировано. Так кто из нас больше рискует?
— Ну, не знаю… — пробормотал я.
— Не знаешь? — Склонив голову набок, удивился челланин.
— Меня пугает возможность попасть под такой 'глобальный колпак', против которого ты — песчинка.
— А здесь ты — не песчинка?
— Здесь есть шанс спрятаться.
— Не думаю. — Покачал головой челланин. — Если ты просто путался у них под ногами — спрятаться тебе, может, и удастся — искать толком не будут… Но, если ты им хорошо насолил или упорно продолжаешь этим заниматься — всё равно найдут. И сделают с тобой то, что на Челле никому и в голову прийти не может…
— Что именно? — Вздохнул я.
— А я откуда знаю? — Удивился бородач. — Их фантазия в этом направлении безгранична…
— Мда… — вынужден был согласиться я. — А вы сами не боитесь системы?
— А почему мы должны её бояться? — Снова по-колхозному утёршись рукавом и поглядывая на очередной мандарин, поинтересовалась Лин.
— Ну, я не говорю, что должны… Но — всё же?
— Послушай… — управившись с утиранием, начала она. — Безопасность личности и независимость её от системы строится на принципах ненавязчивости. Согласен?
— Вполне.
— И на невозможности одной личности делать гадости другой личности, используя при этом систему. Так?
— Так.
— В нормальной системе ни одна личность не должна иметь доступ к информации другой личности вопреки желанию оной. Так?
— Так.
— На основании того, что ты слышал о системе — это всё выполняется?
— Вроде да…
— Вот и прекрасно… Далее: никакое действие системы не должно лишать человека свободы выбора. Это — тоже выполняется, ибо никакое решение не принимается самой системой и ни одно коллективное решение, принятое с помощью системы, не является обязательным для человека.
— Да, я помню… Только, если его не выполнишь — будут проблемы…
— Извини — проблемы будут только в том случае, если никто не поймёт, почему ты его не выполнил… Да и то — только на работе. На такой, как наша. Иными словами, если ваш вояка по телеграфу получит приказ убить президента — вряд ли его не одолеют сомнения… И, если он не выполнит такой приказ, решив, что это — ошибка или глупая шутка, то это ещё не обязательно означает трибунал, разве не так?
— Ну… В общем, так, конечно… Всё будет зависеть от того, была ли это действительно ошибка или глупая шутка… — Вынужден был согласиться я.
— Тогда чем это принципиально отличается от взаимоотношений между косморазведчиком и советом экспертов, решение которого он нарушит?
— Ну… — Замялся я, а Лин, удовлетворённо кивнув головой, продолжила:
— Далее. Всякий человек должен иметь право как использовать систему, так и не использовать её. И это выполняется — у нас просто нет никаких законов или правил, обязывающих использовать систему с какой бы то ни было целью… Все просто пользуются ей — потому, что так удобнее; вот и всё. Так что же именно тебе не нравится?
— Её глобальность…
— Извини — а глобальность космоса тебя не пугает?
— То — природа. А система сделано людьми…
— Ага,— кивнул головой Джерри,— при этом, будучи сделана людьми и подробно ими описана, она предсказуема больше, чем любой из нас. Чего нельзя сказать о природе: попробуй поручиться, что в ближайшее десятилетие твою планету не разнесёт в клочья невесть откуда взявшийся огромный метеорит? Можешь?
— Не могу… — Вынужден был согласиться я.
— А
предсказать поведение любого известного тебе человека в той или иной ситуации можешь?
— Ну, не знаю… Думаю, что смогу.
— Ага… Это бывает… — Вдруг прыснула Лин.
— Что именно? — Не понял я.
— Когда думают, что могут предсказать поведение человека, а он вдруг выкидывает такое, что…
— Ну, если человек уже тысячу раз бывал в аналогичных ситуациях, и всё было нормально — то что он может выкинуть? — Перебил её я.
— Хм… А можешь представить себе ситуацию, в которой директор школы, проработавший на этом месте полжизни, вдруг отмочил такое, что стал посмешищем даже для первоклассников? — Интригующе поинтересовалась Лин.
— Не могу. — Упрямо сказал я.
— И зря… — Улыбнулась челланка.
— Ладно уж, не томи — рассказывай… — вынужден был сдаться я.
— Поехал как-то директор сельской школы в город, за зарплатой… Провожали его все — и учителя, и уборщицы… Радовались: долго зарплаты не было, почти полгода их чинуши 'завтраками кормили'… Теперь все будут 'при деньгах': обещали всё сразу выдать… Приподнятое у всех настроение, радостное… Ну, к обеду он должен был уже вернуться — обычно всегда успевал. Обед прошёл — его нет. Уже вечер — его нет. Народ переполошился: 'уж не получил ли наш директор по голове?'- думают…
— И?
— А ведь получил-таки…
— И что в этом удивительного?
— А его поведение…
— Кого?
— Да директора… Как ты думаешь, от кого он по голове-то получил?
— Ну, от грабителя, как я понимаю…
— Правильно понимаешь… Только вот откуда этот грабитель взялся?
— Лин, не томи — ты и меня уже заинтриговала… — Нетерпеливо пробасил Джерри.
— Короче говоря,— вздохнула Лин,— встречает этот деятель в городе 'друга детства', с которым 'сто лет' не виделись… Ну, слово за слово, от 'как живёшь' и 'какими судьбами' перешли к делу: решили отметить два радостных события — встречу и зарплату — как водится, обильным возлиянием… Разумеется, собутыльнику было известно, что дипломат директора набит деньгами… Теперь,— ухмыльнулась Линда,— уже можешь предсказать результат — или дальше рассказывать?
— Могу,— вздохнул я.
— Рассказывай, рассказывай… — проявил заинтересованность Джерри.
— Рассказывать, собственно, нечего: утром директор очнулся в канаве — и, естественно, без дипломата с деньгами. Собутыльника нашли быстро…
— А деньги? — Со смешинкой в глазах поинтересовался Джерри.
— А деньги ищут до сих пор. — Ухмыльнулась Лин. — Это в начале января было — вот с тех пор и ищут… Пока ещё не нашли…
— А ты говоришь — предсказуемость поведения личности… — Вздохнул Джерри. — Интересно, кто мог такой вариант предвидеть?
— Ну, ты и экземпляры выбираешь… — с улыбкой покачала головой Карина.
— Не я их выбираю — они меня сами находят… — картинно разведя руками, вздохнула Лин. — И это — не самый экзотичный…
— Ну-ка, ну-ка… — предвкушая пищу для профессиональной деятельности, демонстративно потёр руками Джерри.
— Да ладно,— попробовала было отмахнуться Лин, но коллектив её не поддержал:
— Давай-давай, рассказывай! Начала уж — так не томи! — Практически в один голос высказались все.
— Как хотите,— пожала плечами челланка. — Жил-был один… — она замялась,— ну, короче — одно существо мужского пола. И он… в смысле — оно… то есть — существо это… жило и было в своё удовольствие. То бишь — так, как ему хотелось. Не считаясь особо ни с родителями — в юности, ни с женой — после свадьбы, ни с детьми — когда они появились. Нельзя сказать, что он никогда ничего для окружающих не делал: нет, почему же — бывало и так… Например, когда ему хотелось выглядеть лучше, или — чтобы к нему относились лучше… Тогда такое и бывало…
— То есть — поступок 'на благо ближнего' диктовался не внутренней потребностью или просто сочувствием к ближнему, а
ожидаемой реакцией этого ближнего… или — зрителей? — Как-то — сокрушённо-снисходительно, что ли — уточнил Джерри.
— Именно,— кивнула головой Лин. — Я просмотрела весь доступный мне для наблюдения период его жизни и не нашла ни одного явно бескорыстного поступка. Все они… в смысле — поступки, которые так или иначе выглядели, как благо кому-то из ближних… скажем, так: далеко не всегда на самом деле являлись для них благом — даже в его понимании… Но зато — всегда позволяли ему выглядеть в лучшем свете или, что чаще — заставляли других быть ему обязанными. Ему всю жизнь были обязаны все — и родители, и жена, и дети… Даже внуки… Которым он любил повторять, что 'старших надо уважать'… А те никак не могли взять в толк, почему они должны уважать старого себялюбца больше, чем кого-то иного — пусть молодого, но живущего для других, для окружения, для Людей вообще… Для Человечества, наконец… Им почему-то казалось, что такие люди более достойны их уважения… А его это не устраивало. И он, когда почувствовал, что остаётся совсем один, стал всячески пытаться обязать их относиться к нему с уважением, с сочувствием… Пытался играть на обострённом чувстве долга этих подростков… При этом его совершенно не интересовал тот факт, что он, по сути, толкал их к помешательству, озадачивая противоречием, которое они разрешить при текущем уровне своего сознания не могли: ведь их действительно воспитывали в стиле 'уважения к сединам'…
— Классика… — Вздохнула Карина.
— Не так уж редко встречаемый тип… — с таким же тяжёлым вздохом подтвердил я.
— Малышню жалко. — Констатировал Джерри.
— Мне тоже. — Кивнула головой челланка. — Поэтому я и…
— Что — 'и'? — Насторожился бородач.
— Что, что… А как ты думаешь? — С вызывающей тоской в голосе Лин откинулась в кресле.
— Опять? — Обречённо поинтересовался Джерри.
— Да, опять! — Неожиданно чуть ли не со злостью, вызывающе ответила Лин. — Да что я, наконец — чучело бесчувственное, что ли? — Неожиданно разревелась она. 'Беременные, сэр…'- как бы произнеся эти слова, развёл руками Джерри, и, присев на корточки возле подруги, начал поглаживать её по голове. — Да я ж не каменная, в конце-то концов… — глотая слёзы и всхлипывая, пыталась оправдываться челланка. — Придумали тоже: 'свободен от эмоций'… Вот и набирали бы биороботов на эти роли…
— Ладно, ладно… — Утешал её Джерри. — Мы никому пока не скажем… Только давай, рассказывай… мастерица нарушать устав… — Добродушно усмехнулся он.
— То есть? — В один голос выразили своё недоумение мы с Кариной.
— То есть — 'разведчик должен быть свободен от эмоций'… — Вздохнул Джерри. — И, действуя самостоятельно в изучаемой зоне, он не имеет права сообщать кому-либо какие-то сведения, которые те не могут получить иным путём… Исключения составляют только 'официально утверждённые' контактёры — вроде вас… Таким — немного… ну, совсем немного — рассказать можно. — Улыбнулся он.
— Совсем немного — это сколько? — С ухмылкой поинтересовался я.
— Столько, сколько могло вам присниться… Об инопланетянах… — Улыбнулся Джерри. — Или — столько, сколько вы могли узнать и сами, случайно получив — здесь, на Земле — ту или иную информацию… — Немного помолчав, закончил он.
— А Линда? — Нерешительно поинтересовалась Карина.
— А Линда у нас болтушка… — с улыбкой развёл руками Джерри. — И она спешит выручать всякого, кто попадает в сложные ситуации… Даже ценой нарушения информационной этики… — Вздохнул он.
— А что считается 'нарушением информационной этики'? — Давая Линде время успокоиться, тянул время я.
— Например, передача кому-то здесь сведений, которых он иным путём получить не может.
— Почему?
— Да потому, что всякое знание любого участника событий так или иначе меняет ход этих событий. И предсказывать возможные изменения с
приличной степенью точности не по зубам никому из известных мне аналитиков… Поэтому в уставе и оговорена очень жёстко 'политика невмешательства'… То есть — всякое признанное целесообразным вмешательство должно быть минимальным, осмысленным, обдуманным и принятым группой экспертов и… — он помолчал,— выглядеть так, чтобы всё это легко походило на обычную выдумку — или просто сон — аборигена…
— А она вмешивается… по своему усмотрению? — Как-то взволнованно — за судьбу подруги, что ли — поинтересовалась Карина.
— Бывает… — Вздохнул бородач.
— И что ей за это будет? — Продолжала трепетать моя половина.
— Не знаю. Всё зависит от того, как это будет расценено. — Бородач снова вздохнул. — Пока её всегда 'проносило'…
— Мимо чего?
— Мимо неприятностей. — Улыбнулся он.
— Почему?
— Потому, что ни одно из её прошлых нарушений не было сочтено 'явно способным изменить путь развития цивилизации'.
— А теперь?
— А вот мы её послушаем — там и решим… — Джерри прижал её голову к плечу.
— Я только… рассказала им… — начала, пытаясь подавить всхлипывания, Лин.
— Кому? — Подбодрил её Джерри.
— Да внукам его… — Лин утёрла нос рукавом. — Они все там — от 10 до 15…
— От 10 до 15 — чего?
— Лет. — Лин с благодарностью схватила подсунутый Кариной платок. — Они стояли там… озадаченные такие… обескураженные даже… После встречи с ним как раз… Он их в очередной раз пытался убедить, что это плохо…
— Что плохо?
— Что они его не любят… Интересная логика: оказывается, внуки должны любить деда… А дети — отца… Нет, ты представляешь,— она просто вскипела,— должны! Кто б мог подумать… Ну, 'должны улыбаться' — это ещё ладно: заурядное лицемерие, и всё… Но 'должны любить' — это как? 'Внутреннее душевное лицемерие', что ли? — Лин замолкла, используя поданный Кариной платок по прямому назначению. — Они стояли и переглядывались,— наконец продолжила она,— при этом каждый пытался понять — только он один не может разобраться в ситуации или все остальные — тоже…
— Ну, и? — Улыбнулся бородач.
— Оказалось, что все. — Развела руками Лин. — Они, в общем-то, всё правильно понимали — детишки по земным меркам довольно грамотные были, образованные… Они просто хамить не умели, да и послать хама куда подальше — тоже… А он пользовался этой их беззащитностью, убеждая их в том, что они ему что-то должны…
— И ты их, естественно, просветила? — Хмыкнул Джерри.
— А как ты думаешь? — Как-то беззащитно спросила Лин.
— Думаю, что просветила. — Вздохнул психолог команды. — Только пока не знаю, как.
— Я просто рассказала им, что люди бывают разные — то есть совсем разные. И что ни один человек, вообще говоря, ничего никому в этом мире не должен — по крайней мере, если он у него ничего не брал… Просто каждый вправе поддерживать тех людей, которые ему нравятся, и — заботиться о тех, кого любит; при этом не считая, что за эту его поддержку или заботу те ему что-то должны. Вот и всё…
— И всё? — Переспросил бородач.
— Ага… — С надеждой кивнула головой провинившаяся беременная Линда. — По крайней мере, по сути — всё.
— А не по сути? — Хмыкнул Джерри.
— Скажем так: я никакого другого смысла в свои высказывания не вкладывала. Я могла не всё пересказать сейчас дословно, но ни о чём другом мы с ними не говорили. Я просто хотела немного облегчить участь этих детей…
— А это нужно было? — Философски заметил Джерри. — Может, их судьба сложена была так, чтобы заставить их самих в конце концов во всём этом разобраться?
— А может, судьбы были сложены так, чтобы именно в тот день и именно я им в этом чуток помогла? — С надеждой спросила Лин и мы все, как-то облегчённо вздохнув, заулыбались.
— И каков будет приговор? — Неуверенно спросила
Карина.
— Не думаю, что что-то серьёзное… — Пожал плечами Джерри. — Скорее всего — как обычно, минус две-три единицы в показателе предсказуемости — и всё…
— Это серьёзно?
— Для неё — нет. — Джерри ненадолго задумался. — Сейчас у неё этот показатель — 327, так что ожидаемые изменения — меньше процента… Обычно такое легко сходит с рук. Скажем так: слегка пожурили, и всё. — Улыбнулся в бороду он. — А вообще с излишней эмоциональностью пора заканчивать,— уже более серьёзно посмотрев на подругу, задумчиво произнёс он. — Пять случаев за одну экспедицию — многовато: в другой раз могут и не пригласить…
— Да мне и этой на полжизни хватит… — Как-то тяжело вздохнула Лин.
— Не скажи… Вот ежели, скажем, годика через три-четыре да вдруг подвернётся ещё какая-нибудь працивилизация, куда наша якобы корнями уходит — так можешь ли ты быть уверенной, что сумеешь спокойно усидеть на месте? — Иронично ухмыльнулся челланин.
— Ну… не смогу, наверно… — со вздохом согласилась Лин. 'Боже,— думаю,— как же они стали похожи! Как понесла — так куда девалась её уверенность в себе, ощущение непогрешимости и так далее… У неё это ещё больше заметно, чем у Карины… Беременность всех сравняла — теперь она больше напоминает простую беременную женщину, жаждущую мужской поддержки, а не непостижимую фею…'- Джерри, улыбаясь, смотрел на меня и согласно кивал…
— Но мы забыли о дедушке… — Вспомнила Карина.
— Каком дедушке? — Встряхнула головой Лин.
— Тех внуков… — Улыбнулся Джерри.
— А… Ну, да… Поговорила я с ними — гляжу, посветлели малость — поддержку почувствовали… И, хоть ещё и не приняли до конца идею в целом, но уже заметили, что она разумнее тупого догмата о том, что 'старший — всегда прав'… Короче, я ставила целью поддержать их мысль о том, что выбирать людей для общения, любви, дружбы, обожания — лучше, в основном, не по возрасту, а по уму, порядочности, доброте и т. д. — и мне это, похоже, удалось…
— Будем надеяться, что группу детёнышей аборигенов ты спасла от грозившей им опасности… — Развёл руками Джереми. А как насчёт всего остального его окружения?
— С остальным окружением несколько сложнее… — Задумчиво изрекла Лин. — Несколько человек поняли, что он может только потреблять… скажем так: положительные эмоции… а создавать их для других способен только тогда, когда впадает в панику по поводу того, что 'его уже не любят'… Тогда он лихорадочно пытается 'восстановить отношения', убеждая всех в 'своей предельной искренности' и при этом между делом умудряется перессорить между собой их всех… Так вот… некоторые это уже поняли. Но — увы, не все… — Вздохнув, челланка замолчала, глядя куда-то вдаль. Карина, проследив её направленный сквозь стену взгляд, с улыбкой поводила ладошкой туда-сюда перед остекленевшими глазами. 'Очнувшись', Лин отвела её руку в сторону и встала. Подойдя к столу, она взяла в руки кувшин.
— Не слишком редкая и не такая уж удивительная история… — пожала плечами Карина. — Я думаю, что и остальные люди из его окружения со временем разберутся — и он просто останется один. Люди обычно всегда разбираются, только одни — раньше, другие — позже…
— Некоторым для этого не хватает жизни… — бесстрастно заметила Лин, наполняя соком бокал.
— Ну, я думаю — не в этом случае… — пожал плечами Джерри.
— Увы… — Вздохнула челланка.
— То есть? — Удивился бородач.
— То есть — одному жизни уже не хватило… Другой едва не пошёл следом, да чисто случайно пока проскочил — его просто выручили, и всё…
— Не ты ли? — Настороженно спросил Джерри.
— Да нет — я взрослых не опекаю… Своим умом пора жить… — Вздохнула челланка.
— А кому… жизни не хватило? — Осторожно поинтересовалась Карина.
— Жене его…
— То есть? — Этот вопрос задали, казалось, все трое.
— Понимаешь… Она понимала,
в принципе, что он играет… Всю жизнь… Как невыросший мальчик… PlayBoy… Но она считала себя очень интеллигентной женщиной… А в её понятиях устраивание семейных ссор, сцен, скандалов и разбирательств как-то не вязалось с интеллигентностью… Нельзя сказать, чтобы ей всегда удавалось этого избежать — но ей это всегда было больно и неприятно: даже чтобы просто уличить человека во лжи, ей нужно было пройти через боль разочарования… Поэтому она старалась многого попросту не замечать. Делала вид, что всё у них хорошо… Что отношения — просто прекрасные. Многие верили. А о тех случаях, когда сил не хватало и она срывалась — почти никто никогда не знал. Окружающие думали, что у них и в самом деле всё прекрасно. А он думал, что она 'такая дура, что ничего не замечает'. И — гордился своими способностями обвести её вокруг пальца. Но терпение человеческое — не бесконечно… И однажды она ему, шипя, сказала, что давно уже живёт с ним 'только ради детей'. Как только вырастут — пусть ищет себе 'другую дуру'. Он взбесился — 'Ах, так?!!' — и нашёл. Так ему показалось. Но та была не столь 'интеллигентной' и вскоре сказала, что он может, конечно, перебраться к ней — но надо сперва развестись с женой, разменять квартиру и разделить имущество. А без имущества ей как-то не очень хочется кормить чужого мужчину только за то, что тот гуляет по городу с его дочкой… Он сразу сделал вывод, что здесь нужен не он, а 'его имущество' — и связь быстро затихла… Собственно, это было не совсем так — мужик в том доме как раз нужен был, даже без имущества — просто его там почти раскусили и хотели проверить… А для него попытка 'посягнуть на его собственность' или на 'его независимость' показалась кощунством, святотатством… — Лин ненадолго замолкла, задумчиво рассматривая бокал. — И он потихоньку решил эту связь прервать. Но и с женой 'что-то как-то решать' было уже надо. Разводиться и делить имущество он, разумеется, не собирался — не это входило в его планы…
— Интересно… — Пробормотал Джерри. — А что же?
— Он с детства немало слышал о колдунах. — Задумчиво произнесла Лин. — О ведьмах. О 'бабках', которые могут за умеренную мзду извести со свету кого угодно…
— Но это же — чушь? — Неуверенно предположила Карина.
— Не совсем. — Заметил Джерри. — Но давай дослушаем…
— Кое-что он мог делать сам… По крайней мере, курс общей психологии, включая основы гипноза и методы эмоционального воздействия на собеседника, он в своё время прослушал. Многое не забыл… — Джерри удовлетворённо кивнул, превратившись во внимание.
— Короче говоря, чтобы не тратить сил понапрасну, он, как и все эти 'деревенские колдуны', начал, естественно, с того, что болит — туда проще бить и больнее получается…
— Разумеется,— кивнул Джерри.
— У неё начали сдавать глаза. Понятное дело — возраст. Но была она женщиной энергичной, привыкшей не замечать своих недугов. Поэтому долгое время упорно не обращала на это внимания — даже замечая, что ей стало до боли трудно читать. Вот тут он её и достал: понимая, что для человека, привыкшего постоянно получать и обрабатывать массу информации, потеря зрения может означать, по сути, интеллектуальную смерть; он сумел внушить ей страх того, что она ослепла. Она уже очень давно замечала симптомы ухудшения зрения и инстинктивно боялась этого, так что подобная процедура не составила ему особого труда: зрение она 'потеряла' быстро, буквально за пару недель.
— Как такое возможно? — Недоверчиво изумилась Карина.
— Увы — это слишком просто… — Вздохнул Джерри. На свою беду в комнату зашёл, поигрывая хвостом, соседский кот. Вдруг он ни с того, ни с сего встал, боясь сделать очередной шаг. Потом попытался лапой смахнуть что-то с глаз. Затем, жалобно мяукая, стал лапой тереть глаза и хлопать веками, явно не понимая, что с ним происходит.
— Как видите — всё очень просто… — Снова вздохнул челланин. Карина с ужасом уставилась на него. Неожиданно кот, к тому времени уже начавший было буквально скулить
да кататься по земле, как бы пытаясь что-то с себя скинуть, вдруг перестал жаловаться на жизнь, нерешительно встал, недоверчиво пожмурился и, осторожно потрогав лапой пол впереди себя, неуверенно сделал несколько шагов. Поняв, что наваждение уже кончилось, он стремглав бросился вон из комнаты.
— Зачем? — Озадаченно взглянув на Джерри, спросил я.
— Чтобы показать, что в этом нет ничего сложного. — Пожал плечами Джерри. — Не только для меня, но и практически для любого вашего 'колдуна', 'ведьмака' — или как вы там их величаете — примерно средней квалификации… То есть — не для явного шарлатана… Разница состоит в том, что кот забудет об этом очень быстро. А если и не забудет — то не станет делать из этого никаких далекоидущих выводов — потому, что не умеет. А человек — умеет. И в этом — его уязвимость. Ожидая этого и увидев, что это произошло — он впадёт в панику, испугавшись, что это — навсегда.
— Что, собственно, с ней и произошло. — Вздохнула Линда.
— Ты хочешь сказать, что он просто заставил поверить её в то, что она ничего не видит? — Осторожно поинтересовалась Карина.
— Нет. Я хочу сказать, что он мог это сделать. А мог достигнуть того же и иными методами. Дать ей что-нибудь выпить, например. В природе есть масса вещей, которые ухудшают зрение на какое-то время… Так что последнее — гораздо вернее. И — проще. А дальше — уже дело её воображения: она просто поверила в то, что ослепла. Вот и всё.
— Так просто?
— А зачем усложнять? Усложнял он только там, где заметал следы…
— А может, он просто подсыпал чего-то такого, что лишило её зрения навсегда?
— Зачем? — Пожала плечами Лин. — Чтобы врачи, обнаружив патологию, сумели поставить диагноз? При её мнительности как раз лучше было сделать 'надолго' — она сразу же начала интенсивно лечиться, и, видя, что ничего не получается — окончательно уверила себя в том, что это — уже конец.
— Ты так думаешь? — Неуверенно спросил Джерри.
— Хм… — Многозначительно склонила голову набок Лин. — Через год она приехала к сыну. Весь этот год она жаловалась на то, что зрение очень слабое — 'как будто темнота',— подчёркнуто медленно произнесла рассказчица. Джерри удовлетворённо кивнул, подняв указательный палец кверху. — И вдруг она легко различает встречающих её людей — стоящих в толпе, в сумерках, на перроне — сквозь грязное окно вагона… Сын даже подумал, уж не заурядная ли это симуляция… Оставим это на его совести — он слишком многого не знал.
— А… как это объяснить? — Недоумевающе спросила Карина.
— Просто она была сильно взволнована — долго не видела сына — вот и всё… — Вздохнул Джерри. — В это время её мозг работал очень напряжённо, а в таких ситуациях внешние воздействия практически не замечаются — так что, если 'проблема' была 'наведённой', как у этого,— челланин кивнул на дверь,— кота — то она просто на это время перестала существовать; если же проблема была создана самовнушением — то, опять-таки, в это время из-за эмоционального всплеска она об этой проблеме попросту забыла — и та попросту перестала существовать. До тех пор, пока она сама об этой проблеме не вспомнила…
— В любом случае, кто бы ей это не внушил — она сама или посторонний источник — из этого случая видно, что проблема 'внушённая'. — Развела руками Лин. — Собственно, именно с этого эпизода я и начала 'раскручивать' всю историю: сын был так изумлён, что его 'изумление' даже я услышала… При моей-то 'тугоухости'… — Улыбнулась рассказчица.
— Что ж ты её не разубедила? — Иронично поинтересовался Джерри.
— Я ж говорила, что не няньчусь со взрослыми. — Пожала плечами Лин. — Особенно, если они не желают слышать о том, что проблема легко разрешима… И — не желают знать, как именно… — Задумчиво закончила она.
— Следует ли это понимать так, что ты всё же пробовала? — Не унимался Джерри.
— Не-а… — Покачала головой Лин. — Я
наблюдала, как это делали другие. Из их окружения. Те, которые думали, что поняли. На самом деле — не всё поняли, конечно; но — они были гораздо ближе к истине, чем она…
— Ну, слава Богу… — Вздохнул бородач. — Может, когда-нибудь и ты научишься не вмешиваться… чтобы со временем стать настоящим разведчиком,— улыбнулся он. — Ну, и чем эта история закончилась?
— Для неё она уже закончилась… — как-то обречённо констатировала Лин. — А для других она продолжается…
— А для неё чем закончилось? — Тихо спросила Карина.
— Мне сразу конец рассказать — или по порядку? — Поинтересовалась челланка.
— Мне — по порядку. — С улыбкой заявил бородач. Мы не возражали.
— Ну, для начала она начала бегать по врачам. — Продолжила свой рассказ Лин. — Глазники… или — как их там? — окулисты — единогласно ничего не находили. По всем обследованиям выходило, что она — абсолютно здоровый человек. И она уже начала с иронией называть себя 'симулянткой'.
— Психиатр ей хороший нужен… — Вздохнул Джерри.
— Был нужен… — Поправила его Лин. — Но она упорно продолжала искать физиологическую причину… Сначала её убедили в том, что проблема её — в девитаминозе… И — начали колоть витамины. По пять кубиков в день.
— Ого! И как долго? — поинтересовался Джерри.
— Несколько месяцев. Всё ждали результата… — Вздохнула Лин.
— Думаю, результаты они получили… — Покачал головой Джерри.
— Может, даже — те, на которые рассчитывали. — Многозначительно произнесла челланка. — А потом её стали убеждать в том, что причина — в сужении кровеносных сосудов, питающих глаза… — после небольшой паузы продолжила она.
— Так это можно проверить минут за двадцать даже простым Земным 'методом тыка'… — Заметил бородач.
— А вот и нет. — Возразила рассказчица. — Оказывается, что для этого нужно минимум полгода вводить сосудорасширяющее, причём — в таких дозах, что я бы лично и один раз ввести не решилась… И это — на фоне того, что она убеждала их, что сосуды у неё были таковы всю жизнь, сколько она себя помнит, а зрение рухнуло практически мгновенно…
— Значит, она им это говорила… — Задумчиво произнёс Джерри. — Ну, тогда я не понимаю хода событий даже с точки зрения 'особо одарённых' земных умельцев от врачевания…
— Я — тоже. — Кивнула челланка. — Дальше — больше: все варианты, которые могли дать положительный результат, почему-то однозначно оказались невозможными. Так, она долго не могла попасть к приличному врачу: один неожиданно перебрался в другой город и найти его живущие там родственники не смогли; к другому она собиралась ехать больше года, а приехав — была настроена так, что не выполнила ни одного его предписания… И такая 'цепь случайностей' преследовала её весь этот период.
— Не верю я случайностям… — Вздохнул Джереми. — Одна случайность ещё может считаться таковой, две — это ещё может быть совпадением… Если же их хотя бы три — я бы уже искал в этом систему… Здесь же — целая цепь…
— Именно,— кивнула челланка. — И цепь эта очень длинна… Я даже не пытаюсь всё перечислить — я просто выбираю наиболее яркие моменты… — Джерри согласно опустил веки: не возражаю, мол. Лин помолчала. — Ну, а с другой стороны — супруг её ни с того, ни с сего стал вдруг очень участлив, всячески подчёркивал своё внимание, даже уважение к ней… Начал всем рассказывать, как они всю жизнь —!!! — хорошо с ней жили… Это — после склок на глазах у детей, это — после его истерики, вызванной тем, что жена в один год сумела-таки взять отпуск одновременно с ним и радостно ему об этом сообщила…
— А он? — Поинтересовался я.
— Когда истерика стихла, он заявил, что 'они уже обо всём договорились', и, не объясняя, о чём и с кем именно, уехал отдыхать с какой-то подружкой… А там встретил другую и поехал с ней куда-то ещё на две недели, не удосужившись даже
сообщить домой, что задерживается… Я уже молчу про сцены типа: 'Откуда у нас эта простыня, Петя?' — 'Что ты, Вита — разве не узнала? Ведь это же НАША простынка!'…
— Дальше можешь не рассказывать… — Вздохнул Джереми. — Я бы охотно 'послушал' этого супруга. Думаю, что причина именно в нём.
— Нет проблем,— развела руками Линда. — Мне самой интересно узнать, от чего она на самом деле умерла… А загружать систему такой мерзостью почему-то не хочется… — Челланка на секунду задумалась,— его номер в моём каталоге наблюдений — 2415. Действуй! — И, сверкнув белозубой улыбкой, девчонка потянулась за последним мандарином. Джерри на какое-то время ушёл в 'переживание' событий. Девчата уже успели очистить, поделить и уничтожить мандарин. Предлагали и мне — да я отказался: дескать, последний. Да и не до того, согласитесь, было… Наконец челланин открыл глаза, встряхнул головой и произнёс:
— М-да… — Все взгляды устремились на него. Джерри встал, прошёлся по комнате, будто бы пытаясь осмыслить узнанное. При этом он сосредоточенно массировал шею — от озадаченности, что ли… Наконец он обернулся к нам и изрёк:
— Это — её благоверный. И цена её жизни — их квартира. Это же справедливо для всех, кто на эту квартиру, или на то, что в ней находится, может так или иначе претендовать. Собственно, я примерно так и думал… — Вздохнул челланин. — Вот только зачем это ему — никак не мог взять в толк… Какой смысл нагромождать такое количество мелких событий и так тщательно маскироваться, если всё можно было решить проще? — Пожал плечами он.
— Ты хочешь сказать,— Карина замялась, не решаясь высказать страшную догадку,— ему это всё понадобилось лишь для того, чтобы…
— Не делить имущество. — Разведя руками, констатировала Лин. — Тебе же сказали: цена её жизни,— она повторила, подчеркнув:- цена человеческой жизни — это квартира. И имущество. Купленное за все эти годы. Когда она на свои доходы содержала всю семью — и здорового мужика, и себя, и детей…
— То есть? — Я, по-видимому, был последним, до кого доходил смысл этой истории.
— Слушай дальше,— махнула рукой челланка,— нормальному человеку это так быстро не понять — по ходу разберёшься… — И она кивнула Джерри: продолжай, мол.
— Мда… — Снова озадаченно встряхнул головой челланин. — Нет, ну — всяко видел, конечно… И — грязь, и — мразь… Но такой чудовищной, многоэтажной, совершенно беспринципной лжи, такой профессиональной маскировки под добродетель… на фоне серии связанных между собой и тщательнейшим образом продуманных и спланированных преступлений… Бред. И — ради чего? — КВАРТИРА! Это была ЕГО квартира, это ОН её получил. И он не собирался её ни с кем делить… Бред… Цена человеческой жизни — квартира!
— Не томи — это мы все уже услышали. Хоть и не ручаюсь, что поняли. — Скривилась в ухмылке Лин. — Ты лучше скажи: это он её уморил?
— Не совсем,— покачал головой челланин. — Он просто сделал всё, от него зависящее, он использовал все подвернувшиеся возможности, чтобы помочь ей отправиться в мир иной… Он говорит о христианстве — даже крестил её перед смертью… Бред: ни во что он не верит: ни в Бога, и в чёрта… Он верит только в возможность объегорить своё окружение… Ради каких-то благ для себя…
— Никак, снова эмоции? — Улыбнулась Лин. — Как там, в уставе — 'свободен от'…
— Ладно, не юродствуй… — отмахнулся бородач. — Это ещё тот фрукт… Когда все 'глазники' и невропатологи от неё отказались — у неё уже было весьма пошатнувшееся здоровье — методы лечения сказывались… — Продолжил он. — Вообще-то — вся эта история представляет собой прекрасное руководство о том, как за несколько лет свести в могилу совершенно здорового человека… А если это не удастся — то, по крайней мере, сделать недееспособным и упрятать в психушку…
— А это ещё здесь при чём? — Удивилась Лин.
— Ох… — Вздохнул Джерри. — При квартире, как я понимаю… Мда…
Так вот, когда они от неё отказались — нужно было придумать что-то поновее: умирать она совершенно не собиралась, а один из сообщников… в белых халатах… в порыве откровенности однажды сокрушённо заметил: 'у неё очень сильное сердце'… Тогда на сцене появляется новая идея: опухоль гипофиза. И, якобы, именно она ЗА ДВЕ НЕДЕЛИ ПЕРЕДАВИЛА ГЛАЗНОЙ НЕРВ ТАК, ЧТО ЗРЕНИЕ УПАЛО ПОЧТИ ДО НУЛЯ. Если вокруг есть здравомыслящие люди — представьте, каково должно быть при этом давление на мозг и какие зверские головные боли должна она была бы испытывать, если бы это предположение было правдой. А у неё таких симптомов НИКОГДА НЕ БЫЛО. В этом была одна из многочисленных ошибок 'злого гения'…
— А была ли опухоль? — Поинтересовалась Лин.
— Была, не была — какая разница… — пожал плечами Джерри. — С такой опухолью и по двадцать, и по сорок лет живут, если есть голова на плечах… И ему показывали человека, прожившего уже больше двадцати лет, и тот битый час ему рассказывал, как это достигнуто… Но, как он ни старался — этот деятель упорно стоял на своём: Вита хочет идти на операцию, чтобы избавиться от опухоли раз и навсегда. Хотя ежу понятно, что избавиться от опухоли оперативным путём можно только тогда, когда та удаляется вместе с куском окружающей ткани, которая на вид совершенно здорова… В данном случае — с куском гипофиза, надо понимать… — Хмыкнул бородач. — Хорошая идея… Главное — что Вита сама этого хочет. Хотя Вите не кто иной, как он сам, эту идею и внушил… В конце концов собеседник махнул на него рукой: делайте, дескать, операцию, раз так хочется — что я вас, отговаривать буду, что ли… 'Неровен час — помрёт, так я ещё и крайний окажусь'- подумал он про себя. А Петя потом всем врал, что во время того разговора ему якобы ПОСОВЕТОВАЛИ делать операцию. Здорово, правда? Просто 'опухоль' — это была настолько своевременная и удобная идея, что, не будь её — её стоило бы выдумать: ведь теперь можно говорить об операции, и 'проблема здорового сердца', казалось, обретала своё решение…
— Боже… — Круглыми глазами глядя на рассказчика, прошептала Карина. — Это как же нужно ненавидеть…
— Совсем нет. — Возразил тот. — Если бы она просто ушла от него — сама, куда угодно — с глаз долой — она бы просто перестала его интересовать. Повторюсь: цена этой трагедии — квартира. Против операции возражали все разумные люди из окружения. Но — он каждому из них лгал, что тот — в одиночестве: остальные, дескать, 'за'. Она вела себя также — она давно уже была под его полным контролем…
— Как тот кот? — Хмыкнул я.
— Не совсем… — Поморщился Джерри. — Кот не мог сопротивляться — слишком неравны силы. Она же — просто не хотела, так как… как это ни странно — видимо, всё ещё любила его. Или — мечтала о том, чтобы любить и быть любимой. И, когда он вдруг неожиданно стал ласков и предупредителен — она вдруг ухватилась за эту идею фальшивого рая и стала активно её поддерживать… Стремясь вызвать у всех окружающих веру в то, что всё это 'так и есть'. Похоже — она просто хотела, чтобы им завидовали… Завидовали их любви, которая могла существовать, как я понимаю, только в её воображении… Завидовали её мифическому счастью…
— Но он, тем не менее, использовал свои эзотерические возможности? — Уточнила Лин.
— Почему только свои? — Пожал плечами Джерри. — Он обегал всех известных ему 'бабок', 'колдуний', 'ведуний', 'шептуний' — и всех просил ему помочь… Не задаром, разумеется…
— Ну, и? — Выжидающе взглянула на него Лин.
— В конце концов — ему это удалось. Надо сказать, он был хорошим психологом: тех, кто явно не согласится помочь ему угробить жену, он просил… помочь её 'приворожить': то есть — сделать так, чтобы она в нём души не чаяла…
— Зачем? — Изумилась Карина.
— А чтоб не только ни о чём не догадывалась, но и не пыталась в чём-то его подозревать… — Сокрушённо вздохнул бородач, как бы оправдываясь за чужую подлость чудовищную… Настала неловкая тишина. —
Операция закончилась для него ничем,— вздохнув, продолжил рассказ челланин,— хирурги открыли, посмотрели — да и закрыли череп. Таким образом, она эту операцию пережила. Хоть на столе совершенно неожиданно и наступила клиническая смерть — но бригада была неглупая и пациент остался жив. А вот почему её абсолютно здоровое сердце вдруг на столе остановилось — они до сих пор могут только догадываться… — Скривился рассказчик.
— А почему? — Иронично поинтересовалась Лин.
— А как ты думаешь? — Вопросом на вопрос ответил бородач.
— Я думаю, что это была одна из тех случайностей, которые все вместе и составили ту самую цепь… — Грустно произнесла челланка.
— Правильно думаешь,— подтвердил бородач. — Но она выжила. И это его не устраивало. К тому же — опухоль гипофиза должна характеризоваться большим количеством симптомов, которые у неё упорно не хотели возникать. Это — и произвольное мочеиспускание, и расстройства координации, и головокружения… Там их много больше — но я назвал основные, без наличия которых вряд ли можно подтвердить диагноз. Он спохватился, когда ему об этом намекнули. И — лихорадочно начал искать, как бы это сделать. С одной стороны — он вместе со своими 'бабками' пытался ей это всё внушить, с другой — поскольку от такого объёма эзотерических функций он начал уже уставать, то не побрезговал и более простыми средствами…
— То есть? — Удивлённо подняла глаза Лин, по-видимому, считавшая, что влияния данного субъекта на все эти события были полностью эзотерическими.
— То есть — одна 'бабка' просветила его, что и недомагание, доходящее до головокружения, и расстройство координации; а при долгих сроках, когда уже начинаются потери сознания — и произвольное мочеиспускание — могут быть следствием длительного применения малых доз одного яда… — Джерри замялся, пытаясь подыскать нужное слово названия. — Ну, у вас им обычно крыс травят… — Наконец выкрутился он. Мы с Кариной могли только пожать плечами, ибо нам никогда ещё не приходилось травить крыс. — Ладно, это несущественно,— наконец махнул рукой рассказчик. — Существенно то, что именно таким способом он окончательно и убедил всё окружение в том, что у неё была именно опухоль гипофиза… При этом сумел сделать так, что, когда она уже была почти неподвижной, с ней по очереди сидели практически все её подружки — и практически все из них, таким образом, были уверены в правильности диагноза и 'объективности' смерти. Тех же, кто в этом сомневался — он заботливо пытался заранее выставить дураками, формируя общественное мнение так, что само сомнение в 'объективности' смертельного исхода уже ставило сомневающихся в дурацкое положение… Ну, а, поскольку все они мнили себя людьми интеллигентными — попадать в это самое положение никто из них, естественно, не хотел. Выходит — он оказался прав. В смысле — всё предусмотрел,— поспешно поправился Джерри. — Кстати, это уже не единственная смерть на его счету…
— То есть? — Удивилась Лин.
— Когда-то он приревновал к своей жене — смешно сказать — брата. Случилось так, что они одновременно купили туристические путёвки и попали из разных городов в одну группу. Случайно. Он устроил ей скандал: 'Это вы договорились!'. У неё глаза лезли на лоб от удивления. Но земные плейбои — в большинстве своём неисправимые эгоисты. Следовательно — не могут быть не ревнивы. Чрезмерно. В конце концов, основательно её избив, но так ничего и не добившись, он сделал вид, что поверил. Но злобу затаил. Через год-полтора брата не стало…
— Каким образом?
— Он сумел сделать так, что третьи лица продали жене брата лекарство, которое та долго искала. Дальше рассказывать? — Мы молчали. — В беседах с остальными родственниками он до сих пор обвиняет её в передозировке… Ну, а с женой… Он не был до конца уверен, что у него всё получится: всё-таки слишком здоровое сердце. Тогда он, выдав ей однажды дозу несколько выше обычной, пригласил нескольких лечивших её врачей, включая невропатолога и психиатра.
Видя её полную невменяемость — передозировка, элементарное отравление — они даже не удосужились сделать какие-либо анализы — диагноз 'опухоль' висел над ней, как Дамоклов меч: ситуацию сочли очевидной. И — сочли её инвалидом первой группы. По причине невменяемости. То есть — недееспособной. Теперь, если бы она и выжила — ни на квартиру, ни на иное какое имущество она претендовать уже не могла: разве что на койку в психушке… Ему нужны были гарантии — и он их добивался: если бы за несколько лет ему не удалось свести её в могилу — он мог попросту отправить её в психушку. Он заранее беспокоился и о том, чтобы его и при таком исходе событий не осудили: эпизодически он, дав ей соответствующую дозу, выводил её 'в люди' — чтобы весь город знал о 'его горе'. Иногда отпускал в таком состоянии одну — а потом бегал и 'разыскивал' по всему городу. Чтобы все знали… Заодно — если где под машину попадёт — все будут ему сочувствовать, никому и в голову не придёт истинная причина происшествия… Да только под машину она так и не попала… — Развёл руками Джерри. — Самое смешное,— после недолгой паузы продолжил он,— что, хоть он и не верит, якобы, ни в Бога, ни в чёрта — но кое-что и на этот случай предусмотрел: бабки сказали, что крещёная душа после смерти якобы мстить не может, а некрещёная — ещё как может. Ну, а поскольку после смерти она всё это узнает — то берегись, дескать: устроит она тебе ещё ту жизнь. Тогда он её, всю жизнь бывшую убеждённой атеисткой, за месяц до смерти, практически в бессознательном состоянии — покрестил. А всем рассказал, что это было её 'неожиданное желание'…
— А это… правда? — Нерешительно поинтересовалась Карина.
— Что именно? — Удивился Джерри.
— Что крещёная душа после смерти мстить не может, а некрещёная — может? — С трудом выговорила, залившись румянцем, моя подруга.
— Чушь… — Улыбнулась Лин. — Ни одна душа, отошедшая в мир иной, мстить просто не станет: месть ведь основана на гневе, на обиде — на эмоциях…
— Ну, и что? — Выразил своё недоумение я.
— Дело в том, что страх, обида, горечь, восторг — там уже просто неестественны. Неинтересны. Нехарактерны. Там не властвуют эмоции — там правит разум. Свободный от эмоций… — Медленно пробасил в бороду Джерри. — Разум, способный к всеобщей, Вселенской Любви…
— Тогда… как же сама Любовь? — Склонив голову набок, поинтересовалась Карина. — Или это — не эмоции?
— Любовь земная — это просто преамбула, это — шаг в обучении. Да — она нестабильна и эмоциональна; но — не испытав её в полной мере, возможно ли постичь Любовь Вселенскую, Вечную? Как может человек, который всю жизнь никого не любил, кроме себя — вдруг, ни с того, ни с сего, полюбить все Творения Божии? Чтобы уметь так Любить — надо понимать. Чтобы научиться понимать — надо всё это испытать. На себе, на своей шкуре. Для начала нужно просто полюбить. Кого-нибудь. Больше, чем себя. Увы, для многих — уже это невозможно… Затем нужно понять, что тот, кого ты любишь — ничем тебе в связи с этим НЕ ОБЯЗАН. А это доступно уже очень немногим… Ну, и последнее, о чём знаю я, это — суметь относиться с любовью — не с поклонением или обожествлением, но — с пониманием причин и основанным на этом пониманием и прощением к объекту твоей любви, который… пусть даже презирает тебя — незаслуженно, и — топчет, пинает тебя ногами — как в переносном, так и в прямом смысле — всего лишь потому, что не достиг ещё нужного уровня понимания и не ведает, что творит. Просто — потому, что не понимает тебя. Я не знаю, что там следует дальше — какие ещё этапы нужно пройти, чтобы достичь понимания — но, не пройдя эти три этапа, достичь его невозможно,— развёл руками челланин. — Даже будучи уверенным, что всё понимаешь правильно — ты будешь ошибаться. Даже проживя долгую и насыщенную жизнь, слывя 'стреляным воробьём' или 'прожжённым знатоком жизни' — ты будешь ошибаться, до конца не понимая Сути. Ибо — невозможно постичь Истину, не сумев понять Любовь — одну из обязательных её составляющих,
позволяющую — всего лишь — приобщиться к пониманию Вечности… Человек — сущность уровня Творца Вселенной: именно для этого он создавался и этим должен заниматься. Но — перед тем, как начать творить, он должен пройти свой земной путь. Пройти, чтобы понимать. Чтобы осознавать каждое своё действие, каждый свой шаг. А не играться чужими судьбами, как ребёнок кубиками в песочнице…
— Кстати, если рассматривать этот мир, как 'ясли для двуногих',— усмехнулась Лин,— то нельзя не заметить одной его интересной особенности: мир этот изменяется в зависимости от того, как меняемся мы. И, если исходить из того, что это — ясли, то он должен всегда быть адекватным нашему текущему состоянию, то есть — создавать для нас те условия и те события, которые должны способствовать нашему развитию и пониманию нами сути вещей… Так что фраза 'когда изменяемся мы — изменяется мир' — отнюдь не только поэтический образ… — с улыбкой закончила челланка.
— Интересная методология обучения… — Не в силах переварить услышанное, только и сумел буркнуть я.
— Это ещё не методология… — Ухмыльнулся Джерри. — Наши психоисторики недавно добрались до интересных особенностей применяемых в этом мире, в этом процессе обучения, методик… Так они в шутку провозгласили основной принцип, как 'подвергай всё сомнению'. То есть — пришли к выводу, что едва ли не основной целью обучения… есть, на самом деле, обучение способности сомневаться. — Добродушно рассказывал он — так, как мы обычно рассказываем в компании новый анекдот. — Казалось бы — парадокс: чем больше человек уверен в чём-то… — Джерри ненадолго задумался,— я правда, думаю, что это касается, в основном, заблуждений… — видимо, на всякий случай, счёл нужным заметить он,— так вот… тем больше вероятность того, что судьба когда-то заставит его поступить вопреки этой уверенности… То бишь — вопреки этим заблуждениям… Те же, кто, вопреки изменившимся условиям, будут упорно продолжать исповедовать старые взгляды — либо попросту становятся смешными, либо будут вынуждены убедиться в собственных ошибках — никто заранее не знает, какой именно оборот выберет судьба… Похоже, что каждый наш шаг меняет всё наше будущее, меняет нашу судьбу… Но закон этих изменений слишком громоздок для нашего понимания… И нам остаётся просто жить, в каждый конкретный момент принимая решение в соответствии со своими взглядами и убеждениями… на этот момент времени… — Усмехнулся он. — При этом, ежели кто меняет свои убеждения слишком быстро и просто, или же слишком круто — это говорит о поверхностности и непродуманности; если же кто их вообще никогда не меняет — это свидетельствует либо о великой мудрости, либо о великой упёртости… или тупости… — Разрядив обстановку, со смехом закончил он.
— Кстати, по поводу этого типа… Которого Петей звали… В принципе, можно было довольствоваться тем, что рассказал сейчас Джерри… — Как только весёлость несколько улеглась, мрачно ухмыльнулась Лин. — И большинство землян примерно так и поступило бы, услышав этот рассказ или нечто ему подобное. Сделали бы его этаким 'кудесником', 'колдуном' или 'ведьмаком' — и на том успокоились бы, довольные, что 'докопались до правды'. Но… видишь ли… я отношусь к… этаким прагматикам… или скептикам… которые считает, что чудес не бывает. А потому умудрилась на похоронах стащить ватку, которой ей вытерли рот, когда оттуда просочилась струйка крови…
— Крови?
— Да, Гарри… Уже на третий день, включая день смерти, были налицо столь явные признаки разложения, что…
— Что?
— Что я вынуждена была подозревать отравление.
— Но это же элементарно обнаруживается при обследовании?
— Ей не делали обследования.
— Но… Этого ведь не может быть!
— Может. И оставим эту бесполезную дискуссию… Так вот — Сейла, проанализировав доставленную мной ватку, констатировала, в числе прочего, хроническое отравление свинцом. Кроме того, там были обнаружены следы ртути и мышьяка. Так вот, свинец… может вызывать рак мозга; и, если
её предоперационный диагноз был верным, то это могло быть просто следствием долговременного употребления свинцовой посуды.
— И… в её доме была такая посуда?
— Была,— кивнула Лин. — Муж — Петенька — подарил.
— Но… Свинцовая посуда… Нынче вроде не в ходу? — Нерешительно заметил я.
— Он подарил ей очаровательные чугунные горшочки. Снаружи они были покрыты эмалью, а изнутри — свинцом. Я соскоблила ножом стружку и отнесла Сейле…
— И?
— Она говорит, что там какой-то сплав, содержащий больше половины свинца.
— Ничего себе…
— Это ещё не всё… Всего горшочков было шесть. Четыре — тёмных внутри, два — светлых. Я сначала не обратила внимания на светлые…
— Хм… А когда обратила, то что там оказалось?
— Ртуть. — Развела руками Лин. — Точнее — её соединения…
— Осталось найти мышьяк… — Вздохнул Джерри. — Или его соединения…
— Жаль, не было времени… Да и желания… — Махнула рукой Лин. — Уж очень неприятно было крутиться вокруг этого типа…
— Что ж — все эти события должны были чему-то научить их участников… — Философски заметил челланин. — Да и зрителей…
— Когда что-то происходит в этом мире — это, похоже, всегда имеет целью чему-то научить всех, кто как-то был с этим связан или, хотя бы, знал об этом… — Ответил он на мой немой вопрос. — По крайней мере, так было во всех ситуациях, которые мне удавалось достаточно глубоко проанализировать… И — ни разу не было, чтобы следствием того или иного события был только один результат: только в пределах ближайших, легко обозримых последствий их всегда обнаруживалось несколько… Я поражаюсь мудрости Творца, чьей фантазией был порождён этот мир… Желающий чему-то научиться или что-то понять всегда найдёт в нём пищу для размышлений…
— Интересно, а чему учился в этой жизни Петя? — Вздохнув, криво ухмыльнулась Лин. — Изощрённо лгать, лицемерить? Выдавать за чёрное — белое, и наоборот? Уничтожать всё, что угодно — хоть весь мир — в угоду своей минутной прихоти? А потом обвинять в собственных грехах тех, кто пытался помешать ему?
— 'Особенно опасны духи зла, принявшие обличье духов света…'- Тихо процитировала Карина. — Это не я, это — Шекспир… — Улыбнулась она, заметив на себе вопросительные взгляды собравшихся.
— Хм… А ведь человек, сказавший это, должен быть и знатоком любви… — Задумчиво произнёс челланин.
— А он и был… — Зарделась Карина. — По крайней мере — одним из лучших… Если не самым лучшим из них… — Запищавший талкер Джерри прервал её — Сейла требовала кардиограмму Лин. Челланин нехотя встал; смачно, с хрустом потянулся и, вытянув из кармана брюк 'визитку', пристроил её Линде под грудью. Вечер кончился. За окном горели фонари. Свеча догорала. Лин сидела с покорностью ягнёнка, приготовленного на заклание. Джерри попытался было что-то считывать с экрана, но закончилось дело тем, что он назвал Сейле номер своей 'визитки' и попросил, как я понял, обойтись без него. Спустя какое-то время Сейла снова связалась и сообщила, что 'всё в порядке': естественно, мы единогласно расценили это, как индульгенцию на всю ночь.
— Надо бы навестить Томми,— взглянув на часы, вспомнила Карина. — Не думаю, что, промчавшись по дому, мы нигде не оставили следов…
— Хм… А ведь и правда,— качнул бородой Джерри,— не думаю, что они сейчас спокойно спят… — И виновники погрома, пробормотав что-то типа 'мы недолго', быстренько исчезли в пассере. Мы остались одни. Чушь какая-то: мне вдруг захотелось погладить Линду по животу… Какой-то необъяснимый прилив нежности к чужому неродившемуся ребёнку… А она даже не удивилась — вроде так и надо. Увидев моё недоумение, сменившее страх и нерешительность, сказала:
— Не бойся… Для нас это просто нормально… Привычно… Когда в обществе появляется беременная — все мужики шалеют просто: всяк норовит устроить её поудобнее, утешить, ежели чего; по головке погладить… Или —
по животику… — усмехнулась она, поглаживая своё чрево, по которому ещё ничего толком не было видно. — Как ты думаешь, чем моё чудо с твоей Кариной на пляже развлекается? — Хмыкнула она. — Уляжется головой на чуть повыше чрева, а чрево-то самое рукой и поглаживает… А та — млеет… И это нормально, Гарри…
— Что нормально?
— Такое отношение к беременным. Им нужно благожелательное отношение окружающих к их чреву — то бишь, собственно, к тому, что там копошится… И нормальный инстинкт велит мужику эту самую благожелательность всячески проявлять. При этом то, чей там ребёнок, особой роли не играет: человек ведь — существо стайное… Роль играет отношение к беременной: если она нравится — как человек, как женщина — как самка, собственно… с точки зрения подсознания… то он будет испытывать к ней желание опекать. Чтоб выжила и чтоб нормально родила, значит. Если не нравится — в том смысле, что не хочется ему жить в обществе исшедших из чрева её — так понятно, что и опекать её он не станет… — Створки пассера распахнулись и оттуда вывалилась вся компания: и Джерри, и Карина, и Том с Вероникой.
— Ну да, конечно! — Саркастически кивал головой Томми, ухватившись за руку Линды,— устроила переполох на пол-планеты! Прикинь: мы приходим домой и видим разбросанные стулья, сорванную штору на входе из сада, ваза с цветами стояла на столике в коридоре — так ваза лежит, а цветы — вдоль всего коридора…
— Спокойный ты мой, уравновешенный… — Иронично поглядывая на благоверного, пропела Лин. — Как там, в уставе? — 'Свободный от эмоций и личных привязанностей?'- Увидев смутившегося погромщика, все дружно заулыбались. Но руку Линды Том отпустил, похоже, только тогда, когда удостоверился, что умирать она явно не собирается. 'Инстинкт…'- Вздохнул про себя я. Линда улыбнулась.
— Ну, а ты как? В обморок падать не собираешься? — Вспомнил Томми о второй беременной. Или у нас на берегу беременным лучше, чем в степи?
— Может быть… — потупила очи Карина. Ну, а я, понятно, не стал распространяться, как мы недавно семь остановок на автобусе в три приёма осиливали… Вероника тем временем уже зажгла захваченную из дому толстую сиреневую свечку — видимо, Карина пожаловалась, что 'запас свечей иссякает'; поставила её на стол и уселась на диванчике рядом со мной, пристроив голову на моём плече.
— Интересная у нас компания получается,— заметив это, хмыкнул Томми. — Почти 'семья по-челлански'… — земляне в ответ заулыбались, челлане же — только вздохнули.
— Ты знаешь… Я просто устала поражаться… — В ответ на мой вопросительный взгляд обречённо произнесла Лин.
— Чему? — Поинтересовался я.
— Зацикленности Землян на сексуальных проблемах. — Челланка помолчала — видимо, что-то обдумывая. — Даже само обсуждение любой околосексуальной темы тут же вызывает у них резко повышенный интерес… Впечатление такое, что из всего, что они узнают о Челле, их интересует только словосочетание 'свобода сексуальных отношений' и то, что с этим напрямую связано.
— Немоногамные семьи, например… — Улыбнулся Томми.
— При этом большинство из них совершенно не склонны отличать свободу от распущенности. — Продолжала челланка. — Получается, что возможность вести себя распущенно — их самая желанная составляющая понятия 'свобода'… — тяжко вздохнула она.
— Признаться, я только за последние полгода на Земле уделил этой теме больше внимания, чем за всю свою жизнь. — Пробасил Джерри. — И, как только земляне начинают обсуждать Челлу — действительно: первое, о чём они вспоминают — так это немоногамные семьи. Как будто там больше нет ничего для них интересного… — улыбнулся он.
— У нас принято считать, что не может человек любить сразу двоих. — Пожал плечами Том. Мне, правда, показалось, что он их просто провоцирует.
— Может,— Спокойно и твёрдо сказала Лин.
— А ты сам-то как думаешь? — С немалой долей ехидства
поинтересовался Джерри.
— Ну, по крайней мере — он должен выбирать… — Продолжал 'забрасывать крючки' Томми.
— Что выбирать-то? — Поинтересовалась Лин.
— Одного… кого-нибудь… — Подсказал я.
— А зачем? — Склонив голову набок, поинтересовалась челланка.
— Ну, чтобы проблем не было…
— А если не выбирать — то они, эти проблемы — что, обязательно будут? — Спросила Лин.
— А если выбрать, то все проблемы автоматически решатся? — С сарказмом поинтересовался Джерри. — С глаз — долой, из сердца — вон? Или как?
— Просто с одним — проще… — Неуверенно улыбнувшись, сказала Карина.
— Хм… — Изучающе взглянула на неё челланка. — А если создали семью — от одиночества, затем — привыкли, подружились; детей завели, живут да радуются — и вдруг влюбился кто-то из них? Без памяти, до дури, до головокружения? Или такого быть не может?
— Да нет, почему же — может… вроде…
— Так что же теперь — старого друга бросать? Или — детей? Или мучаться всю жизнь, пытаясь забыть свою единственную в жизни Любовь? — Иронично поинтересовалась Лин. Повисла неловкая тишина — никто из нас так и не сумел придумать хоть сколько-нибудь логичный ответ.
— Кстати,— вдруг что-то вспомнив, нарушил тишину Джерри,— больше половины землян в этой ситуации хотели бы сохранить все связи — и старые, и новые. Смею вас уверить. — Улыбнулся он в ответ на недоверие, промелькнувшее на наших лицах. — Большинство в этом не признается, правда — уж очень привыкли земляне держать свои мысли при себе… Особенно, когда те идут вразрез с общественными стереотипами… Лицемерие — штука 'общественно моральная'… И — привычная… — Иронично закончил он.
— Хм… тогда как же ты об этом узнал? — Поинтересовалась Вероника.
— Метод провокации. Во сне.
— То есть?
— Я провоцирую ему коротенькое сновидение с подобным сюжетом. И — фиксирую первую посетившую его мысль — именно она и определяет его действительное отношение к теме. Потом уже он пытается её корректировать с учётом общественных стереотипов и т.п., но первая мысль — это как раз то, чего стоит сама личность.
— Ну, и?
— Что?
— Что же думает большинство?
— 'Ну, и шут с ним!', причём — с каким-то отчаянием даже… Так или примерно так начинают многие. Потом они начинают думать о том, скрывать это или не скрывать; оценивают возможные проблемы, возможное отношение общества и т. д.; но — суть первой мысли обычно сводится к тому, чтобы оставить всё, как есть. А там, дескать, видно будет…
— Что ж — людям не свойственно желать терять друзей. Или любимых. — Улыбнулась Линда. — А сближения и отдаления в человеческих отношениях неизбежны, в том числе — и в семейных. Мы считаем это аксиомой. А на Земле это почему-то принято отрицать… Да вот только… на Челле окончательные разрывы отношений между родителями встречаются где-то раз в 600 реже, чем на Земле. И, несмотря на то, что земляне упорно не признают правомочность треугольников — они здесь реально существуют, как и в любом человеческом обществе; сколько бы люди не закрывали на них глаза и как бы им не хотелось обратного. Разумеется, отношения в треугольнике заметно сложнее, чем в паре — это справедливо и на Земле, и на Челле. Но здесь эти отношения дополнительно усложняются 'общественной моралью'. — Челланка тяжело вздохнула.
— Знаешь,— вдруг улыбнулся бородач,— я недавно обсуждал это с Бобом… Так он, пожав плечами, с некоторым недоумением в голосе заметил, что, дескать, 'как можно обсуждать эти проблемы с теми, кто 'и до двух толком считать-то не умеет'… В смысле — как обсуждать проблемы больших семей с теми, кто и в самой примитивной — моногамной — семье… не в состоянии толком отношения наладить… Если они и вдвоём не могут разобраться, кто кому да чего должен — так как же они смогут разбираться втроём или вчетвером?
— Что делать… Здесь алчь — сильнее любви… Лень — сильнее
бескорыстия… — Как-то тоскливо глядя в дождь, тихо сказала Лин. — Я понимаю, когда общество порицает родителей, не поддерживающих должным образом своих детей, но — не понимаю, какая обществу разница, сколько взрослых членов в той или иной семье и чем они там занимаются?
— Лишь бы не инцестом… — Хмыкнул в бороду челланин.
— Короче, среднеземные стереотипы таковы: любовь может быть только 'на двоих', ибо так проще. А больше — не бывает, ибо так сложнее. А если на самом деле где-то и бывает — так мы ничего не хотим об этом знать, ибо это — 'аморально'. И — их, 'аморальных' — принудительно, под наше представление: к ранжиру! Ибо — ничто в мире не может быть сложнее, чем нам того хотелось бы. А если может — так мы его быстренько упростим! До уровня нашего понимания — чтобы было доступнее… А то, что на самом деле оно не опускается — нам неинтересно и мы его опустим! — Задорно продекларировала Лин свои представления о земных принципах.
— Беда только, что на самом деле Истину нельзя опустить… и всякий, кто хочет её постичь, рано или поздно вынужден будет к ней подняться… — пожал плечами челланин. — А Землянам свойственно бояться Истины, бояться Правды. Видимо, она им просто не нужна. То есть — каждый, в общем-то, совсем не против, чтобы ему не лгали — иные даже пытаются этого добиться… Но всякому хотелось бы сохранить всё же за собой возможность лгать, когда ему это 'нужно', и — объегоривать других. По мере необходимости. А ведь так не бывает… Пока вы не сумеете установить Закон — один для всех, мораль — признаваемую всеми разумной, желательную для всех и не ограничивающую свободы выбора; пока не перестанете боязнь общественного мнения или страх перед Богом путать с моральностью — ничего у вас толком не получится. — Джерри взял у Линды бокал и залпом опрокинул его в себя. — Видите ли,— чуть погодя продолжил он,— всё то, чего земляне не делают публично, исходя из требований их пресловутой 'общественной морали', но при этом вовсю делают 'втихаря' — мы, в большинстве своём, просто не делаем вообще — исходя из отсутствия потребности. То, чего здесь не делают лишь потому, что боятся вызвать осуждение окружающих, у нас не делают потому, что с детства хорошо информированы о возможных последствиях. Вместо вашей системы запретов у нас действует свобода выбора. Выбора, осуществляемого грамотными, образованными, хорошо информированными людьми. Ибо — обучая, мы информируем как о взглядах тех, кто провозглашает принципы воздержания, так и о взглядах тех, кто является приверженцем 'теории 'стакана воды''. Мы пытаемся заставить обучаемых думать и научить строить прогнозы — чтобы они умели и, следовательно, могли впоследствии выбирать. Таким образом мы пытаемся растить свободную личность. — Мы молчали — в основном потому, что просто не знали, что говорить и стоит ли говорить что-либо вообще. Джерри же, похоже, просто размышлял вслух. — Так, например,— говорил он,— вы говорите обучаемому, что групповуха ужасно развратна и ей занимаются низко павшие люди. Но это не содержит ровным счётом никакой информации. Это даже не описывает толком вашу личную точку зрения. Следовательно, это вовсе не гарантирует, что воспитанник не захочет этого попробовать. Но — пробуя, он будет испытывать угрызения совести: его не тому учили. А угрызения совести совсем не способствуют нормальному, хладнокровному анализу происходящего… Если же случится так, что в реальной жизни он вдруг окажется участником треугольника или даже квартета, в котором все действительно любят друг друга — теоретически он мог бы быть счастлив. Но — не в Земном обществе, где угрызения совести, заложенные вашим порочным воспитанием, испортят ему жизнь. Как, впрочем, и всей четвёрке, участники которой не будут счастливы, будучи вынуждены осознавать свою 'порочность'. В чём? В том, что они любят? — Пожал плечами Джерри, наполняя бокал. — Зато тех, кто плевать хотел на вашу мораль — эта ваша фраза о развратности совершенно не остановит. — Констатировал он, рассматривая сквозь бокал пламя свечи. —
И они будут этим заниматься — не любя, просто развлечения ради. Сначала им это понравится, ибо 'запретный плод — всегда сладок'. Но для них это действительно будет означать падение, ибо они, пресыщаясь, будут включать в свою компанию всё новых и новых членов, не заботясь ни о моральном облике членов этой компании, ни об их чувствах, ни об отношениях между собой — какая там любовь! Не смешите… — Джерри взглянул в бокал сверху и так же, залпом, опорожнил его. — Кончится эта история тем, что участники этого сюжета просто утратят интерес к жизни, ибо групповуха окажется единственным, что их интересует и что их связывает. — Продолжал рассуждать он, размахивая пустым бокалом. — Ну, а сексуальные травмы, неизбежно периодически наносимые при случайных связях, приведут к огрублению и деградации. Как личностей. Вот вам и несостоятельность Земной системы воспитания, построенной по принципу 'низзззззя!',— закончил челланин, поставив бокал на ст
— Кстати, идеалистичность ваших воспитательных процессов временами просто поражает… — добавила Лин. — Какой смысл утверждать, что заниматься сексом можно только 'по любви', когда больше половины общества занимается этим, в основном, просто ради развлечения, а треть — ради самоутверждения? Какой смысл утверждать, что пить воду можно лишь из горных источников, а есть — только плоды райских дерев, не задумываясь о том, что в реальной жизни это всё попросту недоступно?
— В результате — измученный голодом и жаждой, такой вновь обученный 'ценитель' в конце концов плюёт на все эти заложенные воспитателем принципы и напивается из лужи да наедается падали… Так не лучше ли вовремя напиться из ручья и наесться нормальной пищи, приготовленной людьми? Пусть меня назовут прагматиком, но я предпочту последнее. — Хохотнул Джерри.
— А при такой… — Томми задумался,— как у вас… простоте отношений, что ли… Не будут ли процветать ранние связи?
— Нет. Ибо ещё до половозрелого возраста каждый узнаёт, по крайней мере, о том, что при ранних половых связях восприятие самой Любви, всех тонкостей любовных отношений и переживаний заметно упрощается, примитивизируется. Так же, как и о том, что при поздних — усложняется чрезмерно; часто — настолько, что человек уже не может разобраться в этом сам. Истина же, как обычно, лежит где-то посредине — поэтому где-то там её обычно и ищут. Все нормальные люди.
— А ненормальные?
— А ненормальные,— усмехнулась Лин,— пополняют копилку статистики. И их опыт будет изучать следующее поколение нормальных, чтобы не повторять их ошибок, чтобы ранних связей по возможности избегать — человек ведь тогда не готов ещё к эмоциональному уровню половых отношений, и следствием может быть не только их примитивизация, но и отказ от более высоких целей, переоценка жизненных ориентиров…
— А когда же 'пора'? — Скорчив рожу первоклассника на уроке, поинтересовался Томми.
— А когда влюбишься… — Несмело подсказала ему из-за моего плеча Вероника и взглянула на меня — дескать, правильно я его поддела?
— Тут важно не пропустить тот момент, когда рискуешь просто потерять голову и наделать глупостей. — Поглаживая его по голове, тоном ласковой учительницы произнесла Лин. — Запоздалое начало половой жизни порождает и масохистические, и эгоистские тенденции, часто усложняя сексуальные взаимоотношения настолько, что может сделать их просто невозможными вообще… Всё должно быть разумно — как без масохистического самоистязания — с одной стороны, так и без элементарной распущенности или примитивности — с другой.
— И каков же критерий? — Не унимался 'прилежный ученик'.
— Твои взгляды. — Пожал плечами Джерри. — И только. Каждый поступает так, как считает нужным. И — каждый впоследствии пожнёт плоды своих поступков. В полной мере. — Хмыкнул он. — Общество же не вправе формировать взгляды индивидуума — это вызывает впоследствии личностную трагедию и внутренний протест. Общество может только помочь ему не делать глупых
ошибок — если проинформирует об их последствиях в процессе обучения, например…
— Или — помочь найти круг себе подобных… — добавила Линда. — Слава Богу, система легко позволяет подобрать круг единомышленников, даже не афишируя себя при этом.
— Анонимно? — Поинтересовался Томми.
— Да.
— А этим нельзя воспользоваться затем, чтобы делать гадости? — Томми был неутомим в попытках найти прокол в челланской системе.
— Попробуй… — пожала плечами Лин. — Запрос ты посылаешь анонимный. И те, кто его читают, не знают, с кем имеют дело. Поэтому все, кому твои взгляды покажутся смешными, просто не узнают, что это был ты. Люди же, разделяющие твои взгляды, ответят тебе, указав свой идентификатор. Таким образом, ты с ними познакомишься и, если в их ответе тебя ничто не насторожит, то сообщишь им свой. — Томми молчал. — Кстати, там есть и своеобразная подсистема 'восстановления разорванных отношений': каждый может поставить в системе запрет на приём сообщений от конкретного лица. После ссоры это обычно делают оба — традиция. Если кто-то 'оттаял' — он легко проверяет, стоит ли ещё у другого запрет. Если ещё стоит — что ж, остаётся снять свой и ждать. Ну, а если запрета у другого уже нет — значит, он 'оттаял' раньше — можно идти мириться…
— Хм… — Томми идея явно понравилась. — А ведь это — действительно легче, чем, страдая, думать да гадать, или — приходить, чтобы услышать, как тебя послали… Хм… А ведь подсистему 'поиска единомышленников' удобно использовать для установления 'случайных связей'? — Неожиданно догадался он.
— Пожалуй… — подумав, кивнула головой Лин. — Только… что касается самих случайных связей… Не знаю… Может, оно и стоит попробовать… разок-другой — как знать… Да только я вот попробовала — и, как видишь, так и не сумела ни с кем из них расстаться… Теперь, даже ежели невмоготу вдруг будет — я уже боюсь пробовать: слишком больно расставаться мне с близкими людьми… А примитивизировать отношения мне как-то не по нраву… Да и не по силам… — грустно улыбнулась она.
— Ну, люди-то бывают разные… — Философски заметил Том. — Кому-то — не по нраву, а кому-то — и по нраву, и по силам…
— Хочешь поговорить о статистике? — Вскинула брови Лин. — Так ради Бога… — Челланка на несколько секунд задумалась. — Я могу дать тебе сейчас даже сравнительную статистику,— с ухмылкой произнесла наконец она. — Так вот… Отношение количества случайных сексуальных контактов к внутрисемейным у вас выше примерно на 2 порядка. Количество контактов одного партнёра, неизвестных другому — на 3. Количество связей с людьми, вообще неизвестными постоянному партнёру — раз в 400… Получил статистику? А теперь можешь сколько угодно разлагольствовать о моральности или аморальности строя, уклада, общества — я послушаю… — Иронично закончила она. Томми молчал. Собственно, по нему видно было, что он и не пытался спорить о чём-то с самого начала — он просто был непрочь побалагурить. И сейчас, когда его вдруг неожиданно лишили повода для шуток — он действительно не знал, что сказать. Так бывает, когда в компании балагур оказывается в неопределённом положении, если неожиданно оказывается, что выбранный им объект для подтрунивания не обладает ожидаемыми характеристиками и всё, что он заготовил, уже нет смысла произносить вслух — это будет просто не смешно…
— При этом — заметь: мы никому ничего не навязываем. — Пришёл ему на помощь Джерри. — И не запрещаем. У нас нет такой теории обучения или такой общественной морали, которая основывалась бы на запретах. Мы стараемся информировать обучаемых настолько полно, насколько это возможно, после чего предоставляем свободу выбора. Статистика результатов тебе уже известна. Теперь можно и обсудить, чья мораль 'моральнее'.
— Кстати — удельное количество ранних сексуальных контактов у землян — на 2 порядка выше,— продолжала 'вспоминать' Лин. — Количество сексуальных контактов между лицами, не осознающими
ответственности — то есть быстро разбежавшимися впоследствии — на 4 порядка. Статистика абортов тяжело сравнивать, ибо на Челле это — вообще практически 0.
— То есть? — Предпринял попытку обрести дар речи Том.
— То есть — за последний год было 8 случаев на всей планете, из них 7 — по медицинским показаниям, а 1 — 'передумала'. Что-то он там такое утворил, что она просто истерически не желала носить в себе его ребёнка.
— Бывает же… — Ухмыльнулся Томми.
— Бывает… — Вздохнула Лин. — Земной статистикой абортов не интересуешься? — Услужливо спросила она.
— Спасибо, я уже сыт… — Галантно ответил Томми. — А это — лучше на голодный желудок… — Попытался восстановить роль балагура он. Не уверен, что у него вышло — но все добродушно заулыбались.
— Кстати… — Вспомнил вдруг Джерри,— Лин любит повторять, что я бы её устроил, 'даже если б имел гарем'. Доводилось тебе такое слышать?
— Мне доводилось. — Поспешил вставить я.
— Так это я к теме о допустимости чего-либо в браке… — Задумчиво запустил пятерню в бороду челланин. — То, что Лин допускает, что я мог бы иметь гарем — означает, что для неё это ещё не повод для разрыва отношений; но — совсем не означает, что ей бы это понравилось… Поэтому вряд ли я осмелился бы себе такое позволить, даже будучи одержим подобной идеей. Я просто не думаю, что ей это понравится. Хотя — весьма вероятно, что она готова это терпеть. Более того — знай она о подобных моих наклонностях или подобном опыте до того, как впервые осталась у меня ночевать — не думаю, что она так легко решилась бы тогда, а ежели б и решилась — не думаю, что это могло иметь какое-то продолжение…
— Хм… — Улыбнулась неожиданности трактовки челланка. — А ведь, быть может, ты и прав… Я как-то не задумывалась о разнице между 'допускаю' и 'хотелось бы' по отношению к тебе — сам факт наличия тебя рядом просто значил… скажем так: маленько больше, чем нюансы между этими понятиями… Может, потому и не задумывалась… А может — просто некогда было… — Наградила благоверного игривым взглядом она.
— И заметь: из всего сонмища художников она выбрала именно Бобби,— с довольной улыбкой продолжал тот,— единственного, кто заявил в системе, что испытывает невероятный дискомфорт при смене партнёра и очень не любит этого делать. Разумеется, нет никаких оснований считать, что она выбрала его именно поэтому — но, согласись, что такое совпадение вряд ли можно считать простой случайностью. Я думаю, что формулировка её модели выбора партнёра на самом деле выглядит примерно так: осторожно выбирать осторожных людей… Вот и к тебе,— он кивнул на меня,— она несколько месяцев присматривалась, пока решилась подойти. В то же время — к тем, кто у неё не вызывал каких-то особых эмоций, она легко подходила уже после недели наблюдений: там ведь намечались чисто деловые отношения. А здесь она боялась — боялась сделать больно. Или тебе, или себе. Или — обоим.
— Думала даже отказаться, сменить контактёра — да так и не решилась… — Грустно улыбнулась Лин.
— Так что — судить людей по словам — дело неблагодарное и бесперспективное: слова — всего лишь жалкая, часто — не совсем удачная, попытка передачи средствами речи человеческой… взглядов и мыслей говорящего. Проще и надёжнее судить по делам. По поступкам. Это — вернее, ибо именно они и характеризуют личность… — И он дружелюбно, но сдержанно — одними веками — улыбнулся.
— Кстати — меня поражает, насколько Землянам свойственно делить мир на 'однозначно хорошее' и 'однозначно плохое'… То есть — во всём видеть либо 'чёрное', либо — 'белое'… — Задумчиво произнесла челланка.
— А это неправильно? — Попытался съязвить я.
— Да как тебе сказать… — Она, положив голову набок, задумчиво глядела на меня. — Дело, собственно, в том, что обходиться понятиями 'чёрное' и 'белое' довольно сложно…
— Почему это? — Я уже готов был стать в позу и отстаивать 'чистоту
нравов'.
— Да потому, что мир — цветной. — Вздохнул, совершенно меня обескуражив, Джерри. — Это люди берут любую его часть и произвольно, на своё усмотрение, наделяют её какими-то свойствами, якобы присущими ей; либо — очерняя и низвергая её, либо — обеляя и делая из неё кумира, идола… А она на самом деле от этого не меняется…
— Например? — Попыталась прийти мне на выручку Карина.
— Например… Я постоянно слышу на Земле, что секс — дело грязное. Потому, дескать, что им увлекаются падшие. Простите — а что, великие этим не занимаются? Они — что, свободны от этого? Или рождены 'безвинным зачатием'? Или, может быть, всем только потому и дозволено есть, что никто из падших никогда не страдают обжорством?
— Да нет — вроде, как раз, наоборот… — Ухмыльнулся я.
— Но, если они едят — то почему можно есть всем? Ведь этим же занимаются и падшие? — Изучающе глядя на меня, спросил челланин.
— А ещё — падшие испражняются… — С вызовом выдала Лин. — Так, может, всем остальным этого тоже делать нельзя? Чтоб не запачкаться? — Завершила убийственную фразу она. Вероника прыснула и смущённо спряталась за моё плечо.
-…Участникам треугольников и так приходится несладко, если что-то действительно не складывается и они вынуждены всё же выбирать… — Задумчиво продолжал Джерри. — Это — всегда непростой выбор… Но — здесь… Вы знаете, мы прожили здесь полтора года, но так и не поняли, зачем нужно усложнять этим людям жизнь, заставляя их делать этот нелёгкий выбор всегда, даже если взаимоотношения складываются прекрасно?..
— Боязнь, что не получится… Страховка… — Пожал плечами Том.
— Ну, если так рассуждать,— развела руками Линда,— то и замуж ходить не надо.
— Почему?
— А вдруг не получится… — Усмехнулась она. — А если серьёзно — так больше половины всех браков на Земле либо распадаются впоследствии, либо считаются их участниками неудачными. И, если оценивать Вашу 'строгую' моногамную семью с той же точки зрения — 'слишком много проблем' — то такая статистика даёт право утверждать, что семью создавать просто не следует — так проще. А детей рожать так вообще просто противоестественно: кто ж его знает, что там такое родится и как с ним потом жить…
— Земляне разобщены. — Задумчиво произнёс Джерри. — Они просто не умеют жить вместе и не хотят этому учиться. Они порабощены своим эгоизмом и думают, в основном, только о себе. Земляне действительно разобщены… — Как бы даже с некоторым удивлением повторил он. — Если они когда и объединяются, то — непременно против кого-то, кто сильнее их. Или — когда им кажется, что он их сильнее… Здесь даже обыкновенная дружба однополых особей — и та, как правило, тут же разбивается при появлении в этом кругу существа другого пола… При этом им свойственно 'спорить — о вкусе устриц — до хрипоты — с теми, кто их ел' — сами же это признают, когда благодушны… а под свободой любви — свойственно понимать свободу распущенности, свободу игнорирования интересов и взглядов тех, кого якобы любишь; под любовью — понимать удовлетворение физиологических потребностей… Нет, ну, разумеется, если их всю жизнь не удовлетворять, а только мечтать об этом — боясь их греховности и восхищаясь чистотой воздержания — они, в итоге, станут идолом, сверхидеей… Если бы все земляне тупо следовали провозглашаемой морали, то это уже давно было бы общество озабоченных… А так — это пока всего лишь общество лицемеров… и лжецов — брррр…
— Не слишком круто? — Задумчиво спросил Том.
— Ты знаешь,— после некоторой паузы ответил Джерри,— мы наблюдали тут один любопытный процесс… Одна пара… они нашли друг друга… причём — там действительно была любовь. Оба уже имели свои семьи и, к тому же, всё это происходило в окружении стандартной лицемерной толпы сородичей. Так те их обвиняли в чём угодно — кто в чём, но никому не пришло в голову просто порадоваться за них. Порадоваться тому, что они были счастливы…
— Это, правда, не
'живая' история — она взята из фильма. — Уточнила Лин. — Что послужило основой для сценария — я не знаю, но в данном случае это не столь важно. Нам было интересно наблюдать за зрителями… У 99% из них эта история вызывала лишь 'справедливое негодование', но — отнюдь не понимание. И это — при том, что дети в итоге не пострадали. Более того — они оказались там единственными, кто влюблённых понял и принял. И лишь у 0.1% зрителей это вызвало сочувствие. Вот тебе и характеристика общества… — Вздохнула она.
— В плане ответа на вопрос 'не круто ли?'… — Добавил с ухмылкой Джерри.
— А давайте завтра вывесим на воротах лозунг: 'Долой моногамию!',— в позе клоуна продекларировал Том. Все заулыбались: идея понравилась. И только Лин задумчиво произнесла:
— Знаешь… Если на Земле отменить — вдруг, в один день — обязательность моногамии — нормальные люди ведь, в большинстве своём, этого просто не заметят… Участники треугольников — те ещё долго не осмелятся верить своему счастью, опасаясь обратного хода событий… А вот немалая часть озабоченных, но не слишком образованных, людей — обязательно бросится в этот омут, очертя голову — чтобы прикрыть 'официальной версией' свою заурядную распущенность. И только обжёгшись на том, что 'большая семья' — это не только и даже не столько возможность развлекаться не с одним партнёром, а, прежде всего, более сложные психологические, финансовые и юридические отношения, гораздо большая ответственность; только столкнувшись со сложностью взаимоотношений в таких семьях, подавляющее большинство из них рухнет. Кто-то сумеет вернуться назад, к привычным парам… А кто-то вообще станет 'волком-одиночкой'… При этом — по большому счёту, они ведь в этом толком не виноваты: виновата их необразованность, вследствие которой они вынуждены учиться не на чужом опыте, а на собственных шишках…
— И шишки эти будут особенно болючими именно для Землян, которые и в парах-то жить толком не умеют… Всю жизнь вынуждены учиться тому, чему их должны были научить в школе… — Добавил Джерри. — Земляне озабочены сексуальными проблемами потому, что эти проблемы на них давят. Нас же они толком не интересуют, и обострённый интерес землян к этой теме вызывал поначалу полное недоумение… Пока не разобрались, что к чему и не ужаснулись изощрённости и глобальности постановки этого 'шоу' в рамках целых государств; пока не поразились, как из заурядных, в общем-то, проблем, можно лихо сделать проблемы вселенского масштаба…
— Ну, проблема появления нового члена семьи — всегда проблема… — Пожал плечами Том. — Даже, если это — очередной ребёнок, и то… А если это — взрослый?
— Послушай, но ведь земляне тоже заводят нового взрослого члена семьи — когда, например, его предшественник ушёл? Или — умер? — Осторожно спросила Лин.
— Но это — замена… — Пожал плечами Томми.
— Хм… А какая разница? Остальным-то членам семьи — как родителям, так и детям — всем, кроме того, кто привёл 'новичка' — ведь этого 'замещающего'-то ничуть не менее сложно принять, чем 'дополнительного'?.. Человек ведь — стайное животное, а стая всегда принимает нового члена с осторожностью, с настороженностью даже… Если принимает… И мнения только одного из членов стаи при этом недостаточно… Кстати — особенно недоверчивы обычно дети — взрослые ведь могут хоть как-то надеяться на свою силу, а они — нет, поэтому они больше рискуют быть ущемлёнными в своих правах. Вот и выходит, что появление нового взрослого члена семьи — или стаи — менее болезненно проходит для взрослых, чем для детей… А как раз именно с детьми меньше всего обычно и считаются… Реально же — этому новому члену семьи авторитет детей придётся ещё долго завоёвывать — добротой, искренностью, элементарной порядочностью… предсказуемостью, однозначностью… то есть — отсутствием двуличности. У детей больше развито чутьё на человеческие качества и появление 'некачественного' взрослого в семье для них уже не неприятность, а трагедия… В частности — и потому, что они просто бессильны перед ним, и, если он
окажется 'некачественным' — они просто не смогут с ним справиться, не смогут помешать ему развалить стаю… или — семью… — Лин ненадолго замолчала. — Собственно, статистика расширения состава семей на Челле такова, что в семьях с несовершеннолетними детьми вероятность появления нового взрослого примерно раз в 50 ниже, чем в семьях, где таких детей уже или ещё нет. — Неожиданно вспомнила она. — И — чем это можно объяснить, как не учётом взрослыми интересов детей?
— Знаете, я тут пытаюсь вспомнить, какие стереотипы у меня формировались в течение жизни… Или, скажем так, 'в процессе воспитания'… — Вдруг подала голос Карина,— так это выглядело примерно так: дескать, все эти 'треугольники', и вообще — все варианты, когда в любви… или — в 'утехах'… участвуют 'не двое' — так это свойственно либо просто развращённой публике, либо — бездельникам, но — никак не сильным личностям, занятым какими-то серьёзными проблемами, имеющими серьёзные жизненные цели… Ну, и так далее…
— Боже, какая чушь… — Пробормотал Джерри.
— Нет, почему же,— с едкой иронией возразила Лин,— история Камелота — в частности, короля Артура, леди Ровенны и рыцаря Ланцелотта — тому подтверждение: все трое — типичные бездельники, развратники и ни в коей мере никакими серьёзными делами в жизни не озабочены. Оттого и проблемы… — Увидев улыбки на наших физиономиях, челланка приободрилась:
— А ведь это — классический пример, когда лицемерная мораль общества легко создаёт проблемы на ровном месте. При нормальной морали проблема в их истории даже не просматривается — наоборот: ведь ей действительно нужны были оба и она не в силах была отказаться ни от одного из них… Они были разные — кто же спорит; но, может, в её душе они легко дополняли друг друга? К тому же — во времена, когда один из мужей может быть вдруг убит — вполне естественно иметь нескольких — тем более, когда они вполне доверяют друг другу, уверены в мужестве и достоинствах друг друга, имеют общие… или сопутствующие друг другу взгляды и цели в жизни… Да любой мужик, рискуя отправиться в мир иной, всегда старается как-то 'пристроить' любимую им женщину — хоть в какой-то мере избавить её от нужды и одиночества… Что ж тут неестественного? Даже на Земле часто можно слышать, когда, умирая, друг говорит другу: 'ты уж позаботься о ней…' или даже попросту: 'возьми её себе, а?'…
— В экстремальных ситуациях разум легко становится выше 'морали': ведь 'мораль' просто кто-то придумал, как правила поведения; а разум велит поступать в соответствии с законами жизни… Не позаботишься о самке или потомстве — и генофонд популяции о твоём существовании просто не вспомнит. Элементарно… — Развёл руками челланин. — И при этом тебе будет всё равно, 'твоя' она, или 'чужая'; раба она или свободна — суть только лишь в том, будут ли жить твои дети. А если сам не успел — то хотя бы её дети; ибо — она тебе нравится, ты её выбрал, значит — ты хочешь, чтобы в популяции было больше именно таких. Если дети будут жить — то, возможно, ты и был прав. Если не будут — то, видимо, нет…
— Сложно разобраться в обществе, где большинство кричит о том, что так делать нельзя — но делает… Особенно — тому, кто вырос там, где большинство допускает, что так делать, в принципе, и можно, но — практически никто не делает — ибо: зачем? Так что же честнее, что порядочнее? — Размышляла вслух челланка. — Кричать, что так делать нельзя, но — всё же делать, причём — тайком от своей второй половины; делая, таким образом, её… или его — рогоносцем? Или — открыто считать, что, если это всех устраивает, то — почему нельзя? Да, такое случается крайне редко — может, раз-другой за жизнь — вряд ли возможно влюбляться чаще… Но меня просто обескуражит, если я узнаю, что кто-то из известных мне на Челле людей имел тайную связь — тайком от своей второй половины; или, даже, вопреки её — или его — воле: зачем? — Окинула всех офелическим взглядом Челланка.
— Не волнуйся ты так… — Вздохнул Томми, теперь уже явно пытаясь помочь Лин. — На
Земле ведь все романы писаны, почитай, только о треугольниках: они есть, их просто не может не быть…
— Да только пишут в них не о том, как нормальным людям нормально жить вместе, а о неудачных попытках всунуть в привычные с детства, кем-то когда-то придуманные рамки то, что в них никак не лезет. И никому в голову не приходит мысль: а надо ли всовывать? Может, надо просто учиться Любить? Да и жить? Вместе… — Возразила она.
— Ладно, ребята… Я так думаю, что разговор о Земной логике может оказаться бесконечным… — Вздохнул, с хрустом потягиваясь, Джерри. — Ты, кажется, начинала рассказывать 'разные истории'? — Улыбнулся он своей благоверной. — Может, продолжим?
— Только — живые… — Улыбнулась Карина. — Не выдуманные. Не из фильмов или легенд…
— Хм… — Задумалась Лин. — Живые, говоришь? Что ж, если хочешь — я рассказу тебе… одну историю… которая кажется выдумкой или страшным сном… Но на самом деле действительно произошла — здесь, у вас, совсем рядом — неподалёку… — Вдруг сказала она. — К тому же — совсем недавно… Хочешь? Историю невыдуманную, негиперболизированную, несобирательную — реальную, которую мы проследили от начала и до конца и так и не смогли до конца поверить в то, что увидели? Если захочешь слушать… Если не убоишься леденящего душу ужаса да ощущения пустоты и безысходности… Если не испугаешься слёз тупой ненависти и бессилия что-то изменить…
— Расскажи…
— Нет, ты действительно хочешь? — Мы молча смотрели на неё.
— Что ж — я расскажу. Слушай. — Она вздохнула. — …Жила-была девочка. Неплохая такая, работящая, добрая… Наивная, к сожалению… Поэтому, когда появился в деревеньке вернувшийся из армии десантник, он легко вскружил ей голову. О том, что всё это может быть напускное, заурядная бравада — она даже не задумывалась. Вскоре они поженились. Десантник как был 'первым парнем на деревне' — так и остался. По-прежнему вокруг него крутились девчата, по-прежнему парни знали, что он всегда угостит их выпивкой…
— Такая работа не для меня,— любил говорить он, перебирая, чем бы ему заняться. Наконец уехал с семьёй в Сибирь — там за ту же работу платили в несколько раз больше. Получая заработанные деньги, он мог — 'широкая душа' — поставить парням ящик водки или пива: веселись, братушки! Один раз живём!
…Тем временем у него постепенно рождались и росли дети. Всё, что делалось в доме, делала его молчаливая, добрая и тихая жена. Она была красива… Да, она была очень красива… в юности… Когда ему казалось, что на неё кто-то засматривается — он её бил. Нещадно. Кулаками, ногами… Она терпела. Наверное, любила его. Или — не его, а тот образ, частично придуманный, частично — пригрезившийся ей в своё время: большой, сильный, смелый… Защита и опора… Первый парень на деревне… Он её ревновал. Жутко. Она не могла нормально общаться с людьми — она могла только молча жить в заточении. Она была для него — так он считал. Она не возражала… Она боялась разговаривать с мужчинами — знала, что будет бить. Она боялась разговаривать с женщинами — знала, что скажет:
— О гульках договариваешься, сука? — И будет бить тоже. Постепенно она сникала, увядала… Старела… Опускалась… Он опускался быстрее. Пьянство его, ухарство да похвальба привели к тому, что и эту, почти дармовую, работу он вскоре потерял. Пришлось вернуться в родные края. Деньги, заработанные в Сибири, кончились быстро. Но — привычкам своим он изменять не привык. По-прежнему желал бы выставить ящик водки, чтоб братва веселилась… И — пил. С горя — оттого, что не имел возможности показать свою 'широкую душу'… А жена его за всю жизнь приличных сапог не сносила, а дети ходили так, что односельчане оглядывались и с сожалением качали головой… Иногда приносили поношенную одежонку: возьмите, мол — не обессудьте… Она родила ему четверых детей — двух мальчиков и двух девочек. Старший брат был неглуп. При его сообразительности ему мешали только привычки, позаимствованные от отца. Многое он понимал. Иногда пытался
вступиться за мать. Это было несложно — спившийся отец был уже гораздо слабее его… Но это было и страшно: в бессильной ярости отец шипел:
— Ты думаешь, что стал крутой, да? Ты думаешь, что я с тобой не справлюсь, да? Да я тебя ночью когда-нибудь молотком или топором зашибу! — И парень боялся спать по ночам… Ему повезло — лет в пятнадцать он влюбился. Влюбился в девчонку, которая казалась ему недосягаемой — королевой, мечтой… Может, эта любовь его и спасла тогда… Мечта оказалась реальной: в 18 он на ней женился и покинул 'родимое гнездо'. Попав в общество достаточно неглупых людей, он многое начал понимать и видеть по-другому. Далеко не всё, конечно… И не так глубоко, как мог бы, исходя из своей природной сообразительности… Желание быть или слыть первым парнем на деревне ему сильно мешало… Но — шансов у него больше, чем у всех остальных детей этой семьи.
Когда он уезжал, в семье часто не на что было купить хлеба. Когда он уехал, ситуация почему-то не изменилась. Когда второй брат ушёл в армию, ситуация почему-то не изменилась тоже. Хотя теперь на каждого взрослого осталось всего по одному ребёнку. Отец по-прежнему, основываясь на том, что четверых детей поднимать трудно, продолжал пить — с горя — и бить мать. За которую уже некому было вступиться… Подросла старшая дочь — вся в мать: красивая, добрая, работящая — просто умница… Девчонке нечего было одеть, чтобы пойти в школу или к одноклассниками на вечеринку. То, что было в доме, она одевать стеснялась… Парни-одногодки знали, что она умная и добрая; видели, что красива. Красива настолько, что попробовать быть ближе с ней никто не осмеливался. Хотя — 'просто дружить' хотели все. Она же причиной их нерешительности считала свою нищету…
Наконец нашёлся один… женатый уже… Жена его была беременна, а ему срочно захотелось девки. Ну, он и положил глаз на эту — дескать, все её чуть ли не чумной считают, а её чуток приодень — и готова первая красавица… Ну, а поскольку она этого не понимает — значит, ломаться особо и не будет. Тем более, что говорит ведь как ласково — значит, хочет… Бог мой,— Лин передёрнула плечами,— какая тупость… Короче говоря, пригласил он её как-то на свидание. Удивилась: с женатиком? Не пошла… Обозлился он: Ах, так! — И нашёл дружка-собутыльника — одногодок её, да и недурён собой… Подговорил его малость увлечь девку да в лесок сманить — там, дескать, мы её вдвоём и сделаем… А чтоб не волновалась — с собой местную шалаву прихватим: дескать, видишь — в две пары идём, просто чтоб в лесу не страшно было… А так — каждый сам себе хозяин, никто к тебе приставать не будет… Короче — поухаживал парень за ней самую малость, поводил по деревне — да и стал уговаривать. Добрая она, ласковая, отзывчивая… Вся в мать… И, на беду, такая же наивная… Уговорил быстро — сходили… Шалава держать помогала, а эти двое по очереди девку насиловали… Кричи, не кричи — никто не услышит: лес большой… Только деревья шумят… А шалава на ухо шептала:
— Ты думаешь, я грязная, да? Да ты во сто крат грязней меня: тебя вот сразу, с первого раза — двое… Я разве так просто по рукам пошла? Я ведь от горя: первый обманул, второй — тоже обманул… Поди угадай, который не обманет… А ты — видишь, сама пошла… — Девка ошарашенными глазами смотрела на неё. — Что — не сама, скажешь? А чем докажешь? Кто подтвердит? Все видели, как ты с нами ушла. И все скажут — сама пошла. И я, и он, и он — все тоже скажут: сама пошла. И — сама просила, чтоб её хором, сразу. И — в ногах валялась, умоляла. Так-то… — Философски заключила шалава, под шумок накачивая девку водкой: 'Да ты пей, оно легше будет — я знаю…'.
После этого события стала девка попивать… 'Чтоб оно легше было'. Да покуривать — тоже шалава научила… Никто о происшедшем не знал — да разве кому такое расскажешь? Отцу? Прибьёт на месте… Матери? Побежит, дура, жаловаться отцу, чтоб тот с парнями разобрался, а у того, как всегда, виноват тот, кто ближе да слабее… Всё равно прибьёт… Брату, который, вырвавшись из нищеты, иногда в белых брючках приезжал? Да разве ж ему такое расскажешь…
Спросил однажды, чего это она с той девкой компанию водит — шалава ведь…
— Да знаю я… Гадость она, гнилая… — ответила.
— Так чего ж ты? — Удивился брат.
— А кто меня ещё в свою кампанию примет?! — Закричала как-то отчаянно, зло, и, выплюнув чинарик, убежала. 'Грязная я, грязная… А он чистый… Он любил и любит… И жена у него — вон какая… и дочка растёт… А я — я с шалавой спуталась… И сама такой же стала… Теперь мне другого пути нет…'- Сквозь слёзы думала она, всякий раз при встрече кидаясь ему на шею с криком 'Братишка!'… Догадывался он, почему сестрёнка его так встречает, догадывался, почему лопочет, что ближе да роднее его никого нет у неё на целом свете… Как-то вывел сестрёнку за околицу да попробовал разговорить: дескать, как ты — с мальчиками-то уже пробовала? 'Ага,— она отвечает,— вынув сигаретку изо рта, чтоб сплюнуть,— а то как же!'- И при этом лихо как-то смотрит, вызывающе; а у самой — такая тоска в глазах… 'Бравирует,— думал братишка. — Ох, чует моё сердце — неладно тут что-то, ох, как неладно…' Но так и не смог он сестрёнку разговорить — не посмела она ему — чистому — о себе — грязной — такое рассказать… 'Ты ж, это — смотри: не увлекайся этим делом сильно, для любви себя побереги…'- пытается увещевать братишка. А у неё — слёзы в три ручья, аж сигаретку выплюнула да в плечо ему вжалась и только 'Иииииууууу'- вой стоит…
— Да ты чё, глупая? Да ведь есть любовь на свете — и у тебя будет,— в нерешительности лопочет братишка. А девка только головой качает, да, подвывая, всё ему в плечо вжимается:
— Братишечка… Братик мой родненький! — Так и не выведал он ничего в тот раз, так ни с чем и уехал. А через месяц сообщают ему, что утонула, дескать, сестрёнка. Примчался он туда — а гроб заколочен, даже взглянуть не дали: утопленники некрасивы на вид, говорят… В фате хоронили, в платье подвенечном — как положено… Только он ни невесты, ни платья так и не увидел… Сердце ныло — что-то здесь не так… Начал интересоваться — говорят, что нашли её утром в воскресенье, а утонула, дескать — в пятницу вечером. Лежала, мол, на берегу, верхняя половина тела — в воде, нижняя — на песке… И голая… А одежда — неподалёку в грязь втоптана — так, как будто её демонстративно туда ногами втоптали… А кулаки у неё сжаты так, что разжать их, распрямить так и не смогли, и — почти по локоть в песке… Стал допытываться — как попала туда, с кем была? Говорят, что три мужика было: один — тот парень, что обхаживал её — их часто в деревне видели… Другой — женатик, который, говорят, когда-то подкатывался к ней, да она его отшила… Третий — собутыльник их — тоже женат… А ещё с ними была та самая шалава… Мать говорит, что дочка слёзно просилась — отпусти да отпусти; мы, мол, на речку — с ночёвкой, нас там пять человек будет, я со своим парнем иду — ну, кто тронет? Не хотела мать пускать — может, сердце чуяло… Долго не хотела… Да уж больно слёзно дочка просила, почти умоляла — и сжалилась мать: авось, хоть у дочки с её парнем лучше получится, чем у неё самой жизнь сложилась… Уступила, скрепя сердце, отпустила дочь — а сама до утра не спала, всё ждала, всё ей ужасы всякие мерещились. Уговаривала себя: она ведь не одна — что может случиться? Так до утра глаз и не сомкнула. Время к обеду — нет дочки… Что такое? Вскоре совсем невмоготу стало — пошла по домам тех, с кем дочку отпустила, с рук на руки передала… А они уже все давно дома — ещё утром вернулись — спят, отсыпаются… Не велели будить… Не выдержала мать, парня-то растолкала: где дочка, спрашивает…
— Не знаю,— отвечает парень, а сам глаза отводит да снова спать пытается — не то и впрямь пьяный до бессоображения, не то — притворяется…
— Где дочка?! — Откуда силы взялись — тряхнула эту пьянь за грудки, с отчаянья и душу б вытрясла, кабы силы были… Очнулся на мгновение, даже чуток протрезвел вроде — страх в глазах промелькнул…
— Не знаю,— повторил. И отключился. — Может, утонула… — Пробормотал, засыпая…
…Страшно закричала мать, посылая проклятия на свою голову: зачем
дочку с таким козлом отпускала, с таким пьяныгой? Пошла по деревне голосить… Собрались соседи, разузнали, куда ходили, где были… Собрались искать — да ведь темно уже… Только в воскресенье утром всей толпой на поиски и двинули… Там и нашли… Милицию, как положено, вызвали — так следователь только через сутки приехал: некогда, говорил. Видимо, дела поважнее были… Начали анализы делать — обнаружили алкоголь в крови. 'А — ну, тут всё ясно,— сказали. — Напилась да утонула.' И никого не заинтересовало, зачем пьяной девке одёжу-то снимать да старательно в грязь затаптывать; и как можно утонуть, когда лежишь наполовину на берегу; и почему кулаки у неё не разжимаются; и как оказалось, что руки почти по локоть — это под водой-то — в землю вросли…
— Может, стоило им рассказать?
— А что я им расскажу? — Махнула рукой Лин. — Как девку сначала водкой накачивали, чтоб сговорчивей была? Как уговаривали, чтоб пила, как тосты провозглашали — за счастье, за будущее, за ребёнка, который уже в чреве копошился? Как этот ублюдок говорил, что завтра, дескать, записываться пойдём, а сегодня — давай гульнём напоследок, отметим это дело? Как, заметив, что девка уже на ногах не стоит, начал к ней приставать? Как она не хотела? Как он её всё же уговорил — и сделал всё, что хотел? Как потом ей водку прямо в глотку заливали, приговаривая: 'Веселись, родимая! Последний разок веселись!'? Как потом раздевали её втроём, под свист и улюлюканье шалавы? Как она, уже почти ничего не соображая, всё же дала по морде женатику, когда он сказал, что напоследок не худо бы и с ним 'попрощаться'? Как он в остервенении всю её одежду тут же собрал и начал у неё на глазах в грязь топтать, приговаривая: 'Она тебе, сука, больше не понадобиться — ручаюсь!'? Или рассказать, как она орала, как грозила, что братья за неё отомстят, и тем самым приговор себе подписала? Как они её раком на берегу поставили, да, пока один насиловал, двое других головой в воду макали, чтоб не орала? Как она упиралась, как отбивалась, как, двух мужиков на себе поднимая, пыталась из последних сил воздух ртом хватать — да не могла достать: руки в песок уходили? Как, увидев, что затихла она, насильник спокойно закончил, а затем, с облегчением встав, махнул двум другим: 'Ну, всё — бросайте… Шут с ней — пускай подыхает!'?! Или рассказать, как вся компания назад возвращалась, песни горланя, чтоб страх забить, ибо сквозь хмель до них доходить начало, что что-то, видимо, не так сделали? Это им рассказать? Да при этом в качестве источника моей информации назвать систему внеземного происхождения, которая всё это отследила и записала? Может, ты думаешь, что следователь, который только что с облегчением закрыл дело о несчастном случае на почве пьянства, после такого рассказа тут же откроет другое — о групповом изнасиловании и убийстве?
— Не думаю…
— Вот и я не думаю… Скорее, он постарается упрятать меня в психушку… Знаешь, я тут, у Вас, уже всякого насмотрелась… Даже зачерствела как-то… Стала гораздо спокойнее чужую боль переносить…
— Но эту историю тебе явно не стоило изучать,— вздохнул Джерри. — На втором-то месяце…
— А кто это будет делать? — Пожала плечами Линда. — И, потом — меня теперь уже действительно трудно чем-то удивить… — Грустно закончила она. — Да, кстати — я забыла сказать… — После недолгой тяжёлой паузы вдруг вспомнила она. — Тот отец, десантник… Немного раньше… Двух своих детей как-то под горячую руку проклял: как раз эту сестрёнку и этого самого братишку. Братишка успел из семьи смыться…
* * *
…Расстались мы поздно. Или рано — за окном уже забрезжил рассвет. Расходились грустные — уж очень тяжёлое впечатление оставили описанные Линдой 'земные портреты' — особенно те, что писались 'с натуры'… Как-то незаметно наступило лето, и, совсем быстро — роковое 19 июня… Всё это время мы продолжали в глубине души надеяться на то, что кто-нибудь на Челле
всё же вмешается, отменит решение… Воистину: 'надежда умирает последней'…
Ночь с 18-го на 19-е мы с Кариной не спали. Почему? Не знаю… Просто не могли уснуть. Сначала провалялись до полуночи. Потом — сидели у окна, смотрели на звёзды. Потом вышли на улицу. Гуляли до рассвета. Всё это время молчали. Только сердца бешено колотились. Казалось бы — почему?..
…Домой пришли примерно в половине девятого. Было уже совсем светло. За столом сидели Джерри и Лин. По их лицам было трудно что-либо определить: с одной стороны, они оба уже давно 'были не здесь' — беременную Лин куда больше занимали вопросы обустройства гнёздышка с малышом на Челле, чем проблемы взаимодействия цивилизаций, а Джерри к этому времени уже вполне определился с выводами о нашем обществе и дальнейшее пребывание в составе экспедиции теперь представляло для него чисто 'не научный' интерес; ну а с другой… наверное, они не слишком горели желанием сообщить нам об уже окончательно принятом Челлой решении — судя по отсутствующему выражению их физиономий…
— Мы пришли прощаться… — начал Джерри, потупив глаза — как будто принимая на себя вину всей нашей планеты…
— Значит?.. — Вырвалось у Карины…
— Значит — на Челле никто так и не оспорил решения командора… Так что мы, скорее всего, больше не увидимся… — угрюмо подтвердил Джерри. — По крайней мере, если не произойдёт чуда…
— А… Чудо может произойти? — Как-то отрешённо, будто бы понимая полную несбыточность этой надежды и всё же надеясь, спросила Карина.
— Нет. Увы, нет. — Бородач украдкой смахнул слезу. — Давайте,— он вздохнул,— будем благодарны судьбе за то время, пока мы могли быть вместе…
— Давайте… — Как эхо, шёпотом повторила Карина и уткнулась ему в плечо. Он отрешённо гладил её по голове, а она всхлипывала, как несправедливо обиженная маленькая девочка. Лин подошла и закинула руки мне на плечи:
— Что ж… Теперь… На этот раз — прощаемся? — С грустной улыбкой сказала она.
— Похоже… — выдавил я.
— Но… мы ведь… не забудем друг друга? — Шёпотом спросила она.
— Надеюсь… — Улыбнулся я. Почему-то вдруг захотелось… как-то… обернуть её своим теплом, и — качать, качать… обволакивая и лаская… Она ткнулась мне в плечо:
— Мне тяжко, Гарри… Мне очень тяжело расставаться… Глупо, наверное… — она перешла на шёпот,— но теперь я немножко жалею, что не завела от тебя ребёнка…
— А твой здравый смысл? — Ласково улыбнулся я.
— Здравый смысл? — Она как будто даже удивилась. — Наверное, здравый смысл у беременных отступает… Оставляя место инстинктам… Может, надо им больше верить, а? — С надеждой и тоской она заглядывала мне в глаза.
— Может… — с грустью улыбнулся я.
— И твоя Карина — как у вас говорят, 'стала мне, как сестра'… Мне без неё тоже будет сложно… У меня никогда не было такой подруги… Вы оба — как не здесь родились… Может, на Челле — слишком 'тепличные' условия, но… таких, как вы… я пока не встречала…
— Господи, да что же это такое,— чуть не взвыла Карина,— ну почему всё должно быть именно так? — Бросив Джерри, она схватила Лин за руку и потащила в свою комнату:
— Пойдём! — Мы с Джерри чуть погодя сочли за лучшее последовать за ними. Карина… Предлагала Линде цветы. Самые разные — в горшочках, в обрезках пластиковых бутылок, в коробочках от шпилек — она готова была сплавить ей, похоже, всю свою 'галерею'. Обе ревели, не переставая, и даже не пытались вытереть слёзы — только смахивали, когда те совсем застилали глаза. Эпизодически вдруг порывисто обнимались, притираясь висками:
— Господи… Да за что же это… — шёпотом причитала Карина. Лин только постанывала, прикрыв глаза. Наконец им удалось выбрать несколько экземпляров, которых Лин ещё не встречала на Земле:
— Отец будет доволен… — С трудом улыбнулась она. Подарки осторожно разместили в корзинке, которая должна была, таким образом, олицетворять на Челле
Земную экзотику, и Линда отправилась с ними на станцию.
— Прощай… — Подошла Карина к Джерри.
— Прощай… — Вздохнул тот. Они обнялись и поцеловались. Потом откинулись и какое-то время смотрели друг на друга, будто пытаясь запомнить на всю оставшуюся жизнь.
— Долгие проводы — лишние слёзы… — Наконец тяжко вздохнула Карина и отошла к окну. Вернулась Лин:
— Всё, разместила… — выдохнула она. — До сих пор ревёшь? — Обернулась она к Карине. — Прекращай… а то я снова тебе компанию составлю…
— Неужели всё так безнадёжно? — Едва слышно выговорила Карина.
— Я ведь ещё зимой говорила,— виновато потупив газа, вздохнула Лин,— что широких контактов здесь быть не может… В её сегодняшнем состоянии Земля обречена. Вряд ли кому-то захочется разделить её судьбу… Или — принять на себя часть её хлопот…
— Но… почему? — Едва сумел выдавить я. Лин, отвернувшись, вздохнула.
— Основные причины — непостижимая для нас лживость большинства землян… И — алчность, не знающая границ… Прагматизм, доходящий до аморальности… Всё это вас в конце концов и погубит… — Ответил за неё Джерри. — Проблема ещё и в том, что Природа… или Вселенная… не знаю, как точнее сказать, но… она не терпит такого к себе отношения.
— Какого? — Понемногу отходя от слёз, спросила Карина.
— Потребительского… Грабительского, варварского — если хотите… Есть в ней, похоже, такая подсистема… которая контролирует пределы развития техноцивилизаций… Предотвращая дальнейшее развитие тех из них, в которых технические возможности опережают понимание объективной морали…
— Не понял?? — Опешил я.
— Не удивительно… — Пожал плечами челланин. — У вас эта область знаний пока практически не существует. По крайней мере — официально…
— Расскажи… — тихо попросили Карина.
— Ну, как тебе сказать… — Вздохнул Джерри. — Надеюсь, ты не станешь спорить, что цивилизация, ставящая потребление, личные блага, благополучие, удовольствия… превыше всего — обречена?
— Ну, когда-то… если ничего не изменится… Пожалуй, да…
— Следовательно, когда такая ситуация складывается, эта цивилизация становится для Создателя… Как бы это поточнее сказать… Ненужной… Бесперспективной, что ли… Она просто потребляет ресурсы, не давая никакой отдачи… Когда-то она погибнет и сама по себе, но весь этот период она будет потреблять ресурсы, которые можно было бы использовать в других местах… И — с большей пользой… — с грустью в голосе криво ухмыльнулся челланин.
— И тогда,— после тяжёлой, гнетущей паузы продолжил он,— у Создателя есть два пути — по крайней мере, из тех, что нам уже доводилось наблюдать… Первый заключается в аннулировании безнадежной цивилизации — как это, возможно, произошло на Фиесте… Или её части — как это уже не раз бывало на Земле и будет, по всей видимости, сделано ещё раз в самое ближайшее время…
— А второй? — С надеждой вырвалось у Карины.
— А второй вы уже прошли… Пока это не привело к желаемым результатам…
— Так в чём же он заключался? — Настойчиво продолжала допытываться моя кареглазая подруга.
— Второй состоит в том… — тяжело выговаривая и с трудом подбирая слова, выдавил Джерри,— чтобы ограничить деятельность передовых умов этой цивилизации в тех областях, дальнейшее развитие познаний в которых усугубит ситуацию…
— Например?
— Ну, за делами Создателя сложно уследить… — улыбнулся Джерри. Но я попробую… — В воздухе повисла гнетущая тишина. Бородач продолжал:
— Видите ли… В истории Вашей планеты было несколько известных нам эпизодов, которые я склонен рассматривать, как подобные вмешательства… Творец обычно не склонен так поступать, ибо ценны цивилизации, сумевшие научиться чему-то самостоятельно, без помощи извне…
— Прости… — вырвалось у меня,— искусственные ограничение развития ты называешь помощью?
— Да. Это — попытка
заставить общество хоть немного подумать о смысле жизни, а не о наполнении желудка. Который, кстати, и так не пуст… Следовательно, это — попытка помочь каждой отдельно взятой личности… стать совершеннее — хоть немного, хоть в чём-то… Попытка помочь что-то понять… Значит, это — помощь.
— Прости, но…
— Так вот… Чтобы спасти 'заблудшую' цивилизацию, он всё же нередко так поступает… Бывает, что и неоднократно… Если не считает цивилизацию безнадёжной… Об одном случае, если хотите, я расскажу. — Тишина повисла такая, что стало слышно, как пищит невесть откуда взявшийся комар. — Один Землянин… Кстати сказать — очень неглупый и очень порядочный человек… Его труды очень хорошо изучили те, кто создал затем атомную бомбу… Что его угнетало… М-да… Так вот, он однажды додумался до того, что вплотную подошёл к идее произвольного перемещения в пространстве. И даже указал один из возможных способов воздействия на пространство… Для вас это означало бы возможность уже сегодня широко использовать пассеры… Но — подумай сам: что бы это вам дало?
— Ну, жить бы легче стало… — неуверенно предположил я.
— Нет. Стало бы 'интереснее' воевать. Есть знания, которые я бы не стал давать обществу, которому ещё не расхотелось воевать. Атомное и термоядерное оружие, например. Если общество не изменит своего отношения к проблеме — это оружие погубит, в конце концов, планету. А теперь представь себе на секунду такое средство доставки той же атомной бомбы, как пассер… Плюс — ошибки в вашей теории, не позволяющие сделать перемещение необратимым… То есть — ваша теория даст перемещение только на время существования поля, затем всё вернётся 'на круги своя'… В итоге — первая же атака уничтожит обе стороны. А с учётом того, что в точке отправления редко бывает только один источник взрыва — обычно неподалёку их складируется несколько — первая же атака может стать последней для всей планеты. История Фиесты, похоже, повторяется — пункт в пункт… Единственное отличие — уже свёрстанную статью автор наутро забрал из редакции. Почему — неизвестно. Но это уже сорвало многие планы очередной мировой войны… Вояки попробовали что-то восстановить по имеющейся информации, но даже не додумались заэкранировать людей при перемещении… В результате — затрагиваются 'тонкие оболочки', человек в текущем воплощении уже не сможет оставаться психически нормальным… В конце концов — 'тему прикрыли'… И опасность очередной мировой войны отступила… Пока…
— А почему он всё же забрал статью?
— Ну, не знаю… — пожал плечами Джерри. — Существует масса способов… Я бы, например, на месте Творца… просто показал бы ему сон… с историей Фиесты… Хотя — не думаю, что Создатель сильно заинтересуется моей точкой зрения… — Улыбнулся он.
— Ты хочешь сказать, что…
— Если бы эти данные были опубликованы — планете уже наверняка пришёл бы конец. Эти знания могут быть доступны только в обществе, не склонном к разрешению конфликтов путём насилия…
— Всякая развитая цивилизация не может строиться на идеологии насилия — этим она губит сначала всё своё окружение, а затем — и себя. — Медленно, как будто разжёвывая текст для первоклассников, проговорила Лин. — Есть, правда и другая крайность — цивилизация, не умеющая защищаться… В том числе — и от самой себя… На Фиесте, если помнишь, сложилась, похоже, как раз такая ситуация, когда планета была поделена между агрессорами и… теми, кто не сумел им противостоять. Хотя мы и не знаем истинной причины, но — результат известен: планеты больше нет. Мы можем уничтожить не только Землю, но и всю Солнечную Систему практически в мгновение ока: чтобы организовать взрыв 'сверхновой' на месте вашего Солнца — достаточно ресурсов всего лишь одной нашей станции… А чтобы вы получили массу проблем с климатом — с ураганами, проливными дождями, землетрясениями и так далее — достаточно просто сделать небольшое отверстие в реакторе любой из затопленных вами ядерных подлодок… Стоит морской воде добраться до активной зоны реактора — и… стержни не дадут ему сразу
взорваться, но реакция постепенно будет разгораться… Лет десять неописуемых 'климатических' удовольствий Вам в этом случае обеспечено — достаточно только 'удачно' выбрать место… Чтобы это затронуло схему морских течений… — Мрачно усмехнулась Челланка.
— Но — может быть, имея массу возможностей так легко уничтожить вас, мы сами-то существуем до сих пор в природе только потому, что никому из нас не может и в голову прийти это сделать — слишком кощунственным для нас, глупых, кажутся такие деяния… — Усмехнулся Джерри.
— В противном случае, как считают наши психоисторики,— нам уже давно повстречалась бы какая-нибудь комета и всё стало бы совсем по-другому… — Задумчиво добавила Лин. — У вас сейчас сложная ситуация… — продолжила она. — Своего рода — переломный момент. В истории общества и философии, в истории вашей морали. Прогноз событий вкратце таков: в ближайшее… в Галактическом, конечно, смысле… время… должны быть уничтожены все центры, деятельность которых представляет угрозу для планеты, моральные устои которых приводят к гибели цивилизации, к разрушению природы планеты. Там живут люди, предпочитающие не решать проблемы объективно, а обходить их. Так им кажется удобнее. Но такие пути не решают проблемы в принципе, они просто перекладывают необходимость её решать на потомков… которым всё равно придётся этим заниматься, только в гораздо более сложных и тяжёлых условиях. Ну, а если таких проблем наберётся слишком много — они приведут к гибели цивилизации.
— И… где же живут такие люди? — Настороженно поинтересовался я.
— На Земле… — Улыбнулась Лин.
— А поточнее можно? — С той же настороженностью продолжал допытываться я.
— Поточнее… — Вздохнул Джерри,— Ну, не знаю… Думаю, что Нью-Йорк — один из первых претендентов на разрушение — слишком уж неустойчивы его небоскрёбы. Да и Флорида должна получить массу проблем в самое ближайшее время, ещё до конца столетия…
— А Флорида почему?
— А по статистике,— Ухмыльнулась Лин. — Слишком уж там 'большая благодать'… Если такое затягивается надолго — там как раз и следует ждать глобальных неприятностей…
— Кстати, по одной из гипотез,— вспомнил Джерри,— Фиеста могла рухнуть просто из-за ошибки в системе разрешения доступа. И Земле, возможно, грозит то же самое — если вы не перестанете, наконец, кичиться тем, кто сколько раз может уничтожить планету. Если же сумеете уничтожить все виды вооружений, способные вызвать катастрофу — тогда шансы возрастут. А сейчас у вас два наиболее вероятных пути развития событий: либо какой-то маньяк, случайно или преднамеренно завладевший доступом… или, даже, получивший его официально — устроит здесь вторую Фиесту — тогда, скорее всего, погибнет вся планета; либо — в ближайшее время будет целенаправленно уничтожено всё то, что может быть причиной развязывания войны. Я так понимаю, что, если вы не сделаете этого сами — за вас это сделает кто-то другой.
— Кто?
— Тот, кто сильнее вас. Тот, кому нужно, чтобы вы существовали, спокойно жили и развивались.
— Но… каким образом?
— Физический способ нам пока неизвестен. Физики не могут прогнозировать появления комет, или, скажем — землетрясения, ураганы — за несколько лет до события. Социоаналитики тоже не могут с достаточной степенью вероятности прогнозировать начало, скажем, мировой войны… Но вот психоисторики… Их законы неумолимы. И они сейчас, как один, утверждают, что ситуация назрела. А раз так — жди 'глобальных неприятностей'. И, если вы не в состоянии их предотвратить — вам нужно хотя бы суметь дожить до них и пережить их с минимальными потерями… знаний, умений… уровня общественных отношений… 'Всякая цивилизация только тогда чего-нибудь стоит, если она умеет выживать' — это первый постулат. 'Цивилизация только тогда может выжить, если в самом факте её существования есть смысл' — это второй. 'Сумей понять, что нужно создателю, ибо в этом есть смысл твоей жизни' — третий. Эта 'святая троица' правит нами вот уже несколько
тысячелетий… Пока не жалуемся… Ну, а вы… Вы имеете шанс даже не дожить до катастрофы — слишком велики шансы развития третьей мировой войны с применением самых изощрённых видов оружия массового уничтожения… Благодаря отсутствию средств доставки, подобных пассеру, эти шансы заметно упали, но — они всё же ещё слишком велики… К тому же — вашей планете, начинённой термоядом, химическим и бактериологическим оружием, страшна даже обычная болидная бомбардировка: представь, что будет, если нечто подобное тунгусскому метеориту попадёт в склад атомного, химического или бактериологического оружия?
— Нда…
— Ну, и — экология, разумеется… — Вздохнула Лин. — Я не хочу говорить долго, ибо эта тема у вас изрядно избита, хотя — и без толку… Скажи просто — что ты знаешь о Байкале, например?
— Очень большая глубина и очень чистая вода… Его называют жемчужиной…
— Ага, так я и думала… — По-деревенски закивала головой челланка. — Так вот, знай, что эту вашу 'жемчужину'… вы уже загадили до безобразия, причём — буквально за последние 30-40 лет…
— Чем?! — Совершенно изумился я.
— Да хватает там… — Отмахнулась Лин.
— Но… всё же? Например?
— Скажи, ты знаешь, что такое… диоксин, например?
— Ну, слушал что-то… Вроде его во Вьетнаме применяли, как боевое отравляющее вещество…
— Так вот,— вздохнула Лин,— этот самый диоксин обнаружен и в водах Байкала, и в рыбе, и в зоо- и фитопланктоне, и даже в яйцах птиц, населяющих берега и острова вашей 'жемчужины'… Причём — он там отнюдь не одинок: только веществ его группы там обнаружено с десяток… Кстати, знаешь, как их называют?
— Кого?
— Вещества этой группы?
— Как?
— Их нередко называют 'гормонами деградации' или 'гормонами преждевременного старения'. Хотя это и не совсем точно по сути, но — именно так они на организм и воздействуют… Причём… диоксины относятся к разряду особо опасных стойких органических загрязнителей. Они обладают высокой устойчивостью к фотолитическому, химическому и биологическому разложению, вследствие чего могут сохраняться в окружающей среде веками. К тому же — для диоксинов не существует количественного 'порога действия' на организм, то есть — даже одна молекула способна инициировать ненормальную клеточную деятельность и вызвать цепь реакций, нарушающих функционирование не только отдельных органов, но и всего организма…
— Трудно поверить…
— Только потому, что земляне упорно не хотят знать. В том числе — своей собственной истории… — Пожала плечами Лин.
— О чём ты?
— Я о том, что во время войны во Вьетнаме Штаты активно применяли, в частности, гербицид 'Оранж эйджент', содержащий диоксин.
— Ну, и что?
— Ничего. Кроме того, что этот препарат вызывал искусственный листопад в джунглях, лишавший вьетнамских партизан их естественного прикртытия… — Я мог только ошарашено смотреть на собеседников.
— При воздействии диоксинов на человека сначала возникают эндокринные и гормональные расстройства, изменяется содержание половых гормонов, гормонов щитовидной и поджелудочной желез… затем очень быстро буквально рассыпается весь организм… Даже при очень малых дозах дети заметно отстают в развитии, у сравнительно молодых людей появляются болезни, обычно свойственные только старческому возрасту. Заметно возрастает вероятность бесплодия, самопроизвольных абортов, врожденных пороков и так далее… Изменяется даже логика имуносистемы… обостряются аллергические реакции, растёт вероятность различных онкологических проявлений…
— Причём — этот пример — может, и самый броский, как аргумент, но — далеко не самый кричащий для специалиста… — Вздохнул Джерри. В комнате зависла тяжёлая тишина. Подробностей почему-то больше не хотелось…
— Короче говоря, ваша цивилизация… — наконец нарушил тишину Джерри,— по прогнозам наших психоисториков, должна погибнуть от нерешённых внутренних проблем. Хотя — видимая причина может оказаться и
внешней… и, даже — показаться кому-то объективной… Кстати, одним из наиболее вероятных 'видимых' внутренних источников катастрофы я лично считаю деятельность Саддама Хусейна. Чёрт… — Джерри поморщился. — Не могу отделаться от мысли, что я с ним раньше уже где-то встречался… Только вот склонности к шизофрении тогда за ним не замечалось… Кажется, он даже где-то кого-то спасал… Бред… Наваждение какое-то…
— Ты говоришь, что наша цивилизация… Должна погибнуть… Это обязательно? — Неуверенно спросила Карина.
— Почти. Прогноз довольно убедительный… Вероятность — примерно 0,9. Почти, как на Фиесте: там было 0,95… Практически единица… Такое не часто бывает… Вот и получается, что мы потратили больше года на то, чтобы прийти к выводам о бесперспективности вашей цивилизации…
— А вы не хотите нам помочь? — В голосе Карины мне послышались даже некоторые вызывающие нотки. Лин покачала головой:
— Нет. Каждый должен сам пройти свой путь… Такой разный, и — такой одинаковый…
— На самом деле мы всё равно ничего здесь не сможем изменить… — угрюмо вставил Джерри.
— Почему? — Челланин вздохнул:
— На пирамиде Хеопса… Есть надпись… которая гласит: 'Люди погибнут от неумения пользоваться силами природы и от незнания истинного мира'. Этим иероглифам уже… — Он махнул рукой. — И хоть один человек на Земле думал толком о смысле сказанного? Мы не обнаружили здесь какой-либо заметной популяции, интересующейся знаниями… познанием… Больше, чем самоудовлетворением… от осознания, например, того, что знаешь чуточку больше других… И даже не задумываешься при этом о том, насколько истинно твоё знание… Отдельные личности — не в счёт: они погоды в цивилизации не делают. Нужны школы. Которые вы упорно громите, если они вдруг возникают. Земляне не любят тех, кто умнее их — и стремятся их уничтожить, чтобы те не напоминали им об их собственной лени… Лени думать. Лени получать знания… Пока это не изменится — пророчество фараона неизбежно. И мы действительно не сможем вам помочь. Мы не в силах переделать людей. А пока люди не изменятся — этот рок будет висеть над вами, как дамоклов меч. И мы тут ничего не можем сделать…
— А кто-нибудь может?
— Думаю, да. — Челланин задумчиво кивнул. — Более того — я почти уверен, что Творец попробует предотвратить это, уничтожив ту часть населения планеты, которая и является основным источником подобных заблуждений… — добавил он. — Только не спрашивай меня, откуда я это знаю — я всё равно не смогу этого объяснить. Знаю, и всё. Благодаря этому вмешательству оставшаяся часть сумеет выжить и дать начало новой цивилизации. Это — шанс. Но — вы его легко можете потерять.
— Как?
— Ну, например, если вы сами сумеете уничтожить планету раньше, чем прилетит посланный им болид. — Улыбнулась Лин. — Не забывай, что вы живёте в более быстром времени, чем тот, кто вправе принимать подобные решения… И — какой-нибудь маньяк или просто безответственный вояка одним нажатием кнопки может перечеркнуть десятки тысячелетий развития Человечества… Пока ваша система воспитания не может гарантировать невозможность появления таких людей — вы не имеете морального права создавать столь мощные вооружения… А вы их уже создали. Сейчас для вас самое лучшее, если их удастся демонтировать… Но это — процесс планетарного масштаба, кучка людей здесь ничего сделать не сможет. В итоге — вы можете даже дожить до той космической катастрофы, которую наметил вам Творец, но… Она может стать фатальной для вас просто потому, что во время этой катастрофы случится другая — взрыв имеющегося ядерного арсенала планеты. Ваш ядерный арсенал просто должен перестать существовать буквально в ближайшие несколько лет. Если вы очень хотите выжить, конечно… Собственно, фатальность ситуации есть, грубо говоря, произведение двух факторов: с одной стороны — реальное существование способов и средств самоуничтожения, с другой — необразованность… или, скажем так: низкий уровень осознания… образования… тех, от
кого, так или иначе, зависит применение этих средств. Если исчезнет… то бишь — обнулится… любой из этих множителей — вам, я думаю, тотальное уничтожение уже не грозит.
— А кто-то может это сделать?
— Только вы сами. — Пожала плечами челланка. — Более того — есть основания полагать, что в случае изменения осознания… Вам даже частичное уничтожение уже не грозит… Так что… по сути, на самом деле всё — в ваших руках. Судьба не может быть фатальной… Помнишь? 'NO FATE…'- Улыбнулась Лин.
— Но — как?
— Ну… — задумалась Лин,— попробуй сделать так, чтобы обо всём, что тебе стало известно за это время… узнало бы как можно больше Землян. Одним из последствий такого воздействия будет значительное снижение достоверности прогноза…
— Насколько?
— В зависимости от числа людей, которые об этом узнают и сумеют понять, о чём мы сейчас тут с вами говорим…
— А… изменит — в какую сторону? — Лин улыбнулась:
— Не знаю. Но вам выбирать не приходится… Иначе — уничтожение планеты или значительной части её населения практически неизбежно. Это может быть либо война, либо — какие-нибудь природные катаклизмы. Я не знаю, что более вероятно… Возможно — понадобится второе, чтобы помочь избежать первого… Вы имеете шанс. Как вы его используете — дело ваше… Пока же ваши верхи даже не отдают себе отчёта в том, что они просто не владеют реальной ситуацией; пока цивилизация не будет способна хотя бы контролировать свои вооружения, не говоря уже о том, чтобы защищаться от 'космических неожиданностей' — ничто не изменится…
— А… если говорить о 'необходимости уничтожения части населения'… то… почему столько людей должны быть уничтожены?
— Неужели не понял? Чтобы спасти остальную часть цивилизации. Согласись, художнику ведь трудно уничтожить сразу всё полотно, признанное неудачным… Он попробует что-то спасти — хотя бы удачную часть… При этом не исключено, что будут потеряны некоторые удачные детали… И только когда он сочтёт свои попытки тщётными — сожжёт всё… Разве не так?
— И вы решили уничтожить… — Внезапная догадка обожгла меня, словно вырвавшееся пламя — 'лапша всё это… — подумал я. — Они просто уже приняли это решение — эти дикие 'вершители судеб', и теперь вешают нам тут лапшу на уши, отводя глаза!'…
— О, Боже праведный! — Совсем по-земному воскликнула Лин. Да какое же мы имеем право решать за Создателя, что нужно той или иной цивилизации, а что — нет? И — какое право мы имеем сеять смерть среди тех, кто даже не в состоянии нам угрожать?
— Тогда почему вы говорите 'должны быть уничтожены'?
— Это не мы говорим. — Спокойно возразил Джерри. — Это наши психоисторики говорят. Я же сказал: 'Прогноз, вкратце, таков…'. Прогноз — понимаешь? Прогноз состоит в том, что для развития общественной сознания Земли в нужном направлении…
— Кому нужном?! — Карина явно была на грани срыва.
— Создателю… — Вздохнул Джерри. — Так вот — для этого следует уничтожить 'зажравшуюся' — как у вас говорят — часть цивилизации. Ту часть, которая считает моральной жизнь ради желудка и благосостояния… При этом, правда, в техническом плане вы окажетесь сильно отброшены назад, даже не сможете выходить в ближний космос… Но — если за пару столетий Вы сумеете… скажем так — стать другими… Ну, хотя бы — если такие люди, как ты с Кариной… будут уже не лучшими, а, хотя бы — средними на планете… Тогда вам можно будет показать свободное перемещение в пространстве и открыть даже дальний космос… Даже дальний…
— И вы это сделаете?
— Нет.
— Почему???
— Не имеем права. Это — прерогатива Творца. Зачем мы будем мешать его планам возможными своими ошибками? Мало ли, что мы так считаем… Сколько было случаев в истории цивилизаций, когда новое понимание сути вещей заставляло менять всю логику поведения и признавать ошибочными решения, раньше казавшиеся безукоризненно правильными… Мы просто… Вернее — наши праправнуки… Появятся здесь лет
через сто… Чтобы посмотреть, что и как изменилось…
— То есть — вы совсем не хотите нам помочь?
— Мы не имеем права…
— Да? Зная, что на планете скоро должны быть стихийные бедствия, затрагивающие большую часть цивилизации, зная, что в результате мы окажемся отброшены назад? — Голос Карины дрожал, она с трудом сдерживала слёзы. — Вы даже знаете, что это произойдёт… может… ещё при нашей жизни… И собираетесь спокойно за этим наблюдать?! Вам ведь стоит только пошевелить пальцем, чтобы спасти цивилизацию! Что за проблема — взорвать подлетающий болид! Или, хотя бы, просто сместить его орбиту, или — убрать с Земли склады ОМП! Ведь, имея пассеры…
— Это не будет спасением. Это будет отсрочкой… — мрачно прервал её Джерри. — Ты только представь на минутку, какую панику посеет на Земле такое событие, как исчезновение всех складов ОМП… И как отреагируют на это ваши военные… — Саркастически добавил он. — Так что — наше вмешательство лишь усложнит ситуацию, но не разрешит проблему. Проблему разрешить можете только вы сами. Только вы. Так что — уж постарайтесь… — Вздохнул он. — Мы ведь любим вас, ребята… Правда…
— И не хотите помочь тем, кому говорите о Любви? — Гневно выдохнула Карина. Джерри нахмурился и отвернулся…
— У каждого свои понятия о Любви… — с какой-то тупой и мрачной мстительностью промолвил я.
— Вы… да вы нас просто ненавидите! — Со слезами на глазах подытожила Карина. Лин удивлённо вскинула брови:
— Что-о?
— В их понимании, любовь — это… — начал было я, но…
— О, Боже! — Совсем по-земному закатила глаза Лин. — Вы ещё будете говорить нам о любви… — С искренним возмущением воскликнула она. — Вы — чья любовь практически всегда есть вариация отношения к собственности; вы — чьи мужчины играют в любовь, чтобы иметь возможность спокойно и гарантированно удовлетворять свои физиологические потребности; вы — чьи женщины занимаются тем же, чтобы обеспечить своё материальное или общественное положение, удовлетворить своё самомнение, манию величия и жажду власти? Послушай жалобы ваших жён и мужей друг на друга: всё — о том, что вам чего-то не дали или недодали; чего-то для вас не сделали! Ну, не смешно ли, когда муж жалуется, что жена его не кормит, а жена — что муж 'в доме ничего не делает'?!!! Так живите раздельно и делайте всё сами! Лень? То-то… Вы просто пытаетесь переложить обслуживание самого себя на кого-то другого и обижаетесь, когда это у вас не получается! Исключения — столь же редки, сколь грандиозны… В целом вы — общество лентяев, лжецов, лицемеров; общество патологической жадности и разврата! И вы ещё смеете говорить о любви — понятии более вечном, чем Вселенная?!!
— Но, Линда…
— Молчи, несчастный! Скажи, много ли найдется у вас мужей, способных пожертвовать хотя бы чем-то совсем малым, даже вовсе незначительным — ради женщины, которая никогда не ляжет с ними в постель и не сможет оказать никаких иных услуг?
— Не знаю…
— Так я знаю: единицы — на всей планете. Теперь скажи, много ли найдётся у вас жён, способных любить мужей, не обеспечивающих их материально?
— Не знаю…
— Так я знаю: их ещё меньше. Ваша средняя женщина, ложась в постель, думает о чём угодно, только не о том, как дать и получить наслаждение; ваш средний мужчина, в лучшем случае, готов предпринять что-то, чтобы доставить женщине удовольствие — но это 'что-то' до смешного мало по сравнению с желанием получать! Вы все — даже те, кто почти искренне проповедует обратное, заблуждаясь относительно своих собственных взглядов, все абсолютно — самые заурядные иждивенцы, которые прежде, чем пошевелить пальцем, десять раз просчитают — а что они будут 'с этого иметь'…
— Ну, знаешь…
— Знаю. И поэтому — говорю: если ваш средний мужчина пытается сделать женщине что-то приятное — практически наверняка можно утверждать, что мысленно он её уже раз десять раздел и 'отымел' в пяти-десяти разных вариантах;
ухаживает он только для того, чтобы получить впоследствии удовольствие — тогда, 'когда она расколется' — ваша фраза, представляющая собой верх цинизма. Ваша средняя женщина, проявляя интерес к мужчине или милостиво позволяя ему за собой ухаживать, думает в лучшем случае о том, хорош ли он в постели; скорее же — о том, способен ли он обеспечить её материально или о том, порядочен ли он, не бросит ли её раньше, чем она сама того пожелает; но — только не о том, что творится у него в душе, насколько он ей близок духовно и доставит ли общение с ним обоюдное удовольствие. Исключения — столь же редки, сколь грандиозны…
— Но всё же есть…
— Да, несколько таких экземпляров мы наблюдали… но — боже, что вы с ними творите… Эти люди у вас — по сути дела, изгои. Ваше общество, кажется, готово сделать всё для того, чтобы сжить их со света или — изменить, сделать 'как все'… Общество садистов, душегубов, умственно отсталых и неуравновешенных — таковы ваши правители, которых вы терпите, таковы и вы сами. Такими не рождаются — такими становятся. Человек рождается чистым — один из смыслов его жизни состоит в получении умения бороться с выливаемой на него грязью — это неизбежное зло, но — Боже мой! — зачем же так много?!!! Ваш средний человек, возмущаясь зверствами инквизиции, не понимает, что, в сущности, единственное его отличие от членов 'святого ордена' — отсутствие той тайной и/или явной власти, которую они имели. Как только он до этой власти дорывается — начинается деградация. Темпы падения зависят от конкретной личности, но — приведи хотя бы один пример развития добродетели после получения власти!
— Ну, …
— Молчи, не найдёшь. Ибо 'всякая власть развращает; абсолютная власть — развращает абсолютно' — фраза, сказанная умным Землянином. Место этого постулата — среди азов любого серьёзного учения о власти. У вас нет таких учений. Те жалкие попытки, которые были — детский лепет, ибо — как можно критиковать систему власти, одновременно пытаясь заигрывать с ней? Самая большая ваша общественная проблема состоит в том, что власть имеют лица, совершенно не готовые к такой ответственности. Своё положение они воспринимают однозначно — бери побольше, пока есть возможность. Нельзя голодного козла приставить стеречь капусту; но, если он сейчас не голоден, то, возможно, его и удастся научить есть понемногу — чтобы надолго хватило… Особо умного козла можно научить сохранить одну головку на семена — это уже очень трудно, конечно; но, если не учить совсем — совершенно невозможно. То, что я только что сказала — одна из основ любой нормальной 'системы подготовки кадров управления'. Господи, ну и язык…
— Ты хочешь меня обидеть?
— Прости. Нет, конечно… Просто не терплю, когда вы с уверенностью говорите о том, о чём не имеете представления. Слишком непривычно. — Вздохнула она. Джерри озабоченно посматривал на часы.
— Ты считаешь, что я — 'как все'?
— Нет, конечно… Иначе — кто бы тебе всё это говорил… Но не обольщайся. Попробуй себя проверить, чтобы понять — так ли я неправа, как тебе кажется…
— Как?
— Довольно просто. Представь себя во всех ситуациях, упомянутых мною в этом разговоре. Не надо мне отвечать, как ты будешь себя вести, что будешь думать и как ко всему относиться. Ответь самому себе. Только сначала хорошенько подумай: не пытаешься ли ты обмануть и самого себя — вам, Землянам, это так свойственно… — Закончила она уже из пассера. Двери закрылись. Ребята впервые ушли, не попрощавшись. Мне никогда ещё не было так горько и так… пакостно, что ли… Карина ревела, уткнувшись мне в плечо. В кладовке послышался тихий хлопок и пыль взметнулась от двери. Я открыл её — пассера там уже не было. Была старая наша кладовка, в углу её лежал координатор, оставленный когда-то Лин — вот и всё… И я зарыдал. Впервые после детства — меня душили слёзы горечи и обиды, как самолюбивого ребёнка, у которого забрали любимый мячик… 'NO FATE…'- вдруг послышалось мне. 'NO FATE…'- чуть глуше и дальше. 'NO FATE…'- едва слышно и совсем далеко. 'NO FATE…'- вздохнув,
обречённо произнёс я.
— Что? — Не поняла Карина… …Прошло уже насколько месяцев с тех пор, как закончилась Челланская экспедиция. Я многое передумал, решаясь и не решаясь выполнить всё же просьбу Гарика. Окончательно вопрос решил один случай: отчаявшийся Гарик рассказал мне однажды нижеследующее:
— Знаешь, Анри… Было дело, застал я однажды вечером Лин сидящей в кресле у окна с какой-то книгой в руках. В тот вечер мы долго говорили о судьбах цивилизаций… Вспомнили о том, как погибала Фиеста, о том, как на Земле, которой будто бы удалось избежать такой участи, началась массовая деградация сознания и переориентация жизненных целей на потребление… Говорили и о том, можно ли что-то сделать… На Фиесте — не вышло. Но это — уже в прошлом. В далёком прошлом. Это уже известно… А вот на Земле…
— Пиши. — Сказала мне тогда Лин.
— Но это — на пределе моего понимания… — пробовал жаловаться я.
— Пиши. — Пожала плечами челланка. — Когда Человек доходит до своего предела — он пишет книгу. Тогда другие, пройдя за одну ночь половину всей его жизни, может быть, сумеют пройти дальше… Только так и развивается Человечество… Пиши…
— Люди ведь, в принципе, существа неглупые… — Не сдавался я. — Когда-нибудь они и сами ко всему придут… Так стоит ли торопить события?
— Стоит. — Улыбнулась Лин. — Ибо это — единственный способ сдвинуть их с места…
— А нужно ли это? Всё равно ведь толком ничего не изменишь… Большинство людей ничего об этом не знают и знать не хотят…
— Пиши… 'NO FATE…',— улыбнулась Лин.
— Что? — Не понял я.
— 'No Fate'… — Повторила Челланка.
— Что это значит? — С некоторым нетерпением спросил я.
— Это значит, Гарри… что в судьбе каждого из нас… как, впрочем, и в судьбах цивилизаций… Нет, в общем-то, ничего неизбежного, фатального… Всё можно, в принципе, изменить… Вот только… Хватит ли сил?..
— И — будет ли результат?
— Результат будет. Пусть — не сейчас, и, может быть, даже не через сотню лет, но — будет. Слушай… Есть одна… Восточная легенда… — Лин открыла книгу, подошла к окну, села на подоконник и, перевернув несколько страниц, стала тихо читать…
— …Это случилось в давние времена — в далёком, неведомом краю… Над краем царила вечная, чёрная ночь. Гнилые туманы поднимались над болотистой землёю и стлались в воздухе. Люди рождались, росли, любили и умирали в сыром мраке.
Но иногда дыхание ветра разгоняло тяжёлые испарения земли. Тогда с далёкого неба на людей смотрели яркие звёзды. Наступал всеобщий праздник. Люди, в одиночку сидевшие в тёмных, как погреба, жилищах, сходились на площадь и пели гимны Небу. Отцы указывали детям на звёзды и учили, что в стремлении к ним — жизнь и счастье человека. Юноши и девушки жадно вглядывались в небо и неслись к нему душою из давившего землю мрака. Звёздам молились жрецы. Звёзды воспевали поэты. Учёные изучили пути звёзд, их число, величину и сделали важное открытие: оказалось, что звёзды медленно, но непрерывно приближаются к земле. Десять тысяч лет назад — так говорили вполне достоверные источники — с трудом можно было различить улыбку на лице ребёнка за полтора шага. Теперь же всякий легко различал её за целых три шага. Не было никакого сомнения, что через несколько миллионов лет небо засияет яркими огнями и на земле наступит царство вечного лучезарного света. Все терпеливо ждали блаженного времени и с надеждою на него умирали.
Так долгие годы шла жизнь людей, тихая и безмятежная, и согревалась она кроткою верою в далёкие звёзды.
Однажды звёзды на небе горели особенно ярко. Люди толпились на площади и в немом благоговении возносились душою к вечному свету.
Вдруг из толпы раздался голос:
— Братья! Как светло и чудно там, в высоких небесных равнинах! А у нас здесь так сыро и мрачно! Томится душа моя — нет ей жизни и воли в вечной тьме. Что до того,
что через миллионы лет жизнь наших дальних потомков озарится непреходящим светом? Нам, нам нужен этот свет. Нужен больше воздуха и пищи, больше матери и возлюбленной. Кто знает — быть может, есть путь к звёздам. Быть может, мы в силах сорвать их с неба и водрузить здесь, среди нас, на радость всей земле! Пойдёмте же искать пути, пойдёмте искать света для жизни!
В собрании было молчание. Шёпотом люди спросили друг друга:
— Кто это?
— Это — Адеил, юноша безрассудный и непокорный.
Опять было молчание. И заговорил старый Тсур, учитель мудрых, свет науки:
— Милый юноша! Всем нам понятна твоя тоска. Кто в своё время не болел ею? Но невозможно человеку сорвать с неба звезду. Край земли кончается глубокими провалами и безднами. За ними крутые скалы. И нет через них пути к звёздам. Так говорят опыт и мудрость.
И ответил Адеил:
— Не к вам, мудрые, обращаюсь я. Ваш опыт бельмами покрывает глаза ваши и мудрость ваша ослепляет вас. К вам взываю я, молодые и смелые сердцем, к вам, кто ещё не раздавлен дряхлою старческою мудростью!
И он ждал ответа. Одни сказали:
— Мы бы рады пойти. Но мы — свет и радость в очах родителей наших и не можем причинить им печали.
Другие сказали:
— Мы бы рады пойти. Но мы только что начали строить наши дома, и нам нужно достроить их.
Третьи сказали:
— Привет тебе, Адеил! Мы идём с тобою!
И поднялись многие юноши и девушки. И пошли за Адеилом. Пошли в тёмную, грозную даль. И тьма поглотила их.
…Прошло много времени. Об ушедших не было вести. Матери оплакали безрассудно погибших детей, и жизнь потекла по-прежнему. Опять в сыром и тёмном мраке родились, росли, любили и умирали люди с тихою надеждою, что через тысячи веков на землю низойдёт свет.
Но вот однажды над тёмным краем земли небо слабо осветилось мелькающим трепетным светом. Люди толпились на площади и удивлённо спрашивали:
— Что это там?
Небо с каждым часом светлело. Голубые лучи скользили по туманам, пронизывали облака, широким светом заливали небесные равнины. Угрюмые тучи испуганно клубились, толкались и бежали вдаль. Всё ярче разливались по небу торжествующие лучи. И трепет небывалой радости пробегал по земле.
Пристально вглядывался в даль старый жрец Сатзой. И сказал задумчиво:
— Такой свет может быть только от вечной небесной звезды.
И возразил Тсур, учитель умных, свет науки:
— Но как могла звезда спуститься на землю? Нет нам пути к звёздам и нет звёздам пути к нам…
А небо светилось, светлело. И вдруг над краем земли сверкнула слепяще-яркая точка.
— Звезда! Идёт звезда!
И в бурной радости побежали люди навстречу.
Яркие, как день, лучи гнали перед собою гнилые туманы. Разорванные, взлохмаченные туманы метались и приникали к земле. А лучи били по ним, рвали на части и вгоняли в землю. Осветилась и очистилась даль земли. Люди увидели, как широка эта даль, сколько вольного простору на земле и сколько братьев их живёт во все стороны от них.
И в бурной радости бежали они навстречу свету.
По дороге тихим шагом шёл Адеил и высоко держал за луч сорванную с неба звезду. Он был один.
Его спросили:
— Где же остальные?
Обрывающимся голосом он ответил:
— Все погибли. Прокладывали пути к небу сквозь провалы и бездны. И погибли смертью храбрых.
Ликующие толпы окружили звездоносца. Девушки осыпали его цветами. Гремели клики восторга:
— Слава Адеилу! Слава принёсшему свет!
Он вошёл в город и остановился на площади и высоко в руке держал сиявшую звезду. И по всему городу разлилось ликование.
Прошли дни. По-прежнему ярко сияла на площади звезда, высоко поднятая в руке Адеила. Но давно уже не было в городе ликования. Люди ходили сердитые и хмурые, потупив взоры, и старались не смотреть друг на друга. Когда им приходилось идти через площадь, глаза при виде Адеила загорались
мрачною враждою. Не слышно было песен. Не слышно было молитв. На место разогнанных звездою гнилых туманов над городом невидимым туманом сгущалась чёрная, угрюмая злоба. Сгущалась, росла и напрягалась. И под гнётом её нельзя было жить.
И вот с воплем выбежал на площадь человек. Горели глаза его, лицо исказилось от разрывающей душу злобы.
В безумии бешенства он кричал:
— Долой звезду! Долой проклятого звездоносца!.. Братья, разве не души всех вас вопят моими устами: долой звезду, долой свет — он лишил нас жизни и радости! Мы мирно жили во мраке, мы любили наши милые жилища, нашу тихую жизнь. И смотрите — что такое случилось? Пришёл свет — и нет уже отрады ни в чём. Грязными, уродливыми кучами теснятся дома. Листья деревьев бледны и склизки, как кожа на брюхе лягушки. Посмотрите на землю — она вся покрыта кровавою грязью. Откуда эта кровь, кто знает? Но она липнет к рукам, её запах преследует нас за едой и во сне, он отравляет и обессиливает наши смиренные молитвы к звёздам. И нигде нет спасения от дерзкого, всепроникающего света! Он врывается в наши дома, и вот мы видим: все они облеплены грязью, грязь въелась в стены, затянула окна, вонючими кучами громоздится в углах. Мы больше не можем целовать наших возлюбленных — при свете Адеиловой звезды они стали отвратительней могильных червей: глаза их бледны, как мокрицы, мягкие тела покрыты пятнами и отливают плесенью. И друг на друга уже не можем мы больше смотреть — не человека видим мы перед собой, а поругание человека… Каждый наш тайный шаг, каждое скрытое движение освещает неумолимый свет. Невозможно жить! Долой звездоносца, да погибнет свет!
И подхватили другие:
— Долой! Да живёт тьма! Только горе и проклятье приносит людям свет! Смерть звездоносцу!
И грозно взволновалась толпа, и бешеным рёвом старалась опьянить себя, заглушить ужас перед великою хулою своею на свет. И двинулась на Адеила.
Но смертельно-ярко сияла звезда в руке звездоносца, и люди не смогли подойти к нему.
— Братья, стойте! — Раздался вдруг голос старого жреца Сатзоя. — Тяжкий грех берёте вы на душу, проклиная свет. Чему мы молились, чем мы живём, как не светом? Но и ты, сын мой,— обратился он к Адеилу,— и ты совершил не меньший грех, снёсши звезду на землю. Правда, великий Брама сказал: 'Блажен, кто стремится к звёздам'. Но дерзкие своею мудростию люди неправильно поняли слово Всемирно-чтимого. Ученики учеников его растолковали истинный смысл тёмного слова Всемудрого: к звёздам человек должен стремиться лишь помыслами, а на земле тьма столь же священна, как на небе — свет. И вот эту-то истину презрел ты своим вознёсшимся умом. Раскайся же, сын мой, брось звезду, и да воцарится на земле прежний мрак…
Усмехнулся Адеил:
— А ты думаешь, если я брошу — мир на земле не погиб уже навеки?
И с ужасом почуяли люди, что правду сказал Адеил, что прежний мир уже не возродится никогда.
Тогда выступил вперёд старый Тсур, учитель умных, свет науки.
— Безрассудно поступил ты, Адеил, и сам видишь теперь плоды своего безрассудства. По законам природы жизнь развивается медленно. И медленно приближаются к жизни далёкие звёзды. При их постепенно приближающемся свете постепенно перестраивается и жизнь. Но ты не захотел ждать. Ты на свой страх сорвал звезду с неба и ярко осветил жизнь. Что же получилось? Вот она кругом перед нами — грязная, жалкая и уродливая. Но разве мы раньше не догадывались, что она такова? И разве в этом была задача? Невелика мудрость — сорвать с неба звезду и осветить ею уродство жизни. Нет; возьмись за чёрную, трудную работу переустройства жизни. Тогда ты увидишь, легко ли очистить её от накопившейся веками грязи, можно ли смыть эту грязь хотя бы целым морем самого лучезарного света. Сколько в этом детской неопытности! Сколько непонимания условий и законов жизни! И вот вместо радости ты принёс на землю скорбь, вместо мира — войну. А ты мог бы и теперь быть полезным жизни: разбей звезду, возьми из неё лишь маленький осколок — и осколок этот осветит
жизнь как раз настолько, сколько нужно для плодотворной и разумной работы над нею.
И ответил Адеил:
— Ты верно сказал, Тсур! Не радость принесла сюда звезда, а скорбь; не мир, а войну! Не этого ждал я, когда по крутым скалам карабкался к звёздам, когда рядом срывались и падали в бездну товарищи… Я думал: хоть один из нас достигнет цели и принесёт на землю звезду. И в ярком свете наступит на земле яркая, светлая жизнь. Но когда я стоял на площади, когда я при свете небесной звезды увидел нашу жизнь, я понял, что безумны были мои мечты. Я понял — свет нужен вам лишь в недосягаемом небе, чтобы преклоняться перед ним в торжественные минуты жизни. На земле же вам всего дороже мрак, чтобы прятаться друг от друга, и, главное, радоваться на себя, на свою проеденную плесенью жизнь. Но ещё больше, чем прежде, почуял я, что невозможно жить этой жизнью. Каждою каплею своей кровавой грязи, каждым пятном сырой плесени она немолчно вопиет к небу… Впрочем, могу вас утешить: светить моей звезде недолго. Там, в далёком небе, висят звёзды и светят сами собою. Но, сорванная с неба, снесённая на землю, звезда может светить, лишь питаясь кровью держащего её. Я чувствую, жизнь моя, как по светильне, поднимается по телу к звезде и сгорает в ней. Ещё немного, и жизнь моя сгорит целиком. И нельзя никому передать звезды: она гаснет вместе с жизнью несущего её, и каждый должен добывать звезду в небе. И к вам обращаюсь я, честные и смелые сердцем. Познав свет, вы уже не захотите жить во мраке. Идите же в далёкий путь и несите сюда новые звёзды. Долог и труден путь, но всё-таки для вас он будет уже легче, чем для нас, впервые погибших на нём. Тропинки проложены, пути намечены, и вы воротитесь со звёздами, и не иссякнет свет их больше на земле. А при неугасающем их свете невозможною станет такая жизнь, как теперь. Высохнут болота. Исчезнут чёрные туманы. Ярко зазеленеют деревья. И те, которые сейчас в ярости кидаются на звезду, волею-неволею возьмутся за переустройство жизни. Ведь и вся злоба их теперь оттого, что при свете они чувствуют — им невозможно жить так, как они живут. И жизнь станет великою и чистою. И прекрасна будет она при лучезарном свете питаемых нашею кровью звёзд. А когда, наконец, спустится к нам звёздное небо и осветит жизнь, то застанет людей достойными света. И тогда уж не нужна будет наша кровь, чтоб питать этот вечный, непреходящий свет…
Голос Адеила оборвался. Последние кровинки сбежали с бледного лица. Подогнулись колени звездоносца, и он упал. Упала вместе с ним звезда. Упала, зашипела в кровавой грязи и погасла.
Ринулась со всех сторон чёрная тьма и замкнулась над погасшею звездою. Поднялись с земли ожившие туманы, заклубились в воздухе. И жалкими, робкими огоньками светились сквозь них на далёком небе далёкие, бессильные и неопасные звёзды.
Прошли годы.
По-прежнему в сыром мраке рождались, росли, любили и умирали люди. По-прежнему мирною и спокойною казалась жизнь. Но глубокая тревога и неудовлетворённость подтачивала её во мраке. Люди старались и не могли забыть того, что осветила им мимолётным своим светом яркая звезда.
Отравлены были прежние тихие радости. Ложь въелась во всё. Благоговейно молился человек на далёкую звезду и начинал думать: 'А вдруг найдётся другой безумец и принесёт звезду сюда, к нам?' Язык заплетался, и благоговейное парение сменялось трусливою дрожью. Отец учил сына, что в стремлении к звёздам — жизнь и счастье человека. И вдруг мелькала мысль: 'А ну, как в сыне и вправду загорится стремление к звёздному свету, и, подобно Адеилу, он пойдёт за звездою и принесёт её на землю!'. И отец спешил объяснить сыну, что свет, конечно, хорош, но безумно пытаться низвести его на землю. Были такие безумцы, и они бесславно погибли, не принёсши пользы для жизни.
Этому же учили людей жрецы. Это же доказывали учёные. Но напрасно звучали их проповеди. То и дело разносилась весть, что некий юноша или некая девушка ушли из родного гнезда. Куда? Не по пути ли, указанному Адеилом? И с ужасом чувствовали люди, что, если опять
засияет на земле свет, то придётся волей-неволей взяться, наконец, за громадную работу, и уже нельзя будет уйти от неё никуда.
Со смутным беспокойством вглядывались они в чёрную даль. И казалось им, что над краем земли уже начинает мелькать трепещущий отсвет приближающихся звёзд…
…Лин окончила читать и опустила книгу на колени.
— Кто это? — Спросил я, ожидая услышать какое-то экзотическое имя.
— Вересаев… — просто ответила Лин.
— Кто-кто? — Не поверил я своим ушам.
— Вересаев… — тихо повторила Лин. Есть на вашей планете такой писатель…
* * *
После этого рассказа я решился окончательно. И вот — трёхлетний труд, наконец, завершён. В заключение я отдал толстую папку Гарику 'на вычитывание' — он вернул мне её буквально через день, со слезами на глазах почти патетически заявив:
— А всё-таки я был прав… Никто, кроме тебя, этого бы не сделал…
'Да уж,— подумал я,— кто бы ещё сидел тут с тобой вечерами, забыв о кофе, да выуживал в твоих мозгах обрывки воспоминаний двухлетней давности!'…
— Единственное,— продолжал Гарик,— так это то, что мы с тобой как-то 'приземлили', упростили, даже — обезличили их…
— То есть?
— Ну, понимаешь… Джерри — он не просто более знающий собеседник… он даже не просто умён — он… мудр… он… велик. А Лин? Она ведь тоже не просто прекрасная женщина с удивительными мозгами, подобных которым я никогда ещё не встречал… Это — нечто большее, просто божественное… и непостижимое… А мы их как-то 'опустили'… Признаться, я сначала на тебя грешил… Потом перечитал свои дневники и понял, что каждый из нас внёс свою лепту… Что ж — человеку это свойственно — всё пересказываемое подавать со своей колокольни… В итоге очень многое теряется…
…И всё же — я не жалею. В любом случае — я ничего не хотел этим сказать и ничего показать, я никого не пытался ни в чем убедить и — не хочу и не буду ничего никому доказывать; я просто рассказал об этих событиях — вот и всё… Если кому понравится — буду искренне рад. Если нет — претензии к Гарику: я его предупреждал. Кстати… недавно пришёл он ко мне — какой-то 'офелический', что ли… отрешённый… И рассказал следующее:
— Ты знаешь, мы как-то расстались тогда с ребятами… нехорошо так, зло почти… У них, видно, тоже осадок такой остался, малоприятный… Обидно было… А сегодня я зашёл к Алексу — он мне когда-то у себя сделал в интернете почтовый ящик… бесплатный… Ну, я в него годами и не заглядывал — всё некогда… да и неоткуда мне заглядывать, а у него я не так уж часто бываю… да и переписываться мне особо не с кем… Ну, коль уж я зашёл к нему, так он и заглянул — у него это просто… А там письмо… Как ты думаешь — от кого?
— От Линды? — Ошарашенный предчувствием, выдохнул я.
— От обоих… — Кивнул Гарри. — Ребята извинялись — пишут, что прождали нас тогда больше часа — пока мы по улицам шлялись… И умчались от нас уже буквально в последние секунды — мой пассер и так демонтировали последним… а буквально через несколько минут их основная база уже перестала здесь существовать… Командор и так на них косился да вздыхал, когда они, взмыленные и раздосадованные, из пассера выскочили… Так что — не от гнева великого, не разругавшись они с нами, не простившись, расстались — просто времени не оставалось уже, а тут, как на грех, такая ругань пошла… Сейчас… то есть, когда письмо писалось — они уже с неделю были на Актиане. Отдыхали, отвыкали от Земных привычек… — Гарри как-то загадочно улыбнулся — будто чему-то своему, внутреннему. — Узнали, что группа технарей ещё здесь — последнее оборудование с Земли убирают, 'следы заметают'… Высматривают, не осталось ли где чего такого, что здесь какие-либо ненужные изменения вызовет… И уговорили их письмо передать… Ну, прочитали мы с Кариной всё это — и от сердца отлегло. Как-то спокойнее стало… Ребята нам много всякого-разного на прощанье понаписали…
— О чём?
— Да личное, в основном… —
Махнул Гарик рукой. — А потом,— вздохнул он,— сели мы ответ писать…
— Куда? — Усмехнулся я. — На Актиану?
— Вот-вот, и я о том же… — Вздохнул Гарри. — Когда я к Алексу пришёл да попросил ответ отправить — в надежде, что ребята сумели хоть такую связь наладить, он на меня так посмотрел…
— А что такое?
— Да нет, ничего… — Вздохнул Гарик. — Просто,— снова тяжело вздохнул он, натягивая куртку,— дело в том, что письмо то… было мне отправлено, оказывается… с моего же адреса. — Обречённо закончил он и шагнул за дверь.
* * *
…А наутро Ум Саах принимал всех семерых:
— Ну, как? — Улыбнулся он.
— Что? — Хитро прищурившись, переспросила Ли.
— Ну, для начала… — вздохнул, было, старик, но Ан встретился с ним глазами и умоляющим взглядом попросил: 'не надо…'. Тот понимающе улыбнулся:
— Ну, почему же… Худо-бедно, но хоть что-то ты сделал… Будем ждать результатов…
— Не надо,— Ан прятал глаза. — Я же понимаю, что это не идёт ни в какое сравнение с тем, что и как я должен был сделать… Даже ощущая явное давление кармы, даже постоянно слыша подсказки — я всё равно не мог бороться с чувством обречённости и…
— С ленью?.. — Улыбнулся старик.
— Да, похоже… Только непросто в этом признаться… Даже самому себе…
— Ну, что ж — хорошо, что ты это понял. И — хоть что-то сделал. Теперь можно надеяться на результат. Думаю, что уже сегодня вечером… скажем, лет через 50-80 виртуального времени… уже можно будет проанализировать изменения и определить роли следующей группы.
— Ты хочешь сказать,— неожиданная догадка осенила Ли,— что и в нашей группе…
— Роли были определены? — Со смеющимися глазами охотно подсказал старик. — Разумеется… в какой-то мере… — Неожиданно он стал серьёзным. — Одиночке ведь не под силу вертеть колесо истории. — Тихо произнёс он. — Каждый из вас даже путём самопожертвования не смог бы ничего изменить в мире Зе…
— Так значит… — Ан непонимающими глазами смотрел на Творца.
— Значит, чтобы заставить тебя работать, чтобы дать тебе весь материал — понадобился этот цирк с перемещением из мира Че. — Вздохнул тот. — Каждый из вас весьма неплохо сыграл свою роль. — Немного погодя обратился он к собравшимся. — Следствием жизни и деятельности всех вас стала цепь событий, являющаяся ещё одной попыткой спасти ситуацию в мире Зе. Кстати,— улыбнулся старик,— среди вас ещё остались те, кто хотел бы предоставить Са Ху доступ на двенадцатый уровень?
— Нет… — в один голос тихо произнесли все семеро.
— Тогда, может быть, кто-то ещё испытывает симпатии к Бе?
— Нет… — головы присутствующих опустились еще ниже.
— Может, кто-то хочет снять двенадцатый уровень защиты? Я говорю — не 'одиннадцатый и двенадцатый', как вы вчера предлагали, а только 'двенадцатый'? — Прищурив глаза, обвёл всех пристальным взглядом старик.
— Нет… — едва слышно произнесли присутствующие.
— Может, у кого-нибудь имеются какие-либо вопросы или предложения?
— Нет… — совсем потупили глаза собравшиеся.
— Ну, что ж… — На мгновение взгляд старика задержался на Гае:
— Ты, помнится, говорил вчера: 'Времени жалко… Ведь это — целая жизнь… Мог бы просто объяснить…'. — Спросил он. — Так?
— Так… — Не поднимая глаз, кивнул тот.
— Интересно… А как ты думаешь, насколько долго должно было длиться такое объяснение?
— Не знаю… — Обречённо вздохнул Гай и замолк. — Наверное — Жизнь… — Наконец с глуповатой улыбкой выдавил он.
— И при этом он бы всё это время активно сопротивлялся… — С обречённой иронией в голосе заметила Ка. Присутствующие заулыбались.
— Ну, что ж… — Улыбнулся в ответ и старик. — Я рад, что вы поняли и это…
— Стараемся… — Развёл руками брат Бо.
— Как можем… — В тон ему поддакнул брат Би. Заметив искорки в добрых глазах Сааха, все с облегчением рассмеялись.
— Вечером не забудьте просмотреть номограммы обоих миров — там уже будут вполне серьёзные изменения… — Напомнил он, когда шум стих. — Что ж… я… пока оставлю вас… Будьте счастливы, дети мои… — Смахнул слезу старик. — Я… верю в вас и… надеюсь на вас… — и он, отвернувшись, поднял руку в знак прощания.
* * *
— …Ну, ты и закрутил, Отче… — С улыбкой произнёс А Ха, когда они остались одни.
— Тебе понравилось? — Поинтересовался старик.
— Ребята были уверены, что судьба мира Зе действительно полностью зависит от них…
— Вот и прекрасно. Вследствие этого мир Зе ещё протянет какое-то время…
— Собственно, его уже пора бы схлопнуть…
— Зачем? Я просто оставлю всё так, как есть. Пусть умрёт сам.
— Почему?
— Должны же ребята разобраться, что из чего следует…
— А воплощённые в этом мире?
— А для них это будет хороший тест. — Улыбнулся старик. — Едва ли не самый лучший… Легко быть хорошим, когда вокруг — благодать… Но, чтобы понять, чего ты на самом деле стоишь — надо побывать там именно сейчас. Когда ты — один. Когда тебя никто не понимает. Когда окружающие смеются над тобой, плюют тебе в лицо… А когда тебе совсем невмоготу и ты хочешь плюнуть на всё и наложить на себя руки — нищенка из подворотни вдруг недоверчиво скажет: 'Ты что — и вправду святой?' — и это продлит агонию ещё на несколько лет…
— Интересно, для кого ты готовишь такую судьбу? — Озадаченно улыбнулся А Ха.
— А как ты думаешь? — Серьёзно спросил старик и… растворился в воздухе…
* * *
…Вечером Ли и Гай переглянулись и Ли нерешительно произнесла:
— Может, всё же добавить ещё пару уровней? За двенадцатым…
— А нужно? — Неуверенно спросил Гай.
— Боюсь, что не помешает… — Вздохнула Ли.
— А как с энергетикой? — Ухмыльнулся Дир.
— Да есть тут одна идея… — Широко улыбнулась Ли…
— Идеи — это хорошооо! — Воодушевлённо протянул из своего угла брат Би. — Идеи у нас и вчера были… Правда — прямо противоположные… — С деланым вздохом закончил он. Все заулыбались.
— А потом была длинная-предлинная ночь… Вот идеи и изменились… — В тон братцу вздохнул брат Бо.
— М-да… — С удовольствием потянулся в кресле Дир. — Приятно всё же снова почувствовать себя богом… — Иронично улыбнулся он, протягивая Ка номограмму мира Зе на ближайшие полвека.
— Уж не хочешь ли ты примерить на себя и роль старика? — Улыбнулась та.
— Нет уж, спасибо… — Вздохнул Дир.
— Интересно, а почему? — Живо поинтересовался брат Бо.
— Да как тебе сказать… — Тяжело вздохнул посерьёзневший вдруг Дир. — Поразмышляй как-нибудь на досуге над такими понятиями, как Абсолют и…
— И?
— Одиночество…
* * *